Только для ЖЖ :-))) «Пущинские женщины»


…………….
Ну, оччень древняя картинка. Не могу сказать, что она вызвала восторг у немногих увидевших, во всяком случае, мне настойчиво советовали не показывать ее, особенно местным женщинам, а потом уж всяким цензурным органам. Я и не особо добивался экспозиции :-)) не расстраивался.
А теперь нашел ее в плачевном состоянии, она много лет служила подставкой для всяких тарелок и мисок-плошек, из которых ели-пили кошки. Лицом к полу, конечно, чтобы не смущать зверей.

Хотел избавиться от нее, подарить знакомым, но их жены возражают почему-то…
Вот и стоит, ждет веселого и не очень придирчивого зрителя…

P.S. Вообще-то она красней, я немного умерил цвет.

Алиса — мать всех котят


…………….

Беда наша не в том, что имеем два действующих начала — звериное и человеческое, а в том, что лучшее звериное, то, на что ушли миллионы лет эволюции, растеряли в один миг, разрушили, забыли. А в человеческом начале, наряду с высоким и интересным, столько оказалось грязи, мерзости, препятствующей жить даже по звериным законам, которые суровы, но обеспечивали и выживание и развитие.
Пример замечательной животной жизни для меня кошка Алиса, которая не пройдет мимо ни одного брошенного котенка, — успокоит, отведет туда, где безопасно и есть еда. А если увидит, что кошка-мать забывает про своих котят, то тут же, спокойно, дружелюбно — придет, сядет рядом, будет сторожить и защищать… И постепенно вытеснит плохую мать. За много лет я видел это неоднократно. Кошки уважают и боятся Алису, коты обожают ее. Когда у нее появляются свои котята, она тут же объединяется с другими матерями, и устраивают такую общую службу, ни один котенок не остается без постоянного присмотра.

из повести «Следы у моря»

………………………………………………….

ПАПА УМЕР

Я спал долго-долго, когда проснулся, было уже светло. Надо в школу, как же я проспал! А потом вспомнил, сегодня же воскресенье. И папа вернулся. Он больше не будет на скорой, мама сказала. Теперь он обязательно вернется в больницу, ведь он ни в чем не виноват. И мы будем ходить с ним к морю, каждое воскресенье. Сегодня тоже пойдем?

Я вскочил, дверь открыта к ним, папа лежит на кровати, мама метет комнату щеткой, это ее любимое занятие, я при этом спокойно думаю, она говорит. Важно, чтобы ни одной пылинки не осталось, мне пыль мешает дышать.

Они не видели меня, папа говорит:

— Какое счастье, я ничего им не сказал, не успел сказать. Наверное, не выдержал бы. Они мной мало занимались, началась суета, они как крысы, когда что-то рушится. Только свет в глаза, яркий свет, два дня. Но они не знали, я могу спать при любом свете, с открытыми глазами!

Он засмеялся, хрипло, будто ворона каркает.

Простудился… холод был дикий…

Потом спрашивает, Алик проснулся? Какое, счастье, Зина, я ничего не успел сказать.

А что бы ты сказал, ты же ничего не знаешь.

Им правды не нужно, только говори — кто, что… у них свой план. Только говори. Но я никого… понимаешь!

Он позвал меня. Я вернулся на цыпочках к кровати, потом прибежал к нему.

Он обнял меня, говорит, сейчас оденусь, пойдем к морю, как всегда. Море всегда у нас будет.

Мама отошла, принялась мести под моей кроватью, пыль уничтожать.

Папа молчит, взял меня за руку и держит. Вдруг задышал громко, сжал руку мне сильно-сильно, говорит шепотом:

— Позови маму.

Она ведь рядом. А я не могу освободиться, он руку держит. Я повернулся и говорю:

Мам, папа зовет

Она бросила щетку, и к нам, в один момент. А у него лицо темнеет, чернеет, уши стали синими, он смотрит на меня — и не видит, глаза пустые, изо рта слюна розовыми пузырями.

Мама кричит — мам, скорую, скорую! И в больницу звони!

Из его больницы приехали скорей, человек пять или шесть, а потом скорая. Вся комната забита белыми халатами, мы с мамой в углу, ничего не видно, только спины.

Мы молчим, она меня обнимает, бабка на пороге, у нее белое лицо. А мама спокойная, как мертвая, только меня обнимает, мы на полу сидели.

Время, время шло, все суетятся, голоса — делай то, делай это…

Я думал, сейчас будет папин голос — «да, ладно…» как он всегда говорит, но не было, только чужие голоса, скорей, скорей… Потом полилась вода, что-то упало.

Один поворачивается, говорит — простите нас, мы не можем ничего сделать, простите.

Я узнал его, видел в больнице. И они один за другим, один за другим — уходят, уходят.

А на кровати папа, подбородок подвязан полотенцем, лицо синее, он улыбается, молчит, глаза закрыты.

О точности


……………………………..
Такое можно только подсмотреть… раз в год, а то и реже. Точность, которую устанавливает сама природа. А ты можешь только подпортить. И обязательно подпортишь. Но хорошо бы — только чуть-чуть… чуть-чуть…

У нас была великая эпоха?

Согласен. Время великих войн, тиранов, праведников.

Но вовсе не знаменитых вспоминаю. За правду легче стоять, когда за спиной великие заслуги. С тобой несколько церемонятся, как с А.Д.Сахаровым. А вот Толя Марченко, рабочий с 8-классным образованием, просто стоял и стоял, пока не убили.
Анатолий Тихонович Марченко погиб сорока восьми лет в Чистопольской тюрьме 8 декабря 1986 года. С августа он держал отчаянную, смертную голодовку, требуя освобождения всех политических заключенных. Такое освобождение уже приблизилось и вскоре началось: в ноябре были освобождены политзаключенные-женщины, отправлен из ссылки за границу известный правозащитник Ю. Орлов. Видимо, в конце ноября Марченко прекратил голодовку: от него пришло внеочередное письмо с просьбой о продуктовой посылке, не предусмотренной тюремными правилами. Может быть, он узнал о первых освобождениях. В ноябре Ларисе Богораз, жене Марченко, был предложен выезд вместе с мужем в Израиль. Не решая за него, она настаивала на свидании.
А 9 декабря пришла телеграмма о его смерти.

не поэт, и не брюнет…


/////////////////////////////////////////

Писатель, поэт — неудобные слова. Я, когда начинал прозу, спросил одного хорошего поэта — «вы поэт?» Он смутился, пробормотал — «пишу иногда… бывает…»

В общем, случалось с ним, иногда, порой…

Столяру, если плохо сделал стул, можно сказать — «твой стул дерьмо!» А читателю? Если показывает наглость и дурость, ничего не скажешь – личность оскорблять нельзя, стула сделанного нет, одни ругательные слова.

Писатель профессия уникальная, если хороший. И даже если всех писак собрать, то больше чем столяров не наберешь. Писатель обижается, когда ему говорят неприличные слова. Но я думаю, зря. Чтобы на стуле сидеть, требуется иметь только известную часть тела. Она может немного различаться у разных читателей, но стул для многих сделан, на средний размер годится. А чтобы понять хорошую книгу, нужно более тонкие места иметь. Не у каждого находятся. А писатель, если человек интеллигентный, начинает недостатки в себе искать. Мучается… И часто решает, нет, надо быть как они, и всё-всё описать, как чай утром пролил, сморкнулся, форточку открыл, потом закрыл… как детенка в сад водил, про училку, про редактора, какая сво-о-лочь… на что-то простое-простое намекает… Ну, в общем, дать читателю знать, что писака такой же перец, такой же кактус, чтобы милый, буквы перебирая, не рассерчал, не зевнул ненароком…
Какая глупость! Не гадай, чего он хочет, на всех не нагадаешься. Дунь-плюнь! Писатель, поверь, если человек твою книгу купил или даже прочитал, это ничего не значит. Не радуйся, не огорчайся. Подожди лет десять, а там посмотрим – или читатель умрет, или ты…

Или книга.

Почти рреализьм


…………
Только у этого овоща (или фрукта?) слишком уж наглый и тупой цвет был, глупый какой-то… И я с ним немного поборолся, хотя ночью противопоказано. На этом всё, до завтра!