День: 28.02.2004

……………………………………………………
«А за двадцать девятым тридцатый февраль покатился
Косорылое время охотно срывается в бред…
И над серым простором… »
…………………………………..
Лет тридцать пять тому назад в Москве, где-то в подвалах, я помню, в центре… но иногда встречали его на Соколе, в старых полуразрушенных домиках… Жил старик, абсолютно лысый, с дочерна загорелым лицом, беззубый, ходил в матросской тельняшке. Его звали Пирамидон. Он сочинял стихи постоянно, говорил стихами, шел по улицам и говорил.
……………………………………..
Завтра снова «косорылое время», и хотя столько лет… и кроме этих строчек ничего… А вот Пирамидона вспомнил. (рисуночек потом возник, разные в нем мотивы смешались)
Наверное, время снова срывается в бред. Тридцатый февраль — не двадцать девятый, это серьезно. Это и есть безвременье, откос, когда странность срывается в пропасть бреда. Так бывало, так уже было. Шел по улице старик — и говорил. А сейчас, кто уверен, — не так?

…………………………………….
Сегодня убедился, холод вытеснил всех в подвалы, кончилась пора утренних купаний в листьях. Земля застыла, травинки твердые и ломкие, с белым налетом. Трупное окоченение вызывает тоску. У дома машина, в нее две женщины собирают мусор. Одна средних лет, кряжистая, с грубым красноватым лицом, вторая молодая, бледная и высокая, как глиста после чеснока. Им мешают коты, грязнят землю и пол в подвалах, а запах… В их кучах весь мусор — от людей, этого они видеть не желают. Они считают, что лучше зверей, я сомневаюсь. Я не хочу их слушать, собираю своих. Сначала прибежала Люська, пушистая гусеница на коротких ножках. Люська любит погулять по зимней траве. Бежит и оглядывается, иду ли, а руку протяну — пригибается к земле и жмурится.
Задолго до нее, здесь же в траве сидела Жучка, черная маленькая кошка, кудлатая и дикая. Та же прогнутая спина… От нее пошли все черные. Она исчезла, как многие. Судьба безымянных и забытых трогает меня. Бесит убожество жизни, в которой страдают слабые — звери, люди, не все ли равно. Безмолвное страдание непонимающих выталкивает меня из жизненной колеи, а это опасно, говорит инстинкт… Женщины молча наблюдают, как я разговариваю с кошкой. Я знаю, что они думают обо мне. О моей ненормальности давно талдычат постоянные гонители бездомных зверей, одержимые манией чистоты грязные старухи, они потрясают своими половиками, похожими на тряпки… Истерическое провозглашение чистоты, с обязательным вывешиванием на балконе всего имущества, как белья новобрачной… Сочетание стерильных тряпочек у собственной двери с непролазной грязью за порогом, на огромной ничейной земле. Нет уважения к жизни, только кратковременные привязанности…

Это кисть, перо, тушь на бумаге, и легкая обработка Фотошопом. Некоторые обобщения, и только.
…………………………………….

………………………………………………
Одна из первых темпер, (70-е) и что-то понравились самому… Деревья наверху! Внизу было ужасно — ярко, глупо и пусто. Но и убрать «низ» невозможно — лишить картинку «источника света»?.. Ради этого «источника» великие художники делали великие глупости, нарушая композицию и даже священные сюжеты!
Тут и сравнивать нечего, картиночка так себе… но хотелось сохранить — и деревья наверху, и дорогу эту, и какие-то непонятные отсветы на обрыве…
Вот и крутился.

………………………………………………..
Недавно я столкнулся с разговором об «эксперименте» в поэзии. На мой вкус, то был не эксперимент, а нечто за пределами поэзии, и вообще — художественного вкуса. Но теперь так модно это словечко — «эксперимент»…
А позавчера, разбирая старые картинки натолкнулся на эту. Тогда, давно, так и не довел ее — отложил. Казалась грубоватой по цвету (и это ощущение осталось), а главное — картинка кричала, этого не должно быть. Меня так учили, не должна живопись кричать! И это совпадало с моим вкусом. Но именно тогда я спросил у своего учителя — » а нужно ли работать на границах вкуса?» «Да, да, конечно — да.» НО на границе -СОБСТВЕННЫХ пристрастий, привычек, цветовых предпочтений — СВОЕГО вкуса. Речь не шла об общепринятом ВООБЩЕ.
Такие решения или «нерешения» (туда это или сюда смотрит?..) со стороны незаметные — то, что больше всего выбивает из колеи. И не только вкуса — уравновешенной психики.
И вот появился Фотошоп, теперь я могу создавать миллион градаций этого красного, степеней яркости клавиатуры, и всего полузамкнутого круга света, который мне ясен… и неясен. Легче не становится, тот же вопрос меры — места остановки, фиксации соотношений. Просто больше перебор. Но и это, пожалуй, не так — неприменимые варианты не то что моментально — вне времени отбрасываются. Можно, конечно, сказать — «делай ТОЧНО как на холсте у тебя». Мне это не кажется верным путем. Наверное, годится для хороших альбомов живописи, Скира и др. Но на экране… Во-первых, это слайд, на просвет смотрится, во вторых — размеры, в третьих — неизбежные потери из-за малого количества пикселей. В общем, я стремлюсь сохранить вещь в целом, брать близко по цвету, тону — и главное — ВПЕЧАТЛЕНИЕ СОХРАНИТЬ.
В конечном счете, бумага, холст ли, экран ли — тот же вопрос выбора, вопрос внутренней культуры. А ее всегда маловато.
Вопрос не закончен, и, наверное, таким останется. И никто его не решит за меня. Время несколько сдвигает оценки, то стремишься с большему спокойствию, то к нарушению равновесия — ведь это игра настроений и состояний! И все-таки, пределы ее довольно-таки определены: это я. О музыке, главной в картинке. Нет ничего в искусстве более двойственного — исполнение чужого произведения, где так много задано автором — и собственная интерпретация. Насколько прямодушней и проще живопись?.. Только кажется: прямодушие и простота не в искусстве, а в нас, сколько есть, столько есть.