Рубрика: Uncategorized

Ради интереса заглянул в хороший фотографический журнал, попал на 2009-ый год, и там я спорил с фотографами, презиравшими фотообработку ( а снимали цифровым фотоаппаратом), и с художницей, которая убеждала меня, что без запаха масла и скипидара изображение «не настоящее». Я не о сути дела, тут не о чем спорить, изображения бывают хорошие и плохие, а как они сделаны, дело десятое. Я о том, что СПОРИЛ, что-то доказывал, а теперь мне неудобно это читать. Но есть и зависть — был порох в пороховницах, много страсти вложил, нужно было или нет?.. Теперь я равнодушней… и шире стал: смотрю разные картинки, и вижу, что есть хорошие, но совсем другие 🙂 НО… что-то и потеряно. Энергия заблуждения, о которой говорил Л.Толстой. Она куда слабей стала. Что в таких случаях может помочь, если вообще что-то может исправить дело? Резкие повороты, они иногда спасают. О том, что было — ЗАБЫТЬ! Не так-то легко это сделать, как говорить об этом…

Туся
…………………………………………….

Свидание
……………………………………………….

Сон на Мунке
………………………………………………

Запах
……………………………………………..

Туся
…………………………………………………

Ночь прошла.
…………………………………………………

Бег среди отражений
……………………………………………..

Цвет
………………………………………………….

Цвет-2
……………………………………………….

Среди бокалов
…………………………………………………

Алиса, мать Васи, в старости

Кошке Лизочке обязательно нужно, чтобы все были дома, и все двери открыты. Иначе нет ей покоя. Нервная красавица. Хочет, чтобы ее гладили, но одной рукой, а если двумя… напрягается, замирает, ждет подвоха… Обязательно вырвется, и снова ждет, чтобы погладили, далеко не уходит. Никто ее никогда не обижал, значит, этот страх удержания глубоко заложен. Мне это очень понятно, мы с ней одной крови, да-а… 🙂

Исправленный. Ничего подчеркивать не надо, всё, что делается «для зрителя» — дрянь.
………………………………………………..

Специально вытаскиваю забракованное ранее, в ошибках часто больше жизни, чем в правильности. Но не настаиваю, просто самому интересно.
……………………………………….

За окном — картинка, а не натура. Все изображённое в равной степени — ИЗОБРАЖЕНИЕ. В сущности, весь мир вокруг нас — изображение… но это банально, давно сказано, повторять — стыдно. В наше время считается не зазорным брать чужое, сделанное раньше, и вносить в него кое-какие коррективы, с учетом «современности». Это творческое бессилие, которое ловко и порой симпатично маскируется, и всё.
……………………………………………

Такие были живописные обои…
……………………………………….

Опыты со средой — графической.
…………………………………………..

Слабая «предметность», кажется, грибы (?)
……………………………………………

Уход то ли в картину, то ли в окно…
……………………………………………

Эскизик маслом. Как всегда, дорога. «Дорога, дерево, забор» Подобно блоковскому — «улица, фонарь, аптека…» А продолжать, видимо, было скучно.
………………………………….
Похоже, меня тянет в сторону текста. Особый вкус во рту, и желание отделаться от изображений. И зря, потому что связь изображений с миниатюрами через дальние ассоциации сохраняет интерес всегда. Но умом себе не прикажешь, и вспоминается другое. Портреты нескольких людей… Чуждая сфера, чужие портреты. В старости вспоминаются чужие жизни, прошедшие рядом — и мимо, за прозрачной стенкой, но запомнившиеся. {{Не пиши никогда — «почему-то», «какой-то», «словно», «подобно»… не КАК, а ТАК!!!}}
Устройство общества мне безразлично, куда важней устройство человеческих судеб, как столкновение Генов со Случаем. Случайность подавляет — почему??? Какого черта я «попался» в это время, в это общество… Несколько шагов назад, и я вижу деда, которого видел только на фотографии, он словно за стеной жил, и счастливо умер до большой войны, совсем в другой стране, занимался часами и детьми, домом на главной улице города в Прибалтике… Когда меня вернули родители в Таллин, от той всей улицы остались только развалины, «русские разбили город», мне сказали… И никакой связи с тем, что было всего четыре года тому назад. Для меня. А для родителей — была, и это подавляло их, конечно. Жизнь стала суетливым шумным общежитием. Россия навалилась на них.
………………………………..

Примерно раз в год смотрю видео- свое чтение повести «Последний дом». Местами морщусь. В зависимости от настроения. Но в целом… смотрю как на что-то недостижимое. Не потому что очень хорошо, а потому что знаю точно — больше никогда так не прочитаю. Если ЗНАЕШЬ точно, что больше этого не сделаешь, или того, или третьего… в этом чувстве больше печали, чем правды. Печаль бесконечна, а правда имеет предел свой — когда соответствует истине в чем-то, и бывают абсолютные правды, как например дата рождения. И то, оказывается, не абсолют, мама мне как-то призналась, что упросила врача дату моего рождения чуть изменить, на 15 минут, ей хотелось отцу приятное причинить 🙂 Теперь вспоминаю этот разговор… и мне все больше кажется, что не было его! что мне приснилось такое. Несколько раз в жизни так было — не могу сказать, было или нет… Но редко так бывает, редко. Но от того еще удивительней… Видите, сползание темы?.. Нет, не болезнь, случайно получилось, а потом думал использовать… Но я не хитрожопый (простите!) писака, мне простые вещи больше к лицу.
А текст читаю здесь

Потом как-то смотрел, и думаю — ведь я правду читал, все, что думал и чувствовал, но… это не совсем я! Вернее, я, но фрагмент картинки. Человек ведь тоже картина, и жизнь его — картина, а время — такая же обманка как перспектива, глубина, которую художник создает на плоском холсте, и не более того.

Утром Марка разбудили вороны, оглушительно заорали, будто обнаружили пропажу. Потом успокоились, а он долго вспоминал, как здесь оказался. Наконец, вспомнил все сразу, этого странного Аркадия… тут же сполз с диванчика, прокрался в глубину комнаты, осторожно постучал, чтобы убедиться — хозяина нет, и приоткрыл легкую дверь. Оттуда выступила густая плотная темнота. Он пошарил по стене справа, слева — выключателя не было. Тем временем глаза привыкли, и у противоположной стены он увидел вытяжной шкаф, настоящий, только старенький, теперь таких не делали. В нем должен быть свет, решил он, и шагнул в комнату. Выключатель, действительно, нашелся, осветилось стекло и выщербленный кафель с желтыми крапинками от кислот. Здесь работали! У стены стоял небольшой химический стол с подводкой воды и газа, все, как полагается, над столом раздвижная лампа, под ней лист фильтровальной бумаги, на нем штатив с пробирками…
Марк оглянулся — у другой стены топчан, покрытый одеялом с вылезающими из прорех комьями ваты; на продранном ситце как цыпленок табака распласталась книга. «Портрет Дориана Грея»?.. Он почувствовал неловкость — вторгался! Сколько раз ему говорили дома — не смей, видишь, вся наша жизнь результат вторжения… Но это же лаборатория… — пытался оправдаться он, попятился — и обмер.
Рядом с топчаном стоял прибор, по размеру с прикроватный столик, имущество студенческих общежитий. Это был очень даже современный магнито-оптический резонатор! Такой Марк видел только на обложках зарубежных журналов… Он стоял перед резонатором, забыв опустить ногу, как охотничий пес в стойке. Наконец, пришел в себя и стал размышлять — о доме с дырявой крышей, не стоит и ручки этого чуда, и фундамент прибору нужен особый, вколоченный в скалистое основание, в гранит… Не может быть!.. Но мерцала сигнальная лампочка, щегольский неон, и бок этого чуда был еще живой, теплый — ночью работали.
Он осторожно, как по заминированной местности, прокрался к двери. Было тихо, только иногда мягко падала капля из невидимого крана, да что-то потрескивало в углу. Хорошо…
……………………………………
И тут, боюсь, слова бессильны, чтобы передать чувство, которое он испытывал, попадая в этот особый мир сосредоточенного покоя — пробирки, колбы, простая пипетка, она творит чудеса… Все дышит смыслом, черт возьми, и каждый день не так, как вчера, новый вопрос, новый ответ… Не в технике фокус, не-е-ет, просто это одинокое дело для настоящих людей. Пусть заткнется Хемингуэй со своими львами. Сначала забираешься на вершину, да такую, чтобы под ногами лежало все, что знает человечество по данному вопросу, встаешь во весь рост, и… Правда, надо еще знать, что спросить, а то могут и не ответить или вообще пошлют к черту! Хотя говорят, не злонамеренна природа, но ведь мы сами умеем так себя запутать… И все же, вдруг удастся выжать из недр новое знание? И мир предстанет перед тобой в виде ясной логической схемы — это зацеплено за то, а то — еще за нечто, и дальше, дальше распространяешь свет в неизвестность, где лежит она, темная, непросвещенная, предоставленная самой себе — природа…
Он романтик, и мне, признаться, приятен его пафос, порывы, и неустроенность в обыденной жизни, которая получается сама собой от пренебрежения очевидными вещами. Свет погаси, не забудь!
……………………………………
Он вспомнил, погасил, вышел и припер темноту дверью. И сразу в глаза ударил свет дневной. Деревья стоят тихо — и вдруг рядом с окном, напротив, с ветки срывается, падает большой желтый лист, прозрачный, светлый. Он безвольно парит, послушно, в нем уже нет жизни и сопротивления. Он падает в овраг на черную вздыбленную землю.
Подумаешь, событие, ничего не произошло. Но Марку зачем-то захотелось выйти, найти тот лист, поднять, будто в нем какая-то тайна. Он отмахнулся от своей блажи. Ну, Аркадий, вот так нищий! И что он сует в чудесный прибор по ночам? Гадость какую-нибудь сует, пичкает глупостями, а японец, добросовестный и несчастный, задыхаясь в пыли — ему же кондиционер нужен! — вынужден отвечать на безумные вопросы. Это ревность в нем разгорелась — «я-то знаю, что спросить, а старик только замучает без пользы заморское чудо!» Прибор представлялся ему важным заложником в стане варваров.
Чтобы отвлечься он выглянул в окно. Что это там, на земле? Пригляделся и ахнул — овраг завален обломками диковинного оборудования: что-то в разбитых ящиках, другое в почти нетронутых, видно, вскрыли, глянули — и сюда… и этого бесценного хлама хватало до горизонта. Только у дома виднелась черная земля, валялись остатки еды, кипы старых газет… Ох, уж эти листки, кто берет их в руки, подумал он, кому еще нужно это чтиво, смесь обломков языка с патокой и змеиным ядом — ложь и лесть?..
Молодец, я завидую ему, потому что иногда беру, листаю по привычке, злюсь, нервничаю, смотрю на недалекие бесчестные лица, и каждый раз обещаю себе — больше никогда! Ничего от вас не хочу, только покоя. А они — нет, не дадим, крутись с нами и так, и эдак!.. Марку проще, ему дорога наука, всегда нужна, интересна, отец, мать и жена. Ничего он не хотел, кроме комбинезона и миски супа.

Я вас вижу всех!
……………………………………………..

Весенняя охота на мух
………………………………………………..

Окно за мусоропроводом в десятом доме.
……………………………………………….

Из серии «Я вас вижу»
……………………………………………..

Мертвый час

Художник и натура. Набросок углем. Стерлась немного, раньше видно было, что «семья» — жена, ребенок… С названиями всегда канитель. Завидую тем, кому важны только пятна. Мне всегда был важен хотя бы намек на предметность, на мир окружающий. Или вымышленный, с ним проще. Интересней тоже.
………………………………………………

На севере диком… Люди с повышенным давлением лучше переносят холод. А гипотоники всегда страдают, мерзнут конечности. Но смерть находит всех, и определяет сроки.
………………………………………………..

Приготовления ко сну. Сколько в жизни времени потеряно… Заблуждение. Но так иногда кажется — написать рассказ можно минут за сорок, так почему бы тут же не написать второй, третий… Редко получается. Энергия исчерпана.
……………………………………………..

Пущинская лоджия, поздий вечер…
……………………………………………..

Случайная встреча. Не люблю такие «жизненные» изображения. Но иногда случаются…

Где-то летом этого года исполняется тридцать лет (30) книге «Здравствуй, муха!» Недавно просмотрел ее, нашел 17 лишних слов и много спорных многоточий. Вернее, понимаю, зачем стоят, но пауза кажется слишком малой для явного обозначения, она и так проявляется, на острие последних звуков… Иногда нечувствительность права бывает. Но иногда. По-прежнему уважаю многоточия, даже больше текста, но кое-какие лишними были, теперь ТАК кажется. Нам всё только кажется, но это единственное, за что зацепиться можно. А в остальном не ругаю книгу — умелей стал, но не лучше. И эффекты всякие — «на читателя» — по-прежнему презираю. Если для себя не пишешь, то зачем вообще пишешь?! Вот и пишу все меньше, потому что для себя почти все сказал, смайл… Человек не ограничен, но дальше пробиться… трудно бывает, а порой и невозможно. Или так кажется. Внутренний процесс скачками происходит: незаметное накопление — и вывод, кто-то на ухо шепчет — ты чего!.. А вот двоеточия презирал, а теперь спокойней отношусь… Умозаключения — бред идиотов: когда уже все на поверхности, он, видите ли, понял. Вывел логическим путем. Кошка знает и умеет больше. Я видел, решала перетащить котенка в другое место или оставить на старом. Она не думает, это глупцы думают, и с восторгом говорят — я сознательно решил… Кошка смотрит туда… сюда… вспоминает ощущения, как здесь было, холодно, тепло, ветер, свет, опасности всякие перед ней проносятся, перед внутренним взором… А там?.. Здесь опыт ей помогает, тоже ощущения… Нет! Слов нет, одно решение, и спора уже никакого. К ней приходит успокоение, останемся на старом месте… Или тут же к действию, хватает котенка в зубы — и пошла. Вот это я понимаю, это настоящее решение, образы боролись и один из двух победил. А слова… тысячу выставите слов, а уверенности все нет и нет! Слова это кулаками после драки… Как уходят из семьи?.. Вспоминаешь старую квартиру, булочку с кофеем… У подъезда дверь в булочную, перед окном единственный столик, и стоя… Утром никого, из окна тусклый осенний свет, мостовая мокра, асфальт, отражения в лужах… Да булочки… только привезли… вернее, пирожки… обожал с капустой, и яйцо с луком, да-а…

Три цветка, из тех, которые летели над городом, написанные Сашей Кошкиным из повести «Жасмин». Поскольку он гений, а я не так… то у меня три, и целеньких, а у него один, да еще потрепанный, битый-перебитый, а я не осмелился ему подражать.
………………………………………………..

Автопортрет, набросок углем. Неученый я, пишу как умею, только глаза верные получились, особенно правый, он острей смотрит. А левый зато видит крупные мазки и пятна, и я не спорю с ним, он по-своему прав. 🙂
…………………………………………………

Сила жизни: какое чудище из картофелины вылезает, аж страшно, и нет ему преград…
……………………………………………..

Хвосты, да, хвосты. У нас тоже есть, только невидимы обычно, и тоже разной природы: один честный и простой, другой… другой служит чужим задачам, угождает, таких вокруг нас миллионы, и все талдычат — «я ради пропитания, я ради детишек…» Вранье. Это страх за них говорит. А мне скажут — сам-то хорош… Да, но не страх у меня главным всю жизнь был, (хотя тоже правда, боялся потерять свой укромный уголок, любимые занятия…) а презрение и брезгливость, так мама меня учила, да, — не смешивайся с дрянью, с (простите) всяким говном…
………………………………………………

Половину сожрал… и остановился, уж больно кисло… И последствия, гастриты всякие, у-у-у… Что-то мне напоминает, а что — забыл…

Признаю двух боксеров великими — Али и Рой (мл)
Али — за бои с тогдашними великими Фрейзером и Форманом. Форман как-то сразу у меня отпал, он могучий, но по-дурацки истратил силы, и рухнул от одного удара потом. Фрейзер лучше, лучше, но все равно — Али. А про Роя Джонса мл и говорить не буду, с ним умер настоящий игровой бокс, соревнование в быстроте, пластичности и свободе. А до боя и после у всех — биение в грудь и восхваление себя — ну, детские игры, увы, все большие обезьяны, образно говоря, конечно 🙂 Рой несколько шире, глубже, он и разносторонней немного.
…………………………..
Читал немного Иличевского. Способный, на мой непросвещенный взгляд, но… Бунин по сравнению с ним сереньким кажется. 🙂 Если считаете это комплиментом, то молчу. Я ведь почти никогда не высказываюсь по вопросам литры, мне лучше молчать, для меня прозрачность и точность — первое дело, и в прозе, и в стихах, если сразу не вижу и не слышу ВСЁ — откатываюсь в кресле на колесиках. Это мое место — в нем, знаю, знаю… 🙂
А в кино… Аскольдова люблю больше всех, и «Пролетая над гнездом…» Только фильм, а проза — дрянная. Если второй раз смотреть дико трудно, а третий невозможно — значит по-настоящему зацепило. С возрастом(старением) все хуже отношусь к искусству, «искусство» имею в виду. Бывает гениальное самовыражение, да, а вообще талант свойство гейское (простите, ничего плохого не хотел сказать, то есть, небольшая аномалия, не мешающая жить) — просто талант в искусстве это гипертрофия «образ-образующего» свойства мозга, всем присущего механизма … не мышления, оно узко, а создания картины мира и себя в этом пространстве… Всё, умолкаю… и кнопочку снова не найду, черт возьми! которая связывает со всякими сетями… Пусть не читают, мне напл… все равно, я хотел сказать 🙂

Подмосковье. Раннее утро. Дождливое лето. Буду ли когда-нибудь скучать?.. Не думаю. Но помнить буду.
………………………………………………..

Такое окно было на лестнице, за мусоропроводом. Вот по нему скучаю. Но нет его, давно, теперь окна ПВХ там, а этого добра везде мно-о-го…
………………………………………………

Моя Туся. Умерла давно. Некоторые кошки меня любили, да-а…
……………………………………………….

Бася. Жила в подвале десятого дома, дочка Моти. Потом взяли в квартиру. Скучно кошке стало…
……………………………………………….

Чужой среди своих. Каких это своих… Пятая колонна, чужденец, вражеский засланец. Всегда сочувствовал таким. Только не мог понять — какого черта он к этим лезет, на что надеется?! Мне это еще в детстве говорили, ни с кем в ногу не шагай…
……………………………………………..

Лохматый, у окна…
……………………………………………..

Спасти жизнь!
………………………………………………

Бумага, мусор… Вчера только смотрел у Измайлова, у него красивенькое построение из бумаги. На этом мы не сошлись, и не только на этом, д-а-а… При всем уважении к Учителю… Я уважаю Случай, хаос… что поделаешь… 🙂
…………………………………………………

Дама с собачкой. Крупный недостаток, и с возрастом все больше его ощущаю, но вам не обязательно знать 🙂
…………………………………………………..

Что у вас тут за сборище происходит?!.
…………………………………………..

Минута любования. Так и застыли…
……………………………………………….

Надо бы откинуть(выкинуть), но что-то мешает, все-таки история… Фрагмент пути, что ли…
………………………………………………….

ОТДЫХ.
………………………………………………..

Дукат. Дымок. Давно было…

… А напоследок я скажу…
……………………………………………….

Графика растений
………………………………………………..

Материнство
……………………………………………

— Роман? Фиг тебе роман!..
………………………………………………

Художник и черт («Ночной разговор»)
Вопрос был — почему у художника дырка в голове?
-Голова дырявая потому что…
……………………………………………….

Вечность не дается ни-ко-му…

Осенний балкон
…………………………………………………

Домашнее вино
……………………………………………..

По одному экземпляру осталось, а «Махнуть хвостом», «Кукисы» и еще пару названий — тоже книжки — нет их у меня. «Любовь к разрывам», очевидно 🙂
……………………………………………..

Мои родственники, 2-3 поколения тому назад, конец 19-го века
…………………………………………….

Дом 10Г в Пущино, о нем в «Перебежчике»
……………………………………………..

Самое мое счастливое кресло
……………………………………………….

Долго боролся с синим… не поборол
………………………………………………

Картинка не сохранилась, только фрагмент
………………………………………………

Пригороды большого города (графика, обработка)
……………………………………………..

Окно в сад

Сатир и зеленая нимфа. Не спрашивайте, почему зеленая — так надо!
……………………………………………..

Страдания юного Василия (кошки, всюду эти кошки!!)
………………………………………………

Теплая осень серого кота Андрея
………………………………………….

Из серии «кривых гвоздей». Только кривые люблю и признаю. Оттого и люблю Россию (любовь эту… не одолеет рассудок мой — здесь царство кривых гвоздей)
…………………………………………………

Напрасно, напрасно время прошло…
……………………………………………..

Ощущение, в котором нет предельного состояния удовлетворенности, и непредельного часто тоже 🙂 — степень согласования пятен по свету и цвету. Короче говоря, проблема цельности творческой вещи. Пожалуй, единственное, чем стоит заниматься, пиша 🙂 или рисуя. Недостижимость идеала. В усеченном-упрощенном виде — вопрос адекватности своему ощущению цельности. Важно потому что одновременное упорядочивание и прояснение внутренней проблемы в ее частном выражении. Каждая картина — образ автора с предельной ясностью, которая ему доступна. А что еще? — да ничего. Но странное дело — смотришь гениальные изображения и тексты (тоже смотришь, не менее важно, чем чтение 🙂 и чужое равновесие стучится к тебе, хотя ты вроде бы на совсем другой волне. Это совсем в другой стороне, даже в другом мире, чем «отражение реальности», особенно как ее понимают чаще всего. Только в стороне! от той реальности, которая за окном, и напирает в моменты слабости. Сила истинная в создании своего мира, да — да! нет так нет, гамбургский счет, конечно. Только от человека — человеку, глаза в глаза, думаю, все остальное вымрет, особенно коллективное насилие, которое называют государством.

Вечерний городок (смеш. техн.)
…………………………………………………

Поиски истины (орг. пастель)
………………………………………………..

Перед окном
………………………………………………

Перед грозой
…………………………………………….

Кася
…………………………………………….

Зимняя прогулка с котом (х.м.)
……………………………………………….

Вася

«Нельзя думать о «тексте», когда вокруг тебя страдают живые люди» (В.Я.)
Симпатично. Сочувствую… Только люди всегда и везде страдают. Трудно сказать, где больше, где меньше, и как сравнивать страдания разного «типа» — одному хлеба не хватает, у другого совесть болит. Смотришь, недоедающий живет себе, а совестливый взял да повесился, вот и сравнивай… А тексты всегда сушествовали, вопреки любым страданиям. А часто благодаря им, примеров сколько угодно. Искусство существует, знает о нем большинство человечества или нет, все равно. Потому что создание образов свойство мозга, и присуще каждому человеку, и кошке тоже, и по отношению к мысли и слову — первично. Не все художники или писатели, у этих образо-образующее свойство гипертрофировано, но всем мозгам, даже очень простым, без создания образов не обойтись. Лягушка длинным липким язычком ловит муху на лету, то есть, строит образ мухи — там где она будет в следующий момент, когда язык ее сможет настигнуть…
Жизнь драма, хотя бы потому что печально кончается, и по многим причинам еще, и это не зависит от национальности, расы, даже вида живых существ. Не все мозги искусствообразующие, конечно, но эта основа во всех заложена. Люди вымрут, или улетят к чужим звездам, как предсказывает гениальный ученый. Вымрут, когда перестанут страдать, тогда образы для них будут создавать машины. Только бы не здесь, Вселенная велика, летите куда-нибудь, летите…

Фотография, рисунок и живопись, довольно старые, то есть, молодые, а я теперь старый, и вспоминаю…
……………………………………………………………

Цветки на подоконнике
……………………………………………….

Автопортрет в шкафу
………………………………………..

Такая собака (рассказ есть)
…………………………………………….

Я с Хрюшей (обложка книги «Перебежчик»)
……………………………………………….

Музыка
………………………………………………..

Хранители покоя
…………………………………………..

Птичка

— Все есть, а быстрей не движемся, — жалуется Марк Аркадию. -Истина ускользает постоянно.
— Вам сейчас дороже всего догадка, скачок, — соглашается старик, — это и называется парением в истинном смысле?.. Как же, знаю, бывает, ждешь, ждешь, напрягаешься, аж голова тупеет — и ничего! А иногда — оно само… Эх, знать бы, какой орган напрягать, или железу, как спать, что есть… Как эту машинку запустить? Но лучше об этом не надо, сглазим.
Они вышли пройтись перед сумраком. На полянах у реки клубы тумана, зеленый цвет стал тоньше, богаче желтыми оттенками.
— Опять осень, — удивляется Марк.
И вспомнил — когда-то к нему домой залетел желтый лист… Еще и крыши не было, особая квартира для молодого специалиста. Сколько зим с тех пор проехалось по этому бугру?..
— У вас, как и у меня, со временем нелады, — смеется Аркадий, — все лучшее завтра?..
Он подобрал палку, идет, опираясь. Марк с удивлением видит — сдал старик. Действительно, сколько же времени прошло от того счастливого начала?..
— У меня складывается впечатление, — сипит Аркадий, преодолевая проклятую одышку, — что мы случайные свидетели. Природа сама по себе, а мы — с корабля на бал. И я, в тупом непонимании, близок уже к примирению, готов смотреть, молчать…
Темнело, тяжелый пар заполнил пространство под обрывом, карабкался наверх, хватаясь лохматыми щупальцами за корявые корни… Они прошли еще немного по узкой тропинке, петлявшей в седой траве, две крошечные фигурки на фоне огромного неба.
— Я думаю, причина отверженности в нас самих, — продолжает старик, — чувства в одну сторону, мысли в другую… Оттого страдаем, боимся, ждем помощи извне…
— Когда-нибудь будет единое решение, полное, молекулярное, включая подсознание и личные тонкости, — считает Марк.
— Боюсь, вы впадаете в крайность… — со вздохом отвечает Аркадий.
Вдруг стало теплей, потемнело, воздух затрепетал, послышалось странное клокотание — над ними возникла стая птиц. Где-то они сидели, клевали, дожидались, и теперь по неясному, но сильному влечению, снялись и стали парить, плавно поворачивая то в одну сторону, то в другую… Этот звук… он напомнил Марку майскую аллею у моря, давным-давно… У далеких пушек суетились черные фигурки, наконец, в уши ударял первый тугой хлопок, и еще, еще… Мелкие вспышки звука набегали одна за другой, сливались в такое же трепетание воздуха, как это — от многих тысяч крыл… И тот же сумрак, и серая вода… Удивительно, как я здесь оказался, и почему? — пришел ему в голову тривиальный и неистребимый вопрос, который задают себе люди в юности, а потом устают спрашивать. Ведь утомительно все время задавать вопросы, на которые нет ответа.
— Ты так и не вырос, — упрекнул он себя, — наука тебя не исправила.
— Тут мне один все говорит — сдайся, поверь, и сразу станет легко… — с легким смешком говорит Аркадий.
— В бога, что ли?.. Трусливый выход. Примириться с непониманием?.. — Марк плечами пожимает. Этого он не мог допустить. Он, скрепя сердце, вынужден признать, что в мире останется нечто, недоступное его разуму… но исключительно из-за нехватки времени!
— Вы уверены, наука будущим людям жизнь построит? — спрашивает Аркадий. — Не в комфорте дело, а будут ли они жить в мире, где она царит? Обеими ногами, прочно… или всегда наполовину в тени?..
— Я против тени! — гордо отвечает юноша.
— Завидую вам. А я запутался окончательно.

«…имя широкому читателю пока незнакомое, хотя он пишет давно, написал более двухсот коротких рассказов, две повести…»
И не две а десять. И роман. Но это потом было.
Кто пишет — «он писатель», а кто — «художник он».
А имя незнакомое — да-а-а… Написано «о нем» четверть века тому назад было. И тогда уже — «пишет давно…» Четверть века прошло — ничто не изменилось. По части известности — точно. Опять — «пишет давно». Теперь гораздо давней!.. Имя по-прежнему неизвестно никому. Хороших знакомых не считаю.
Постоянство — мой девиз. Если б у меня были девизы, то этот первым был бы. Пятьдесят лет сидел на одном месте, Илья Муромец позавидовал бы… Но вдруг переместился — быстро, тихо, и опять-таки незаметно. И в смысле техники — поправился немного. Года два или три сидел в одном институте на пятом этаже, там не топили. В шубе. Там интернет был. На улицу уходил греться, да-а-а, было. А теперь сижу в красивой комнате, да в тепле, за окном невысокие горы, холмы, поросшие лесом… И снова — нечего писать, нечего писать… Постоянный рефрен. Жизнь как привиделась мне, а другой нет. А о чем же еще писать?.. И картинки все такие же — грязь в углу сильно привлекает, разнообразие цвета в ней. И доволен снова, как тогда, в городе науки, где наукой занимался, а потом бросил, начал рисовать. Всем доволен. Жил при властителях феодальных, никогда их не замечал. Почему-то синий не любил цвет, вот проблема… А что властители, были — и нет их, а цвет останется навсегда…
Но не все так просто. Длинные периоды постоянства… потом скачок — и в новой среде. Сколько можно так скакать? Думаю, за жизнь раза два-три… Уже чувствую, что наскакался. Кто не скачет, тот дурак. А кто много скачет?..
Ладно, будьте здоровы, в этом постоянство вам тоже пригодится.

Что делать, как жить? Третьего вопроса не было, он всегда знал, что виноват сам. Вечерами выходил, шел к реке. Там на розовом и желтоватом снегу расхаживали вороны и галки, в сотый раз просматривая борозды, которые просвечивали сквозь тонкий зернистый покров. Снег незаметно и быстро испарялся, не успевая таять, проступала голая земля, вся из холмов и морщин, за морщины цеплялись дома. Проступившие из-под снега ритмы успокаивали Марка, но, возвращаясь к себе, он снова чувствовал растерянность и пустоту — иллюзия устойчивой действительности исчезла, открылась голая правда невесомости. «Вот и летишь наяву…» — он мрачно посмеивался над собой, наследство Аркадия, — мечтал, а оказалось страшно. Проснуться-то некуда!»
Оторван от всех, он с каждым днем становился все чувствительней к малейшим дуновениям — к ветру, дождю, полету листьев, взглядам зверей, колыханию занавесок, вечернему буйному небу… Он стал открыт, болезненно слаб, незащищен, не готов к жизни: старую оболочку, пусть тяжелую и жесткую, но надежную, кто-то безжалостно содрал с него, а новой не было, и вот он колеблется, дрожит, резонирует на каждый звук, шепот, видит и слышит то, что всегда пропускал мимо ушей и глаз… И совсем не хочет, чтобы все было так — обнажено и страшно, мечтает спрятаться, но больше не может обманывать себя.
Он механически делает какие-то дела, чтобы выжить, прокормиться, а в остальное время прячется среди пустых стен, лежит, не замечая времени. Раньше пять минут без дела — он бесился, изнывал от тоски, стучал в раздражении ногами, кусал ногти, ломал пальцы… — теперь он замирает на часы: ему достаточно шорохов за окном, игры пятен на занавеске, постукивания об стекло веток вымахавшей на высоту березы…
Постепенно страха в нем становилось все меньше, словно умер, а впереди оказалось новое пространство, в котором он все тот же — и другой: не знает, сохранил ли жизнь. Если следовать философу, то не сохранил, поскольку устал мыслить, но вообще-то живой.
В один из пропащих дней он наклонился и поднял с пола свою рукопись — просто так. Он ни на что в тот вечер не надеялся. Стал читать, дошел до обрыва — и вдруг увидел продолжение: постоянные разговоры с самим собой словно утрамбовали небольшую площадку, место за последней точкой; на бумаге стало прочно и надежно. И он населил эту плоскость словами. Дошел до новой пустоты, и остановился… Шагая вокруг стола и думая вслух, он в течение часа продвинулся еще на пару сантиметров вглубь незаселенного пространства, и даже примерно знал, что должно быть дальше. И с этим знанием спокойно ушел, уверенный, что как только вернется, продвинется снова. За время молчания мысль и речь срослись в нем… С длинной седоватой бородой и запавшими глазами, он пугал прохожих, если внезапно выворачивался из-за угла.
Он вернулся и, действительно, дописал еще несколько строк, и дошел до момента, когда дыхания не хватило; мысль прервалась, исчезли верные ему слова. Он написал еще пару предложений по инерции, а потом яростно вычеркивал, злясь на свою невыдержанность. Ему стало спокойно, как не было давно.
Он стоял перед окном на своем высоком этаже, в полутьме различая силуэт огромного здания, темные пятна окон, среди них его окно. Захотелось еще раз побывать там, просто потянуло. Он вышел, пересек поле, без труда нашел щель в изгороди, проскользнул внутрь, через окошко проник в подвал и порадовался знакомой тишине, задумчивым каплям, падавшим на жесть, потрескиванию свай — все по-старому. Может, это сооружение не что иное, как вывернутая в пространство его душа, со всеми своими закоулками, подземельями, друзьями и врагами?.. Здесь своими путями шагал Аркадий, здесь у меня началось с Фаиной. И вот душа собралась в рай, взмывает к свету. Все мое прошлое куда-то улетает?..
Странная идея… Не обыграть ли, как бред одного из персонажей?.. Мысль остановила его, он тут же повернул обратно, чуть ли не бегом вернулся домой, сел за стол… Не получилось — неискренне, к тому же с претензиями! Смотреть на себя со стороны, как на полудохлую бабочку на булавке?.. Зато желание проникнуть туда, где осталось прошлое, покинуло его навсегда.
Он чувствовал, что висит между небом и землей: уже не машина для парения, в которой не оказалось нужного горючего, как предсказывали ему забулдыги-теоретики, но и расхлябанный приблизительный взгляд на вещи еще пугал его.
— И все-таки кое-чего я достиг: заглянул в память и увидел там смешную мозаику — части пейзажа, старые вещи, несколько зверей, десяток лиц, обрывки разговоров… Словно проник в чужую мастерскую и разглядываю отдельные предметы, из которых хозяин составлял натюрморт, а потом, закончив работу, расставил их по своим местам… Иными словами, обнаружил в себе тот строительный материал, из которого сам, но другой — тайный, почти неизвестный самому себе, — леплю, создаю понятные картины, перевожу смутное бормотание на простой язык.
Эти внутренние вехи, или отметины, или символы, неважно, как назвать, извлеченные из времени и потерявшие зависимость от него… помогали Марку вытягивать цепочки воспоминаний, восстанавливать непрерывность жизни. Благодаря этому ряду насыщенных, напряженных слов и картин, он ощущал себя всегда одним и тем же, хотя разительно менялся во времени — от беспомощного малыша до угрюмого неловкого подростка, и дальше… И все это был он, изначально почти все содержащий в себе. Особая область пространства… или этот… портрет Дориана, над которым столько бился Аркадий?.. Ему казалось, что внешние события всего лишь выявляют, вытягивают, как луч света из мрака, знакомые черты, любимые лица, вещи, слова… он вспоминает то, что давно знал.
— За возможность двигаться во времени и выбирать, я платил потерей многообразия. Но все бы спокойно, все бы ничего — ведь что такое многообразие несбывшихся жизней, или попросту — небытия?.. — если б я постоянно не ловил в себе какие-то намеки, не видел тени… Несбывшееся напоминает о себе, оно каким-то образом существует во мне! Мне почему-то дана возможность пройти по многим мыслимым и немыслимым закоулкам и дорожкам, заглянуть во все тупики… Я вижу, как Возможность становилась Действительностью — теряя при этом цвет, вкус, и многое еще, что обещало в будущем. Но в себе… Я свободен, все могу себе представить. И выдумать!
………………………………
Иногда проснувшись, еще не понимая, в каком он времени, он гадал — то ли из соседней комнаты выйдет мать, сдвинув очки на лоб, неодобрительно посмотрит — еще валяешься?.. или я у Фаины, а она на кухне, готовит завтрак… или шебуршится за стеной Аркадий, обхаживает непокладистого японца?..
И не успев еще понять, на каком он свете, он притягивается к тем простым словам, которые не относятся ни к прошлому ни к настоящему, а ко всему его времени сразу, всегда с ним… За ними идут картины… Вот забор, он отделяет площадку перед домом от надвигающейся стройки… Потом было много заборов, одни защищали его, другие загораживали белый свет, но во всех было что-то от первого… Широкая липа в углу сада, он сидел на ветке и ждал отца; потом столько было разных деревьев, но начало цепи здесь, у первого… Дорога, плотно утрамбованная пыль, дача за городом… Он идет впереди, за ним родители; он знает, они говорят о нем, следят, чтоб не косолапил, и он аккуратно и красиво поднимает ступни, так ходил один артист, он играл разведчика… Тепло, муравьи спешат в маленькие норки, на которые он старается не наступать… Потом были разные дороги, но не было уже такого всеобъемлющего тепла, чувства безопасности, покоя. И того света — щель зрачка безмятежно расширена, вещи без сопротивления вплывают в глаз, становятся изображением.
— Может, отсюда пошла наука? — мне было интересно, как все, что снаружи, становится моим — тайна перехода вещей в ощущения, символы, слова: ночь, улица, фонарь, аптека… дорога, дерево, забор… Потом я разложил символы на атомы, надеясь приблизиться к сущности, много узнал о деталях… и надолго лишился самих ощущений.
Много лет жизнь казалась ему болотом, над которым бродят светила. Не ползать в темноте, а вскарабкаться туда, где сущность земных обманок!.. И вместо того, чтобы жить, постепенно поднимаясь, он стремился подняться, не живя — разбежаться огромными скачками, и полететь, как это иногда случалось в счастливых снах. Но наяву чаще выходило, как в дурных, тревожных — бежишь от преследователей, вяло отталкиваясь ватными ногами, в кармане пистолет, который в последний момент оказывается картонным… Марк все же заставлял его стрелять, а врага падать, и просыпался — усталый, потный, с победой, которая больше походила на поражение.
Иногда он чувствовал угрызения совести из-за того, что слишком уж вольно обращается с историей своей жизни, и чужой тоже. «Не так!» — он восклицал, читая какой-нибудь кусок о себе… А потом, задумавшись, спрашивал — «а как же на самом деле было?..» Он мучительно пытался «восстановить истину», но чем больше углублялся, тем меньше надежды оставалось. В конце концов герой стал казаться ему настолько непохожим на него, превратился в «действующее» лицо… или бездействующее?.. в персонаж, что угрызения исчезли.
Но он был вынужден признаться себе, что мало понял, и создает в сущности другую историю — сочиняет ее, подчиняясь неясным побуждениям. Среди них были такие, которые он назвал «энергетическими» — словно какой-то бес толкал его под руку, заставлял ерничать, насмешничать, чуть ли не кривляться перед зеркалом, злить воображаемого читателя, ошеломить или пугать… В конце концов, вычеркнув все это, он оставлял две-три строки, зато выражающие истинные его чувства — грызущего нетерпения, горечи, злости, разочарования, иронии над собой, обломков тщеславия…
Среди других побуждений он выделял те, которые считал главными — они поддерживали его решительность, устойчивость, ясность суждений, немногословие, стремление к простоте и краткости выражения. Это были чувства равновесия и меры, которые прилагались к делу непонятным образом — как если б он измерял длину без линейки, да наощупь, да в темноте… Иногда, вытягивая на бумагу слова, он чувствовал, словно за ними тянется линия, или слышится звук… где-то повышается, потом сходит на нет, и это конец фразы или рассказа.
Он узнавал в своих решениях как и что писать, те самые голосочки, которые ему смолоду бубнили на ухо, но не радовался — ведь теперь он целиком зависел от прихотей этих тайных советчиков. А зависеть он не хотел ни от кого, даже от самого себя!..
Он сильно постарел, борода клочьями, и женщина, которая продавала им картошку, как-то приняла его со спины за Аркадия, испуганно охнула и перекрестилась.

Одна морковка выразительная, с отношением к миру и своей судьбе 🙂
………………………………………………

Здесь только цвет меня интересовал, переходы, а фактура этих овощей мне чужда.
……………………………………………….

Под красным знаменем.
……………………………………………….

Защитники осени в осаде, так называлась картинка, почему?.. Не знаю, такое ощущение было.
……………………………………………..

Три сестрички, сексуальные вполне 🙂
……………………………………………….

Мои друзья в углу, любимом.
………………………………………………..

Довольно чуждый мне реализьм
…………………………………………………

Чеснок в полосатом свете
…………………………………………..

Такие вот помидорчики выросли на балконе… давно было, да-а…
……………………………………………….

Снова реализьм! Да что это со мной!
………………………………………………

Было увлечение: картинки, живопись сочетал с реальностью.
……………………………………………….

И здесь, но слишком резко, на мой сегодняшний вкус.
…………………………………………………

Старики, старики…
……………………………………….

и давно кошек не было 🙂
………………………….

…………………………………………….

……………………………………………….

……………………………………………….

……………………………………………….

……………………………………………..

……………………………………………….

…………………………………………………

………………………………………………

…………………………………………….

………………………………………………..

………………………………………….

……………………………………………

……………………………………………..

……………………………………………….

………………………………………………

……………………………………………..

……………………………………………..

…………………………………………………..

Жизнь как Вселенная… А может наоборот, Вселенная как жизнь. В центре Черная Дыра. Следуешь по виткам, искривления пути незаметны, ухабы да колдобины — да… А потом, выпутавшись на простор, в предсмертной судороге видишь, что не было пути линейного, а есть ядро, клубок, и все вокруг центра расположено, а главные особенности — на почти одинаковом расстоянии от центра, да-а-а… И скоро вся эта штука вспыхнет и сгорит в момент один.
А что остается? Глупый вопрос — только черная дыра, она никуда не денется… Ничего нового, давно уже писал — краткое столкновение генетики со Случаем, и получается такая штука — жизнь. Вопрос в том, чтобы не размазня получилась, а клубок, довольно плотный, и это мы можем… если сильно хотим. Вопрос задает Случай, ответы от нас зависят, они случайные, но определенные. Если честно отвечаем. Если честно, да…
А откуда взялась генетика — из той же черной дыры. Из существа, которое со страшной силой хочет жить свободно и просторно, и увы… рождает вот таких уродцев, временных созданий, как мы. И гасит их, и снова пытается…

Тоже предельные для меня (тогда, а сейчас не знаю) отношения с цветом. Вообще, хорошо представляю, как написать, и что, но боюсь, что только сегодняшним утром так все ясно, а завтра очнусь серьезным стариком, а?
……………………………………………………….

……………………………………………..

………………………………………………

……………………………………………

……………………………………………..

…………………………………………………..

…………………………………………………..

……………………………………………..

Очень непонятное свойство, видимо имеющее корни в генетике и первых впечатлениях. Просматривая старые картинки, в основном фотообработки… Пытаясь выделить именно отношение к цвету, а со светом проще — по нему всегда и строил. Но цвет люблю, но тайною любовью, безрассудной, и его пределы заданы во мне. С годами восприятие меняется, и зрение, и отношение к жизни… А отношение к цвету, в каких границах оно сохраняется?
Анализ собственных работ — признак истощения творчества. Но что поделаешь… И все равно — интересно. Такое бывает и в прозе- все время тянет — и сваливаюсь в замыслах куда-то в сторону «Монолога о пути» — только не так, не столь аналитически, сколько чувственные впечатления. Но получается довольно зло, появляются другие люди, и оказывается… что оказывается? Та же генетика, плюс резкие впечатления, не щадящие даже близких людей, хорошо ли это? Капельку бы юмора и мягкости… Вот сижу и жду этой капельки…
А картинки здесь не новые, но отобранные, в них цвета чуть побольше, чем в среднем у меня. — по свету обычно строил, и цельность — идея фикс моя… Значит так: чуть побольше, чем обычно, цвета.
…………………………………………

……………………………………………

……………………………………………..

………………………………………………

………………………………………………

……………………………………………….

…………………………………………….

……………………………………………….

…………………………………………………..

…………………………………………….

……………………………………………….

………………………………………….

……………………………………………..

……………………………………………….

………………………………………….

………………………………………………..

…………………………………………….

………………………………………………..

…………………………………………………

…………………………………………….

Новый сайт, старые картинки
http://dan-markovich.simplesite.com/
Все новенькое пробую… потом часто ухожу… или меня уходят, за лень оформительскую, например

Умные люди рассуждают об абсолютной дикости, ищут и находят умные объяснения, которые для меня — только завороженность дикостью, той частью реальности, которая мне кажется не только совершенно не интересной, но и просто грязью, обманкой, отрицанием всего того, что мне интересно. Это об обсуждении на «Свободе» фильмов наверное талантливого человека Балабанова — «Брат-1 и Брат-2». Мне кажется, что этот режиссер испытывает болезненное двойственное чувство по отношению к насилию и дикости — с одной стороны отталкивается и боится, с другой сила, насилие его притягивают. Это мне совершенно чуждо, а реальность, КАКУЮ ЭТИ КРИТИКИ ВИДЯТ, С КАКОЙ так или иначе СЧИТАЮТСЯ… и завороженность ею кажутся болезнью. Выключил, не хочу смотреть на унижение, САМОУНИЖЕНИЕ умных людей… чуждо, дико… Проходит время, одна дикость сменяется другой, а линия культуры и добра остается. Она будет всегда, и время тут ни при чем.

Чисто информационные фотографии, свет и цвет не мои. А Вася мой, постепенно осваивает новое место. Гуляем с ним в основном по ночам, с 4-х до 5-и. А сегодня днем вышли на яркий свет. Скоро начнет убегать, а я тогда домой — досыпать. Утром придет, как на старом месте было. Здесь все разнообразней, и растительность, и домишки, и он еще теряется. 🙂
……………………………..

………………………………………….

………………………………………………

Не знаю, что такое — общество… Вот читает человек книгу, смотрит на картинку, говорит — «это мое! это похоже на меня, это мне близко!» Так формируется общность — не против чего-то злобного и дурацкого, а как чувство единения с тем, что близко и понятно, (а может и выше тебя, но стоит тянуться понимать) Толпа — глупость, только человек с человеком, глаза в глаза…
Все остальное — искусственные построения, так мне кажется.

Не натюрморты, нет постановки, местами это хорошо, местами плохо: как выгрузили разные мелочи, так они стоят, и даже не хочется наводить «порядок» 🙂
……………………………………………….

…………………………………………..

……………………………………………

Привожу в порядок компьютер, и слушаю "Свободу".  Передача Фанайловой о современном безумии. Всегда удивляло употребление слова "артефакт" вместо "факта" Меня когда-то давно (поэтому не настаиваю) учили, что артефакт это — ложный факт… Темы мне не интересна —  много раз слышал, но не согласен с основами всех этих рассуждений.
Конечно, время мерзкое, и давление на людей отчаянное в России, да и везде в мире немногим легче, хотя меньше  этого искусственного безумия.  Отзвуки?.. конечно отзвуки есть. Я ведь исхожу из другого, тоже есть сложности, но они — внутренние: мне кажется… более того, для себя я уверен, что главный мир ( а не отражения и тени) — внутри нас, и тогда открывается огромный мир и вне нас, тысячи лет построений культуры, искусства… всего, что переживает и переживет, конечно, периоды ослепления и злобы, и останется. Всегда остается. Не читаю, но одна книжка все-таки рядом лежит, это мир старой японской прозы, тысячелетней, она действительно жила тысячу лет, и вижу, чувствую в ней ту интонацию, которая мне близка, простоту и точность, и глубину, при всех различиях восприятия…  И есть живые Сезанн и Марке, они же навсегда, и стоит, мне кажется это слушать, смотреть… и строить свой мир. А не смотреть на злобные лица недорослей. И слушать глупые туманные речи… Слепые ведут слепых, это давно нарисовано, нечто подобное давно написано. Не нужно ограничивать свой мир, просто нужно открывать его, открыть в другую сторону. А там, если что-то хочешь сам сделать — "гамбургский счет", ни обещаний тебе, ни похвал, случится то, что получится, а это скорей всего немного. Но тебе протягивают пропуск в настоящий мир, чтобы вошел со всеми своими возможностями, пусть их немного, и это настоящая жизнь, так мне кажется.

На машине по всей Европе, шенгенской зоне, начиная от Латвии и до Болгарии, через Румынию, которая уже не «шенген». Вел машину замечательный парень Алексей, знаток компьютеров и машин. Пять дней, три ночевки, жена, кот Вася и кошка Лизочка. Ящики с домашним барахлом. Слегка запутались ночью в Болгарии, перевал оказался закрыт, вернулись к Софии, поехали по южному пути, через Пловдив, в свой городок Хисаря. Надолго ли? Посмотрим, думаю, что навсегда, учитывая мои 75 лет, думаю вполне определенно. Здесь тепло и сухо, люди теплые, доброжелательные. Вася пока что гуляет на поводке и жутко устает, такое кругом разнообразие. Уехали не потому, что в России плохо и страшновато становится, в конце концов 70-ые годы пережили, а повторы (по спирали) неизбежны… Скучно стало. И городок, который любил, разлюбил, и людей знакомых становится все меньше… И понимаю, что от меня ничего не зависит — ни-че-во! А рисовать, писать так, как я это делаю (не из жизни, а из головы 🙂 везде можно. Дышать здесь свободней, и ноги ходят легче. И может еще что-то нарисую, нафотографирую или напишу, кто знает, это никто не знает. Россию ругать не собираюсь, она дала мне все, что приобрел за 50 лет жизни в ней. Был счастлив. И несчастлив тоже, как это обычно бывает в жизни.
Пока все, оглядимся, и что-нибудь, может, придумаю еще.

В литературно-философском журнале «ТОПОС», который люблю и уважаю, написала статью о повести «Перебежчик» Елена Зайцева, на мой взгляд, лучший сейчас литературный критик, умный, серьезный и понимающий прозу.
http://www.topos.ru/article/literaturnaya-kritika/o-perebezhchike-dana-markovicha
Прислала мне ссылку, и я прочитал уже в журнале. Автор не видит свои вещи со стороны, поэтому было интересно, тем более, что с интересом читал статьи Зайцевой раньше, в «Новой литературе». Давно не перечитывал «Перебежчика», заглянул в некоторые страницы. Похоже, что история старика, помогающего зверям и не желающего больше быть человеком… похоже, что она еще живая, хотя прошло с написания двадцать лет. Похоже, что жива 🙂

Чтобы что-то сказать о прозе, нужно лет двадцать подождать, 20-30 лет нужно для созревания понимающей среды, настоящего читателя. Как всегда в таких случаях спрашивают — вы о ком, назовите имена. Да я обо всех, если хотите. О завороженных временем и заоконным пейзажем — в особенности. Лет через двадцать внешняя среда изменится, а хорошая проза останется. Если в ней есть внутренний общевременной смысл, и звук, а это бывает редко.

«Ассорти» — утреннее, дневное и вечернее закончилось. Теперь перерыв до 20х чисел апреля, потом надеюсь появиться с чем-нибудь новеньким 🙂
…………………………………………………

……………………………………………..

…………………………………………….

…………………………………………….

……………………………………….

…………………………………………

…………………………………………….

………………………………………………

…………………………………………

……………………………………………

……………………………………………..

…………………………………………….

……………………………………………..

………………………………………………….

…………………………………………….

…………………………………………………

Воспоминания о Сванетии
…………………………………………..

Обложка к книге, с которой не получилось. Повесть напечатана в журнале Родомысл №9-10 Книга про художника Сашу Кошкина, рисующего цветок, летящий над нами, уткнувшимися носом в землю…
………………………………………….

Балтийский берег, набросок чернилами и цв. тушью
………………………………………….

Снова морской берег
………………………………………….

Городок. Ночной вид. Гуашь с сильными добавками, укрепляющими.
……………………………………………

Ожидание чумы.
……………………………………………….

Прогулка
………………………………………………

Ночное дерево 1978г каз.м. темпера
………………………………………………

Вечерний путь
……………………………………………….

Степной хуторок на оччень желтой бумажке
…………………………………………..

Вечер, художник-5ая колонна, пробирается к магазину
…………………………………………………

Из подвальной жизни. Не обязательно — подвал, но я за жизнь отдельную, в узком кругу.
…………………………………………………

Снова из серии «Подвалы».
…………………………………………………

Боль, страдание не облагораживают — губят, уничтожают слабых, ожесточают сильных. Я не был слабым, со своей хваткой, стремлением выпрямиться, встать, не подчиняться, даже не понимая, зачем… Но я не был бесчувственным, не был! Я всегда хотел помочь тем, кого называют неудачниками, еще больным, и попавшим под колесо случая, таким, как я — понимающим боль, бесчеловечную, унизительную силу, для нее ты комок мышц и нервов. Мать говорила, никогда не спрашивай, за что, смертельный вопрос. Я и не спрашивал, знал — все самое плохое на земле случайно! Если от людей, то можно еще защищаться, знаешь, откуда беда. Если случайно, то ты бессилен. Никакой фашист не придумал бы такую мясорубку, ничья злая воля не может сравниться с игрой в орла и решку — виноватых вроде бы нет. В устройстве жизни нет смысла, а это тяжелей, чем жестокая ухмылка. И если б существовал бог, во что я ни минуты не верил, — ни в сверхестественную силу, ни в высшее по развитию существо… если б обнаружилось что-то подобное, я бы за это и многое другое плюнул ему в лицо. Но нет никого, есть только гора песка, бессилие, засуха, духота — и стремление выбраться на свободу, простор, на волю, к безволию, бесчувствию, пустоте, теплу… И я порой мечтал о том, чтобы ничего не желать, не бояться, не ждать, не надеяться, не верить, не просить, не унижаться…не терпеть! — бесчувствия я хотел. Да, хотел, и не раз, — стоя на коленях, ведь только так я мог подняться с пола, с кровати, лежанки, сиденья, но если меня видели при этом, все равно собирался с силами, улыбался, и лениво, потягиваясь, разминаясь, делая массу ненужных отвлекающих движений, поднимался, — и тут же кровь ударяла в ноги, в грудь, в голову, невидимые ножи изнутри подрезали мясо на голенях, а в ушах стучали ритмы отчаяния, это надрывалось, скрипело сердце, сколько же оно может выдержать?.. Но у меня лошадиное сердце, оно все выдерживало и преодолевало… И я поднимался, разминался, расходился и быстро, легко, играючи, с беззаботным лицом шел по улице, учился, делал дела, встречал знакомых… летел, порхал, пружинил, играл своей легкостью, а когда замечал, что день прошел и вокруг никого, моя выдержка сразу не кончалось … пока не добирался до чердака, где за столом дремал Хуго, и тут я с ужасом понимал, что утром не подняться мне, что еще раз невозможно это все перетерпеть и пережить… Хорошо хоть, он дома, не надо его тащить… И снова на колени, карабкаешься на кровать, лежа сдираешь с себя лишнее и тут же теряешь сознание, падаешь, кружась в черноту… Ночью очнешься, Хуго трезв, он сыплет афоризмами, разбирает Лермонтова, говорит о звуке. Он был маньяк, фанатик не языка, не речи, а звука, об этом мог говорить часами. Он бередил мне душу, разлагая истину на звуки. Ночью, когда короткий, но похожий на потерю сознания сон спасал меня от вечернего отчаяния, а боль, слепая старуха, копошилась, слаба, ничтожна, меня не отвлечь такими робкими трепыханиями… я понимал, о чем он говорит. Я не любил литературу, как можно любить тех, кто заставляет тебя плакать! Можно сказать, сталкивался с книгами, открывал — и строки бросались на меня, били в лицо, толкали в грудь… Но я был привязан к речи, к звуку, слова жили у меня в голове, упруго бились под языком. Пружина, сжатая во мне, только и ждала толчка, родственного ей колебания пространства. Если ты готов и напряжен, тебя выявит, заставит звучать почти любое слово. Если напряжен — и кожа, кожа тонка! С этим-то у меня не было проблем.
Хуго люто ненавидел умничанье, придумки современной литературы:
— Чувства выразить не могут, не умеют, вот и говорят, не хотим, у нас другое. Играют сами с собой в кошки-мышки. Ничего, кроме кривой усмешки по ничтожному поводу, а называет себя поэтом! Перебирает карточки, неудачник… Чудаки, это все может ум, наука, а что не может? — сказать простое слово о себе — «Выхожу, мол, оди-и-и-ин я на дорогу…. Напиши одну такую строчку — и умри! Литерату-у-ра изменилась?.. Выродились, одичали в выражении своей сущности… и сущность измельчала, выразить нечего, кроме наукообразия, ничтожной игры, подмигиваний или прущей из глубины мерзости…
Днем Лотман говорил мне о высоком и красивом, а по ночам этот графоман… Впрочем, неправда, Хуго за всю свою жизнь ни строчки прозы не написал. Он говорил, он слушал звуки. От него осталось поразительно мало бумаг, даже паспорта я не нашел, никаких записок — завещание на официальном бланке и конверт, в нем потертая бумажка с московским адресом приятеля в какой-то редакции, и на листочке из блокнота нацарапано без начала и конца:
— …ты читаешь это, значит меня уже… ага! Мне хватит. В общем, не получилось. Я привязался к тебе АНТ, муравей. Ты один раз поднялся, сделай еще разик усилие, прошу тебя. Как, зачем и куда — не могу сказать, не знаю. Еще скажу не то, и дело может быть испорчено..

Отдых
…………………………………………….

Пора домой!..
…………………………………………………

Б.Н.Гольдштейн
…………………………………………….

Композиция со свечой
………………………………………………

Memento mori!
………………………………………….

Инструментарий
……………………………………………….

Мотька и ее старший
……………………………………………..

Влюбленный кот
………………………………………………

Больной ежик
………………………………………………

Финики, орех и витамины
……………………………………………….

Красный вечер
………………………………………………….

Вид из окна 20-го дома