Рубрика: Uncategorized

…………………….
Как-то пробовал написать о послевоенном детстве. И вдруг — бабка моя вылезает на первый план. Фанни Львовна. Я знал ее погибающей старухой, а начал писать — и полезло, полезло… Так не должно, думаю, — не было! Папа, мама да я, а она на задворках памяти должна быть! И вылезает вперед, и вылезает, и не придраться — каждое слово вспоминается. А потом, после смерти брата начал смотреть забытые фотографии — бог ты мой, это она? Какая страшная судьба.
Может, напишу еще, не знаю…

/////////////////////////////
Всегда проблема с названиями. Напишешь, и висит, а как называется… черт его знает. Говорят, теперь художники не только знают название, даже на самих картинах пишут словами, например — «Ужас» Или — «Угроза». А раньше писали — «Похоть», например. Роскошная голая девица распростерлась на траве. Или «Невинность» — а что, было. Или «Неравный брак». Ужас.
Миша Рогинский написал замечательную картинку, на ней нарисованы обглоданные кости. Как назвать? Ну — наверное «Кости». И что? И ничего, просто замечательные кости, малообглоданные кости, любая собака подтвердит.
Некоторые зрители любят смысл в картинах, ищут его вдалеке от изображений, в умных-преумных книгах, например. Нарисовал обглоданную рыбу художник, понравилась ему фактура, тут же находится серье-е-зный зритель — «эта рыба библейская» — говорит. Спасу никакого, все, оказывается смысел имеет.
Разве в этом дело? Если изображение за горло не схватило — сразу! хоть тыщу смыслов выдумай, все мимо!
Суть живописи — путешествие по зрительным ассоциациям. вАШЕ ПУТЕШЕСТВИЕ, ВАШ ОПЫТ, ЗРИТЕЛЬ ДОРОГОЙ — ВАША ЗРИТЕЛЬНАЯ И ПРОЧАЯ ЖИСТЬ, НЕ ИНАЧЕ. кАРТИНА ВАМ ТОЛЧОК МОЖЕТ ДАТЬ, И ТОЛЬКО. Если ВАШЕ ВНУТРЕННЕЕ ДВИЖЕНИЕ не начинается с картинки, то она НЕ ВАША, отойдите и забудьте, умные книги вам гораздо больше скажут. Зачем писать картины, если можно словами все объяснить? Зачем писать слова, если можно жестами? Или просто дай по морде, и никаких слов! Живи полной грудью, зачем искусство?
А эту картинку я никак не называл. Или как многие — ну, Разговор какой-то. Сотня разговоров, наверное.
Когда начал ее в Инете ставить в разные галереи, то пришлось придумывать название. Тут же забывал. Про год написания уж не говорю, неудобно, как этот год берется — с потолка, примерная, конечно, дата. Потом смотришь, черт знает сколько этих годов! А названий? просто куча… И что они дают картине? Да, ничего. Вот, сидят, разговаривают. Две бабы. Разговор, значит.

…………………………………..
Посмотрел списочек бестселлеров 2004 года и заплакал. А зря, потому что правильно сказал умный человек Д.Бавильский — » у нас же соревнуются не тексты, и уже даже не имена, но дискурсы, порожденные на пересечении жанров, брендов и тусовочных интересов». И я успокоился, главное — не тексты соревнуются (( тогда бы гораздо печальней было при имеющемся результате)).

Расстояние «на глазок» измеряется длительностью взгляда, пересекающего пространство.

…………………………………….
Рисунку лет двадцать.
В том году мне сказал один старый художник в Коктебеле:
— Федотов говорил — «рисуй раз за сто, будет все просто»
Он сказал, а я не понял, что за «разасто»…
А потом вспомнил через лет десять, и вдруг стало ясно!

//////////////////////////////////////////
Скоро от старой Казани ничего не останется. Только фотографии. Удивительно уютное было место на земле. Даже по развалинам об этом можно догадаться.
……………………………..

………………………………………

………………………………………..

………………………………………..

……………………………………….

………………………………………….

…………
…………

……………….
ОТ ПЕРВОЙ РЮМКИ ДО ЗАПОЯ — В С Е Г О
О Д И Н ! Ш А Г !!!

………………………………….
Бумага, перо, чернила, местами легкая размывка.

……………………………………
Картон, кисть, черная и коричневая тушь.
Не помню, зачем эти фигуры, но их довольно много. (Примерно 1981-1983гг)

Часто реклама, сама того не желая, честней и правдивей нынешних газет, вот, навскидку… каждый день слышу:
… от первой рюмки до запоя всего один шаг…

……………………………………..
Бумага, восковые мелки
(не совсем серьезная картинка)

……………………………….
Бумага, перо, чернила.
Не хотел сначала помещать. Есть некоторая стилизация, что не люблю, к тому же выпирает пренебрежение анатомией. Пренебрежение пусть, а выпирать не надо… А потом подумал, да ладно, пусть.

…………………………….
Цветная бумага, смешанная техника

………………………………..
Картон, масло, примерно 50 см в высоту

Что такое «пятая колонна»? Это предатель, внутренний враг. Чей враг? Правительства и президента, пока что говорят. Но разве не ясно уже, что власть и народ едины? Это следующий тезис, совсем нетрудно его «доказать». И тогда, без всяких сложностей, каждый не одобряющий политику правительства и президента (например, в Чечне) становится врагом народа. И мы возвращаемся туда, откуда вроде бы вышли, а значит совсем недалеко ушли.

……………………………………..
Темносерая бумага, плохая акварель (люблю больше хорошей), 10 сшивок после сканирования, немного Фотошопа, и уйма отвращения к холоду, темноте…

TALK TO ME

I’m going in a bus. It’s bright downtown but very few people can be seen. The shops are already closed and there aren’t very many places to go for a walk. I am riding. Huge bulks of dark buildings, then black narrower streets with lower houses go past me. Away I’m sailing, my boat is small. I used to like it all: «There… far ahead…» Now I don’t care. Man digs but a narrow hole. A mistake has been hanging over our lives. Everyone seems to have lived for something. Well, everyone… he who always looks for excuses…, Winter, darkness, a street, dull windowpanes, shadows behind them… someone .is eating and drinking, another is sleeping, another is shouting at the children… I keep driving. At first I thought over the way to escape darkness…There had to be some light over there, ahead…The bus jerks, something has clattered under the wheels. I see rails and a switch tower with a yellowish light in it…Halt! Who’s there? Who?.. Away it has floated. The darkness again… I am driving. I used to think there were bright towns… the skies… and the only thing I needed was to escape from here. No… blackness and darkness are inside me.
I can see a man in the bus. We are two. An old man, his face is yellow:
-Speak to me…
I don’t want to speak to him.
— I am scared…
I am scared too, but we have nothing to speak of… nothing.
— I live with my wife… she looks after the house…sleeps at night… I am in bed. Am I thinking? … No… waves are rocking me… awe is rocking me … What will happen to her if I die … We vanish away into the dark. Has it always been this way? We did have faith… flew up to light… You are young, get out of here, g-e-t o-u-t… everything is spoilt here… I’d like to believe in Doomsday. Everyone will be brought to book. But I don’t believe in it either….
— Why? You shouldn’t think so, old chap..
I bend over him but he has dropped off to sleep. No, no, no! I won’t go as far as the next stop… let me get off…The lights, town, voices, songs, laughter, small adventures and devilry, even some success, pride are left behind long ago…We have no ground under our feet. We have no excuses. Oh, don’t! …Let it be a dream! I am feeling bright light on my face; someone is patting my shoulder. You ticket, sir, please! Eh! How well! Yes, certainly… the ticket. Here it is, here… And what about the old man? His face is white, he is smiling…
— Are you feeling well?
Me? I feel scared.
-Talk to me…
……………..
……………….
ПОГОВОРИ СО МНОЙ…

Я в автобусе еду. В центре светло, но людей уже мало. Магазины закрыли, а мест для гуляния мало. Еду. Темные громады… дальше черные улицы поуже, дома пониже… Уплываю, корабль мой мал. Раньше я это любил — там, впереди… Теперь все равно. Узкую нору роет человек. Над всей нашей жизнью нависла ошибка. Каждый вроде бы для чего-то жил… Ну, каждый… он всегда оправдания ищет… Улица, зима, темень, тусклые окна — там тени, кто ест-пьет, кто спит, кто на детей кричит… Еду. Раньше думал — как выбраться из тьмы… Во-он там где-то свет… Покачнулись, стукнуло под колесами — рельсы… будочка, в ней желтоватый огонек… Стой! кто там? кто?.. Уплыло, снова темнота… еду. Я думал — есть светлые города, небо… надо только уехать отсюда. Нет, чернота внутри… внутри темнота…
Человек в автобусе. Мы вдвоем. Старик, желтое лицо:
— Поговори со мной…
Я говорить с ним не хочу.
— … мне страшно…
И мне страшно, но не о чем нам говорить, не о чем.
— …я с женой живу… она все по хозяйству… ночью спит… Я лежу. Думаю?… нет, меня качает на волнах… страх меня качает. Умру — что с ней будет… Уходим в темноту. Неужели всегда так было? Ведь верили, улетали к свету… Ты молодой, уезжай отсюда, уезжа-ай… здесь все отравлено… Хочу верить — будет Страшный Суд — всех к ответу… И в это не верю.
— Ты что… так нельзя, старик…
Нагнулся — он уже спит. Нет, нет, нет, на первой же остановке… дальше не поеду, выпустите меня!.. Давно позади огни, город, голоса, песни, смех, небольшие приключения и шалости, даже какие-то успехи, гордость… Под нами нет земли. Оправдания нет… Не надо! пусть это сон — яркий свет в лицо, кто-то треплет за плечо — гражданин, ваш билет!.. А, как хорошо! да, билет, конечно билет — вот он, во-о-т… А что со стариком? Лицо белое… улыбается…
-Хорошо тебе? А мне страшно, поговори со мной…

I HEAR

-Gena writes poems, you know.
I haven’t known. Gena is a solidly built blond in his late thirties. He was trained to be a physicist but didn’t finish his studies. Now he is working as a laboratory assistant at a research institute. He always has his thick briefcase with him even when visiting people.
— Coo! Don’t you think he has rhymes there?
-Perhaps, rhymes…he has been writing for a long time, and doesn’t publish anything.
-Do they reject his writings?
-He doesn’t try to, only writes on and on. Sometimes he gives them to his friends as a birthday present and is pleased.
-Please let me read some…
-I’ve got a lot of them lying about at my place… take any.
I have taken a little leather-covered book with a silk ribbon marker. He binds them himself.
I have opened it. The first poem began with — «A young Hellene…» He was doing something with his oar, don’t remember what… The second one…-«Beauteous Amazon…» Never! The third one…» How beautiful evening roses are…»
I closed the book. He overwhelmed me. That isn’t my conception of a graphomaniac. He has been making poems for years keeping silence, not struggling to succeed. He doesn’t go to editors with his briefcase. He only keeps writing. He needs it and that’s all. When we begin — we just want it and don’t hope for anything. It isn’t a work yet but a pure joy. Then it becomes a trade — and there come doubts and sorrows…and curses — I can’t write, I can’t paint.
The friend is laughing:
-Why aren’t you reading? Wouldn’t you like to? A perfect graphomaniac…but what a man — innocent and unspoiled.
-But have you read them yourself?
-I confess I failed. I couldn’t read it off.
Let’s try…
I have opened the last page and read:
I hear…
I hear a leaf tumbling down in the wood
I hear a brunch creaking and sliding against the wall
I hear a sparrow bathing in summer heat, beating the dust with its wings
I hear a hawk hovering above, disappearing slowly in the distance.
I hear an old cat sleeping, breathing and wheezing.
I hear a cockroach running along the paper and tapping with its chelae
I don’t only hear the time crawling, running or flying
I don’t only hear the death coming up, putting its hand on the back of the chair
Shifting from one foot to the other, peeping in from behind the shoulder…

…………..
……………
СЛЫШНО…

-Ты знаешь, Гена пишет стихи…
Я не знал. Гена -плотный блондин лет сорока. Учился на физика, недоучился, и теперь работает лаборантом в каком-то институте. Он всюду ходит с пухлым портфелем, даже в гости.
— Неужели там стихи?
— Может и стихи. Ведь он пишет много лет — и ничего не печатает.
— Не берут?
— Не пытается, пишет себе и пишет. Иногда дарит друзьям на день рождения — и доволен.
-Ну, достань…
— Да у меня где-то валяются… бери.
Я взял маленькую книжечку в кожаном переплете с шелковой ленточкой-закладкой. Сам переплетает… Открыл, первое стихотворение начиналось — «… юный эллин…», он что-то делал веслом, уже не помню… Второе…- «…прекрасная амазонка…» Ну да, быть не может. Третье — «…как прекрасны вечерние розы…»
Я закрыл книжку. Он меня ошеломил. Я не так представлял себе графомана. Творит столько лет — и молчит, не пробивается к славе, не ходит по редакциям со своим портфелем. Знай себе пишет и пишет. Ему это нужно — и все… Когда мы начинаем — нам просто нужно, и ни на что не надеемся. Это не работа еще, а чистая радость. А потом становится профессией — и начинаются сомнения и муки… и проклятия — не рисуется, не пишется…
Приятель смеется:
— Что не читаешь, ведь просил. Натуральный графоман… но какой человек — чистый-чистый…
— А ты сам-то дочитал?
— Признаюсь, до конца не добрался.
— Давай, попробуем…
Я открыл последнюю страницу — и прочел:
— Слышно…
Слышно, как падает лист в осеннем лесу
Слышно, как ветка скрипит — скользит по стеклу
Слышно, как воробей купается в зной — крыльями бьется в пыли
Слышно, как ястреб в небе летит — медленно исчезает вдали
Слышно, как спит старый кот, дышит, сопит
Слышно, как по шершавой бумаге бежит таракан — лапкой стучит
Только неслышно время ползет, или бежит, или летит
Только неслышно подходит смерть, на спинку кресла руку кладет
Переминается, подглядывает из-за плеча……
…………….

По большому счету было две попытки в послевоенной России, первая — 60-ые годы, вторая — вот она заканчивается. Без всякого анализа — причины, следствия, виноват, не виноват… — просто ОЩУЩЕНИЕ полной неудачи, которая является и самой крупной неудачей моей собственной жизни, в ней очень много было связано-повязано с тем, что здесь происходило. Если быть разумным, то надо признать, что эти два отчаянных «рывка из омута», из глубокой дегенерации и не могли быть удачными. Может быть, но все-таки две вещи меня лично больше всего уязвили — это степень, глубина, распространенность морального разложения(первое), и(второе) — поведение значительной части людей, которые считали себя интеллигентными, носителями знаний, культуры, высоких принципов. Ладно, ладно, в конце концов, было много значительного, интересного, говоришь себе, и вроде бы правда…

………………………….
Бумага, темпера. Из серии обрывов и откосов. Примерно 1979гг

…………………………………….
Блок видел символы тоскливого постоянства в России:
… улица, фонарь, аптека…
Городской человек.
А что видел я последние сорок лет, здесь же?
ДОРОГА
ДЕРЕВО
ЗАБОР
Помру, а через сто лет все то же:
… дерево, забор, дорога…
А еще говорят, в России нужно жить долго…

………………………………….
Маленькая картинка, аллея, красный дом в конце.

(навеяно вчерашним диспутом Жириновский-Рыжков, судьями, которые лягут под диктатора, и интеллигентно объяснят, что так надо)
……………………………………….
При всей неприязни к автору слов, с этими не могу не согласиться. Только не дай бог такую великую людям. Время великих войн, великих тиранов, великих праведников. Сегодня подумал — вовсе не А.Д.Сахарова вспоминаю, при всем уважении к заслугам, — нет, другого. Анатолия Марченко.
http://www.memo.ru/history/diss/books/map4ehko/
Все-таки легче стоять, когда за спиной великие заслуги, все-таки с тобой несколько церемонятся. А Марченко, «рабочий с 8-классным образованием», просто стоял и стоял, пока не убили.
………………….
Анатолий Тихонович Марченко погиб сорока восьми лет в Чистопольской тюрьме 8 декабря 1986 года. С августа он держал отчаянную, смертную голодовку, требуя освобождения всех политических заключенных. Такое освобождение уже приблизилось и вскоре началось: в ноябре были освобождены политзаключенные-женщины, отправлен из ссылки за границу известный правозащитник Ю. Орлов. Видимо, в конце ноября Марченко прекратил голодовку: от него пришло внеочередное письмо с просьбой о продуктовой посылке, не предусмотренной тюремными правилами. Может быть, он узнал о первых освобождениях. В ноябре же Ларисе Богораз, жене Марченко, был предложен выезд вместе с мужем в Израиль. Не решая за него, она настаивала на свидании.
А 9 декабря пришла телеграмма о его смерти. Может быть, эта гибель на пороге свободы облегчила и ускорила путь на волю другим…

………………………………………….
Я уже рисовал, и вот появилась возможность показать свои картинки настоящему художнику. К нам пришел в гости Михаил Рогинский, он и тогда уже был одним из лучших среди непризнанных у нас, бунтарей. Он был знаком с моей прежней женой, художницей А.Романовой. Я показывал ему, он взял эту, отложил, и говорит:
— Надо рисовать…
Я и так рисовал днями и ночами, но эти слова мне были тогда нужны.
Есть такие точки в жизни, когда самого упрямого и несговорчивого нужно чуть-чуть поддержать, подтолкнуть. Миша оказался как раз там, где нужно было мне, и сказал важные слова. Потом я слушал только одного человека, художника и друга Миши — Женю Измайлова. А потом вообще перестал кого-либо слушать.
Что получилось?
Эх, как говаривал безымянный герой из «Последнего дома»
ЧТО СЛУЧИЛОСЬ, ТО И ПОЛУЧИЛОСЬ.
Как говорил Фаворский, если у него не брали работу — «неважно, зато покомпоновали…» 🙂
Говорят, Рогинский серьезно болен в Париже. Миша, держись, не думай умирать!

…………………………
Вспомнил, где эта картинка висит!
Ну, пусть висит…

…………………………………

…………………………………….
Есть такая картинка, в цвете, полметра примерно в ширину. Грубая мешковина на оргалите. Писать приятно, а сканировать не очень, поверхность сильно бликует. Пришлось убрать цвет, подработать Фотошопом. В общем, есть такая работа, и все, что можно сказать. Простые предметы на морском берегу.

………………
***
На седьмом десятке
Жизнь как на запятках
По лихим откосам
На кривых колесах
Оглянуться трудно
Впереди не видно
Кончилась бы тряска
Не больно, не обидно
И карета не моя
И не понял ничего…

…………………………
Оргалит, масло, конец 70-х годов. Я лепил скульптурки из пластилина и глины, рисовал их с разных сторон, часто вставлял в натюрморты. Здесь такая фигурка с отражением в зеркале плюс минимальные фрукты плюс ночной вид за окном. Поверхность сильно отсвечивает, отсюда качество репродукции.
Те, кто видел немецких экспрессионистов особо не заэпатируются. А голова мне здесь была ни к чему, я ее оторвал.
Потом увлечение Киршнером, Хеккелем да Мюллером прошло бесследно, но в руке что-то осталось, наверное.

……………………………………..
Это живопись по эмали, что крайне неудобно — долго сохнет, но вот нашелся такой кусок оргалита, покрытый кем-то эмалевой краской, не пропадать же, и я использовал его. В конце концов высохла картинка, и жива много лет.

Ученые потребуют отставки министра образования и науки.

Полит.ру
28 сентября 2004 12:10

29 сентября в подмосковном Пущино состоится чрезвычайное собрание представителей научных коллективов России, посвященное реформе российской науки. Напомним, что Министерство образования и науки подготовило и одобрило на своей коллегии бизнес-план разгосударствления и приватизации отечественной фундаментальной науки, согласно которому к 2008 году из 2338 государственных научных организаций должно остаться 100-200 институтов, сообщает КоммерсантЪ.

На повестке собрания стоят следующие вопросы: «О программе уничтожения российской науки, подготовленной Министерством образования и науки РФ» и «Принятие плана действий научного сообщества России».

Помимо этого составлен проект обращения к Президенту РФ, в котором научная общественность требует отставки Министра образования и науки Андрея Фурсенко.

Подметил, когда пишешь что-то свое, ну, не сюда в ЖЖ, то в ЖЖ тянет записать что-то неопределенное, за что заранее прошу извинения, а разрабатывать мысли у меня терпения нет, скучным кажется, я не философ, и довольно банально выражаюсь.
Есть два величайших достижения после знаменитого определения жизни «как способа существования белковых тел» — в сущности пустого, ну, способ, и что? Есть и мертвые способы, их тыщи, а вот живой особый, и все, и ничего не сказано по сути.
Первое, то, что сказала генетика: жизньЗАКРЫТАЯ система, то, что записано с рождения может реализоваться или нет, но ничего нового там по хорошему не возникнет, в этой записи.
Второе великое открытие — жизнь ОТКРЫТАЯ система с протоком и вещества и энергии и информации, мы пропускаем, преобразуем и выплевываем в окружающую среду, обычная термодинамика не работает, тут Пригожин наш лауреат,
и вообще… Хотя многое, что мы считаем мертвым, открытые системы, но такого обмена всего-всего, особенно информации в закрытом мире не найдешь. Но вот компьютеры появились… Не-е, куда им, ни гибкости такой, только тупая скорость перебора.
Был у меня приятель, старше меня лет на двадцать, он много сидел в сталинские времена. Когда входил в столовую, то обязательно выбирал столик в углу. А я мог сидеть в середине зала, он это понять не мог. Он не хотел быть открытой системой. (разрыв, неохота дальше) А теперь, я чувствую, пошла вообще отмашка: мир не только хочет быть открытым, но и напротив — начал понимать идиотизм этой открытости, люди хотят — многие — обратно, в свою закрытость, от информации, от атак и наглости всякой, от всучивания, напора и промывки мозгов. Назад к закрытости. Моя крепость, и идите вы… И не просто усталость или лень — физико-химия ставит границы, открыт-открыт, а потом и закрыт! и нечего жаловаться на самоубийства, дайте людям уйти в себя. Вот такое смутное движение, иногда это бунт, иногда тоска…

У меня в туалете поселился паук. Не какой-нибудь черный каракурт, и не светлый с длинными ногами, луговой, а обычный, домашний, небольшой такой, крепенький, серого цвета. Я его назвал Сергей, потому что серый, и мы теперь с ним дружим. Я вхожу — ну, как, Сергей? — он молчит, но вижу, что меня заметил. Он угол один загородил паутиной и ждет. Но ждать-то нечего, он здесь новичок и не знает, что мух у меня нет. Сидел несколько дней и исчез. Я думал — отчаялся, ушел к соседям, а он, оказывается, сплел вторую паутину, в другом углу, и снова сидит, ждет. Мне жаль его стало, ну, что за жизнь — паука даже накормить не могу. И вспомнил про тараканов. Правда, они у меня тоже не живут, потому что нет еды. Я дома не держу, поел в городе и хватит. Нечего грязь и сырость разводить. Поспал, ушел — вот и весь дом. А теперь с этим зверем возись. Но жаль его, ничего не поделаешь, сидит себе и сидит. И вот я вспомнил про тараканов. Они у меня не живут, но по ночам пить ходят. У меня кран сломан, второй год вода течет. И они по ночам целыми семьями приходят на водопой. Я часто их вижу, потому что плохо сплю. Проснусь и лежу, смотрю в потолок. Когда-то я жил не один. Здесь даже весело было. Но это давно было… а теперь вот новая проблема навалилась — как паука прокормить. Иду в ванну тайком — и вижу — тараканчики резвятся. Беру одного, осторожно, чтобы не придавить, ведь нужен-то живой — и несу в туалет. И бросаю с размаху в паутину. Первый раз не рассчитал — таракан как утюг головой паутину прорвал, слабую паучью холстинку разметал — прыг на пол и бежать. Я не стал его догонять — имеет право на счастье, иду снова, наученный опытом, ловить новую еду. Тараканы тем временем, то ли предупрежденные тем, счастливчиком, то ли еще как, но осознали опасность — заметались. Но все-таки догнал, схватил — и несу… выбрал поменьше, послабей… Несу и думаю. Что я здесь делаю но ночам, чем занимаюсь… Ты интеллигентный человек? Если интеллигентный, то объясни, пожалуйста, почему ты паука жалеешь, а тараканов — нет?..
Стою в передней в темноте, по голым ногам холодный ветер дует — и думаю. Почему так жизнь повернулась? Тараканом быть не хотел, а для паука навыков не хватило?.. Ничего, теперь у меня есть свой паук. Тараканов не жаль, их много, а Сергей один. Пусть он хищник, но вызывает симпатию. Он один, и я — один. Он сам по себе живет. Может ему тоже скучно… или тоскливо по ночам… или по дням, кто его знает… Несу таракана и потихоньку опускаю в сети.
Удачно! Паук встрепенулся, мигом очутился рядом с таракашкой и очень изящно, одной мохнатой лапкой его обвязал, чтобы не вывалился на пол… знаете, таким движением — «давай, тебя перевяжу…», как артист Филиппов в старом-престаром фильме — «…летят по небу бомбовозы, а я израненный лежу, ко мне подходит санитарка, звать Тамарка, давай, тебя перевяжу…» — и делает вот точно такой небрежный и изящный жест… Ну, думаю, имя твое Сергей, а фамилия теперь будет Филиппов. Сергей Филиппов — совсем неплохо.
Тем временем Филиппов таракана обвязал и отправился в угол. Не хочет при мне есть, тонкая натура. Он прав, ничего красивого в этом нет, особенно, если зубы износились. Но в столовой люди друг на друга не смотрят, почти как в общественной уборной. Я-то привык, но Сергея понять могу. Говорят, живут целые народы, которые стесняются есть на людях, религия не позволяет, не знаю… Я ушел, а утром смотрю — в сетях болтается еле заметная тараканья тень. И Сережа снова сидит в углу, ждет…
Теперь я каждый день, как приду домой, сразу в туалет — «привет, Филиппов!». Он на месте, сам, конечно, ничего не поймал, но это не беда. Подождем до ночи, тараканы пойдут на водопой, и все будет, Сергей, все будет… Скоро пенсия, и мы с Сергеем дома такую еду разведем — пальчики оближешь. Будут к нам мухи прилетать — и оставаться. Что такое тараканы…- очень жесткая еда, а муха… о-о-о, муха… Ничего, Сергей, все впереди!..
…………………..
Перевод на английский Уны Довлет (Австралия)
………………..
Keep your chin up, Gray!

A spider has settled down in my lavatory. It’s neither a black widow nor a meadow spider, which is pale and long-legged. It is an ordinary grey domestic spider, small and robust. I call him Gray because he is grey and now we are on friendly terms with each other. I am coming in — How are you, Gray? – he’s silent but I see he has noticed me. He has blocked up one of the corners with a cobweb and is waiting now. But there is nothing to wait for, he is a stranger here and doesn’t know that there are no flies at my place. He has spent a few days there and then disappeared. I thought he had given way to despair and gone to my neighbours but he proved to have made another web in another corner and is sitting there in wait again. I feel sorry for him. What a life I am having! I can’t even feed a spider. I has remembered cockroaches. Honestly speaking they don’t live at my place either, they can’t find anything to eat there. I don’t keep food at home, I have a snack down town and that’s enough. There is no reason to cultivate filth and moisture. The house is for sleeping, that is my idea of home, then you go out and that’s all. And now I have to muck about with this creature. I feel pity for him but nothing doing, he keeps sitting. I has recollected cockroaches again. Even though they don’t live at my place, at night you can find them drinking water from the tap. You see, the tap is broken, the water has been dripping for two years now. And at nights they come to the watering place with their whole families. I often see them because I am a bad sleeper. When awaken I lie and gaze at the ceiling. Long ago I didn’t live alone. We even had lots of fun here. But that was years ago… and now a new problem is burdening me — how to feed my spider. I go to the bathroom on the sly and see cockroaches having a good time. I take one carefully so as not to hurt it (spiders prefer them alive), carry it to the lavatory and smash it into the web. I don’t succeed at the first try. I haven’t calculated correctly and the cockroach like an iron brakes through the net, jumps down on the floor and runs away. I don’t run after to let him have a little luck. Having grown wiser with the experience I go on hunting for cockroaches. Meantime, as if they had been warned by the first lucky stiff or in some other way, they realize a danger and begin to rush about. But I has managed to run one down and catch it. I have chosen a smaller and weaker one and now I am carrying it. I carry it wondering: What am I doing here. What do I do here at nights?.. Am I an intellectual? If I am, then tell me, please, why I pity the spider and don’t pity cockroaches.
I’m in the hall, a cold wind is blowing along the floor and I feel it with my bare feet. Why has the life had this turn? I didn’t want to be a cockroach but for a spider I lacked certain skills…No matter, now I have my own spider. I don’t pity cockroaches because there are lots of them but Gray is special, there is no one like him. Though he is a predator I sympathise with him. We both are all alone. He lives by himself. Perhaps, he feels bored…or lonely at nights… or in the daytime, who knows… I’m carrying a cockroach to drop it carefully into the spider’s web.
This time I am lucky, the spider has started; in no time he finds himself close to the cockroach and very gracefully ties it up not to let it tumble down onto the floor… He does it with the same gesture both careless and elegant as the actor Philipoff did it in a very old film. Well, I think the name for you is Gray and now your last name will be Philipoff. Gray Philipoff. Not too bad!
Meanwhile Philipoff has tied the cockroach and headed for the corner. He doesn’t want to eat it in my presence. A sophisticated creature he is. And he is right, there is nothing pleasant in eating in public especially if your teeth are worn out. People don’t look at each other in a canteen or in a washroom, I am already used to it but I can understand Gray. They say that there are a great number of nations feeling very shy to have their meals in public, their religion doesn’t permit it, but I don’t know as to it… I go out… and in the morning I can only notice a hardly visible shadow of the cockroach in the net. And Gray is sitting in the corner waiting again.
Now, every day, on coming home, I go immediately to the lavatory: «Hi, Philipoff!»- He is in his place, naturally not having caught anything by himself but it doesn’t matter. We’ll wait till night, cockroaches will go to the watering place, and we’ll have everything, Gray, everything.
Soon I will be retired and we are going to cook such food that it will make your mouth water. We’ll have flies coming and staying. What are cockroaches… very rough food, but flies…oh, flies… Keep your chin up, Gray, it is not the half of the story.

…………………………………….
Романтическая встреча Адама и Евы, сейчас она предложит ему яблочко…
Наверное, композиция меня мучила… Прошу не считать порнографией, это всё Рубенс виноват! 🙂

……………………………………
Такие вещи в принципе лучше не показывать, скажут, издеваешься над великими художниками. На самом же деле, ничего подобного, просто ради того, чтобы понять, как вещь устроена, приходится ее разбирать на части. Картинка, которая меня интересовала — Рембрандтовское «Снятие с креста», она нравится мне своей подчеркнутой композиционной простотой. Ну, а заодно я поиграл с пятнами, с контурами фигур… 🙂

……………………………
Старик Аркадий.
…………
………….
Вечером у Аркадия на кухне уютно и тепло. Старик раздобыл курицу, расчленил ее как самый педантичный убийца, чуть обжарил на сковородке и теперь тушит в большом чану с ведром картошки.
— Три этажа прошел, а науку не встретил, — жалуется Марк.
— Знаю, — отвечает Аркадий, — но вы не спешите. Наука как бы религия, а Институт ее церковь: головой в небе, фундаментом в землю врыт.
— Наука не религия, — обижается юноша, — в ней нет бессмысленной веры.
— Шучу, шучу, — смеется Аркадий, — у нас не вера, а уверенность, то есть, не слепое чувство, а возникшее под давлением фактов убеждение, что познанию нет предела. Вот, к примеру, выйди на улицу, кругом небоскребы, так и прут из земли — сила! И почему, скажите, рядом с последним не будет выстроен еще, кто может помешать? Нет основания сомневаться.
— А вдруг обрыв? — для собственного спокойствия спрашивает Марк, не верящий в обрыв.
— Ну-у, вы слишком уж буквально восприняли. Не может быть никаких обрывов, наука духовный город, а царству разума нет предела… Неделя нам обеспечена. За вами хлеб и деликатесы. Неплохо бы кусочек колбаски, маслица…
— Зачем нам масло, лучше маргарин, растительный продукт.
— И то верно, — соглашается физик с химиком, — мне масло вредно — сосуды, а у вас идеальное сгорание, зачем подливать в такой костер.
Следы курицы окончательно исчезли в общей массе. Картошка?.. Аркадий ткнул огромной двузубой вилкой — готова. Сели есть.
…………………..

День позади. Волнения по поводу картошки, будоражащие мысли, неудача в борьбе за истину доконали Аркадия, он решил этой ночью отдохнуть. Взял книгу, которую читал всю жизнь — «Портрет Дориана Грея», раскрыл на случайном месте и погрузился. Чем она привлекала его, может, красотой и точностью языка? или остроумием афоризмов? Нет, художественная сторона его не задевала: он настолько остро впивался в смысл, что все остальное просто не могло быть замечено. Там же, где смысл казался ему туманным, он подозревал наркоманию — усыпление разума. С другими книгами было проще — он читал и откладывал, получив ясное представление о том, что в них хорошо, что плохо, и почему привлекательным кажется главный герой. Здесь же, как он ни старался, не мог понять, чем эта болтовня, пустая, поверхностная, завораживает его?.. Если же он не понимал, то бился до конца.
Аркадий прочитал страничку и заснул — сидя, скривив шею, и спал так до трех, потом, проклиная все на свете, согнутый, с застывшим телом и ледяными ногами, перебрался на топчан, стянул с себя часть одежды и замер под пледом.
…………………….

Марк этой ночью видит сон. Подходит к дому, его встречает мать, обнимает… он чувствует ее легкость, сухость, одни кости от нее остались… Они начинают оживленно, как всегда, о политике, о Сталине… «Если б отец знал!..» Перешли на жизнь, и тут же спор: не добиваешься, постоянно в себе… Он чувствует вялость, пытается шутить, она подступает — «взгляни на жизнь, тебя сомнут и не оглянутся, как нас в свое время!..» Он не хочет слышать, так много интересного впереди — идеи, книги, как-нибудь проживу… Она машет рукой — вылитый отец, тоже «как-нибудь»! Негодный вышел сын, мало напора, силы… Он молчит, думает — я еще докажу…
Просыпается, кругом тихо, он в незнакомом доме — большая комната, паркетная пустыня, лунный свет. Почему-то кажется ему — за дверью стоят. Крадется в ледяную переднюю, ветер свищет в щелях, снег на полу. Наклоняется, и видит: в замочной скважине глаз! Так и есть — выследили. Он бесшумно к окну — и там стоят. Сквозит целеустремленность в лицах, утонувших в воротниках, неизбежность в острых колючих носах, бескровных узких губах… Пришли за евреями! Откуда узнали? Дурак, паспорт в кадрах показал? Натягивает брюки, хватает чемоданчик, с которым приехал… что еще? Лист, лист забыл! Он же без меня погибнет! Поднимает кленовый лист, прячет на груди, тот ломкий, колючий, но сразу понял, не сопротивляется. Теперь к балкону, и всеми силами — вверх! Характерное чувство под ложечкой показало ему, что полетит…
И вдруг на самом краю ужаснулся — как же Аркадий? А разве он еврей… Не знаю. Но ведь Львович! У Пушкина дядя Львович. Спуститься? Глаз не пропустит. К тому же напрасно — старик проснется, как всегда насмешлив, скажет — «зачем мне это, я другой. Сам беги, а я не такой, я им свой». Не скажет, быть не может… Он почувствовал, что совсем один.
Сердце отчаянно прозвонило в колокол — и разбудило.
……………………….

Аркадию под утро тоже кое-что приснилось. Едет он в особом вагоне, плацкартном, немецком, что появились недавно и удивляют удобствами — салфетки, у каждого свой свет… Но он знает, что кругом те самые… ну, осужденные, и едем по маршруту, только видимость соблюдаем. С удобствами, но туда же. На третьей, багажной полке шпана, веселится уголовный элемент. Рядом с Аркадием женщина, такая милая, он смотрит — похожа на ту, одну… Они о чем-то начинают разговор, как будто вспоминают друг друга по мелочам, жестам… Он боится, что за новым словом обнаружится ошибка, окажется не она, и внутренним движением подсказывает ей, что говорить. Нет, не подсказывает, а как бы заранее знает, что она должна сказать. Она улыбается, говорит все, что он хочет слышать… Он и доволен, и несчастлив — подозревает, что подстроено им самим — все ее слова!.. И все же радость пересиливает: каждый ответ так его волнует, что он забывает сомнения, и знать не хочет, откуда что берется, и кто в конце той нити…
— Арик!
Этого он не мог предвидеть — забыл, как она его называла, и только теперь вспомнил. У него больше нет сомнений — она! Он ее снова нашел, и теперь уж навсегда.
Ее зовут с третьей полки обычным их языком. Он вскакивает, готов бороться, он крепок был и мог бы продержаться против нескольких. Ну, минуту, что дальше?.. Выхода нет, сейчас посыплются сверху… мат, сверкание заточек…
Нет, сверху спустилась на веревочке колбаса, кусок московской, копченой, твердой, черт его знает, сколько лет не видел. И вот она… медленно отворачивается от него… замедленная съемка… рука протягивается к колбасе… Ее за руку хвать и моментально подняли, там оживление, возня, никакого протеста, негодующих воплей, даже возгласа…
Он хватает пиджачок и вон из вагона. Ему никто ничего — пожалуйста! Выходит в тамбур, колеса гремят, земля несется, черная, уходит из-под ног, убегает, улетает…
Он проснулся — сердцебиение, оттого так бежала, выскальзывала из-под ног земля. Привычным движением нашарил пузырек. покапал в остатки чая — по звуку, так было тихо, что все капли сосчитал, выпил залпом и теперь почувствовал, что мокрый весь. Вытянулся и лежал — не думал.
…………………………………

……………………………….

………………………………
Примерно такая же картина, что неудивительно. Только на этот раз не фотографии, а фрагменты портретов.

…………………………………………
Бумага, коричневый акварельный карандаш, размывка. На переднем плане небольшие вещи, сзади — небольшая картинка с женской фигурой у окна.

……………………………
Только что видел как упал и не поднялся последний, мне кажется, великий боксер Рой Джонс младший. Он и еще несколько человек держали знамя этого жестокого спорта — как игры, соревнования не просто грубой силы, а мастерства и быстроты. Нужно ли вот так уходить, на склоне, сильно побитым, или лучше вовремя остановиться, отказаться, отвернуться, забыть, начать новое? Красиво и умно — уйти непобежденным. Некрасиво, неумно, неразумно — биться до конца, головой об стенку, до полного истощения, насмешек, сарказма, злорадства зевак… Наверное, касается всех сфер человеческой деятельности. Уважаю, ценю первых, а люблю, переживаю — за вторых. Наверное, генетика: не люблю умных-разумных. Опять же воспитание — «безумству храбрых…» Пусть, пусть.

………………………………………..
Такие штуки меня всегда интересовали, и как художника, и вообще: что со временем делается с лицом, с глазами. Не просто возрастные изменения, а то, о чем говорил Моэм — «человек в сорок отвечает за свое лицо сам». Остается со своим лицом наедине 🙂
Это три возраста одних глаз, шкала времени сверху вниз.