Месяц: Июль 2006

НЕМНОГО О КОШКАХ И КОТАХ

Жизнь каждого существа – драма. Мне говорят, у зверей нет драм. Вранье, эти люди ничего не понимают. Я вам только одну историю расскажу. Ко мне пришла бездомная кошка Бася, в мастерскую, родила двух котят. Они умерли через несколько дней. Так часто бывает у бездомных, неохота объяснять… Я обычно жду день-два, чтобы зверь понял, тело холодное, не движется, не зовет, не просит есть. Кошка сидит несколько дней, прислушивается, ждет. Потом уходит. Я убрал мертвых, но видимо рано. Бася начала искать их. По всем углам. И не уходит. Поселилась, и ждет. Потом забыла, но не совсем, не совсем…
Год проходит, второй… У Баси, видно, котят больше не будет. Это тоже бывает, и с бездомными, и с домашними… Ничего не поделаешь, дело тонкое.
Прошло два года. У другой кошки, более домашней, старой моей знакомой Зоси родились котята. И Бася, начала воровать этих котят, таскать их по углам, иногда на балкон и даже на улицу. Зося защищала своих, между ними постоянно драки. Зосе уйти нельзя, Бася сидит, ждет момента. А выгнать ее я не мог, такие у нее были глаза. Я видел, как она с расстояние смотрела на котят, как их Зося кормила. Никогда не думал, что такая может быть тоска в глазах. Я у людей такого не видел, хотя много чего повидал. Голая неприкрытая ничем тоска. У людей своя закрытость есть, а у зверей – это ужас.
У Зоси есть старшая дочь, взрослая Тося. Зося видит, что не в состоянии защитить котят, Бася сторожит день и ночь… Зося зовет Тосю на помощь. Тося теперь в соседнем доме живет, там у нее свой кот. Свой кот — тоже история, просто не расскажешь. Я знал такую пару, они жили много лет вместе… другой раз расскажу. Так вот, дочь Зоси Тося приходит – и остается в мастерской, сразу уловила, в чем дело. И они по очереди сторожат. Более того, Тося, чтобы успокоить котят, когда Зоси нет, начинает их кормить. У нее просто не может быть молока, но котята сосут, и успокаиваются. А Бася все сидит у дверей и смотрит, как бы котенка украсть. Несколько раз удавалось ей, но две кошки сильней, они ее догоняли, отнимали котенка, и выгоняли. Но не надолго… И так продолжалось, конца не видно. Я не знал, что делать.
А потом Бася нашла себе котенка, другого. У нас гуляет один бездомный котик, ему месяцев семь. В этом возрасте кошки уже догадываются о своих делах и назначениях, а котики маются, взрослые коты их третируют и гоняют… Этот котик Максимка, он своей матери не помнил, не знал, и тут встречает его Бася. И они друг друга узнали! Максимка не Басин, я знаю, чем он котенок, но мать его знать не хочет, давно забыла. И вот Бася и Максим кидаются друг к другу, обоим нужна любовь. И Бася теперь постоянно со своим новым котенком, вылизывает его, кормит! Хотя тот почти с нее ростом, но вот сосет теперь новую мать…
И я таких историй знаю столько… на сто романов хватит. Но моей жизни и нервов не хватит, об этом написать.

ЖЕНЩИНА В СИНЕМ ПЛАТЬЕ


……………………………………
Почти метр высотой. Картон, масло.
Редко показывал. Не потому, что натура протестует (состарил маленько 🙂 — по другой причине. Сейчас уже неважно.

ЖЕЛТОЕ И ЧЕРНОЕ

Новая книжечка пока будет у меня по адресу:
http://www.periscope.ru/yred.htm
Вроде уже работает
И можно скачать оттуда же целиком:
http://www.periscope.ru/yred.exe
Тоже попробовал сейчас, получилось.
Тем, у кого firewall против скачивания *.exe :
Сейчас попробую поместить с расширением
*._exe
http://www.periscope.ru/yred._exe
Тогда после скачивания нужно будет поправить расширение, довольно известная процедура.

СКУЧНЫЙ АВТОБУСНЫЙ МАРШРУТ


////////
Он назывался «Уют — больница — кладбище»
«Уют» — магазин мебели, остальное понятно 🙂
Потом на месте «Уюта» возник Базар
Но рейс отменили, а жаль, так было бы даже колоритней 🙂

НА ВСЯКИЙ СЛУЧАЙ


////////

////////////

/////////////

/////////////////////////////
Сейчас ведь подохнешь, и только рады будут, я имею в виду не некоторых хороших людей, а общее наше направление жизни, безголовое-базарное.
Поэтому оставляю координаты желающим знать: в Пущинской городской библиотеке есть книжки репродукций.
Вообще, это без отчаяния в голосе сказано: мне всегда доставляло удовольствие кидать в море бутылки с записками, прятать в стволы деревьев рисуночки… Так что никаких проклятий времени, с интересом отношусь к жизни, в ней всегда есть место Случайности :-))


………………..
Защитники зверей, обюрокраченные, стараются изо всех сил угодить администрации. Их цель не помощь зверям, а пособничество администрации по части «освобождения улиц от бродячих животных»
Мой плакатик забраковали по интересной причине — «слишком печальный»…

ПРЕССОВАННЫЙ КАРТОН


……………………………
Привлекательный материал, но чертовски коварен, если для живописи. Она постепенно тонет в основе, хотя технологию я всегда соблюдал. Прокладывал светлые места белилами (масло), увлекался этим, а потом немного лессировал, облегченное подобие старой техники. Через двадцать лет все дефекты картона вылезли. Хотя… в этом что-то есть…


…………………..
Сегодня-завтра книжечку закончу. Называться будет «Желтое и красное» (из прошлого)
«Я вижу цвет времени, которое прошло. …
Желтое и красное, в сумерках, в полумраке..»
(«Монолог о пути»).
……
Она из двух частей. Кое-какие воспоминания. В первой рассказики-эссе и повесть «Немо» (наконец, отредактированные, кое-что здесь появлялось в непричесанном виде), во второй части — отредактированные воспоминания о Мартинсоне (моем учителе биохимии), Волькенштейне, а также сокращенная глава из книги «Монолог о пути» (книга на бумаге вряд ли появится, не стремлюсь)
Поскольку я разогнался, то буду продолжать сейчас прозу, но и картинки не забывать, с августа. Пока что вяло сканирую то, что никогда не фотографировал , и что поддается «прямому сканированию» (то есть прямо на сканере, и чтобы сшивать не более 8 частей, иначе хлопотно)
Ну, пока, на сегодня все, счастливо всем прожить день, вроде начался.


………………………………..
Не берусь говорить за столицы, там не бываю, но вижу в провинции — в культуре все мало-мальски интересное и талантливое, целенаправленно уничтожается. По разным причинам, вдаваться не могу, но одна из них — нежелание поддерживать материально, идиотская установка на то, что она может себя окупить, и даже принести прибыль. Отсюда «селекция» и вытеснение лучшего.

ПРОДАЕТСЯ КАРТИНА

Продается картина «БАЛКОН»:
http://hiero.ru/pict/792/2077908.jpg
х.м. размер: 120х75 см
……………………..
dan@vega.protres.ru
………….
P.S. В некотором противоречии в недавней записью :-)) К сожалению, вынужден — в связи с пополнением семейства котов и кошек, и необходимостью сохранить мастерскую. Придется-таки продавать по 1-2 картинки в год. Утешает то, что их хватит лет на 50 🙂

ЗАНОВО СКАНИРОВАННОЕ


…………………………………………..
Изображение в 150 Мб сжато до 50 Кб — чудо техники.
Некоторые размышления по поводу выставки в Пущинском музее.
Приятель из Израиля спрашивает — «Ну, продал?» Он не может понять, что продавать не хочу. Зачем тогда выставлять? Действительно, вопрос. Известный галерейщик не понимает тоже — выставка для известности художника — раз, и для коммерческого успеха — два. Не нужно.
Человек из КГБ понимал это по-своему, но значительно ближе к истине — «ищет «своих».
На самом деле?
Первое — посмотреть на свои работы в другом масштабе и координатах.
Второе — самому выстроить их — экспозиция.
И уж третье — махнуть рукой миру хороших людей (или подмигнуть 🙂 = я еще живой…
И наконец четвертое — попытаться пристроить картинки в хорошие места, хорошим людям отдать.

ИЗ ПОВЕСТИ «ЛЧК»

Ф Е Л И К С

Как-то вечером я сидел в кресле и читал моего любимого Монтеня. Легкий шорох за окном, будто ветка коснулась стекла. Черный кот смотрел на меня. Я поспешил открыть окно, он вошел в комнату.
— Феликс, ты?..
Быть не может, столько лет прошло… Кот стоял на подоконнике, нюхал воздух. Он нюхал долго и тщательно и, кажется, остался доволен тем, что выяснил. Он хрипло мяукнул. Потом я узнал, что мяукал он исключительно редко, в минуты волнения, а обычно бормотал про себя, говорил с закрытым ртом что-то вроде «м-р-р-р», с разными оттенками, которые я научился понимать.
Он сказал свое первое «м-р-р-р» — и прыгнул. Тело его без усилия отделилось от подоконника и вдруг оказалось на другом месте — на полу. В этом прыжке не было никакого проявления силы, которая обычно чувствуется у зверей по предшествующему прыжку напряжению… Нет, он неуловимо переместился из одного места в другое, перелился, как капля черной маслянистой жидкости,— бесшумно, просто, как будто пространство исчезло перед ним. Он был там, а теперь — здесь.
Ничего лишнего не было на треугольном черном лице этого кота. Не мигая смотрели на меня два разных его глаза — желтый и зеленый… В желтом была пустота и печаль, зеленый вспыхивал дикими багровыми искрами. Но это было видно, если смотреть в каждый глаз по отдельности, а вместе — глаза смотрели спокойно и серьезно. Короткий прямой нос, едва заметный, аккуратно подобранный рот, лоб покатый, плавно переходящий в сильную круглую голову с широко поставленными короткими ушами. Вокруг шеи воротник из густой длинной шерсти, как грива, придавал ему вид суровый и важный. Но линия, скользящая от уха к нижней губе, была нежной и тонкой — прихотливой, и иногда эта линия побеждала все остальные — простые и ясные линии носа, губ и рта, и тогда все они казались нежными и гонкими, а головка удивительно маленькой, почти змеиной, с большими прозрачными глазами… А иногда тонкие, изящные линии сдавались под напором сильных и грубых — шеи, переходящей в массивную широкую грудь, мощных лап — и тогда он весь казался мощным, как будто вырастал… А лапы были огромные, а когти такие длинные, каких я никогда не видел у котов, и не увижу, я уверен…
Он тряхнул ушами — как будто поднялась в воздух стайка испуганных воробьев. Потянулся, зевнул. Верхнего правого клыка не было, остальные — в полном порядке, поблескивали, влажные желтоватые лезвия, на розовом фоне языка и нёба. Теперь он решил помыться. Шершавый язык выдирал целые клочья — он линял. Наконец добрался до хвоста — и замер с высунутым красным языком. Он потратил на умывание уйму слюны, стал совершенно мокрым, блестящим — и устал. Он убрал язык — и отдыхал. Затем встал и пошел осматривать квартиру. Хвост его был опущен и неподвижен, и только крохотный кончик двигался, дергался вбок, вверх… а сам он скользил, переливался, не признавал расстояний и пространства — он делал с пространством все, что хотел. Потом я узнал, что, понимая это свое свойство, он деликатно предупреждал, если собирался прыгнуть, чтобы не испугать внезапным появлением на коленях, или на кровати, или, вот, на стуле передо мной.
Он что-то пробормотал — и теперь уже был на стуле. Он сидел так близко, что я мог рассмотреть его как следует… Да, он умел скользить бесшумно и плавно, чудесным образом прыгать, он был спокоен и суров… и все-таки это был не волшебный, сказочный, а обычный кот, очень старый, усталый от долгой беспокойной жизни, облезлый, со следами ранений и борьбы… и значит, не всегда уходил он счастливо от преследователей, не умел растворяться в воздухе, оставляя после себя следы спокойной улыбки… и не мог странствовать неустанно и бесстрашно… И я хотел верить, что именно он жил в этом доме давным-давно, вместе со мной, в этой квартире — и потому ему нужно снова жить здесь: ведь все коты стремятся жить там, где жили, и не живут — где не хотят жить.
Наконец я очнулся — надо же его накормить… Отыскал старую миску — его миска? — и налил ему теплого супа. Он не отказался. Несколько раз он уставал лакать, и отдыхал, оглядываясь по сторонам. Доев суп, он стал вылизывать миску. Он толкал и толкал ее своим шершавым языком, пока не задвинул под стул, и сам забрался туда за ней, так, что виден был только хвост, двигающийся в такт с позвякиванием. Наконец хвост замер, кот вылез из-под стула. Вид у него был теперь самый бандитский — морда отчаянная, рваные уши, глаза сощуренные, свирепые…. Нет, он был совсем не такой… И почему он не подходит ко мне, не идет на колени?..
Потом, когда я привык к нему и привязался, я понял главную его особенность — он всегда был неожиданным, и каждый день, даже каждый момент разным, и нельзя было предугадать, как он будет вести себя, что сделает…
Иногда он был похож на филина, который щурится на свет Божий из своего темного дупла, с большой сильной головой и круглыми лохматыми ушами…
А иногда его треугольная головка казалась изящной, маленькой, а большие глаза смотрели, светились, как прозрачные камни, на черном бархате его лица…
Иногда он был растерзанным, бесформенным, растрепанным, с пыльной шерстью и узкими, светлыми от усталости глазами…
А иногда — блестящим, новеньким, быстрым, смотрел вопросительно круглыми молодыми глазами, и я видел его молодым, наивным и любопытным…
Но бывал также брюзглив и тяжеловат, волочил лапы, прыгал неохотно — долго примеривался, днем не вылезал из своих укромных мест в подвалах… он был осторожен… Зато по ночам неутомимо обходил свои владения, двигался плавно, все обнюхивал, все знал, обо всем слышал — и молчал… И вокруг него возникали шорохи и шепот, возгласы испуга и восхищения провожали его среди загадочной ночной жизни:
— Феликс… Феликс-с-с идет…
Вот именно, он всегда был разным, и я мог смотреть на него часами — как он ест, спит, как двигается,— он восхищал меня.
А пока кот был доволен осмотром, сыт, и захотел уйти. Он встал, подошел к двери, остановился, посмотрел на меня.
— Феликс ты или не Феликс — приходи еще… — я открыл перед ним дверь.
Он стал медленно спускаться. Я шел за ним, чтобы открыть входную дверь, но он прошел мимо нее, свернул к подвалу и исчез в темноте. Я зажег спичку, нагнулся — и увидел в подвальной стене, у самого пола, узкий кошачий лаз…
…………………
На следующий день кот не пришел, и на второй день его не было, и в третий раз я ждал его — и не дождался. Может, он не придет больше?.. На четвертый день вечером я заснул в кресле. Проснулся глубокой ночью от слабого шороха. Кот шел через комнату ко мне. Поднялся по лестнице, толкнул незапертую дверь, и вошел… Он шел и смотрел мне прямо в глаза. Левый глаз светился багровым светом. Подошел, прыгнул — и вот уже у меня на коленях. Он стоял и рассматривал меня, вплотную приблизившись к лицу. Обнюхал бороду… И вдруг положил передние лапы на плечо, прижался к груди и громко замурлыкал. Теперь я узнал его. Он всегда меня так встречал. Я обнял его, положил руку на голову, погладил мягкую густую шерсть, черную с коричневатым отливом. Кот замурлыкал еще громче, просто неправдоподобно громко — ему нравилось, что его гладили. Над левым глазом был грубый шрам, видно, здорово ему досталось… Он поздоровался, снял лапы с плеча и стал топтаться, чтобы поудобнее лечь. Я гладил его. В правом боку обломок ребра торчал под кожей, но не причинял боли, значит, давно это было. А вот шрам на задней лапе довольно свежий, еще багровый…
Кот все мурлыкал, потом затих. Он был легкий, шерсть сухая, лапы старые, со стертыми подушечками. Пока он засыпал, лапы бодрствовали, когти то показывались, то втягивались, видно, он всегда держал их наготове, свое главное оружие… А потом и лапы замерли — он доверился мне и спал, беззащитный уже, настоящим крепким сном. Он был горячий и согревал меня…
Мы долго сидели так, я тоже заснул, и проснулся под утро. Затекла, болела шея. Кот по-прежнему крепко спал… Я надолго забывал, не помнил, не вспоминал о том, что оставил — жизнь не позволяла вспоминать. А вот нашлось существо, которое все эти годы помнило. Как я ни уговаривал себя, что не виноват, что меня держали силой и прочее, о чем вспоминать не любил и попросту боялся… как ни убеждал себя, а комок в горле не исчезал: я все представлял себе, как он каждый день заглядывает в эту комнату и удивляется — в ней темно и пусто… Потом появился странный человек, чужой — боится его и гонит… Я никогда не надеялся, что меня помнят, пусть лучше забудут… а теперь чувствовал, что ничем не могу искупить свою вину перед ним…
Теперь я никогда его не оставлю…
А он тихо спал: жизнь пошла своим чередом, он победил и успокоился.
Я коснулся его головы, он сразу проснулся, вздрогнул, но тут же узнал меня — замурлыкал… потом спрыгнул на пол. Я покормил его и выпустил, и смотрел в окно, как он спокойно, слегка сгорбившись, пересекает дорогу, уходит в сторону оврага. Теперь ему есть куда вернуться. Я был нужен ему, и радовался этому — ему хорошо, и снова ясно, что происходит. Он и раньше знал людей, которые кормили его и жалели… но они не хотели жить там, где только и нужно жить, и не сидели в том кресле, в котором только и стоит сидеть…

ПЯТНАДЦАТЬ МИНУТ

Кто-то выбросил двух котят, теперь они живут в подвале, играют под окнами. Им примерно полтора месяца, один серенький, другой белый с черными пятнами. У белого глубоко рассечена губа, но заживает. Худые, но веселые. Кормит их парень с четвертого этажа, добрый алкоголик. Приносит им все, что имеет, вермишель с кусочками колбасы. Пищевые привычки людей неисправимы, ничего нет в этой колбасе, стоит сто рублей, но вот привыкли… Я недавно увидел этих котят. Прихожу своих покормить, сейчас в мастерской делать нечего. Кормлю, и смотрю с балкона. Вижу – котята…
Там много зверей, которые проникают ко мне на второй этаж, кормятся. Для них стоит большая миска на балконе. Но котятам не добраться до меня, нужно лезть по дереву, прыгнуть на козырек над мусоропроводом, оттуда на балкон в узкую щель… еще не сумеют. Придется учить… Приношу теперь еду. Вчера принес вареной рыбы. Они не боятся людей, жили дома, подбежали, набросились. Я сидел на корточках, смотрел… Ели жадно, особенно серый. Белому немного губа мешает, рассеченная, но все равно ел. Серый ест, дрожа от нетерпения, вытягивает шею, глотает кусками. Еды было много, понемногу успокоились. Подошла кошка Бася. Сначала она шипела на них, сегодня принимает за своих. У нее погибли два котенка, только что, и она может кормить. Я надеялся, что она примет чужих, так оно и оказалось. Еще не то бывает. У Зоськи, уже старой кошки, родился один котенок, слабый, умер на следующий день. Я в это не вникаю, ничего не сделаешь. Она сидела рядом с ним два дня, ждала, что он подаст голос. Потом ушла. В это время родила двух котят Тоська. В тот же ящик, где был Зоськин котенок… Тося больше Зоси в два раза, молодая кошка. Зося ее держит в строгости, но не гоняет, как остальных кошек. Котята у Тоси сильные, два черных, орут пронзительными голосками. Тоська рожает первый раз, действует с некоторым замедлением. Вроде бы знает, но забыла, вспоминает, что нужно делать. Видно, как свернутая программа разворачивается в ней… Дальше было интересно. Прибежала Зося, оттеснила Тосю, бросилась к котятам, и начала кормить. Тося растерялась, потому что в программе не записано. Но тоже залезла в ящик, сидит рядом. Зося на нее внимания не обращает, покормила и ушла. Тося сидела и ждала, пока котята снова запищат. Прошло часа полтора, они проснулись, она их начала кормить. Прибежала снова Зося, видит, котят кормят, повернулась, ушла. Но недалеко, сидит в комнате, сторожит…
Этим котятам хорошо, животики всегда набиты. А котятам внизу не так хорошо. Бася будет заботиться о них, но внизу много опасностей…
Я ухожу до вечера, теперь они сами по себе живут. Про всех не рассказать, их много, надо роман писать про котов. Про них я бы мог написать, а про людей – нет, даже пробовать не стану…
Могу, например, рассказать про старого Федоса, или Мурзика, как его называют жильцы. Я его знаю десять лет, и он меня знает. О нем много всего написал, и хорошего, и плохого. Он верный своим правилам кот, главный много лет, а теперь сдает позиции. Смотрю, как его вытесняют молодые коты, трое, про каждого можно историю рассказать… Говорю Федосу-Мурзику – «вот и твоя пора пришла, а помнишь, как из-за тебя погибли Шурик и Брыська?» И еще штук пять моих молодых котов. Федос отгонял их от дома, и они бегали через дорогу в детский сад. Движение сумасшедшее… Сто раз перебегут перед машинами, на сто первый попадаются. Каждый день я ходил, звал их на той стороне дороги. Боялись. А с нашей стороны сидел Федос, и наблюдал… Они его видели из кустов… Я шел, отгонял его. Сначала ловил и запирал, пока он подпускал меня. Потом он понял, и перестал подпускать — отбежит и снова сидит… Я подманивал своих, приносил их домой на руках, почти взрослых котов!.. Чтобы покормить, а потом провожал на ту сторону. Там детей теперь нет, кусты, хорошо котам. Но есть хочется, и все-таки дом… И они бегали через дорогу… Оба погибли.
Я смотрю на Федоса, ну, что, понял теперь?.. Его вытесняют молодые, он еще дерется, но каждый раз проигрывает. Отсиживается у меня на кухне. Смотрит на меня, хрипло мяукает… Ладно, сиди… Что поделаешь, он все делал правильно, я признаю. Такова котовская жизнь. Трудно быть богом… Невозможно. Что я могу, покормить и чуть отодвинуть смерть. Я не могу их запереть, я здесь не живу. На самом деле им так жить лучше — гулять и приходить домой, поесть и спастись при необходимости. Люди и машины, вот наша беда…
Несколько смертей точно на Федосе… А наши кошки любят его. Он никогда не обижает котят, не отнимает еду, внимателен ко всем. Так было всегда, только молодых котов не терпел.
Очень все похоже, думаю… очень похоже…
Сидел, смотрел, как котята едят. Ни о чем не думал, просто смотрел. Наверное, минут пятнадцать прошло. Эти минуты самые лучшие, когда звери едят. Лучше не бывает. Много видел разного в жизни, но нет лучшего занятия, чем кормить зверей. Этих пятнадцати минут на день хватает. Вполне достаточно, чтобы прожить день.

НЕ ПРО «БАБКИ»

Два мужика на скамейке.
— Я уснул? Уснул. И не брякнулся!
— Не, ты не брякнулся…
………………………
Наконец-то я слышу что-то, пусть не очень новое и разумное, но все же — не про «бабки»… 🙂

временная запись(развернутый ответ френду)

Есть два типа писателей, нормальные и ненормальные 🙂 Разумеется, промежуточных большинство, но стоит выделить полюса.
Нормальными были Бальзак и Жорж Санд, которые писали тысячи страниц о том, что знали, видели. А если нормальный писатель не знает, но ему интересно, то он идет в библиотеку и изучает материалы, разговаривает с людьми, и пытается понять, как это все было. Или может быть. Его интересует реальность, и даже если он выдумывает или до-думывает, то старается не отойти от реальности в общем смысле, а как-то объяснить ее на своем примере.
У такого писателя, независимо от величины таланта, никогда не возникает проблем с тем, о чем писать — рядом с ним неисчерпаемый источник, бери и компонуй. (я несколько утрирую, но не сильно)
У ненормального писателя главная проблема, что «ПИСАТЬ НЕ О ЧЕМ». Так ему постоянно кажется, пока он не сядет, наконец, и не выжмет из себя несколько жалких страничек. Я уж не говорю о романах — никогда томов ему не написать. Что делает такой писатель я продемонстрирую Вам на собственном примере, хотя это не очень хорошо и скромно, я знаю, но в ЖЖ и стереть можно, это дневниковый журнал общения. К тому же я не говорю о качестве, только о сути явления.
У меня есть повесть «Паоло и Рем» про двух художников, старого знаменитого и молодого, начинающего. С первого взгляда бросается в глаза — это похоже на историю про Рубенса и Рембрандта. Автор намекает 🙂 Они жили в одно время, близко друг от друга. Так что предположить их разговор и встречу мог бы даже нормальный писатель. Но дальше — не так. Вместо библиотеки, разглядывания альбомов, хождения по музеям, я сажусь и пишу как представляю себе эту встречу. Как мне кажется. Или несостоявшуюся встречу, тут не важно. Главное — чтобы это увидеть, представить. Все остальное я благополучно придумываю, используя микроскопические! сведения об этих художниках, и несколько плохих репродукций. Мне этого достаточно, и не мешает то, что оба художника очень отдаленно напоминают тех двух… Мне просто в голову не приходит пойти и что-то узнать про реальных персонажей, нет такого желания. Зайти в музей и все такое — зачем? Эти люди уже у меня в голове и перед глазами, а похожи дальше или нет, удаляются от первичного намека или приближаются — не моя забота. {{Конечно, совершенно подспудно — я держу в голове и сердце несколько рисунков Рембрандта, которые считаю вершиной графики вообще, всех времен и народов… но это уже моя потайная дверца, и как это влияет на все, что пишу, я сам не знаю, и не пытаюсь знать. В нас есть дверки, ведущие куда-то, которые остались с детства, входить туда — лучше не входить, достаточно помнить, что они есть… }}
А в целом — я вовсе не стараюсь приблизиться к тому намеку или проблеску, с которого начал, он как источник энергии — шарик толкнули и он теперь сам бежит 🙂
НО! Но их значение, этих намеков и начальных толчков, и их отбор становятся настолько острыми и решающими, что вещь не складывается долго-долго, а поход в библиотеку, советы доброжелателей (что ты сидишь, Улицкая двенадцатый роман добивает!!!), только выводят из себя.
Когда я говорю, что мне стало скучно писать про людей, это значит, что я не вижу той особой детали, той картинки перед глазами, которая позволила бы мне начать, и быстро-быстро написать — в самом процессе написания нет трудности, кроме последней шлифовки — придания тексту флуентности, что ли… Когда «вперед-вперед-вперед», и чтоб ни звук, ни лишняя деталь не задерживали главной линии, чтобы текст дышался, вдыхался и выдыхался свободно!… а суть? — так то, что вложено, то уже вложено, а дальше — личное дело читателя :-))
Но связь с реальностью ЕСТЬ — через эту редкую деталь или особый взгляд, с которого только и начать можно. А почему она задержала, а не другая, более важная, кто знает… Так вот, про ту деталь. Она вовсе не обязательно из окружающего теста берется — но он дает нам некий ФОН, шумовой, зрительный, который хотя бы иногда бывает необходим. Это как фон родного языка, вроде не замечаешь, что там за спиной говорят, но если его нет… становится удивительно пусто и тихо, будто закрываешь окно из ПВХ на улицу…
Вокруг нас стало шумно, суетливо, опасно — и БЕЗУМНО ПУСТО И СКУЧНО ЖИТЬ. А то, что имеем и собрали вокруг себя — энтропийно рассеивается, естественный процесс дряхления и умирания. Несколько надуманные очереди у музеев сменились бесконечными разговорами «о жизни», которая трактуется на диво убого («бабки»). И идиотскими выкриками на улице — идет человек, руку к уху приложил и кричит — «я иду! я уже иду! капусту купил!»
И это то, что нам предлагают взамен мечты о коммунизме? Коммунизм утопия, а ради утопий совершаются самые высокие подвиги и самые страшные преступления… НО — то, что нам суют в морду — это в далеком-далеком идеале — такое вот болото, болотце… более безопасное и комфортное, конечно, но противное — жуть…
И эта реальность («бабки» и «я иду-иду») уничтожает те редкие детали, которые порой всплывали в прежнем обществе, редкие обманы, иллюзии… И писатель ненормальный теперь должен исходить только из того, что в нем накопилось или само собой образуется. Процесс нормальный и привычный, но всему границы есть, подпитка время от времени должна быть, чтобы эти намеки или детали вдруг напоминали о себе…
Хорошо, если тебе 70 и что тебе еще добавить? Но к 70-и присоединяется еще ирония к жизни и себе, и полное отсутствие желания живописать, даже как-то касаться той мерзости, которая нас окружает. Возможно, это первичное болото, из которого когда-то возникла жизнь. Но тогда на земле была чистая атмосфера, не было, к примеру, мух, а сейчас любое плодотворное болотце быстро заселяется червями…
На этом прервусь, извините, несносные дела… :-((