Рубрика: Uncategorized

С годами все меньшее значение имеет правда и справедливость, и стремление исправить жизнь, придать ей более законо- образное течение. Соотношения справедливости и несправедливости, силы и мира, правды и неправды, света и тьмы, знания и невежества… примерно одинаковы во все времена. А если происходят большие выбросы, то кратковременные, а потом такие же кратковременные «отмашки» в другую сторону. Помогать человеку выжить, не умереть преждевременно, и сделать что-то для улучшения конкретной жизни — детей, родственника, соседа… своей жизни, наконец, — это единственное, что в этом общем потоке может быть ценным. В том числе знание, умение, любое творчество, которые хоть как-то могут повлиять на жизнь отдельного человека. Я не могу спасти стаю мошек, мечущихся перед смертью, но могу прибавить момент жизни одной из них. Жизнь никогда не была ни справедливой, ни доброй; там, где толпы, не может быть справедливости, там всегда преобладает сила, жестокость и бесправие, так было, и так будет. Только от человека к человеку, глаза в глаза, один на один можно что-то сделать. Как только человек начинает оперировать понятиями массы, толпы, народа, нации… он теряет доброту и милосердие, законы множества чувств не знают. Все лучшее передается от одной жизни к другой, а все остальное — только слабые тени этих отношений…

………………………………………….
Наконец ключ в сердце замка, поворот, еще — дверь дрогнула, медленно, бесшумно распахивается темнота, и только в глубине слабо светится окно.
Тут уже знакомые запахи — пыли, старой мебели… и тепло, тепло…
Рука сама находит выключатель, вспыхивает лампочка на длинном голом шнуре, я стою в маленькой передней, прямо из нее — комната, за ней вторая… налево — кухня…
Здесь всё мое, собрано за много лет. Можно потрогать… но гораздо трудней защитить, чем то, что только в памяти живо.
Каждый раз, возвращаясь, приветствую своих — ребята, я вернулся!
…………………………………….
Большая двуспальная кровать, на ней когда-то лежал отец, над его головой гравюра японца, вот она!..
У окна столик с принадлежностями художника. На нем мои краски, несколько баночек с гуашью — две красные, две желтые, черный, белый, зеленый один, а синих нет, я этого цвета не люблю. Бумажка у меня серая, оберточная, шершавая… заранее нарезаю, стопками большие листы… Чтобы гуашь не отвердела, подливаю к ней водички. В потемневшем стакане кисти — новые, с цветными наклейками, тут же — несколько побывавших в работе, но аккуратно промытых, завернутых в папиросную бумажку. Рядом со стаканом — блюдце, запорошенное мягкой пылью, но край остался чистым — синим с желтыми полосками. На блюдце крохотный мандарин, высохший, — он сократился до размеров лесного ореха и стал бурым, с черными усатыми пятнышками, напоминавшими небольших жучков, ползающих по этому старому детскому мандарину. Рядом с блюдцем пристроился другой плод, размером с грецкий орех, он по-иному переживает текущее время — растрескался, — и из трещин вылезли длинные тонкие розовые нити какой-то интересной плесени, которой больше нигде нет, только этот плод ей почему-то полюбился… Над столиком на полочке, узкой и шаткой, выстроились в ряд бутылки с маслом, сквозь пыль видно, что масло живо, блестит желтым сочным цветом, время ему ничего не делает, только улучшает. Повсюду валяются огрызки карандашей: есть среди них маленькие, такие, что и ухватить трудно, мои любимые, долго и старательно удерживал их в руке… и тут же другие, небрежно сломанные в самом начале длинного тела, и отброшенные — не понравились… и они лежат с печальным видом… Стоят многочисленные бутылочки с тушью, в некоторых жидкость успела высохнуть, они с крошками пигмента на дне, нежно звенят, если бутылочку встряхнешь…
И все эти вещи составляют единую картину, которая требует художника: вот из нас какой получится натюрморт!
На стене напротив окна висит одна картина — женщина в красном и ее кот смотрят на меня. На других стенах пять или шесть картин. На одной из них сводчатый подвал, сидят люди, о чем-то говорят, в глубине открыта дверь, в проеме стоит девушка в белом платье, за ней вечернее небо… На другой картине странный белый бык с большим одиноким глазом и рогами, направленными вперед, как у некоторых африканских антилоп. Этот бык стоит боком и косит глазом — смотрит на меня… за ним невысокие холмы, больше ничего… А дальше — снова подвал, две фигуры — мужчины и женщины, они сидят за столом, на котором тлеет керосиновая лампа, отделены друг от друга темнотой, погружены в свои мысли…
Эти вещи и картины… они охраняют реальность моего пространства среди сутолоки сегодняшнего дня.
……………………….
В кресле сидеть удобно, но дует от окна. Принес одеяло, устроил теплую нору в кресле… и вспомнил детскую страсть устраивать везде такие теплые и темные потайные норы — под столами, в разных углах, сидеть в них, выходить к людям и снова нырять в свою норку. Помнится, я таскал туда еду. И очень важно, чтобы не дуло в спину.
На полке старая керосиновая лампа, я зажигаю ее раз в год, но она мне нужна.
На столе мои листы, история не закончена. Зато я дома, всё помню, живы еще иллюзии, надежды…
Вытягивая слова на бумагу, всматриваюсь в себя. Блаженное состояние. Но требует терпения. Внешнее впечатление и внутренний стимул, и то и другое должны быть достаточно сильны, чтобы насытить своим состоянием всю вещь. Относится и к живописи, и к прозе.
Требующиеся для творчества способности… а может, лучше сказать — требующие творчества?.. не умение говорить и писать слова или схватывать точные пропорции предметов. В первую очередь, особое отношение к реальности, когда человек не бросается переделывать внешний мир, а устраивает его в своей голове, как ему хочется. Одинаково и для прозы, и для живописи.
Когда есть такой импульс, то дальше важны повышенная чувствительность, обостренная восприимчивость, чувство меры и ритма, которые связаны с осязанием, ощущениями тяжести, положения тела в пространстве… Творчество почти физиология. Чтобы вместить свое Состояние в тесные рамки формы, требуется его собрать, а значит — усилить, без усиления ничего путного не получится. При этом важно, чтобы не было грубости, тупости, нечувствительности… Тупость ощущений присуща многим образованным людям, здоровым и уравновешенным, которые в обыденной жизни очень даже милы: спокойны и устойчивы, не слишком чувствительны к уколам, обидам, редко выходят из себя…
Но не всё подвластно творчеству, его основа безгласна. Простые ощущения — фундамент мира каждого из нас. Теплое прикосновение, сухой песок в сжатом кулаке, мокрая глина, гладкие морские камешки…
Начало остается в темноте.

Непоэтическая свеча
……………………………………………..

Из простых сложных…
……………………………………………

Думать не обязательно, важно понимать
……………………………………………..

Цветки, которые против
……………………………………………

Сухие цветы на фоне
…………………………………………….

Сухие цветы с излишествами
……………………………………………..

Из серии «УГЛЫ»
………………………………………….

Вечерний вид из кухонного окна
………………………………………….

Портрет А. в серых тонах (вариант)
…………………………………………….

Кася на шкафу. Гордится собой, у нее после болезни парез правой задней лапки, но она не унывает, и постоянно преодолевает трудности.
………………………………………………

Листок на снегу, отбился от своих. Может, и лучше, чем умирать в больших кучах, гнить…
……………………………………………….

Ночные игры на книжной полке

Очень старый портрет, и каждый раз я его преобразую, также как свои автопортреты. Разумеется, оригиналы в масле или другой технике не трогаю, а комп позволяет. Вспоминаю книжку, которую сначала кое-как осилил по англ., и так она меня задела, что прочитал и перевод. «Дориан Грей», конечно. Похоже, многократно повторяя изображение, я делаю то, что совершала мистика над портретом в книге? И все-таки не так, вмешивается другой интерес, отношение к искусству, и это другая летопись получается, моих усилий… Хотя… кто знает, может и мое отношение к самому себе, оно каким-то образом проникает…
………………………………………

Из воспоминаний о Крыме, потом по памяти что-то неоднократно изображал. Никогда мне не было интересно, ЧЬЯ это земля. Да — НИЧЬЯ, земля нам не принадлежит, это мы ей принадлежим, и со временем она сделает из нас нефть и газ, неважные, думаю, по сравнению с той растительностью, которая миллионы лет здесь росла и умирала. А мы землю делим, своим аршином меряем… глупость это. Когда я хожу по лестнице, для тренировки каждый день поднимаюсь, то вижу там на окнах бабочек, случайно залетевших, всегда беру, если еще жива, и выпускаю. А мелкие мошки тоже жить хотят, их срок совсем ничтожный. Бьются о стекло, потом замирают… Иду, и думаю о себе, для земли я такая же мошка, будем честно смотреть на вещи. Когда видишь, как исчезают живые существа вокруг тебя, поневоле что-то начинаешь понимать… И вспоминаю одну из первых своих прочитанных книг, вернее, впитанных — «Мир как воля и представление». Годами не помнил, забыл, а вот, оказывается, впечаталось на всю жизнь.
……………………………………..

Художник за рисованием. Некоторые говорят — иду работать… А что это за работа — непонятно. Способ жизни, так наверное точней. Раздрызганность здесь многократно пытался преодолеть, потом бросил, но рисунок этот не люблю. Но он же не виноват, что автор тупица… пусть повисит…
………………………………………

Уходя, оглянись… Но лучше этого не делать, последний взгляд запоминается. Все, что переживаешь, становится живым. Мир оставленных… (без продолжения)
………………………………………

Дверь на балкон, интерес был к цвету, а вообще слишком лобовая вещь. Но иногда не хочется выдумывать сложности, и не иногда, а почти всегда. Сложности сами возникают, и совсем другие, совсем…
…………………………………………..

Что-то вроде тихого вечера на балконе, на лоджии, то есть. Все-таки 14-ый этаж, и как въехали, кошки заинтересовались, а нам страшно стало — пришлось застеклить.
………………………………………

Сонечка, самая большая наша кошка, теперь очень старая, а лет пять тому назад вот такая была.
………………………………………..

На двери кладовки постоянно какая-нибудь тряпка висит, она полезна здесь. Вариантов много, и чем она грязней, тем интересней, вот какое дело…
………………………………………..

Зеленая женщина в красном кресле, пластилин. Долговечный материал оказался, только пыль легко хватает. И ронять не надо. Пострадала немного при переезде, да-а… Сначала огорчался, что фигуру от кресла не отлепить, а потом даже понравилось, а почему — не знаю…
………………………………………….

Имеешь крылья, и не улетаешь, это странно… Узнаю себя 🙂 Крыльев не было, но возможность иногда проглядывала, но все дела, дела… Картинки, свои тексты… прерваться никак не мог. А потом понял, что НЕ ПОМОЖЕТ — ни рисовать, ни писать где-то ТАМ лучше не будешь. А жизнь обыденная… много ли надо… Тогда чуть-чуть другое время было, слой людей глубоких и понимающих был основательней, тех, кто новых людей замечал. А сейчас… «да ладно…», как безымянный герой из «Последнего острова» говорит. Надо же, до конца дописал, и не заметил, что имени-то нет! Друга звали, знаю как — Гена, а этого, кто говорит?.. Неспроста, наверное, так бывает, если от самого себя идет рассказ. Ну, там не совсем от себя… И все-таки, очень. Очень.
…………………………………………

Натолкнула когда-то картинка из журнала, фото с какого-то теплого острова, долго ее крутил-вертел, фрагментами вставлял в натюрморты… Обычно я использую только свои «куски», фрагменты, а эта так и осталась. Наверное потому, что мечта об ОСТРОВЕ никогда не покидала меня, даже в самые счастливые времена.
………………………………………..

Фотоэскизик, чуть обработанный… так, одной левой, как говорят. Но странное дело, такие штуки не забываются, использовал потом много раз в более сложных композициях.
………………………………………………..

Желтый всю жизнь любил, а синий, голубой… ну, никак! Теперь время идиотское и тут же тебе припишут политику, но вот НИКАКОЙ! К томуже, надеюсь, у меня умные френды, поймут, что художественное затруднение. Когда я начинал, то холодные тона никак осваивать не хотел, картинки были только теплые и даже горячие. Силу контрастов только к старости начал понимать. А здесь — мусор, просто бумажный мусор, счастливая находка, мятая бумага, которую давно люблю, и серые тона…

Лет пятьдесят тому назад мне говорил один человек, которого считаю своим учителем, хотя видел его раз пять, а разговаривал — два раза.
«Всё, что делаешь — делай без крика, напора, надрыва».
Я запомнил. Не всегда удавалось, но каждый раз убеждался, он прав был.

……………………………………..

…………………………………

……………………………………..

………………………………………

………………………………….

……………………………………

……………………………………….

………………………………………….

…………………………………………..

………………………………………….

…………………………………………….

……………………………………..

…………………..
Утром Марка разбудили вороны, оглушительно заорали, будто обнаружили пропажу. Потом успокоились, а он долго вспоминал, как здесь оказался. Наконец, вспомнил все сразу, этого странного Аркадия… тут же сполз с диванчика, прокрался в глубину комнаты, осторожно постучал, чтобы убедиться — хозяина нет, и приоткрыл легкую дверь. Оттуда выступила густая плотная темнота. Он пошарил по стене справа, слева — выключателя не было. Тем временем глаза привыкли, и у противоположной стены он увидел вытяжной шкаф, настоящий, только старенький, теперь таких не делали. В нем должен быть свет, решил он, и шагнул в комнату. Выключатель, действительно, нашелся, осветилось стекло и выщербленный кафель с желтыми крапинками от кислот. Здесь работали! У стены стоял небольшой химический стол с подводкой воды и газа, все, как полагается, над столом раздвижная лампа, под ней лист фильтровальной бумаги, на нем штатив с пробирками…
Марк оглянулся — у другой стены топчан, покрытый одеялом с вылезающими из прорех комьями ваты; на продранном ситце как цыпленок табака распласталась книга. «Портрет Дориана Грея»?.. Он почувствовал неловкость — вторгался! Сколько раз ему говорили дома — не смей, видишь, вся наша жизнь результат вторжения… Но это же лаборатория… — пытался оправдаться он, попятился — и обмер.
Рядом с топчаном стоял прибор, по размеру с прикроватный столик, имущество студенческих общежитий. Это был очень даже современный магнито-оптический резонатор!
Такой Марк видел только на обложках зарубежных журналов… Он стоял перед резонатором, забыв опустить ногу, как охотничий пес в стойке. Наконец, пришел в себя и стал размышлять — о доме с дырявой крышей, не стоит и ручки этого чуда, и фундамент прибору нужен особый, вколоченный в скалистое основание, в гранит… Не может быть… Но мерцала сигнальная лампочка, щегольский неон, и бок этого чуда был еще живой, теплый — ночью работали.
Он осторожно, как по заминированной местности, прокрался к двери. Было тихо, только иногда мягко падала капля из невидимого крана, да что-то потрескивало в углу. Хорошо…
И тут, боюсь, слова бессильны, чтобы передать чувство, которое он испытывал, попадая в этот особый мир сосредоточенного покоя — пробирки, колбы, простая пипетка, она творит чудеса… Все дышит смыслом, черт возьми, и каждый день не так, как вчера, новый вопрос, новый ответ… Не в технике фокус, не-е-ет, это одинокое дело для настоящих людей. Пусть заткнется Хемингуэй со своими львами. Сначала забираешься на вершину, да такую, чтобы под ногами лежало все, что знает человечество по данному вопросу, встаешь во весь рост, и… Правда, надо еще знать, что спросить, а то могут и не ответить или вообще пошлют к черту… Хотя говорят, не злонамеренна природа, но ведь мы сами умеем так себя запутать… И все же, вдруг удастся выжать из недр новое знание? И мир предстанет перед тобой в виде ясной логической схемы — это зацеплено за то, а то — еще за нечто, и дальше, дальше распространяешь свет в неизвестность, где лежит она, темная, непросвещенная, предоставленная самой себе — природа…
Он романтик, и мне, признаться, приятен его пафос, порывы, и неустроенность в обыденной жизни, которая получается сама собой от пренебрежения очевидными вещами. Свет погаси, не забудь!
Он вспомнил, погасил, вышел и припер темноту дверью. И сразу в глаза ударил свет дневной. Деревья стоят тихо — и вдруг рядом с окном, напротив, с ветки срывается, падает большой желтый лист, прозрачный, светлый. Он безвольно парит, послушно, в нем уже нет жизни и сопротивления. Он падает в овраг на черную вздыбленную землю.
Подумаешь, событие произошло… Но Марку зачем-то захотелось выйти, найти тот лист, поднять, будто в нем тайна. Он отмахнулся от своей блажи. Ну, Аркадий, вот так нищий! И что он сует в чудесный прибор по ночам? Гадость какую-нибудь сует, пичкает глупостями, а японец, добросовестный и несчастный, задыхаясь в пыли — ему же кондиционер нужен! — вынужден отвечать на безумные вопросы. Это ревность в нем разгорелась — я-то знаю, что спросить, а старик только замучает без пользы заморское чудо! Прибор представлялся ему важным заложником в стане варваров.
Чтобы отвлечься он выглянул в окно. Что это там, на земле? Пригляделся и ахнул — овраг завален обломками диковинного оборудования: что-то в разбитых ящиках, другое в почти нетронутых, видно, вскрыли, глянули — и сюда… и этого бесценного хлама хватало до горизонта. Только у дома виднелась черная земля, валялись остатки еды, кипы старых газет… Ох, уж эти листки, кто берет их в руки, подумал он, кому еще нужно это чтиво, смесь обломков языка с патокой и змеиным ядом?..
Молодец, я завидую ему, потому что иногда беру, листаю по привычке, злюсь, нервничаю, смотрю на недалекие бесчестные лица, и каждый раз обещаю себе — больше никогда. Ничего от вас не хочу, только покоя. А они — нет, не дадим, крутись с нами и так, и эдак!.. Марку проще, ему дорога наука, всегда нужна, интересна, отец, мать и жена. Ничего он не хотел, кроме комбинезона и миски супа.

…………………………………….

………………………………………

………………………………………..

………………………………………..

………………………………………….

…………………………………………

//////////////////////////////////////////////////////////////////

Лукум испортился

Один мой приятель несколько лет тому назад разошелся с женой, она была волевой особой, к тому же любила решительных мужчин, а он тюфяк и растяпа, хотя добрый малый, и неглупый, вот такая произошла ошибка, и ничего не получилось у них, он еле ноги унес. Но прошло время, дурное забылось, и оба вроде бы поняли, что вместе им все-таки лучше, чем врозь. Может, она его убедила, не знаю, но он говорит — сам понял, и пошел на свидание с ней. Она его у себя дома принимала, в бывшей его квартире, у него цветы, в портфеле бутылка притаилась, на случай, если все пойдет хорошо.

Стук, он появляется, все довольно мило в начале, она всегда мягко стелила, и он, конечно, уши развесил. Не прошло и десяти минут, она ему очень по-свойски — «знаешь, на углу рахат-лукум, с орехами и не слишком сладкий, просто чудо, я не успела забежать, может, сходишь, купишь?» Он растаял от такой фамильярности — что за вопрос, два шага, на углу… — и побежал.

Вечер, час закрытия, у прилавка человек пять или шесть. Краснолицая колхозница покупает ириски, выкладывает четыреста рублей. Ириски, действительно, красивы, светло-коричневые кирпичики с большими белыми пятнами — орехов не пожалели, настоящий фундук. Вслед за колхозницей другая женщина, бледная, в очках, говорит — двести граммов мне, третья полкило, и четвертый — тоже ириски, и пятый… Все только ириски берут. А они удивительные, с настоящим орехом, и покупают их большими плитками, когда-то назывались — школьные, многие, наверное, помнят. Тут же рядом лежит рахат-лукум, скромные сероватые кубики, никто их не замечает, не берет, вот ириски — да, а рахат никто. Может, ириски надо брать, думает приятель, но сомневается, бывшая жена сказала — бери лукум, очень хорош. На вид не очень, невзрачен по сравнению с ирисками, и никто его не берет, а ириски просто все, один за другим! А продавщица… Надо было раньше о ней сказать — это чудо: нежная блондинка, мохнатые как ночь глаза плюс интеллигентный вид, с каждым обращается учтиво, даже интимно, находит отдельный язык. Дошла очередь до моего приятеля, он, преодолевая в себе сопротивление, говорит -«мне полкило рахата, то есть, лукума», и добавляет про себя — а не ириски, как всем. Он горд, что победил в себе вязкое сомнение, которое навевали однообразные поступки предыдущих покупателей.

Продавщица смотрит на него — долго, с сочувствием, и нежно, робко, как будто он раковый больной, говорит — «мужчина…» Она красавица, блондинка, румянец, ажурные колготки, сиреневый фартучек, и «мужчина» говорит. В очереди ропот и смешки — выискался, деловой, все -ириски, а он лукум. За ним уже десяток народу выстроился, и все возмущены, хотя действуют явно против себя — кто-то может без ирисок остаться, если очкарик этот послушается-таки общего настроения. А продавщица нежно продолжает, скромно, но убедительно:

— Лукум у нас, представьте, не совсем свежий, даже можно сказать не очень удался, я вам не советую…

И так убедительно говорит, что мой приятель понимает — лукума ему не видать, не даст — и точка, потому что здоровье прежде всего. И сил настоять на своем он не чувствует, он и так уж отличился перед всеми со своим рахатом, а теперь еще и базарить… Он бы сразу поддался, если бы для себя покупал — какая разница, но тут большое дело, происходит примирение и нужен именно лукум, а он, оказывается, плохой.

— Говорили, был свежий… — бормочет он, хотя никаких доказательств у него, подумаешь, мнение жены, да еще бывшей, против продавщицыного просвещенного мнения: жена считает, а продавщица знает, все время при рахате, видела, как желтел жир, старел, прогоркал, покрылся отвратительной пленкой…

— Два дня тому брали… — он уже понимает, что обречен.

— Ну-у, два дня… — она бровями показывает, что за эти два дня могло произойти. — Вы рискуете, — говорит, — не советую…

Ни за что не продаст. Он в ужасе, знает — жена никогда не согласится, что плох рахат, то есть, лукум, пусть хоть сто продавщиц перед ней, вот такой она человек. А он вот другой, он не находит в себе ни сил, ни слов — убедить, купить и унести этот злосчастный лукум, или рахат. Он так не может. И улыбнувшись изо всех сил, вздохнув, он произносит:

— Ну, что же делать, если испорчен рахат, или лукум, что же делать… — И глаза его беспокойно шарят по полкам, чтобы найти какой-то выход, сохранить свое подмоченное достоинство перед продавщицей, очередью, женой…

— Смотрите, ириски вот, школьные — кончаются… — это она его заманивает на общий путь. А за спиной уже новый напор мысли, все поняли — послушался шляпа, отпал рахат, и теперь всеми силами давят на него — не бери ириски, не бери, оставь нам, оставь!…

Ну, что же делать, ни туда ему нельзя, ни сюда… И вдруг он, уже отчаянно блуждая глазами по полкам, видит скромную коробочку со сливочной помадкой. Его озаряет — дайте мне ее, он говорит. Продавщица слегка разочарована, но против помадки ничего не имеет, подает, он берет и выносит из магазина.

Только он вышел, его словно ледяной водой обожгло: жена помадку ненавидит, как он мог забыть! И откуда вообще взялась эта помадка дурацкая, когда посылали за лукумом, как теперь объяснить жене, как ее убедить, что испортился этот рахат, если уверена, что хороший… Хотя бы ириски купил, может, ей понравились бы, чудо как свежи. Нет, вряд ли, если уж прицепилась к рахату, не слезет, а как его добыть, лукум, если продавщица грудью стала. Жена бы, конечно, выдрала из нее…

Он в волнении садится на скамейку, вскрывает коробочку, в ней толстенькие липкие кубики, он в отчаянии жует один за другим, обдумывая свое положение. Дело пропащее, он не может возвратиться, развести руками, просто и спокойно объяснить ей все, убедить, посмеяться вместе. И неважно уже, отличный рахат или не отличный, лукум или не лукум. Он безумно устал за эти десять минут, как за десять лет совместной жизни, и с ужасом думает — что же дальше будет — и просто не представляет, как вернуться, ну, просто нет у него настроения больше — он наперед знает, что будет — «ты не мужчина» — она скажет и будет права.

Он встает и медленно идет, жует сладкое тесто с микроскопическими вкраплениями — надо же, цукат… Хоть бы ириски взял, как все, ведь свежие… Нет, позор — все хватают, и я туда же… Как сказать про рахат? Не могу. Никакого выхода, никакого!

Он идет, думая о своей беде, не глядя по сторонам, и вдруг, очнувшись, видит, что пришел вовсе не туда, откуда совсем недавно выбежал за рахатом, полный надежд, а к собственному дому, стоит перед телефонной будкой, что на углу. Идти обратно? А рахат, а лукум?.. Он медленно пережевывает последнюю помадку. Теперь бы чаем смыть прилипчивую сладость. Дома, в уютном кресле, из большой глиняной кружки, и заварить покрепче. Он заходит в будку, набирает номер, слышит голос и решительно говорит:

— Знаешь, не получилось, рахат испортился, ну, этот — лукум.

Про мартышку и очки?.. Нет, солнечную пыль люблю, на старости лет.
……………………………………

… а квадрат-то голый!..
……………………………………..

Робин, сын Робина (son) из своих колючек наблюдает (с ужасом) за дикарями, напавшими на его Остров…
………………………………………..

Очень старые «Маки», наверное 78-ой год
………………………………………….

Городской вид с колесом обзора
……………………………………………

………………………………………………

Один из вариантов «вечерней улицы»
………………………………………….

…………………………………………

Старая фанерка, доисторический период, пусть сегодня повисит.
………………………………………….

…………………………………………..

……………………………………………..

Я не праздную дни рождения, и поздравления уже много лет не принимаю, отвечаю — «не дождетесь». Бравада, дождетесь, конечно 🙂 Опыт Новеллы Матвеевой учит нас, стариков, что вовремя замолчать полезно. Сделанного не испортишь, даже самого скромного, если честен был, но… лицо себе подпортить вполне возможно. К сожалению, мои занятия не позволяют причислять себя к «пятой колонне», но это моя сущность, судьба — невинные картиночки и тексты, посторонние для большинства. Будьте здоровы, ребята, и не сдавайтесь

Шнурок из-под кровати смотрит. Ему еще назад идти, а он боится. Но все равно — надо. Живи здесь, я ему говорю, дома тихо, тепло, и корма много… Нет, где родился, туда и уходит. Я думаю, правильно делает, хотя мне жаль его короткой жизни.
…………………………………….

Устаешь не от жизни, а от злобы, дикости и глупости
………………………………………..

Утро первого января
…………………………………………..

Март за окном.
Некоторые удивляются, -«сейчас ведь октябрь…» Думают, наверное, что забываю про время. Ага, забываю. А март будет, будет, не сомневайтесь.
…………………………………………

Чугунный век… а хрупкое стекло переживет его, уверен…
…………………………………………

Один из вариантов. Всякие дыры, щели, коробки интересны…
………………………………………….

Женщина с черным котом. В Серпуховском музее теперь. Там она мягче, разнообразней, а дома остались варианты, один из них.
………………………………………………

Некоторые звери любят запах алкоголя, если не очень резкий. Я знал морского свина, настоящего алкаша. А эта кошка, Соня, любит запах Вермута, там же травы…

115 лет тому назад, в последний год 19-го века родился мой отец, Семён(Симеон) МаркОвич. 8 октября 1899 года. В Таллинне, где жили его отец и дед…
Раньше говорили, история длинна, а жизнь человека почти мгновенна по сравнению с историей. В 19 веке, и, наверное, раньше, действительно, так казалось. А вот на примере жизни моего отца, я вижу, что человек, проживший чуть более пятидесяти лет, по сравнению с историей 20-го века, долговечен. Нет, конечно, и до него черт знает что было, сотни жизней, но они там во времени как в вязком болоте барахтались, а многие спокойно проживали свой век, а история и не пошевелилась, от их рождения до смерти. Но при жизни моего отца среда и время изменились чудовищно, так, что кажется просто не под силу человеку с его рожденной на свет генетикой 19-го века. Оказывается, время менялось быстрей, чем менялся он, мой отец. И сначала было неплохо, он это спокойно выносил, машины, самолеты и весь стиль жизни — иной… А потом что-то сломалось в нем, он не выдержал столь быстрых изменений, быстрые почти всегда смертельны, и умер в середине двадцатого века. То же самое произошло со мной, я помню себя мальчиком, юношей… я был почти такой же, как сейчас, та же реакция на события, тот же темперамент, и ума… сколько было, столько и осталось… А вот почти не передвигаясь по местности, смотрел на историю, как из окна быстрого вагона. Кажется, что дальнейшего ускорения человек вынести не может, даже в мирное время, о войнах и не говорю.
Отец… он был человеком добрым, мягким, одинаково хорошо говорил на немецком, эстонском, русском… Он старался приспособиться к событиям, чувствуя, что они его обгоняют — все другое, а он все тот же, мальчик из начала, довольно радушного и доброго начала двадцатого века… Дальше ему немного повезло, попал в спокойные годы эстонской республики, ну, оттесняли слегка за национальность, спокойно так, но довольно легко все обходилось… А дальше неохота говорить, десять лет, сороковые… и он больше не выдержал, история его доконала. Армия, не армия… не в этом дело, слишком быстро все происходило…
А я… выскочил подростком и юношей из пятидесятых, относительно благополучно, а потом три-четыре резких перемены, и наконец как-то успокоилось… но я уже был пенсионер, медленно, но верно шел к концу. И все равно, время догнало и обогнало, начались кривляния и цирк, имитация формаций… и все было так быстро, что не казалось настоящим. И сейчас не кажется. Вещество не жидкое, не твердое, не газ… промежуточное состояние. Оказалось, что неопределенность еще хуже скорости. Пусть в меня кидают камни и ретрограды, и демократы, и всякие еще домкраты… так не должен жить человек, природа его требует постоянства окружающей среды на то короткое время, пока он существует.

Эскиз маслом. «Натюрморт с черепом»
………………………………………

Двое в желтых тонах.
…………………………………………

Городской вид с трубой, или городу — труба.
………………………………………..

Кот и натюрморт
………………………………………….

Лизочка перед синей подушкой
………………………………………..

Друзья слегка перебрали…
……………………………………

Синие двойники
………………………………………..

Из проб. Эскиз и фон.
………………………………………….

Хлеб пустыни.
………………………………………..

Триптих в зелени
…………………………………………..

Ночной разврат
……………………………………….

Из проб. В желтых тонах

Пришла с базара
…………………………………

Ни о чем
…………………………………….

Городской вид, хоть провалился бы скорей, как в книжке предсказано было…
……………………………………

Случайно встретились…
……………………………………….

Лизочка по ночам смотрит в окно, жизнь проходит мимо…
………………………………………….

Хрюша и я — перед столом, на стене. Его уже нет, а я еще здесь, черт знает, зачем…
…………………………………………

Из иллюстраций к повести «ЛЧК» На обложке книги «Цех фантастов-91» другой рисунок, другого художника, он цветной и повеселей. Но я не огорчался, всегда рисовал, когда писал истории всякие, эти рисунки нужны были мне. Город еще не провалился в подземное озеро, в остальном история сбывается, стена между нами и родиной Аугуста выстроена, город пустеет понемногу, интересные люди или умерли, или уехали отсюда, а остались… что о них говорить, как везде…
…………………………………………………….
Но вообще, что за пессимизм, в истории Европы было время, когда от чумы вымерла в среднем половина населения. Зато выросли леса. А лет через триста и народ вырос, восстановился… Теперь чуму заменила война.

Вариант, только вариант, их много. Борьба с черным напоминает поведение в очереди, оттеснение как бы незаметное. Только скажешь подобное, тут же тебе «припаяют» идеологию, а ничего подобного, черный мой родной, и коричневый, и пронизанность их светом — вопрос натуры, генетики может быть… степень «пропыленности» светом, если хотите
……………………………………..

В платяном шкафу, любом, найдешь и импрессионизмус, и экспрессионизмус, сколько угодно, и даже на надо из дома вылезать.
…………………………………………..

Русалка в домашнем рабстве. Ну, русалка-то русалка, а вся сложность не в ней, а в соотношении тьмы и света: годами бьешься за миллиметр, ища своего покоя. Опять никакой «идеологии» — чистая физиология…
……………………………………………..

Мой двойник: спорим, но не ссоримся
…………………………………………

Вид из окна на спящий городок. К счастью, наши ночи темны и длинны, отдыхаешь от людей…
………………………………………….

Триптих: кот художника. Тонкая натура, чувствительная, нередко ему завидую
………………………………………….

Пессимист и Оптимист. Жизнь начинал с пессимизма, так судьба сложилась. В отрочестве Шопенгауэр помог, поддержал. Крохи оптимизма появились… когда за тридцать было. А сейчас они оба дружат во мне, независимо от того, что за окном делается.
…………………………………………

Вокальная студия
……………………………………….

Из проб
………………………………………….

Тридцать лет и один год тому назад…
………………………………………..

«Тебе куда:? — нам не туда!»
Трудно тем, для кого «не туда» вдруг возникает, среди частых или постоянных «я с вами!». А я с детства — не туда, и не моя заслуга, и не тяжесть , а сама жизнь: господа, мне с вами не туда!
……………………………………………

Тридцать лет прошло, это вам не жук плюнул…
……………………………………………

Дом это место, где работа возможна, он шанс дает.
……………………………………………..

Квадраты и квадратики, белые, черные, цветные, заморочки века. А здесь они на своих местах — на коврике дешевом.

Цветы на балконе, фрагмент, один из вариантов, есть большая картина, 1м в высоту, ее взял Серпуховский музей, холст-масло, и полно вариантов. У меня с сюжетами всегда сложно, завидую Сезанну, который почти каждое утро шел писать свою гору. А я не пишу с натуры, придумываю сюжеты, или вспоминаю что-то, очень примерно, по впечатлению, и потому люблю натюрморты, там ты хозяин, как захотел, так и поставил вещи, и выбор твой, а гору не передвинешь, если поклонник натуры. Сезанн хитрец, хотя и клялся верности натуре, я гора у него каждый раз другая получалась. И в натюрмортах интересные сложности с окружением, с интерьером, со светом, и все это сам придумываешь, и сам решаешь. Постепенный переход от натюрморта в ограниченном окружении к вещам в большом пространстве, это уже натюрмортом не назовешь, и наиболее интересно…
……………………………………….

Фрагмент картины на линолеуме с тканевой основой — «Музыка» Трое — пианистка, мой приятель Борис, и я чуть виден хотя на переднем плане. Оставил Бориса, он наиболее выразительно слушает. И все это происходит черт знает где, какой-то широкий балкон над морем, ничего подобного не видел и в таком месте не был.
…………………………………….

Тоже фрагмент — «Лес в сентябре». Картон, масло, картинки давно нет, где она, не знаю…
……………………………………….

По памяти набросок, где-то на окраине Ленинграда ( я привык к названиям, ни с чем не связываю), тогда я искал возможность прописаться, аспирант последнего года, прикомандированный от Тарту. Обратно ехать не хотел, тихо там, уютно… и тоска, тоска… и науки никакой… Нет, не прописывали, а жену тем более. К счастью мой шеф был избран чл-корр АН, переезжал в Москву в хороший Институт. Но и туда мне пути были закрыты — опять прописка, к тому же по странной причине мои документы трижды терялись… Но опять мне повезло, шефу дали в нагрузку (бесплатно) лабораторию в Пущино, и туда мне было можно. Но это долгая история, и к картинке не относится. Ленинград я не полюбил, центр не город, а заброшенный музей, а окраины ужасны. Так что мне повезло, что я там не оказался. Моя неприязнь к городу отразилась наверное на рисунке… I think…
………………………………………

Где-то на Юге, откуда-то сверху… Я впервые попал на юг, в Крым, в 32 года, это стало событием в моей жизни. Совпало с разводом, так что полное счастье 🙂 Живопись, конечно, гораздо позже, лет через десять вспомнил одно из тех впечатлений.
………………………………………..

Осенний лес, на темносерой шершавой бумаге, в основном акварель, и она должна быть оччень плохая, иначе не получится.
………………………………………

Дорога в полях, пастель, кажется, ну, и обработка.
……………………………………

Художник идет домой, серия была, другие поярче, особенно дом, а здесь захотелось поскромней, потише. Если меняешь хотя бы одно пятно, в идеале приходится переписывать всю картинку. Это чувство — неудобства, раздражения, которое возникает, когда что-то не так… оно в сущности главное. Оно развивается со временем, по мере истончения нервов 🙂 но для него нужно что-то такое в начале… не знаю, как это называется, я бы сказал, какой-то нервный дефект, впрочем, это слишком долгий разговор.
……………………………………..

Немного брэмовские кошки, а почему, не могу сказать.
…………………………………………

Была такая серия — «среди больших бутылок», цветного стекла, и небольшие вещи между ними, свето-цветовое воздействие на них. Эта исключение, апельсин сам кому угодно сдачу даст, не тушуется…
………………………………………….

Дама с собачкой. Чеховская тема, только для меня дама может быть из чего угодно, и собачка тоже, и все равно — дама, и все равно — собачка.
………………………………………..

Случайно так сложилось, и есть некоторая драма, на мой взгляд.
………………………………………….

Чеснок, когда-то любимый фрукт, сейчас он стал сильней меня, интерес в пятнах света, но это уже из привязанностей автора, не обязательно Вам.

Недавно мне задали несколько вопросов. Случайно получилось, сам виноват.
Но вопросы остались. И главные из них, конечно, связаны с характером моих картинок, с моими
текстами, наверное, с оторванностью их от сегодняшнего дня, и уж конечно, от «социального заказа» в любой его форме, даже в такой, когда своя искренняя заинтересованность не против. Заинтересованность — она своим путем, а то, что делаешь — своим, связь, видимо, имеется, но через глубинные вещи, настроение, интонацию, цвет, свет… Я так устроен, и нечего обсуждать.
А вопросов два — довольны ли вы своей жизнью? Любите ли себя?
В первом вопросе скрытый приговор, значит, думаете, что уже ВСЁ. Думайте, думайте. А второй вопрос — из природы моих интересов в живописи и прозе, конечно, из «монологичности», из узости тем в картинках… Закономерно, но без понимания.
И я забыл о них, но через год почти, утром зимним, темным, подошел к окну, и понял — вот о чем мог бы еще написать. Вообще-то я писал об этом, в книге «Монолог о пути», но там я пытался вникнуть, понять ПРИЧИНЫ хода вещей, таких жизненных изломов, поворотов… А теперь я ничего понимать не хочу, во мне суммировалось, выросло свое настроение, отношение — чисто чувственное, нелогичное, нерациональное, наверное и несправедливое во многом — но оно есть, и это материал, об этом можно написать. И не просто можно, а УЖЕ ПОРА — НУЖНО. Мне нужно. А значит, дело может получиться, опять никому не нужное, кроме меня, или отдельных людей, но это и хорошо, что отдельных, мы все — отдельные, все отдельные…
Не скрою, такой текст начерно у меня написан, и лежит, сейчас я его сокращаю: как всегда, в таких разговорах много мусора, а я хочу, чтобы это и художественно звучало, через отдельные описания, образы, пусть преувеличенные, гротесковые… «Монолог», но не объяснения перед собой, а отношение ко всему.
А назову его «ЖИЗНЬ ПОЗАДИ»
Краткий ответ на оба вопроса у меня есть, что скрывать. Жизнью недоволен, потому что разочарован в том, как она устроена. Не люблю себя, но глубоко в себе сижу, как в единственном объекте, с которым могу обращаться как хочу, глубоко заинтересован.
Если события жизни не помешают, то за годик управлюсь, чтобы из сырого текста сделать вещь.

ТРИПТИХ: Страсть кота Бориса
……………………………………

— Да пошли вы все!..
……………………………………………

Страсть в жару опасна!..
…………………………………………….

У магазина. Вариант картины, выполненный «мышкой»
……………………………………………

Яблоко и цветки. Вариант «мышкой»
……………………………………………..

Вечерний Ленинград, 1964 год
……………………………………….

Гладильщица
………………………………………

Тридцать лет тому назад
…………………………………………..

Въезд в городок
………………………………………..

Выезд из города
…………………………………………..

Художник и Муза (вариант варианта)
…………………………………………..

Окно
……………………………………….

Мама уходит!..
…………………………………………..

Страсть кота Бориса

Кот и Река. Картина собственность В.М. Котелкина, серпуховского коллекционера. Довольно большая, 70см кажется, на холсте маслом написана. Импрессионисты недаром мечтали увидеть траву так, как ее видит корова. «Чистый» взгляд на вещи для нас недостижим, наше восприятие пред-задано. Наверное, в этом большая польза есть для культуры и встраивания людей в общество. Но и вред огромный тоже — люди не хотят видеть, они слушают внушения, а видят то, что нужно видеть. Чтобы увидеть что-то вроде бы обычное, необходим шок. У меня такой был, когда я увидел глаза генетического идиота — они были на сантиметр ниже обычных глаз. Тогда я прочувствовал огромную точность природы! Когда людям начали говорить что в тенях есть синева, это тоже было шоком. Потом привыкли, и стали видеть, но ценность этой привычки невелика: стоит сказать что-то новенькое, и снова поднимется волна недоверия, и возмущения даже. Сейчас кто-то сказал, что украинцы фашисты, у власти в Украине «хунта» а республиканские войска — каратели. А сепаратисты — ополченцы, герои… Пройдет время, и все станет на свои места, просто кто-то должен очень сверху сказать — не надо… Вот в чем печаль, мы не хотим сами видеть, сами думать, и это самое большое разочарование в людях. Из-за этого во многом жизнь в обществе теряет смысл, она не интересна, гораздо интересней жить одному или в небольших сообществах. Но это мои выводы, ни с кем спорить не собираюсь.
………………………………….

Картинка маслом, вечер над Окой. Потом, конечно, репродукцию сильно покорежил.
…………………………………………

Была такая серия — «… отдохнешь и ты…» Была и в цвете, но цвет лишним показался.
………………………………………………

И эта большая и яркая, с диковатым необработанным цветом. Выбросить ее жаль, так и точала перед глазами на кухне, потом спрятал за дверь. Попробовал убрать цвет, несколько было вариантов, стало лучше, но не очень.
……………………………………………

Старая шубка на балконе лежала, на ней Ассоль выкармливала своего единственного котенка. Уже холодно было, я ей другое место нашел, но она не соглашалась. Теперь на этой шубке осенний лист, сам прилетел, и остался.
…………………………………………..

Куст у дверей в дом, жаркое лето 10-го года. Птиц жаль, надо поить, а сам я согреваюсь, когда за тридцать, так что большую ошибку в свое время совершил, что из Прибалтики не двинул дальше на юг… Если бы все решала погода…
……………………………………………..

Сванетия, Местиа, деревни в горах, через них сверху ледяная вода течет… Лето 1979-го года. Знакомые сваны пошли на Ушбу, страшную гору, вершина где-то в облаках, и не верится, что она на земле стоит…
……………………………………………

Один из вариантов картины, то ли «Путники», то ли «Вечерняя прогулка»… Скорей уж «прогулка», никакой целеустремленности, мир да покой.. Видимо, мечта.
……………………………………………

Разливые рек. Такой простор в свое время меня поразил, я был в восторге. Теперь все чаще с тоской смотрю на ровный-ровный горизонт. Жизнь это дом, путь, дерево, забор… трава… не просто символы постоянства, а надежные друзья; я уйду, они останутся, и будут здесь миллион лет. О нас забудут все на земле — вечно роющие, громкие настырные твари…
…………………………………………

Осенняя дорога.
………………………………………………

Прогулка в осенний вечер. Долго рассказывать, как это делалось, а когда сделалось, то оказалось, что можно гораздо проще…
…………………..

Подсобрал немного, легче сказать, чего здесь нет — нет лиц, людей, зверей, видов из окон… фотонатюрмортов, естественно… а есть то, что окружает меня, верней, впечатление от окружающего вне дома, (а что у нас еще есть, кроме впечатления?..)а если попадутся лица-звери, то не главные… Говорят, что окружающая нас жизнь важна, я не верю, но кое-что ухватил-таки натренированным глазом, вот и решил собрать — избавиться перед новой серией За беглость извините.

Все песни пропеты…
…………………………………..

Сломанный забор не холме, фрагмент живописи, масло на доске.
……………………………………

Волнение на море
………………………………….

Заповедник за Окой
……………………………………….

Зимний берег
……………………………………..

Осталось немного…
……………………………………

Дерево в ночи (б. каз.-масл.темп. 1978г)
………………………………….

Вид из окна дома №20. (б.тушь, акв.)
……………………………………….

Дорога в город (фрагмент) х.м.
……………………………………….

Берег моря. к. темп.
……………………………………………

Дерево. б.тушь.акв.
…………………………………….

Дорога в полях б.м.
……………………………………..

Берег реки воск. мелки
………………………………………….

Вид на мост. Обработка не помню чего 🙂
…………………………………………..

Морской берег тушь, цв. тушь
……………………………………….

Аллейка. б..акв. обработка

Эмиль Ажар (Ромен Гари), «Вся жизнь впереди» Замечательная книга. Я бы название сократил — «Жизнь впереди». Кто знает, какая она «вся», та, что впереди и есть вся. Не так, все-таки, есть тонкости, например, не про всю сказано, она не кончится с рассказом, то есть рассказ не кончится на конце жизни, что-то еще будет после рассказа. И позади очень мало, можно не считать… Значит, просто такой оптимистический возглас. Хотя не люблю я это…
Но я не об этом, вот думаю, взять бы и написать, и тоже роман — «Жизнь позади». И слово «вся» могло бы пригодится. Хотя разные смыслы тут же набегают… Когда говорят про «впереди», то никто не знает, сколько еще впереди, а вот когда говорят позади, то длительность хорошо известна, время отмерено. А когда добавляют «вся», вся она, мол, позади, то это относится не только к прошлому, и на будущее тень падает. А когда говорят «вся жизнь впереди», то никому не интересно, что там позади, и сколько было…
Нет, я бы написал просто — «Жизнь позади». И содержание этой книги довольно точно определено. Я не говорю «как» написать, я говорю о том, «что» написать. А если говорят жизнь впереди? Тут интересно, потому что приходится писать не о том, что впереди, а о том, что уже было, и из того, что было, должно вытекать, что еще всё будет! Но если я уже знаю, что будет — оно ведь уже было, то мне в самый раз писать именно —
«Жизнь позади»
Тонкость в том, о ком пишешь. Вот Гари, а он тогда назвался Ажар, ведь вторую Гонкуровскую не дают! он написал о мальчике, будучи уже зрелым человеком, то есть, отстранился. А если так, то весь этот разговор бессмысленным кажется: почему бы мне, будучи стариком, не написать о мальчике, и назвать книгу — «всё еще впереди!» Я написал о мальчике повесть «Следы у моря», но эту книгу никак не мог бы назвать — «всё еще впереди». Был этот мальчик слишком «я», и не мог знать, что там впереди будет, и сколько, и не думал об этом. А написать об отстраненном от себя мальчике… это не моё.
И что? Ничего. Могу написать о старике, и о том, что было, и назвать книгу — «жизнь позади» Слово «вся» остерегусь написать, как же я книгу допишу тогда…
Надо бы стереть этот бред… или взяться и написать его получше… И то и другое делать не буду.Подумаю до завтра…

Если размазать по картонке или доске кашу, рисовую или гречневую, и дать высохнуть, то получается отличный фон для натюрмортов. Правда, приходится с цветом повозиться…
………………………………….

Это один из вариантов, приличней других, яблоко слегка почистил. От настроения зависит.
……………………………………

Дринкуй! В сторону графики движение, объединяющая сила фона. Но не совсем получилось, доделывал не раз потом. Часто здесь вывешиваю не самые лучшие, но полезные для дальнейшего развития. А что от этого зрителю, скажете?.. А кто знает…
………………………………………

Сухие листья, из серии «Осень в осаде». И два окна, таким образом создаю себе небольшую но сложность. Такие картинки лучше всего смотреть и проверять с сильным уменьшением (на экране), издалека, если печать на листе, и вот что важно — в сумерках, в сумерках, тогда видишь только главное, и как оно устроено и согласовано.
………………………………….

Это не фотошоп, а две мои кошки, которые по утрам здороваются, а заодно выясняют, кто что съел уже…
………………………………………..

Портрет, живопись на картоне (или холсте, уже не помню). Многократно преобразовывал: оригинал «примитивен», это неплохо, но недотянут. В наиве, вообще говоря, на мой взгляд два типичных недостатка, и это вовсе не рисунок «неумелый», а чрезмерная педантичность в деталях, и тяга к симметрии, которая яд для изображения, разлагающий цельность. Комп позволяет не портить оригинал, как есть он, так уж есть, история ранних попыток, и даже достижения были…
………………………………………

Редко помещаю, зная нелюбовь большинства людей и особенно женщин, к мусору, а я всегда внимателен к нему, в нем гораздо больше от СЛУЧАЯ, чем в придуманных постановках и выбранных видах, и с цветом неожиданности бывают…
……………………………………..

Как было, как висело, но лукавство определенное имеется — свет, свет… И легкая «смазанность» деталей, обобщение небольшое… Не нужно нам совсем «как было» — скучно… 🙂
………………………………………

Протест против «натуры», ну ее к черту, в ней много интересного, но и всякой ерунды навалом!..
……………………………………….

Слова превращаются, улетают в атмосферу… Прикованность, «вписанность» их в бумагу мешают воображению, авторское чтение эту тяжесть снимает (иногда). Текст остается на листе, это и хорошо, и плохо… особенно стандартные шрифты убивают… Наверное потому пришел к своей форме — изображение и слабо ассоциированная с ним миниатюра. Это не для всех, кто-то копается в изображении, стараясь найти «хвосты слов», кто-то читает слова и смотрит, где те «мальчики в кустах»… Наверное, это форма для немногих, смайл…
…………………………………………….

Я не люблю «минимализм», как жанр, он настойчив, порой навязчив, часто выдает пустоту за многозначительность… Но я за лаконичность в деталях, а главное, в построении изображения {{не об этой картинке говорится, она на троечку, а о тенденции, об общем плане, а эта только напомнила мне}} — должно возникать чувство полной обязательности, чтобы ни миллиметра не уступить, и чтобы словно выбито в камне было, в скале… Здесь важен после перерыва, может и темноты полной, — внезапный свет и быстрый взгляд, он все и скажет.
………………………………………..

Осень опять в осаде. Но главное — два окна, сложность, которую сам себе навязываешь, чтобы сдвинуться с места. Иногда (и часто), она остается надуманной, и не помогает, но бывают удачи. Заигрывание с симметрией, опасная игра…
……………………………………….

Русалка, тоска по морю… Как человек мало зависящий от подробностей пейзажа, но чувствующий его атмосферу, воздух, дух… пытаюсь понять ТУ тоску, от которой далек…
………………………………………

Для листьев следующая стадия умирания, я с большим сочувствием, но есть и хищный интерес к тому, как они теряют излишние детали, превращаются в лаконичный образ, не теряя еще связи с предметностью жизни… Это состояние всегда привлекало меня, и даже в анатомичке, уж извините, есть особая красота, когда перед тобой рука, в которой все мышцы видны… Понимаю, что Леонардо привлекало не только знание тела…
………………………………………..

Сочетание красного, желтого и этого зеленоватого, что ли, и мелких кружев… Разные материалы, начиная от хрупкого листа, через ажурность материала в грубости металла… Чертовски интересно, и непочатый край для работ, весь двадцатый век кажется не концом и совокупностью тупиков, а только началом, с которого неуклюжие и нагловатые попытки «авангарда» только сбивали с толку…
…………………………………………….

Натюрморт на чердаке, где часы и ключи. Любителям символики, отчего не помочь беднягам… Время здесь остановилось, но может батарейка истощилась просто?.. А ключ — символ постоянства, за ключ сражался мой герой из повести «Остров», но вернее, за свой угол в этом мире, место, в котором есть покой, хотя бы покой…
………………………………………….

Вертикаль и луковица, она правит бал.
………………………………………

Рядом с домом аутиста. Сочувствую этим людям, желаю им найти СВОЙ выход. А вообще, натюрморт или просто несколько вещей на фоне природы, у моря, например… в лесу… Это интересно.
………………………………………….

Бывают очень точные определения, но узкие, они как в теории информации, которая оперирует битами, и все биты одинаковы. В стороне остается что-то вроде «качества бита». О качестве информации в своих статьях о природе жизни не раз говорил мой учитель Михаил Волькенштейн. Возьмите, например, такую известное и точное определение жизни как «смертельной болезни, которая передается половым путем». Смертельная? Еще бы, лет с тридцати начинается неизлечимое умирание. А каким еще путем можно передать? Да никаким!
И все-таки, что-то не так… Качество жизни, оно не вмещается в простые определения. И мы, несмотря на неизбежный конец, и страх, и многое другое, зачем-то занимаемся этим качеством. А оно по наследству не передается, что делать, что делать… Смайл…

Наши архивы никому не нужны. Тем более, архивы наших родителей и прародителей. У меня есть документ, датированный 1820 годом, в котором разрешение всей нашей семье, а значит и мне, жить в г. Таллинне. Альбомы моих родителей и их родителей, старые фотографии… Не интересно сейчас. А интересно — что? — крымнаш, вот что интересно, и путин-вперед. Деградация неисправимая, а значит — только территория осталась, и население на ней…
……………………………………….

Проба, компоновка, но довольно тщательно проработанная, я такие часто просматриваю, нахожу иногда в них «зацепки»…
……………………………………….

Художник перед картиной, бумага, масло, довольно эскизная вещь, в дальнейшем использовалась, но по памяти, конечно. Я копировать не люблю, просто в голову не приходит, точность не моя стихия 🙂
………………………………………..

Как натюрморт… пространства не хватает, в дальнейшем поправлял, и с цветом возился еще… Но рисунок этот в единственном числе, то есть, сам пропал, а репродукция осталась… Он был на очень тонкой бумаге, и тушью, поэтому покорежился, и я его куда-то в книжку заложил, а это с концами… поди-найди… 🙂
………………………………………….

Воспоминания о Казани. Много раз переделывал, свет раздражал, а в этом — более-менее. К тому же с контрастами война, черное черным не хочу видеть, должно быть светом пронизано, пусть хоть тонкой паутинкой, или пыль на свету… Такая сейчас блажь… 🙂
…………………………………………

Тоже один из вариантов. Несколько незначительных вещей, старых, забытых или просто мелких — где-то в большом пространстве… тоже одна из страстей…
………………………………………

Зимнее утро. Детская неприязнь и даже страх перед холодом, темнотой… и сыростью, конечно! ведь у северного моря вырос, в Прибалтике. Потом не замечал, поздоровел и страшно занят был. А в старости возвращаешься к детству, с оттенком неизбежности, и неисправимости судьбы…
…………………………………..

Из серии «Красные дома», была такая, масло на картоне. Что-то осталось
……………………………………..

Гибель осени каждый год переживаю тяжело, и восхищаюсь благородством умирания…
…………………………………………..

Наверное, пора… Уехать. Поздновато получилось, но черт с ним, умереть везде одинаково. Думаю всерьез.
………………………………………….

Хокусай и Мистраль, дружная парочка. Сейчас обеих в живых нет, только память. Душа (что это, не знаю) отягощена потерями, жизнь горька.
…………………………………………..

Я лепил, и кажется неплохо, но ни времени, ни сил… Каждое дело требует развития, стоять на месте могут только истинные примитивисты, а их я знаю в мире человек пять-шесть, остальные загнивают или торгуют. Стоят на месте и большие мастера, пережившие свой пик, но они сохраняют мастерство и навыки, уровень может остаться высочайшим, например, Марке.
А картинка называлась «Одиночество». Наверное, лучше назвать — «молчаливая голова на подоконнике» 🙂
…………………….
И все пока, удачи всем, кто ее ищет…

Квартира
В квартире мне больше всего понравились окна, из них видна площадка с травой и кустами, через дорогу, а сама дорога узкая и тоже в больших камнях, но не та, на которую выходишь из подъезда. Сначала я не понял, как это, а потом сообразил, наш дом как остров между двух дорог. За площадкой тоже деревянные домики, за ними большие каменные дома, скучные, но это далеко от нас.
Я выглянул в окно, прямо под нами сарайчик, крыша на уровне первого этажа, там уголь для отопления дома, мама говорит. По крыше бегает собачка, гремит жестью, мама спрашивает у папы, неужели та самая? Он плечами пожал, возможно, говорит, для нас вечность прошла, война, а для собаки — четыре года, они могут и больше прожить.
Мама засмеялась, а мы?
И мы… если повезет. Папа тоже засмеялся, а бабка говорит, наконец-то смех в нашем доме, заплакала, но быстро перестала. Значит, собачка та самая? Бабка отвечает — похожа, я бы спросила, только с хозяйкой не хочется дела иметь, она не рада, что мы вернулись.
Мама говорит, ты права, мало кто нам радуется, хотя с немцами им тоже не сладко было.
Можно мне на улицу, я спросил, надоели разговоры.
Сначала поесть… но у нас нет ничего, мама только идет на рынок, мама говорит. Нет, есть хлеб, он мягкий, вкусный, я раньше могла его есть без всего.
Без чего?
Ты разве масла не помнишь, я же покупала.
А, да, я вспомнил, противное — жирное.
Я взял, хлеб мне понравился, он тает во рту, папа говорит, когда голоден, во рту все тает. И я пошел на улицу.
Только если что, сразу домой, говорит мама. Я не понял, что если что, пошел смотреть, как наш дом стоит, и что рядом.
Да, в кухне понравилась шафрейка, это в стенке в углу узенький шкафчик спрятан, треугольный, в нем два отделения, большое внизу, три полки, на них даже бумажки остались, старые газеты, немецкие, бабка говорит, сейчас выброшу эту гадость, чтобы ничего от времени, когда нас не было. А верхнее отделение высоко, там отдельная дверца, я на табуретку встал — треугольная каморка маленькая, в задней стенке круглое отверстие прямо на улицу, из него пахнет свежим воздухом.
Все здесь как было, как было, как было, бабка все время говорит, в шафрейке продукты можно хранить, не портятся.
Только мы вернулись не все, она говорит, не все, не все.

Творчество не игра, не перебор вариантов, и не «параллельная действительность», это вполне поверхностная трактовка. Механизм создания образов, как подводная часть айсберга, процесс внутренний, и
неразрывно, внутренне, изначально, сущностно присущий деятельности нашего сознания и подсознания, общий для всех, для всей человеческой природы, только у художника, писателя носит гипертрофированный, иногда болезненный характер, и выходит за пределы личности, выливается на холст или бумагу…
…………………………………..

Красное на голубом, и больше ничего. У каждого художника свои «комплексы», свои сложности, и свои споры с цветом…
…………………………………………

Изначально был Робинзон на своем острове, с ужасом и любопытством наблюдает за дикарями… После того, как был написан «Остров» и «Робин, сын Робина» я понял, тексты мне дали понять, (а не наоборот), что Робин это я и есть, а события последнего года только утвердили такое мое отношение (не скажу слово «понимание»!) к текущей действительности. Она со всех сторон мне неприятна, не интересна, и пугает. К счастью, бОльшую, преобладающую часть моей жизни у мира не было ни сил ни настырности вторгнуться в мой дом. Вся суть, как я ее понимаю, в том, что девизом дня стало насилие, вторжение туда, где тебя не ждут и не хотят видеть, и если захотят, сломают дверь. Мир стал другой, я жил не в лучшем, тот по-своему был ужасен, этот к тому же еще мелок и пошловат.
………………………………………..

В заброшенном городе старик гуляет со своими зверями — сюжет повести «ЛЧК». Сохраняю благодарность Киру Булычеву, который меня не видел, со мной ни разу не говорил, а просто прочитал рукопись и сказал — «беру». В сборник «Цех фантастов -91. Половину сборника (точно) занимал роман знаменитого фантаста Хайнлайна (мозгу ошибиться с написанием ) И половину отдали мне. Никто меня не знал, никого я не просил, не унижался, а вот так — взяли на напечатали. К тому же еще выдвинули на «Бронзовую улитку» в 1992г, кажется, Стругацкий выдвинул. Потом с «бумагой» у меня такой простоты и честности больше не было, а в Интернете — да, так было не раз. Без тусовок, без встреч, просьб… или брали или нет. И я так привык, и в Интернете остался, мои бумажные книжки, кроме «ЛЧК» (50 000 экз) были тиражом 1-2 сотни, не больше. (только»Мамзера» было 500, в 1994 г.)
………………………………………

Мой любимый угол, и вещи в нем мои, старые знакомые. Конечно, это не «реальность», а то, что у меня в глазах и в голове творилось. 🙂
……………………………………….

«Аптечный город» ночью, на полке в буфете. Мы спичку способны превратить в дерево до неба, а огромный город — в кучку мусора на столе… Вопрос в выразительности конечного образа, его цельности и лаконичности, от этого удача или неудача зависят…
…………………………………………

Ага, не голландцы мы, ветчина не по карману, да и на фиг она нужна. Вопрос в другом, в другом…
…………………………………………

Десятый, наверное, вариант, что-то цвет меня начал раздражать, картинка маслом на бумаге плотной, шершавой… Живопись на бумаге очень долговечна и устойчива к изгибам, но… надо уметь готовить бумагу, основу, так, как это делали немцы лет пятьсот тому назад, и их живопись до сих пор и цела, и свежа…
………………………………………….

Утро в царстве кривых гвоздей. Люблю я эти кривые, они уж точно никому не нужны, их не настроишь против дерева, чтобы забивать до самой шляпки. Сам не бездельник, но талантливым бездельникам всегда завидовал, каюсь… Вздыхал… и брался за свое занудство 🙂
………………………………………….

Тоже вариант, «Ночной путь». Но тут маслом на стекле, не очень устойчив результат, но свои прелести есть в стекле.
……………………………………
Все, удачи и здоровья всем. Все остальное можно заработать, а эти двое сами за нас решают…

Иногда, особенно в последние годы, жалею, что почта моя доступна всем, стоит выбить в Яндексе «Дан маркович», и пожалуйста, вот она! И 2-4 раза в неделю получаю письма, иногда просьбы, но все реже, иногда симпатичные приветы и слова, иногда жалобы, что, вот, не интересуюсь современностью… Обычно отвечаю через ЖЖ, иногда это через FB проникает, то по моей забывчивости снять галочку, а то и специально забываю… Но чаще не жалею, все-таки, единственное окно в мир, которое для меня приемлемо. Не могу про бензин, никогда не имел машины, и не хотел иметь. Не могу про марши за свободу и мир, на марши не хожу, как раньше на демонстрации не ходил. Но это все не то, что-то я хотел сказать…
А, вот! Постепенно и у меня формируется лозунг на будущее, он звучит примерно так — по содержанию глубже, по форме прозрачней, короче. Одна кривая падает по экспоненте вниз, другая куда-то в небеса смотрит… Но где-то они пересекаются… Где предел для простоты? — это когда не образуется картинки, тут же, сама собой чтобы возникала. Тогда остаются красивые слова… и ничего. А где предел глубине, верхний? — афоризм, формула и философия… и никакого образа. А нижнего предела нет… если образ есть. Но тут же вопрос, у кого-то есть, у кого-то нет… Да, так. Но ответ есть. Автор для себя пишет — для себя, и свои пределы чувствует, пытается рапздвинуть, но плохо получается. А как же зритель, читатель?.. Идет отбор, и зритель и читатель должны быть похожи на меня… или на моих героев, но в общем — на меня, смайл. В этом высокомерие? Не думаю, это то самое, о чем мне сказал когда-то майор из КГБ — «ищете своих…» Сволочь был, но умный мужик. Между прочим, конечно, но ищу. Кругом себя не вижу, общение реальное штука сложная, долгая, и обычно спотыкаются на мелочах. Например, я полусладкие вина люблю, а кто-то сухие… Конец.

Не относящееся к картинкам — ответ на вопрос.
Понимаете, писатель и художник, они или частично или полностью, {{зависит от человека и произведения}} не отвечают за свои создания, за своих героев, за их поведение и слова. Произведение, продукт творчества, по мере его создания, все больше подчиняется своей логике, законам своего устройства, ну, об этом так много людей писало и говорило, что просто неудобно повторять. Второе — это «толкование» изображений зрителем. Разумеется, он вправе находить любые свои ассоциации и аналоги, но это ЕГО ВИДЕНИЕ, и только. Автор же этого или чего-то еще, в упор может не видеть, да и вообще никак не толковать, и даже с раздражением отталкиваться от любого толкования. Изображения не для «толкования», а для другого способа восприятия, опять банальность! Изображения создаются совсем не по «идейным соображениям», так только карикатуристы поступают. Вот и весь ответ, через часик его уберу, простите, иногда приходится…

///////////////////////////////////////////////////////////

При чтении своих повестей впервые столкнулся с видео-изображениями, своя специфика. В огромном ряду, который дает видео находятся довольно неожиданные кадры, которые самому интересны, поскольку в них куда больше Случая и независимости мгновения. Когда наводишь фотоаппарат, пусть на зеркало, результат гораздо более «предзадан»…
……………………………………..

Названий не любитель, часто они случайны. А здесь задумался, и что-то показалось. Я бы сказал — «Путь, который придется пройти одному…»
……………………………………….

Если весело, то in vino veritas, а если чуть серьезней — кажется, здесь удалось избавиться от идиотского педантизма оптики. Тогда вопрос — зачем начинать с фотоизображения? Сейчас так удобней, вот и весь ответ. Иногда картинки начинаются со случайных пятен на холсте, ити трещинок на потолке. Знаю по себе, так проще, потому что обобщенность как бы уже заложена. Но тут стоп! Если б я был Кандинским, то прыгал бы от восторга, сразу избавился от надоедливой предметности. Я же начинаю пятиться именно к ней, такова моя природа, половинчатая: мне кажется, что полная потеря предметности — это все-таки слишком серьезная потеря… для меня, конечно. И необходимо сохранять какие-то основные свойства вещей, и лишать их случайных и малозначащих качеств… Только мнение. А здесь путь к беспредеметности даже не начат, просто слегка почистил для нее пути-возможности, смайл…
………………………………………

Рисуночек по воспоминаниям о двадцатом доме, и той квартире, лучше которой уже никогда не будет у меня. ВИД ИЗ ОКНА.
……………………………………….

Кто куда, а я — ТУДА…
………………………………………..

Замок аутиста. Я не аутист, но иногда завидую им. Могу неделями не общаться, не разговаривать с людьми, но тогда много пишу и рисую, значит, свой выход нашел. И думаю о тех, кто его только ищет. Или не ищет, тоже интересно.
………………………………………

Ночной автобус, больше сказать нечего.
………………………………………

Мой любимый ежик, старенький, но не самый старый, есть еще совсем лысый у меня. Мне не мешает пластиковое личико его, он для меня живой. И что с ним будет после моей смерти, думать не хочу.
………………………………………..

Из серии «Сухие травы» С ними не приходится возиться, они обычно своего совершенства уже достигли, и только испорчу. Но много думать приходится о фоне для них.
…………………………………………

Тоже сухие травы, и корзинка…
…………………………………………..

Мой друг, мы часто смеемся друг над другом, по-дружески издеваемся. Твое время вышло, пролито, высохло, он мне говорит. Не так это страшно… в конце концов, усталость доконает, а страшно и нелепо то, что вылито и пролито действительно — без пользы, без удовольствия, с принуждением… слишком много…
…………………………………………

Дама с собачкой, вот такая дама, такая у нее собачка…
…………………………………………

Несколько гламурно, но со старанием…
…………………………………………….

Выеденное яйцо, случайные монетки, они хороши для натюрмортов, особенно, если ржавчина…

«… разлука будет без печали…» Никак не построено, сам себе задал несколько вопросов, буду думать.
…………………………………….

На рассвете, возвратясь с охоты…
…………………………………….

Кася — диссидентка среди кошек и котов, к тому же — феминистка.
………………………………………

Портрет одной знакомой. Всесторонне сильно обработанная живопись. С этой обработкой совсем не так, как думают противники фотошопа. Меняешь что-то меняешь, меняешь, зная только в самом общем плане, что хочешь, а сформулировать не удается… и не надо. Темнее, темнее, цвет так, цвет не так… что-то из темноты, из темноты… А потом неожиданно, после долгого кручения-верчения и повторов — вдруг — ВОТ! И остановка.
………………………………………

Встреча на крыше. Резче? — да сколько угодно! но зачем?.. Какое-то состояние, в конце качаешься между чуть туда или чуть сюда, и наконец — стоп! или устал, или дошел до предела своей чувствительности, когда уже между рядом стоящими различий не чувствуешь, а если кое-как разглядел, то уж что лучше, что хуже, сказать не можешь. Бывает, через год, при первом взгляде — сразу ясно!
……………………………………….

С этим портретом — картон-масло сто раз возиться начинал, и бросал, то этот красный!.. то красное на лице пошловато, плоско, грубо… Вариантов много, и каждый на своей грани непоследовательности и неточности. В сущности нескончаемые усилия обострить чувствительность…
………………………………………..

Лизочка с двумя художниками, на столе и на стене.
……………………………………………

Борьба с темнотой, балансирование… ничего пока не скажу…

Сегодня зверей побольше, что-то они у меня болеют, и голова ими занята. Когда ими занята, то мне как-то «до лампочки» всё остальное, понимаете? Крокодил не ловится, то есть, текст мой не прирастает, или прирастает явной глупостью и шелухой… И кокос не растет, новая серия не очень складывается, во многом потому что все больше сделанных картинок кажутся недотянутыми… А комп дает возможность поправить, не исправляя оригинала… Может быть, это естественно, а может признак застоя. Вообще-то, я люблю застой, особенно, если за окном, а там как раз все напряженно и натянуто, и кажется, что пароход уже готов принять всех недовольных «умников» и отчалить в неизвестность. Хотя на нем места для меня, моих зверей, моих картинок — нет, я не просил и не заказывал, сам, мол, разберусь, и все равно тревожно за других, симпатичных мне людей. Смайл…
Я ведь дома сижу, и никто мне не мешает рисовать и фотообрабатывать мои любимые натюрморты. Именно натюрморты, потому что они ближе всего к живописи без примеси прочих мотивов, внутренних и внешних. Я не настолько силен (как Сезанн 🙂 чтобы выйти на улицу и рисовать какую нибудь если не гору, то горочку или холмик, это не для меня, слишком запутанно, богато деталями, а скомпоновать местность… сами понимаете, не по силам, смайл… природа ее уже скомпоновала, и без меня вполне обошлась. А натюрморт я могу поставить так, чтобы изначально очень многое убрать до минимума. Конечно, потом все равно придется постараться, изображение создание условное, и мир изображений — другой мир, хотя, может, и рядом где-то…
P.S. А звери те же люди, живые существа, только симпатичней и лучше нас, и проще, и это вам не пуси-пуси, и не куколки, а вполне личности, это я вижу каждый день, и оптика подтверждает, обычно она много врет, но если уж подтверждает, значит, правда…
……………………………………………….

Две сестры, богатая и бедная. По своему детскому воспитанию, истории жизни, я богатых и успешных не люблю. Восхищаюсь такими как Григорий Перельман, настоящий математик. В той жизни, которая меня окружала быть богатым много значило, и ничего хорошего. И до сих пор не люблю богатых, что поделаешь. Как только появляются небольшие деньги, стремлюсь поскорей от них избавиться.
…………………………………

Если лепишь кота, то это должен быть всех котов кот, а не просто соседский Вася. Вася живой, и незачем копию создавать, а вот где те все, кого знал, любил, спасти старался? — их нет, и все они своей котовской природой похожи, хотя и разные были. Так что вылепленный кот он для всех НИХ вылеплен, а не для Вас, уж извините, обидеть не хочу.
………………………………….

Под старость мы задумываемся, но почти все эти мысли ни черта не стОят, и сводятся к простым словам — вот так, жизнь она такая… или идите к черту все… А звери — молчат и смотрят, и все чаще ловлю себя на том, что тоже молчу, смотрю, детали не интересуют, мир окружает меня… и уплывает…
……………………………………

Свое лицо единственное, что у нас есть от начала до конца, и взгляд изнутри себя, и глаза как окна в мир, который только вокруг нас… а может не окна, а бойницы? и так бывает…
………………………………….

Запах. Звери чувствуют такие оттенки, которые нам недоступны, они могут почувствовать в разгар цветения признаки упадка, засыхания. Мы этого даже в людях, близких нам по устройству, не видим, а ведь конец и затухание наступают рано, рано…
…………………………………….

Если бы молодость знала… И что, ничего не изменилось бы, не знание управляет нами, а страсти и заблуждения, иллюзии и предрассудки… И это хорошо, поскольку знание более однотипно, как говорят — «объективно», и люди не поражали бы нас своим разнообразием. Хотя… со временем видишь, если добираться до атомов восприятия, что не так уж разнообразны они…
……………………………………..

Вечер, покой…
…………………………………….

А что такое живопись, и вообще искусство, и творчество… долгий разговор. Но все сводится к поиску великого покоя или великого беспокойства, а все, что слабо выражено, или кое-как, или внешние мелкие цели и задачи… все это НЕ ИНТЕРЕСНО.
……………………………………….

Атака! Вообще, не люблю «хватателей моментов», это такая публицистика, хотя иногда забавная, привлекающая остротой. Техника портит нас, она позволяет снимать птицу на лету, а это не очень интересно, интересней полет, который у нее перед полетом в глазах… Относится и к людям. Дело вкуса, спорить не буду.
……………………………………

Слово, буква… фигура — если главное, и остро, то своего рода значок, иероглиф… Не про значение говорю, об этом говорят слова, а про самый знак, который, так бывает, несет и настроение, и остроту, и многое еще, что словами не передается. (не отношу к этому изображению, вполне скромному)
……………………………………

А вот вам «жанр» с многими деталями, это интересно, мне особенно, потому что знаю этого зверя и люблю.
……………………………………..

Последние годы убираю резкость, как бы растворяю изображения в свете… Мне так интересней, что я могу еще сказать…
………………………………………

ТОже фигура, что-то уже оторванное от реального существа… В этом, наверное, есть одна из главнейших сущностей искусства — выявить общность, начиная от пятна, линии, фигур — подбираться к тому, что у нас в голове творится, при создании образов. Это сугубо не научный подход, он «аналого-ассоциативный»
И пока все. Будьте здоровы, и не бойтесь ничего, жизнь коротка, пробежит- не заметишь, смайл…
………………………………………

Мотькин сынок, один из пропавших, а вот остался у меня…

Основной лозунг был — «Хватит врать и воевать!»
Ответ путинских СМИ — «было 5 000 человек». Смешно, достаточно взглянуть, ведь есть подробная запись — не менее 50-60 000 было. Россия погрязла во лжи. Ладно, будем продолжать. У меня в повести «Последний дом» человек полжизни на одном месте, в этом глубокий смысл вижу. Потом, когда от революций и контрреволюций, от злобы со всех сторон остается выжженое поле, с чего-то нужно начинать, чтобы протянуть связь с прошлым через потерянное время. Я думаю, для художника лучше всего — на своем месте оставаться, работу продолжать… Спорить не буду.
……………………………………………………

…………………………………….

…………………………………….

……………………………………….

…………………………………….

……………………………………..

…………………………………….

……………………………………

………………………………………

……………………………………….

…………………………………….

……………………………………

……………………………………

………………………………………

……………………………………….

…………………………………….

……………………………………..

……………………………………….

Разговор. Картинка написана на линолеуме с тканевой основой, льняной. С холстом ничего не делается, а линолеум начал коробиться, так что надо его наклеить на прочную основу, скажем 1см фанеру или доску.
………………………………….

Фрагмент картинки из серии «Дома». На настоящей доске хорошего дерева, приятно было писать.
…………………………………..

Не знаю, как называется — у дороги, наверное. Масло на картоне.
…………………………………….

Портрет женщины с желтыми волосами. Написан очень давно, в начале 80-х.
…………………………………..

Девочкав красном платье. Оригинал у А.Е.Снопкова (кооператив «Контакт-культура»), а это копия, а копии я делать не умею, терпения не хватает, поэтому она немного другая получилась х.М.)
………………………………….

Туся. Любила спать на альбоме Мунка. Я не очень Мунка люблю, спать на нем разрешал. Картины вроде «Крика» не нравятся — кричат слишком :-), а есть прекрасные по цветы.
……………………………………

Такая почти ч/б, но многословие подпортило. Было желание усложнить и расправиться со сложностями, которые сам себе создал. Троечку ставлю себе. Как ни крути-верти, самое сложное — простота, ее не придумаешь, иногда сама получается, но только иногда.
………………………………………..

Такой почти абстрактный пейзажик, дорога к Оке, поле… не знаю, что сказать, видимо, здесь близко предел моих «обобщательных» желаний ( и возможностей тоже)
…………………………………………

Интересный для меня объект, и угол с остатками обоев, цвет, конечно, привлекал.
……………………………
И хватит на сегодня. К сожалению, влез в бесплодный спор в FB с одним из этих, кого сейчас то ли 83, то ли 87% уже. Обычно я прохожу молча, с картинками и текстами достаточно хлопот, и коты и кошки есть просят, или разнимать приходится 🙂 Может, еще увижу, как этот пузырь лопнет, но и потом ничего хорошего не жду, нет основы… Ладно, обсуждать это не люблю. Знаю только, что пройдет 10-20-50 лет, люди другие придут, лучше-хуже не знаю, но картинки будут жить, (если хорошие!!), и будут их смотреть внуки этих… а дедов своих отправят в дома престарелых, да, но может эти дома будут получше сегодняшних…
Ars longa, а мы смертны все. 🙂

Знаете ли вы, наблюдали, быть может — чем хуже работают люди, тем глаже и чище у них полы, а самые бездельники ухитряются сохранять паркетный блеск даже в химических лабораториях, меняют рабочие столы на письменные, обкладываются картотеками, одна современней другой… а в углу у них малюсенький рабочий столик, на нем электроплитка — здесь заваривают кофе.
На четвертом этаже пола вовсе не было, а лежали каменные выщербленные плиты, известняк, как на приморском бульваре, и видно, что никто не болеет за чистоту… Коридор уперся в тупик, пошли бесконечные комнаты и переходы, в каждом углу что-то гудит и варится, мерцает и поблескивает, все работает, а не пылится без дела. И никто на тебя не смотрит, не зовет облегчить душу, не ждет подвоха — занят собой: кто тянет трубочкой мутную гадость из пробирки, кто тащит подмышкой кутенка, не иначе как узнать, что внутри, кто тут же, пристроившись в уголке, чертит мелом на двери — не мог, стервец, добраться до доски, не дотерпел — вокруг него толпа, один хлопает по плечу — молодец! другой тянет за рукав — отойдем… И качаются красивые стрелки импортных приборов, и мечутся разноцветные зайчики по узким зеркальным шкалам, и пронзительно надрывается в углу телефон, забытый всеми прибор связи и общения…
Марк шел и видел — здесь каждую секунду что-то происходит, возникают и рушатся империи, «это говно» — беззастенчиво говорит один, «старое говно» — уточняет другой, и оба довольны.
Проходы становились все уже, и, наконец, движения не стало: посреди дороги возвышалось огромное колесо, из- под которого торчали очень худые длинные ноги. Марк обратился к ногам, чтобы узнать, где скрывается тот, к кому его уже не раз посылали нетерпеливым взмахом руки — там, там… Голос из-под колеса пробубнил, что следует идти дальше, но при этом постараться не наступить на оголенные провода слева от правой ноги, и не задеть раскаленную спираль, что справа от левой руки. Марк только решился, как раздался оглушительный треск, полетели оранжевые искры, спираль потемнела, ноги дернулись и замерли. Марк уже высматривал, кого призвать на помощь, вытащить обугленный труп, как тот же голос выругался и заявил, что теперь беспокоиться нечего — шагай смело. Марк перешагнул, перепрыгнул, подполз, пробрался к узкой щели и заглянул в нее.
Там, стиснутый со всех сторон приборами, сидел за крошечным столиком человек лет сорока с красивым и энергичным лицом. Он быстро писал, откладывал написанный лист, и тут же строчил новый — без остановки, не исправляя, не переделывая, и не задумываясь ни на секунду. Из кончика пера струилась черная ниточка, извиваясь, ложилась на бумагу, и нигде не кончалась, не прерывалась… Эта картина завораживала, напоминая небольшое природное явление, не бурный, конечно, вулкан с огнем, камнями и злобной энергией, а то, как молчаливо, незаметно, без усилий извергает прозрачную субстанцию паук — она струится, тут же отвердевает, струится…
Марк стоял, очарованный стихийным проявлением процесса, который давно притягивал его. Ручка казалась продолжением руки, нить словно исходила из человека…
Тут он поднял глаза и улыбнулся Марку, весело и беззаботно. Он действовал свободно и легко, охотно прерывал свое извержение и, также без видимых усилий, продолжал с того слова, на котором остановился. Он явно умел отрываться от земли, это Марк понял сразу. Но не так, как его кумир, великий Мартин — тот грубо, тяжело, с видимым усилием поднимался, волоча за собой груду идей, вороха экспериментов, но уж если отрывался, то, как орел, уносил в когтях целую проблему, огромный вопрос, чтобы в своем одиноком гнезде расправиться один на один, расклевать вдрызг и снова расправить крылья… таким его видел верный ученик, простим ему некоторую высокопарность. В отличие от первого Учителя, этот гений, звали его Штейн, умел чрезвычайно ловко округлить и выделить вопрос, вылущить орешек из скорлупки, вытащить изюм из булки и, далеко не улетая, склевать своим острым клювиком, и снова, к другому созревшему плоду — расчетливо, точно зная, что уже можно, а что рано, что назрело, а что сыро… не преувеличивая силу своих небольших крыл, он действовал спокойно и весело, и жизнь в бытовом смысле совсем не презирал. Он относился к типу, который прибалты называют «лев жизни»… ну, не лев, а небольшой такой, красивый львишка, смелый в меру, циничный по необходимости, не лишенный совести и доброты — не забывая себя, он старался помочь другим.

Десять минут, оставшиеся до семинара, пролетели как во сне.
— Да, да, возьму, завтра приступайте. Парение? Весьма своевременно, сам думал, но на все не хватает. Химия? — это здорово! Хотя меня больше волнует физическая сторона… Впрочем, делайте, что хотите, главное, чтобы жизнь кипела! Нет, нет, ни денег, ни приборов, ни химии — ничего. Но есть главное — я и вы, остальное как-нибудь приложится! Мне интересно знать о жизни все, все, все… Но вот что главное — Жизненная Сила! Пора, пора от мутного философствования переходить к молекулам, расчетам. Да, да, три вопроса, это я поставил, что скрывать. Что, Где… Некоторые спрашивают — Зачем, но это не для меня. Мой вопрос — КАК? Что она такое? Что за материя такая, в которой рождается эта удивительная страсть? Где? Мне совершенно ясно, что в нас, в живых существах! Впрочем, есть и другое мнение. Ох, уж эти лже… КАК она действует, как заставляет нас барахтаться, карабкаться, упорствовать?..
Он поднял красивые брови, всплеснул руками:
— Как только она ухитряется сохраниться в еле теплящемся теле? Как на спине сигающего в ледяную пропасть мира удерживается теплая и нежная красавица? А парение? — лучший ее плод, творчество и разум?.. Сбросить покровы мистики и тайны! Ах, этот Шульц! Бедняга… Ну, ничего, скоро разделаем его под орех, зададим перцу, трезвону, дадим прикурить малахольному мистику! Очаровательная личность. Жаль только, мозги набекрень.
Он сверкнул очами -«дерзайте, как я!» — и сильной рукой распахнул спрятанную за креслом дверь. Перед Марком лег широкий пустынный коридор.
— Не бродите по закоулкам, вот дорога — налево буфет, направо лестница. Спускайтесь в зал, а я соберу заметки, и за вами.
И подмигнув, добавил: — Бодрей смотрите, бодрей! Наука баба веселая, и с ней соответственно надо поступать. Еще поговорим, когда уляжется пыль от этих потасовок.

На могилу прессе 🙂 Шутка текущего дня, а вообще, нравится всякий мусор, он ближе всего к моим интересам в изо-искусстве, ведет в сторону абстракции, в сторону разговора пятен, и в то же время не отрывает от «предметности». Каждый на этом пути выбирает свою точку, или площадку, где ему тепло и уютно, для меня вот такой вариант интересен, как, например, интересен Кандинский на пути к своим довольно холодным абстракциям. «Нечистая система», как сказал обо мне давно, еще в самом начале искусствовед Пацюков. Они такие, искуствоведы, надо найти каждому свою полочку. А я обычно строил свой приют на путях, вершины с их холодом не привлекали. Жизнь сама «нечистая система», куда денешься… А совершенство можно найти везде… если сил хватит, конечно. И я люблю мусор, он ближе мне…
…………………………………

Не натюрморт, а УГОЛ, один из любимых моих углов. Сезанновские яблоки нельзя есть, в таких углах нельзя жить, хотя я жил и не один раз, а потом вспоминал, а изображение и есть воспоминание, а степень отрешенности от реальности — дело внутреннее…
…………………………………

Ключи от квартиры, где картинки висят. Я не раз оставлял их к грязных темных коридорах — никто не брал, никому картинки не нужны. Говорят, что интеллигенты тоже не нужны. А интеллигенты говорят, что такой народ им не нужен — взаимное разочарование. Оно как любовь, постороннему не интересно. Но хочешь-не хочешь, отменить свою принадлежность не получится, никто не может ее изменить. Но среда может исчезать, истощаться, рассеиваться, и тут ничего не сделать. Становишься никем? В принципе не страшно, личность, индивидуальность потерять страшней, чем принадлежность и родство. Но обедняет. Но не изменить. Но лучше потерять свою среду и народ, чем потерять себя. Спорить не буду, за меня прожитая жизнь, на ней стою.
…………………………………..

Два предмета, две точки, два пятна. Предел точности, три пятна уже бесконечность, точность недостижима. Я говорю о художественной точности, а построить окружность через три точки можно, но это другое… Но приблизительность не исключает выразительность 🙂 Наоборот, она манит, привлекает… Но в каждой приблизительности своя точность есть, свой уровень точности, а разухабистость оборачивается пошлостью.
…………………………………….

Шнурок в серых тонах, показалось, что так он точней, а может и выразительней. Я цвет люблю, но он границы имеет, и самая напряженность достигается, когда цвета мало. Когда всего мало, тогда может быть драма, когда много света — нет света, потому что нет драмы, нет тьмы… Банально, как почти всё, вопрос только места применения и своего взгляда…
…………………………………….

Страх. Все, что художник рисует — автопортрет. А это мой близкий друг, похож на меня.
…………………………………..

Благородная Ассоль. Конец печальный, но пусть уж останется со мной. Совсем не все должно быть открыто и известно, даже после смерти, и даже особенно после, когда ничего не противопоставить. А многие наглеют, когда им возразить не могут. Они бы удивились, когда бы услышали… МОЛЧАНИЕ бы услышали в ответ. В этом презрение есть, да.

Автопортрет. Чем интересны бывают фотографии — иногда открываешь в себе то, о чем не знал. Тогда думаешь — врет оптика! Конечно, врет! Желание посмотреть на себя со стороны, оно в сущности вредное, лишаешься единственной особенной позиции по отношению к самому себе — никто тебя изнутри не видит. Очень жесткое ограничение, зато уникальное состояние. По отношению к самому себе. Всегда можно сказать — никто меня не понимает!.. Но вот начинаешь копаться сам, и что? Ничто. Обличаешь и защищаешь одновременно. Один раз я попытался- честно, слишком нужно было, не до вранья. Получилась — модель. Как модель — годится, но главное пропущено. Не потому, что от самого себя скрыл, а потому, что НЕ ЗНАЮ. ТАМ, откуда все растет… там нет морали, любви, рассуждений о справедливости… ничего этого нет. Там атомы своего «я», далекая аналогия — как в компьютере, если идти все дальше и дальше, остаются только клеточки, в которых «да» и «нет», есть сигнал, нет сигнала. Страх смерти и жажда жизни. Движущие силы. Нет, я уважаю ту оболочку, в которую они, и по-разному у разных, оборачиваются. Но иногда все-таки вылезают на поверхность, вылезают, и тогда не по себе становится. Оказывается, ты такой же, как червь любой. Нет, я их всех, живых, люблю и уважаю, но зачем же — точно такой… Лучше всего, если с юмором, с юмором… смайл…
…………………………………

Черно-белое было в начале, и гениальные есть вещи, по своей простоте, честности… И ничего лишнего, откуда лишнее, если просто смола, асфальт на пути луча, несущего слишком, слишком много лишнего… Асфальт оставил главное, и это восприятие асфальтом — потрясает. Оказывается, вот оно как… И потому черно-белое, свет, пропущенный через суровое сито, останется навсегда. И каждый, кто заворожен изображениями, иногда решает — попробую-ка… И я пробую — иногда, потому что главная страсть все-таки — цвет. Вернее, минимальная доза его, она должна быть особенно напряжена. Всё в большом количестве — расплывается, теряет силу и страсть. Так что немного цвета, минимализм, это по мне. Угли, тлеющие во мраке, если красиво говорить, смайл… А к черно-белому миру… обычно только с краю подхожу, оставляю в кармане про запас — RGB,RGB,RGB
…………………………………….

Хокусай и Гюльчатай, неразлучная парочка. Избегаю писать, кто есть, кого уже нет — не надо, не важно для меня.
…………………………………..

Кася в молодости. Когда смотрю, вспоминаю Модильяни почему-то… Единственная надежда — на то странное и неожиданное, которое иногда проявляется в голове… а где же еще, конечно в ней, в кромешном мраке…
……………………………………..

Окно за мусоропроводом, оно уже совсем другое, интереса смотреть не стало. Оно мне о чем-то бОльшем говорило, чем идиотский этот ПВХ. Точно не скажу, тем более — не напишу. Хотя иногда пробую, но все реже, реже…
……………………………………..

Зарисовка, конечно, французские, говорят, духи в ней были, а мне важно сочетание точного взгляда и беглой детали, всего-то…
…………………………………….

Тамбов, 1942-ой год. Люди были, гитара, тепло… а ведь страшная шла война. И так всегда бывает, и в этом спасение, жизнь не остановить.
………………………………………

Осень в осаде, она всегда проигрывает, но молча и с достоинством, нам бы также. Выигрыш ничто, временное утешение, а проигрыш наше всё, только мужества и достоинства не хватает.
…………………………………..

Вид из окна дома №20, лучшего моего убежища в течение 16 лет. Оно мне дало возможность и силы начать все заново, здесь и живопись, и проза начинались. О результате не мне судить, он моего размера, естественно это, если стараешься честно. Конечно, преобразил, ржавые эти тона люблю…

Что-то зимнее, на берегу замерзшей реки…
……………………………….

Цветы, ночное окно…
…………………………………..

Синие бутылки на ярком красном и желтом
………………………………………

Кот в лесу
……………………………………….

Мелки в шкафу
……………………………………..

Автопортрет в очках

Ноябрь, вид из кухонного окна.
Когда я приехал в Россию из Эстонии, мне было 23 года, и я полюбил эти просторы и ровную линию горизонта. Сейчас мне больше по душе лесистые холмы, и тепло, тепло… Устаешь от постоянного сопротивления холоду почти весь год. Наверное, возраст. Если добавить усталость от постоянной злой глупости и частых повторений одних и тех же… даже ошибками не назовешь, то полная картина налицо. Но есть выход — пореже смотреть в окно 🙂 Пока что он есть, унывать не будем.
…………………………….

Осколки на окне. Графика привлекает, тянет к перу и бумаге, значит, снова пора. Есть вариант покрепче, острей, контрастней, но сегодня больше нравится этот — теплей, и свет не такой тупо-белый…
…………………………….

Окно на лестнице. Стекла постоянно бьют — просто так, в психологию не вникаю, это Россия… . и чтобы каждый раз не вставлять большое стекло, решили сделать такие деревянные рамы. Мелкие «фрагменты» бывают интересны.
……………………………….

Гуаши больше двадцати лет. Я подмешивал клей, иногда желток, иногда песок для фактуры, а здесь не помню, но картинка жива. Ночной вид, окраина, небо…
………………………………

Вечерний городок, по памяти, по воображению. С натуры не писал, иногда делал зарисовки, но использовать их забывал… что-то в памяти оставалось… Придумывал, бумага, краски свои условия подсказывали…
………………………………….

Кот идет! Три кошки, две здесь видны — Соня лежит, и Кася, ее приемная дочь. Когда кот появился, (я притащил его из другого дома, там нельзя было оставаться), то сначала кошки решили его побить. Но запугать не удалось. А он не нападал тоже, жил спокойно, и скоро к нему привыкли.
………………………………….

На автобусной остановке. Оригинал резче, а здесь делаю каждый раз так, как нравится на текущий день.
………………………………….
Всем мира и покоя, живите долго, это важно. Не все мы умны, чтобы смолоду жизнь понимать, и в старости мало понимаем, но имеем свои правила жизни, они нас и спасают, и губят тоже, закрывают окна на волю.

Кресло, которое в кухне стоит
……………………………

Оно же, но с другим настроением…
……………………………

Отстань, говорю!.. Отстань!!
………………………………..

Седьмой этаж. Как мы привыкли к этой совершенно ненормальной жизни…
…………………………………….

Осенний путь, птицы улетают от нас, и больше ничего, пустое поле…
…………………………………..

Сидящая. Рисунок, мелки разные на цветной бумаге.
……………………………………

В музее. Если бы меня в детстве водили в музеи и театры, то вырос бы другим человеком. Интеллигентным и культурным. Но это были первые послевоенные годы, и не до музеев было. В нашем классе один мальчик ходил в художественную школу, из тридцати, а музыке не учился никто. Но я читал книги, мои родители помнили фамилии писателей, которых читали до войны, и кое-что я успел прочитать, прежде чем увлекся наукой и проникся презрением к неточному знанию… С 20 до 40 я не прочитал ни одной художественной книжки, кроме фантастической чепухи. Кажется, ни одной, во всяком случае, ни одной приличной не помню. Курс физики Левича был моей настольной книгой, а до Ландау так и не добрался. И учебник математики Смирнова, который полностью тоже не одолел. Культурный пробел потом меня догнал, конечно, и до сих пор мои возможности определяет. Другое дело, что я был фантастически упрям, и все хотел сделать только ИЗ СЕБЯ. Я сделал все, что мог, и наверное, смайл…
Не должно было быть никакого результата! Но упорства и выносливости у меня было больше, чем у нормальных людей, поэтому результат получился… какой-то, да… Иногда я думаю, а что если б меня холили и учили как полагается в интеллигентной семье и в другом времени, когда жизнь как-то утряслась… Не знаю, и думать устал.
……………………………………..

С юмором нужно относиться к самому себе, и с иронией тоже, но не часто. Смотрю вот, как населил я кусок пространства в этом озабоченном современностью Фейсбуке.
https://www.facebook.com/danmarkovich72/photos
Это такая страсть — населять своими образами чуждое пространство. Оно ведь чуждо тебе, признайся.
Возможно, эта страсть от инстинкта самосохранения, а может чисто гормональное что-то… смайл… Смотрю, как поступают другие… Обычно это меня не занимает, разве что по ночам, и то порой… Общаются люди, подают друг другу сигналы. И ждут ответов, а как же… Интересно сложилось, я ответов не жду, просто распространяюсь в пространстве. С иронией не мешает к этому относиться, с иронией и юмором. Нельзя сказать, что меня не трогает несправедливость, злоба, ненависть, которые со всех сторон — трогают… но никак не отражаются на том, что я делаю, ну, никак! Наверное, не совсем так, но это слишком сложно… Я бы назвал существующее и живущее в себе движение, процесс — «инстинктом трансформации». Творчество слишком громкое слово, крикливое, а этот инстинкт… что о нем сказать… разговор о нем нестойкий и тягучий, не из тех, что интересны всегда, просто иногда вспоминаешь, и хочешь самому себе что-то объяснить… Пустое занятие…смайл… Инстинкт трансформации, да, инстинкт переделки той части мира, которая В ТЕБЕ с рождения… а также, хошь-не хошь, в тебя вторгается, ну, хотя бы слегка толкает… Но все это есть, ВСЁ ЕСТЬ и нечего искать — в судьбе простой старой бутылки, забытой в углу — всё есть. Это и называется ИНСТИНКТ ТРАНСФОРМАЦИИ. Нет, я не поэт, меня отталкивает обязательность рифм и даже ритмов, хотя я их, вторых, уважаю… А про действительность… что о ней говорить, не нравятся мне и те, и другие, и третьи, да и вообще люди, сильно озабоченные своей свободой и возможностями. Зависят только от самого себя наши свободы и возможности, а то, что не зависит — существует, но ничтожней самой простой бутылки, старой, забытой в своем углу… Но хошь — не хошь, а жизнь кончается, и прожита она вот так, а не по-иному, и что? Да ничего, ниччо…или ГОРНИШТ, как моя бабка говорила. Говорят, верней произносить — гурништ, или гур ништ, но я с детства слышал вот так, как написал. Горништ, ребята, значит — ничто, или ничего… Жизнь длинна и коротка, это как смотреть, и сколько банальностей ни говори, дай бог сказать хотя бы пару слов, истинно своих, и это лучший и единственный результат трансформации, если получится… и всё. А всё остальное горништ, это точно

………………………………

Что делать, как жить? Третьего вопроса не было, он всегда знал, что виноват сам. Вечерами выходил, шел к реке. Там на розовом и желтоватом снегу расхаживали вороны и галки, в сотый раз просматривая борозды, которые просвечивали сквозь тонкий зернистый покров. Снег незаметно и быстро испарялся, не успевая таять, проступала голая земля, вся из холмов и морщин, за морщины цеплялись дома. Проступившие из-под снега ритмы успокаивали Марка, но, возвращаясь к себе, он снова чувствовал растерянность и пустоту — иллюзия устойчивой действительности исчезла, открылась голая правда невесомости. «Вот и летишь наяву…» — он мрачно посмеивался над собой, наследство Аркадия, — мечтал, а оказалось страшно. Проснуться-то некуда!»
Оторван от всех, он с каждым днем становился все чувствительней к малейшим дуновениям — к ветру, дождю, полету листьев, взглядам зверей, колыханию занавесок, вечернему буйному небу… Он стал открыт, болезненно слаб, незащищен, не готов к жизни: старую оболочку, пусть тяжелую и жесткую, но надежную, кто-то безжалостно содрал с него, а новой не было, и вот он колеблется, дрожит, резонирует на каждый звук, шепот, видит и слышит то, что всегда пропускал мимо ушей и глаз… И совсем не хочет, чтобы все было так — обнажено и страшно, мечтает спрятаться, но больше не может обманывать себя.
Он механически делает какие-то дела, чтобы выжить, прокормиться, а в остальное время прячется среди пустых стен, лежит, не замечая времени. Раньше пять минут без дела — он бесился, изнывал от тоски, стучал в раздражении ногами, кусал ногти, ломал пальцы… — теперь он замирает на часы: ему достаточно шорохов за окном, игры пятен на занавеске, постукивания об стекло веток вымахавшей на высоту березы…
Постепенно страха в нем становилось все меньше, словно умер, а впереди оказалось новое пространство, в котором он все тот же — и другой: не знает, сохранил ли жизнь. Если следовать философу, то не сохранил, поскольку устал мыслить, но вообще-то живой.
— Где же теперь все? — Аркадий, учивший меня смеяться над собой, Штейн, ясный и полный жизни, Мартин, с его желчностью и трагической серьезностью… мать — с прямолинейностью и напором… отец — с жаждой покоя и равновесия?..
Они — это и есть я.
………………………………
В один из пропащих дней он наклонился и поднял с пола свою рукопись — просто так. Он ни на что в тот вечер не надеялся. Стал читать, дошел до обрыва — и вдруг увидел продолжение: постоянные разговоры с самим собой словно утрамбовали небольшую площадку, место за последней точкой; на бумаге стало прочно и надежно. И он населил эту плоскость словами. Дошел до новой пустоты, и остановился… Шагая вокруг стола и думая вслух, он в течение часа продвинулся еще на пару сантиметров вглубь незаселенного пространства, и даже примерно знал, что должно быть дальше. И с этим знанием спокойно ушел, уверенный, что как только вернется, продвинется снова. За время молчания мысль и речь срослись в нем…
С длинной седоватой бородой и запавшими глазами, он пугал прохожих, если внезапно выворачивался из-за угла.
Он вернулся и, действительно, дописал еще несколько строк, и дошел до момента, когда дыхания не хватило; мысль прервалась, исчезли верные ему слова. Он написал еще пару предложений по инерции, а потом яростно вычеркивал, злясь на свою невыдержанность. Ему стало спокойно, как не было давно.