Автор: DM

………………………………
Зима дала всем передышку, туман размывал тени, вокруг таяло и плыло, шуршало и трескалось. Ощущения, как замерзшие звуки, вместе с январской оттепелью ожили, поплыли одно за другим. Марк снова всю ночь лихорадочно действовал, просыпался взбудораженный, схватывал отдельные, пронзительные до слез моменты — щетина отца, который прижимает его к себе, несет по лестнице наверх, тяжелые удары его сердца… острые лопатки матери, когда она на миг прижималась к нему в передней — сын приехал… Голоса… Напряженный и хриплый голос Мартина… Язвительный смешок Аркадия…
— Я был все время занят собой, но, все-таки, многое помню!
………………………………
— Ну, как там ваш Ипполит? — спрашивали у Марка знакомые.
— Действует, строит… кто-то, видите ли, должен нас спасти… — он махал рукой, давая понять, что эти дела ему не интересны. А новое дело — его рукопись о науке, вернее, о своей прежней жизни с ней — давалось с трудом, с долгими перерывами. Да и делом он его не считал — усилие, чтобы освободиться, отряхнуться от прошлого, и тогда уж оглядеться в ожидании нового. Он все ждал, что, наконец, прорвется опутывающая его пелена, и все станет легко, понятно, свободно — как было! Может, от внешнего толчка, может, от свежего взгляда?.. В общем, что-то должно было к нему спуститься свыше или выскочить из-за угла. — Чем ты отличаешься от этих несчастных, ожидающих манны небесной? — он с горечью спрашивал себя. В другие минуты он явственно ощущал, что все, необходимое для понимания, а значит, и для изложения сути на бумаге, в нем уже имеется. А иногда…
— Какая истина, какая может быть истина… — он повторял в отчаянии, сознавая, что никакая истина ему не нужна, а важней всего оправдать собственную жизнь. В такие минуты вся затея с рукописью казалась ему хитрым самообманом.
— Я все время бросаюсь в крайности, — успокаивал он себя по утрам, когда был разумней и видел ясней. — Просто связи вещей и событий оказались сложней, а мои чувства запутанней и глубже, а действия противоречивей, чем мне казалось в начале дела, когда я еще смотрел с поверхности в глубину.
Теперь он копошился и тонул в этой глубине. И уже не мог отбросить написанное — перевалил через точку водораздела: слова ожили и, как оттаявшие звуки, требовали продолжения.
— Нужно ухватиться за самые прочные концы, и тогда уж я пойду, пойду разматывать клубок, перебирать нить, приближаясь к сердцевине…
Самыми прочными и несомненными оказались детские и юношеские впечатления. Именно в тех слоях впервые возникли простые слова, обозначавшие самые важные для него картины: дом, трава, забор, дерево, фонарь, скамейка… Они не требовали объяснений и не разлагались дальше, неделимые частички его собственной истины — это была именно Та скамейка, единственный Фонтан, неповторимое Дерево, этот Забор, Те осенние травинки, тот самый Желтый Лист… Что-то со временем прибавлялось к этому списку впечатлений, но страшно медленно и с каждым годом все неохотней. Они составляли основу, все остальное держалось на ней, как легковесный пушок на тонком, но прочном скелетике одуванчика. Детский его кораблик, бумажный, все еще плыл и не тонул; он навсегда запомнил, как переживал за этот клочок бумаги… а потом переживал за все, что сопротивлялось слепым силам — ветру, дождю, любому случаю…
— Дай вам волю, вы разлинуете мир, — когда-то смеялся над ним Аркадий, — природа соткана из случайностей.
— Вы, как всегда, передергиваете, — горячился Марк, — случайность, эт-то конечно… но разум ищет в природе закон! Жизнь придает всему в мире направление и смысл, она, как говорит Штейн, структурирует мир…
— В вас поразительное смешение невозможного, — сказал тогда Аркадий с ехидцей и одобрением одновременно, — интересно, во что разовьется этот гремучий газ?.. А разум… — старик махнул рукой, — Разум эт-то коне-е-чно… Мой разум всегда был за науку, А Лаврентий… вы не знаете уже, был такой… он как-то сказал, и тоже вполне разумно — «этот нам не нужен!» Действительно, зачем им был такой? Столкнулись два разума… ведь, как ни крути, он тоже разумное существо…и я в результате пенсионер, и даже десять прав имею… А теперь и вовсе в прекрасном саду, в розарии… или гербарии?.. гуляю в канотье. Все тихо вокруг, спокойненько… В канотье, да! Не знаю, что такое, но мне нравится — вот, гуляю! Все время с умными людьми, слышу знакомые голоса, тут мой учитель… и Мартин, бедняга, жертва самолюбия, не мог смириться… Я понимаю, но я, оказывается, другой. Для жизни мало разума, Марк, мало!
Не раз он просыпался в холодном поту и вспоминал — кто-то властный, жестокий, совершил над ним операцию — безболезненно, бескровно… а, может, просто раскололась земля? — бесшумно, плавно, и другая половина уплывает, там что-то важное остается, но уже не схватить, не вспомнить…
— Вот взяли бы да записали все это для меня! — сказал Аркадий. — Мир не рухнет от вашего разочарования.

Художники и писаки присваивают страх артистов — исчезнуть, если не маячишь перед глазами постоянно. Впрочем, очень хорошие артисты не боятся пауз и молчания, предпочитают не позориться. Однако, страх осязаем этот, и многих подчиняет: если не пишет как машина, то хотя бы пьет регулярно со своими. Говорят, помогает. Но рисование и писание не профессии, если всерьез, это способ внутренней жизни, кипишь как чайник, забытый на плите, и брызги кипятка во все стороны… А потом… а потом суп с котом — кончается вода, плита раскалена, чайник трясется, ни капли в нем… Главное, вовремя плиту отключи…

………………………………..

……………………………….

………………………………………….

Друг, не преувеличивайте зависимость искусства от ежедневности. Я имею в виду не искусство как выставка или шоу, а как глубинный процесс в наших мозгах, при помощи него мы строим образы, которые позволяют нам решать проблемы, свои и чужие, а отношения со зрителями/читателями вообще вопрос вторичный-третичный.
В двадцатом веке было столько переломов и изломов в реальной жизни, а посмотрите на искусство, и оно топталось не раз в тупиках и глухих переулках, но по своей логике, в основном, конечно… это поток, края которого конечно обмываются берегами, но середина и глубина стоят на других вещах — на физиологии восприятия, на мозговых процессах, на наших генах, на зрении, которое мало изменилось за десятки тысяч лет… На нашем личном отношении к жизни, К ЖИЗНИ, а не только к событиям текущего дня. Некоторые чувствуют это в сорок, а другим нужно, чтобы смерть их тронула за плечо…
Я понимаю и сочувствую призывающим участвовать в ежедневных потасовках, но это только края потока, а не его глубина, и хорошо бы… и каждому хочется… а может я ошибаюсь, и вовсе не каждому, да и вообще небольшому числу людей… хочется свое небольшое слово сказать о своей жизни, о своем взгляде на вещи, а вы меня хотите перебивать, другое, мол, сейчас важней!!! Нет, не важней, во всяком случае каждый волен выбирать, только вот что — ничего серьезного нельзя делать одной рукой и между прочим — не получится…

Из-за претензий общества к артисту (обобщение), а также иногда и обратных претензий. Первые результат тотального непонимания, в крайней форме известное «поэтом можешь ты не быть». Можешь, так не будь, а не можешь — идите к черту со своими требованиями. Непонимание природы творчества: зрителю\читателю, пусть в малой степени (умная ошибка), или в степени грубого приставания и требований, кажется, ЧТО пишется, рисуется ДЛЯ НЕГО, любимаго и уважаемого… Ну, нет, не для него, это идет внутренний процесс, такой вот акцентированный и преусиленный у некоторых индивидов, но ничем по сути не отличающийся от того, с чем каждый день встает (или спит) любой человек, который не выливает на окружающих с такой энергией и неуправляемостью свой процесс, он тише протекает и вполне удерживается в себе. Ну, иногда ночью, в постели словами вывернется, а утром неприятно вспоминать.
А про обратные претензии совсем нечего говорить. Не жди, не бойся, не проси, кто это должен тебе платить за то, что ты сам собой живешь?

Привожу только те, которые для меня имели продолжение, а качество… неважно сейчас, если продолжение было.
Художники не любят показывать такие штуки, чтобы подумали, что и гомункулус был гениальный. Мне это не грозит уже, до остервенения знаю, что могу и что не по силам мне. И делаю в основном то, что не по силам, во всяком случае, на этом пути интересней скончаться, смайл…
Конечно, здесь двоеженство — с одной стороны невозможно думать, что ты чего-то не можешь, всегда найдется объяснение — не успеваю, жизнь коротка… С другой хорошо знаешь, что… Вранье. Чтобы сделать что-то хорошее, времени не нужно, а нужно другое. Ну, пусть, корить себя занятие бессмысленное, имеет смысл только — не повторять свою дурость слишком часто…
…………………………………………..

Иногда я лепил. Теперь уже про свою жизнь можно сказать — «иногда»… ИНогда — да, иногда нет…
Сохранились — кот да собака (в валенках), и пару голов, набравшие пыль (пластилин!) нескольких квартир, со вмятинами от падений, но все-таки — живы, и мне жаль их уничтожать, пусть стоят… Головы всегда без ушей и всяких мелких прибамбасов.
………………………….

Явная зарисовка, ну, фото-зарисовка, если точней. Но уже не совсем фото, если честно. Но стенка настоящая, последствия пожара в кухне мне сильно помогали, и я всячески тормозил восстановительные работы, каюсь… Но вот чувство неудобства, от всего, всего… Этим и отличается эскиз, зарисовка — что-то нужное на будущее, и неясное чувство, что все не так! Раньше я в этом копался, а потом плюнул — надо это чувство снимать, убирать, примерно то же самое, что силой воли бороться с судорогой в икроножной мышце, не растирать, не растягивать, а каким-то внутренним усилием — расслаблять. Отдаленное сходство, глупое сравнение, но по усилиям что-то общее есть… Потом из этого формируются какие-то слова, например, про три точки, три карты, три пятна, про плоскости, и про то общее чувство покоя, о котором говорить вообще грех, слишком личное оно…
…………………………….

Когда я читал повести «Остров», и особенно «последний дом», то ясно чувствовал, что шапка нужна! Для Острова была эта, там холодней и человек старше, а для «Дома» — летняя такая капелюха, он парень простой, крыша чуть съехала… Конечно, бред для отвода глаз, уж простите, на деле же — ищешь и находишь в себе… «Ищи в себе свищи» — единственный палиндром, который уважаю, а вообще это занятие вздорным мне кажется, и ничего общего с поэзией не имеет. Ну, умные люди, да, скажут вам что-то про свойства языка, или даже про генетический код, в котором следы палиндромом вроде бы находят. Забудьте, дело в мотиве, как в любом преступлении, а писание это своего рода преступление, мотив не тот, хоть умри, не тот…
………………………..

Безумно раздражает резкость, ясность, четкость, все это готов выплюнуть к словам.
…………………………….

Гибель расы, тупик развития особо чувствую, рассматривая эти железки…
……………………………

Старик в Острове уже не один, их два. «Остров» и «Робин, сын Робина» Несмотря на сходство отдельных и многих главок и абзацев, совершенно разные образы, их смысл разный. В «острове» старик подавленный грехом молодости, и его потери дома и внутренние диалоги насчет окон, замков, дверей и прочее — они все как наказание и искупление, он не может найти свой дом. В Робине старик не хочет жить текущим днем (как я сам!) и уходит в свою прошлую жизнь, и это не наказание, а скорее ПЛАТА за отступничество — теряет память в настоящем времени. Ну, и черт с ней, в конце он понимает, что это дело ерундовое, а надо — про истинную жизнь написать!
…………………………………..

Минуты покоя, которые мне дарует жизнь, такие дни пусть раз в год, но бывают, я вижу, что есть еще места на земле, где можно жить, редкие места.
………………………………

Рассказ про белую собаку, которая приходит, неизвестно откуда, и уходит своим путем.
…………………..

Двухстрочный триптих, всего лишь заготовка. Сухие травы, да. Трава бессмертна, она нас всех переживет, и слава богу.
…………………………….

На пути к миру пятен, но внутренее чувство мне говорит, что нужно остановиться.
………………………….

А это такая «вселенная» из собственных картинок, тоже заготовка.
И пока всё, удачи и здоровья всем!

Я пошел в школу в Таллинне в 1947-ом году. Мы вернулись в Эстонию после эвакуации (дер. Тюмерево, 22 км от станции Канаш, Чувашия и г. Тамбов, позже, с 1943-го) — вернулись в 1944 году, как только Таллинн освободили от немцев. Эстонскую часть в нашей армии тут же расформировали, им не очень-то доверяли. Дом, в котором жили родители, был разбомблен нашей авиацией, и мы первое время жили у брата отца, а потом переехали в двухкомнатную квартирку, которая до войны принадлежала бабушке. Об этом периоде нашей жизни есть немного в повести «Следы у моря», кое-какие детали верно, остальное как в худ. литературе, своя точность, она диктуется не жизнью или текущим днем, а общей картиной рассказа, его атмосферой, лицами и фигурами, которые вырастают из слов и начинают действовать и говорить по своей логике, по логике персонажа, конечно.
Школу я не любил, я был домашний маменькин сынок, и до сих пор не понимаю, зачем, чтобы человека учить, научить учиться, преодолевать трудности… а это ведь главное — научить учиться, и получать удовольствие от своих усилий и достижений, некоторым детям это легче дается от рождения, от генетики, другим трудней, но до нормального среднего уровня знаний и умений можно довести почти всех, я не об особых способностях и высотах говорю… Так вот, зачем для этого собирать в кучу 30-40 детишек, причем еще одного пола, а именно так тогда и было — 40 человек, толпа, и очень разные, и не очень добрых было много, время послевоенное, родители многих или почти всех — это были военные и инженеры, которые приехали сюда в 1940 году, или остались в городе после войны, и чувствовали себя в довольно враждебном окружении, большинство эстонцев воспринимало их как чужеродную среду, как людей, которые пришли и насильственно захватили их республику… Но не в этом даже дело, я в принципе не понимаю, зачем собирать толпу детей, чтобы учить их простым вещам, потому что самым сложным и тонким их должны были научить и привить им еще до школы, их родители…
Да, так прошли десять лет, и я с облегчением в конце этого срока понял, что меня освобождают… а что делать дальше, не знал, наверное, только учиться еще и еще, а что может быть другое? — завод! завод! этим пугали со всех сторон… будешь стоять у станка и вытачивать сто раз одну и ту же болванку…
………………………………..
Извините, сегодня не до орфографии, и потом я этот черновичок уберу, а пока что не знаю, что здесь будет дальше, смайл…

К счастью, РАДИКАЛ работает и все картинки появились. Надо все-таки скопировать(бы) к себе всю эту совокупность, в разрозненном виде почти все имеется на дисках, но «ассорти» — почти бессознательная подборка, эксперимент, чисто настроенческий выбор каждое утро в течение года, и надо бы… Время! Сейчас отдаю свой лит. архив, 42 папки, больше 30 кг, в музей, а если бы не брали, то наверное выбросил бы, я человек этапов, и должен рвать с каждый старым этапом, почти не надеясь на новый, тогда мне легче, лучше, свободней… И безнадежней, ведь свобода это безнадежность, а что еще?..
Что поделаешь, после 70-и бороться с собой, а за что, и куда? Смайл и только…
Да, этот «проект», как теперь говорят, ассорти, то есть, закончился, последние недели слишком уж густые повторы, пусть и варианты, но… Не выношу долго такие штуки, хочется отвязаться. И не могу больше находиться постоянно в FB, вот так совпало. Начал тихо вякать там, а это совсем уж мне НЕ НАДО, каждый раз потом тошнит, и ищу способ избавиться от этих слов, которые чувствую лишними. Многословие грех огромный, ведь совершенно ясно, сколько интересного и нового может сказать любой человек, и каждый про себя знает, только виду не подает, смайл, или делает вид, а то и называет себя гением, это не просто некрасиво, это неприлично, как например ходить без пальто но в шляпе, мама говорила — неприлично… смайл тоже, но…
НЕ могу я в FB постоянно находиться, я и так заражен с детства ненавистью и несогласием, тайной злобой и неприятием всего, что меня окружало в течение жизни… кроме отдельных людей, которых любил и уважал… и кроме зверей и растений, которые для меня важней почти всех людей, (за искл. этих немногих). Почему я должен злобно щериться на государства, власти, устройство жизни, идиотизм и наркоманию слухов и вранья, которые разлиты в воздухе, были всегда, а сейчас совсем безмерно?.. Бороться? Да бог с вами, вся эта шушера, дрянь и людишки с рыбьими глазками, серые, ничтожные и злобные… они сами себя пожирают, и уходят бесследно. Жить и интересные дела делать или пытаться можно почти при любых обстоятельствах, это проверено за долгие годы. Не хочу, и отхожу в сторону, хотя, конечно, сочувствую угнетаемым и побиваемым, но четко понимаю, что такое настоящая борьба, и как за это надо платить. Не, оставшееся время тратить на такие усилия не хочу.
P.S. А про картинки писать нечего, почти все здесь были раньше. Если что-то В СВЯЗИ или БЕЗ СВЯЗИ придет в голову, напишу в течение дня. Привет всем, еще встретимся здесь в ЖЖ, надеюсь…
……………………………………………………..

………….

………….

…………………..

……………………

………………

………………….

…………………

……………….

…………………..

………………………

…………

…………………

…………………….

………………

……………….

………………….

………….

…………….

……………………

………………….

………………….

И тут как нарочно сломался мой Радикал, в который удобно очень депонировать изображения. Еще день для «ассорти» остался, мог бы и подождать…

Листья, больше ничего
///////////////////////

Россия зимой. Есть любители холодов, обычно это тепло одетые одетые люди, и хорошо накормленные, смайл. Мой холод начался в ленинградских библиотеках, и продолжался всю жизнь. Но когда мышцы крепкие и кровь «кипит», то не замечаешь, а с годами начинает давить — холод почти весь год, и темнота. Картинка между прочим, деревня Балково, я вижу ее каждый день со своего 14-го этажа.
////////////////////////////////////

Практика по анатомии. Привык говорить — практикум, и латынь, латынь…
//////////////////////////////

Мой Вася в старости.
//////////////////////////////////////

Набросок — идущая вдоль стены
//////////////////////////////////////////

Дальше пути нет.
///////////////////////////////////////

Дорожка в горах. 1977-ой год
////////////////////////////////////////////////

Хранители покоя
////////////////////////////////////

Бананы и соус
///////////////////////////////////////

Летнее утро
///////////////////////////////////////////

Композиция с сухими листьями
И до завтра! Удачи!

Еще завтра напрягусь, постараюсь подсмотреть что-то интересное среди этих тысяч попыток, смеси фотоискажений с бумажной графикой и репродукциями картинок на бумаге и холсте. Природа всех изображений одинакова, и как трудно назвать настоящий цвет (пигмент — пожалуйста!), так трудно назвать жанр, если изображение интересно. ТОлько мнение, конечно, спорить не буду. Я за техническую многогранность, и если уж берешь акварель, то и перо стоит рядом с собой держать, на одной картинке это может интересно смотреться…
Смысла в этих сочетаниях большого нет, во всяком случае точно назвать его не могу. И это хорошо, я противник смысла. Я за суггестивность, и даже в прозе, чтобы настроение и звук доконали, а не смысл, который, увы, давно банален.
Теперь другое. Вот уважаемый Юрий Александрович Кувалдин считает, что если ты назвался писакой, то пиши каждый день, хотя бы фразочку напиши. Не-е, это не по мне, мне ОДНУ фразу написать — год надо думать. Одна фраза почище любого афоризма, мне по душе ранний Заболоцкий и Глазковы, оба, да. Фраза это немыслимая простота, сохранившая в себе глубокий смысл, дается трудно и редко. Пустую фразу написать, а потом вычеркнуть, это гимнастика, тренировка умственных мускулов, она, наверное, полезна людям, которые много говорят, со многими легко и расслабленно общаются, такой ресторанный треп о смысле жизни, об искусстве… переходя на бумагу им лишний вздор от общения хочется удалить. А таким как я… мой разговор внутри себя, напряженный и постоянный, и к бумаге приближается только миг один, пару слов. Если получается. А лить слова каждый день… а на фига! Если ты не описательной прозой занимаешься, а интонационной, настроенческой… это внутреннее — сцены, картины, и не нужно слов. Почти. С другой стороны, известно, что культуристы совсем не самые сильные люди, потому что упражнениями занимаются, а наши упражнения — сел, встал, лег, пошел по лестнице, а если еще рюкзак за спиной, то какие тут упражнения…
Второй пункт уважаемого Ю.А.К. — печататься, значит ходит и просить — нет, не хочу. Есть Интернет, но и туда не нужно всякий мусор лить, не нужно… А третье вообще неприемлемо — себя хвалить, рекламировать , залезть на столб фонарный, что ли… Это время такое б…ское, извините, и что, подчиниться времени? Да ладно вам, не на того напали. Творчество внутренняя функция, это смысл и суть умственной работы — создание образов, в частности, и это делается в первую очередь для себя. Забудут? Так видно же, что и не таких забывают, и выпендрежников, и ремесленников, и напоминающих о себе ежедневно… и гениев тоже. Так что оставим эти разговоры…

«Ассорти» (летнее и утреннее) в явном виде существует с августа прошлого года. Год это немало для такой небольшой выдумки. Было много вариантов, повторов, конечно, но были и работы, которые не показывал никогда или исключительно редко вывешивал. Сейчас в Интернете почти всё есть, и в Серпуховском музее — 54 работы. Пора что-то новенькое придумать… 🙂 Ну, посмотрим, как получится. А с прозой так — будут здесь миниатюры в основном, вывешивать странички из напечатанного мне надоело, почти всё можно найти у Яндекса или Гугла.
Разговоры о том, что все перебежали в FB, мне кажутся преувеличенными, к тому же привычка работать почти без обратной связи, годами, мне помогает. Война — не война, конечно, плохо, но художник такой чудак, который рисует всегда, пока может. И больше об этом не буду говорить.

…………………………………………………….

А это просто цветок в корзиночке, больше ничего.
……………………………..

Решил представить себе стенку, на ней мой рисуночек. Выдавать его за находку на старой стене не стал, это легко делается. А так… представил, и всё…
…………………….

Есть коты, которые смотрят на людей вполне цинично — есть давай. А есть и такие, которые удивляются вечно. И среди людей такие бывают, иногда они пишут или рисуют, и это часто интересно бывает. Совсем гораздо чаще, чем у «верносмотрящих»…
…………………..

Художник, художник… Война? — плохо, если война. Но художник всегда рисует, а если не рисует, то смотрит на мир как нарисованный им. Смотреть не менее важно, чем рисовать, а может и более, потому что не профессия, не занятие, не работа — а сама натура, взгляд на вещи. Люди текущего дня часто злятся — «не от мира сего»… а что такое «сей мир», сами мало понимают, не больше художника, уж точно…
…………………………..

Это важное для меня изображение, оно позволяет мне и напрягаться — и расслабляться взгляду, чтобы «схватить» в общем… и здесь ничего от «содержательности», которую терпеть не могу
………………………………

Обработка в сторону не живописи, а живописности, это не одно и то же. Первое — приемчики, которых полно сейчас в машине, второе — взгляд на изображение, отрицание тупой педантичности и многого еще…
…………………………

95 лет тому назад так выглядела моя мать. Если б ей рассказали, какая будет у нее жизнь, она бы посмеялась, не поверила бы. Хорошо, что не знала. Впрочем, если бы мне в ее возрасте (нет, чуть постарше!)что-то подобное рассказали о моей судьбе, я бы … обозлился бы я и не поверил 🙂
………………………

Не помню, что такое, наверное, тень растения…
……………………….

Старая затертая картонка, масло, в плохих условиях стояла.
Не считал интересной, подумывал выбросить. Пусть повисит. Обработано, конечно, но ничего не улучшал.
………………………………………

На полке. Как стояло. Мир кривых гвоздей. Надписи случайные…
……………………….

Вопрос равновесия пятен один из главнейших в изображениях. Если незримую границу перейдешь, картинка попросту развалится на части, хотя, может, и симпатичные. Чувство цельности зависит от чувствительности, от ощущения равновесия… увы, оно не дается само по себе, или редко — гениям, а мы должны напрягаться, и «обостряться», нынешняя толстокожесть не для художника, да и в жизни это просто тупость. Но весь вопрос в отклонениях, они дают напряженность и выразительность, однако это обсуждать вообще невозможно, мне кажется — как кому повезет…
……………………….

Меланхолия, старая-престарая тема, теперь, кажется, не знают, что это такое. Теперь говорят — депрессия, но это не ТО. Меланхолия, конечно, состояние подавленное, но вполне творческое. Люди бывают меланхолики. И время способствует, одних толкает к паранояльному бреду и агрессии, других — к отстранению от текущей мерзости. Кто тут правей, не знаю, об этом расскажет время — что после нас останется.
…………………………….

Осень за окном. Фотографы, конечно, против, но я не фотограф, а старый художник, подслеповатый, и смотрю на мир через немытое окно. Люблю немытые, люблю грязцу. Наши глаза — те же окна, через которые видим мир. Вот это я вижу, это мой взгляд, смайл…

Не спи, не спи, художник… Пусть дураки едят пироги, а ты не спи 🙂
……………………

Цветок не боится смерти
………………

И газеты на что-нибудь сгодятся…
…………………….

Всякая всячина в шкафу
…………………

Пришельцы осматривают деталь земного звездолета
……………………….

Любопытство к жизни… и потерянное на это время!
…………………….

Вечерний свет
……………………..

Одиночество, или болван на окне (болванами называют в шляпных мастерских головы, на которые натягивают шляпы)
……………………….

Напоминание самому себе
……………………………

Русалка в цветочном горшке
………………………….

Пожилая пара
……………………

Натюрморт на фоне дома аутиста
…………………………..

Цвета времени
……………………

Старость цветков
…………..

Может быть, а может — быть может…
…………………………….
Еще три раза «ассорти» — и хватит. Удачи всем!

Можно выкормить нескольких птенцов ласточки из упавшего гнезда, растертым желтком и морковью. Устроить тесное гнездо. Через несколько дней сами раскрывают клювы, только подойдешь. Но одного — трудно выкормить, гораздо трудней. Видимо, друг друга согревают они…

На восьмом десятке смотрю — бог ты мой, сколько вокруг умных талантливых людей… Так отчего кругом такая дикость, в чем же дело, не пойму…
На восьмом десятке — бог ты мой, сколько вокруг умных талантливых людей!
И какое счастье, что раньше этого не замечал.

Лестница, седьмой этаж
…………………………………

Смотри, ноябь, а ручей не замерз еше!..
…………………………………………

Обложка к повести «Перебежчик» (Изд-во «Э.РА» 2009г) Старик не хочет больше быть человеком, хочет уйти к зверям, к котам. Я его понимаю. Иначе писать не стал бы, конечно 🙂
…………………………………………….

Триптих в очень сдержанных тонах, старческая манера, наверное. Согласовать очень сильные и разные по цвету и тону пятна трудно и в одной картинке, а если их несколько, то требования единства трудно выполнить. Устаешь, и гасишь понемногу цвет и свет. Но иногда получается неплохо, не обязательно кричать, смайл…
…………………………………………

Желтое и сниее, нашел у себя такую картинку, вернее, эскиз маслом. Ничего кроме картинки в голове не держал, меня флаги не интересуют, гораздо интересней попробовать на прочность границу собственного вкуса, я ведь синий цвет не люблю.
……………………………………..

… ты взгляни на меня…
…………………………………….

Эскиз маслом — осенняя дорога
……………………………………

Два цветка дружат на окне
………………………………

Вася разумный зверь, и знает обо мне больше, чем я о нем…

Конец периода жизни, эпохи, эры… периода в творческих попытках, например… характеризуется самоиздевательством, в разной форме, конечно, но без этого любой конец не обходится, смайл. Если говорить о жизни отдельной личности, творческих дел… Для художника (а все-таки видимо я художник, хотя бы в самом общем смысле) часто (себя, конечно, имеешь в виду… :-)) именно с этого и начинается конец, когда сознательно еще ничего решить невозможно, а признаки исчерпания налицо… на лице, то есть. Кто-то, самый разумный, просто замолкает и не боится дыры во времени, а кто-то продолжает до полного опупения. Пример с пряниками, кто-то разумно понимает, что ХВАТИТ, а кто-то должен отравиться, вытошнить, и тогда поймет, что конец, конец, конец…
Но это если честная работа, и творческая, а если просто воровство и откровенная ложь? А человек пусть умный, но циничный и подчиненный времени, удила в зубах (Часть сбруи — металлические стержни, вкладываемые в рот упряжного животного.) В России пьет, это понятно. Не стреляются, не принято, давно забыто. Черт возьми…

Мы любим все притягательное и приятное, и чтобы повторялось многократно, а от притягательного один вред. Есть два крайних способа избежать вреда, если жизнь дорога, конечно, а если не дорога, то зачем избегать?..
Всякие прочие способы ни то ни се, они не для нас. Возьмем проблему в простом виде, например, отношение к пряникам. Они вредны, тут и спорить нечего, а если хотите спорить, не читайте дальше, вам не помочь, тихо-мирно погибайте со своей загрязненной донельзя печенью и отвисающим до колен животом. А если есть еще силы сопротивления, то вот вам мой рецепт. Правда, теперь рецептов не выписывают, а раньше по латыни крупными буквами — RECIPE, то есть возьми. А здесь наоборот — не бери, так что рецепт не нужен. Первый способ — это разум проявить, ограничить свои желания, выделить к чаю один-два шаблона, дальше насмерть стою. Способ трудный, особенно тому, кто с разумом не дружен, а это мне близко и знакомо. Второй способ легче — нужно всё сразу съесть, опустошить пакет, желанию подчиняясь. Потом замереть, ждать, и надеяться, что тошнота запомнится надолго. Приятно поначалу, и легко, но все-таки опасно, ведь кроме пряников прочих соблазнов много, то есть, способ эксклюзивный, как теперь говорят…
А третий способ такой крайний, что сбоку от путей стоит — ни много, ни мало, ни разумно, ни безумно, а просто не есть — НЕ ЕСТЬ их, вражеских приманок. Хотя эти пряники вроде наши, но в них какая-то пряность явно заграничная, и значит все основания — с презрением отринуть. Презрение нам поможет! Нам, простым людям, этот путь особенно знаком, к тому же дешевле всяких вывертов…

/////////////////////
Марк нюхом чуял — двери все казенные, не милые его сердцу, из-под которых, будь хоть самая малая щелочка, попахивало бы каким-нибудь дьявольским снадобьем, ипритом, или фосгеном… или мерцал бы особенный свет, сыпались искры, проникал через стены гул и свист, от которого становится сладко на душе — это делает свое дело суперсовременный какой-нибудь резонатор, или транслятор, или интегратор, и в мире от этого каждую минуту становится на капельку меньше тьмы, и на столько же больше света и разума.
Нет, то были свинцовые двери, за ними шел особый счет, деньги делились на приборы, приборы на людей, а людям подсчитывали очки, талоны и купоны. Бухгалтерия, догадался Марк, и ускорил шаг, чтобы поскорей выйти из зоны мертвого притяжения; казалось, что слышится сквозь все запоры хруст зловещих бумажек.
И вдруг коридор огорошил его — на пути стена, а в ней узкая дверка с фанерным окошком, в которое, согнувшись, мог просунуть голову один человек. «Касса?» — с недоверием подумал Марк, касс ему не приводилось еще видеть, денег никто не платил. Стипендию выдавали, но это другое: кто-то притаскивал в кармане пачку бумажек, тут же ее делили на всех поровну, чтобы до следующего раза «никакого летального исхода» — как выражался декан-медик, главный прозектор, он не любил вскрывать студентов.
Делать нечего, Марк потянул дверь, вошел в узкую пустую конурку, а из нее проник в большую комнату. Там сидели люди, и все разом щелкали на счетах. Марк видел счеты на старых гравюрах и сразу узнал их. Вдруг в один миг все отщелкали свое, отставили стулья, завился дым столбом. Перерыв, понял Марк, и двинулся вдоль столов к выходу, за которым угадывалось продолжение коридора. Его не замечали до середины пути, тут кто-то лениво обратился к нему с полузабытым — «товарищ… вы к кому?..» и сразу же отвернулся к женщине в кожаной куртке, мордастой, с короткой стрижкой, Марк тут же окрестил ее «комиссаршей». Комиссарша курила очень длинную сигарету с золотой каемкой, грациозно держа ее между большим и указательным пальцем, и если б не эти пальцы, мясистые как сардельки, она была бы копией одной преподавательницы, которую Марк обожал и ненавидел одновременно — умела также ловко курить в коридоре, пока он, студент, выяснял, какие соли и минералы она тайком подсыпала в его пробирку, это называлось качественный анализ. Подойдешь к ней — хороша! — уговариваешь — «это? ну, это?.. откройся!…» а она лениво щурится, сытая кошка, с утра, небось, наелась, — и молчит, и снова идешь искать катионы и анионы, которые она, без зазрения совести, раскидала ленивой щепотью…
……………………………..
Номера продолжались, но двери стали веселей, за ними слышались знакомые ему звуки. Эти особые, слегка запинающиеся, монотонные, как бы прислушивающиеся к бурчанию внутри тела голоса, конечно же, принадлежали людям, чуждающимся простых радостей жизни и предпочитающим научную истину ненаучной. Не глядя друг на друга, упершись взорами в глухие доски, они, как блох, выискивали друг у друга ошибки, невзирая на личности, и, окажись перед ними самая-пресамая свежая и сочная женская прелесть, никто бы не пошевелился… а может раздался бы дополнительный сонный голос — «коллега, не могу согласиться с этим вашим «зет»… И словно свежий ветер повеял бы — ухаживает… А коллега, зардевшись и слегка подтянув неровно свисающую юбку, тряхнув нечесаными космами — с утра только об этом «зет» — порывисто и нервно возражает — «коллега…» И видно, что роман назрел и даже перезрел, вот-вот, как нарыв, лопнет… Но тут же все стихает, поскольку двумя сразу обнаружено, что «зета» попросту быть не может, а вместо него суровый «игрек».
Здесь меня могут гневно остановить те, кто хотел бы видеть истинную картину, борения глубоких страстей вокруг этих игреков и зетов, или хотя бы что-то уличающее в распределении квартир, или простую, но страшную историю о том, как два молодых кандидата наук съели без горчицы свою начальницу, докторицу, невзирая на пенсионный возраст и дряблое желтое мясо… Нет, нет, ни вам очередей, ни кухонной возни, ни мужа-алкоголика, ни селедки, ни детей — не вижу, не различаю… Одна дама, научная женщина, как-то спросила меня — «почему, за что вы так нас не любите?» Люблю. Потому и пишу, потому ваша скромность, и шуточки, и громкие голоса, скрывающие робость перед истиной, мне слышны и знакомы, а ваша наглость кажется особенной, а жизнерадостность ослепительной, и чудовищной… Именно об истине думаю непрестанно, и забочусь, преодолевая свой главный порок — как только разговор заходит о вещах глубоких и печальных, меня охватывает легкомысленное веселье, мне вдруг начинает казаться, что в них не меньше смешного и обыкновенного, чем во всех остальных — несерьезных и поверхностных делах и страстях.
……………………………..
Марк шел и шел по пустынному коридору, а лестницы все не было. Он решил постучаться в любую дверь, спросить, где же поднимаются на верхние этажи. Он стукнул. после долгой возни ему открыли. На пороге стоял высокий костлявый человек, он сделал приглашающий жест и пропустил гостя в помещение. Оставив без внимания вопрос о лестнице, он приблизил к Марку длинное узкое лицо, и, стараясь дышать осторожно и неглубоко, спросил:
— Существует ли Жизненная Сила с точки зрения физики?
Подумал, и ответил сам:
— Не уверен.
Дыхание его все же не оставляло сомнений, также, как и нос, и увесистые мешки под глазами. Марат, вечный аспирант отдела фундаментальных величин, занимался серьезнейшим делом — раскапывал цифры, составляющие одну из мировых констант, подбирался уже к десятому знаку после запятой. Он постоянно жил в напряжении и страхе — вдруг за очередным знаком обнаружатся признаки недолговечности, неустойчивости жизни?.. Больше-меньше на единичку — и все пойдет колесом, атома целенького не найдешь, не соберешь, что уж тут говорить о нежных капризных молекулах… Теперь он готовил к опыту новый прибор. Он собрал его из лучших частей самых современных японских и американских приборов, и в случае удачи надеялся сразу вырвать из неизвестности два-три знака. И в то же время боялся сдернуть одеяло с истины, печаль сквозила вдоль и поперек его узкого лица с рассекающим пространство носом. Он немного принял, чтобы поддержать отчаянность в душе, и был не один.
За столом сидел, опустив щеки в ладони, его учитель, Борис, крупный теоретик, «предводитель дохлых крыс», как называли его завистники — невысокий мужчина лет пятидесяти, серый, тонкий, но с пузиком… мутные очи, отрешенность взгляда, короткий лоснящийся носик… ниже носа лицо быстро сходило на нет. Он, как и Марат, был в синем халате, продранном на локтях. Борис давно пришел к убеждению, что все существующее вытекает из одного уравнения: стоит только подставить в него точные значения нескольких констант, как будут получены ответы на все вопросы. Поэтому он с нетерпением ждал от Марата новых и новых знаков, уточняющих нужные ему числа. Каждый раз не хватало одного-двух, и он постоянно науськивал своего аспиранта, а тот без устали подкручивал свой прибор, и нужно было видеть, как лихо справлялся с тем или иным винтом.
Узнав дорогу, Марк обратился к выходу, но хозяева решительно воспротивились, пошли вопросы, что думает гость о последнем знаке, устойчива ли жизнь в свете такой-то статьи… Марк был далек от этой суровой проблематики, подкапывающей краеугольные камни. Ему казалось, что если жизнь существует, то значит, ей разрешено быть, как же без разрешения…
— Может и без, если недолго. Жизненная Сила еще не такое может… скажем, за счет локального фикуса… — уныло промолвил Борис.
— Фокуса?.. — почтительно переспросил Марат.
— Нет, фикуса! Я смотрю, ты современное не читаешь, не знаешь даже моих теорем. — Борис истерически рассморкался. — Завтра, надеюсь, не подведешь, мне бы еще знака два-три…
Вот-вот подсохнет чудо-клей, которым Марат присобачил японскую деталь, она позволит им продвинуться дальше.
Марку стало скучно. Он не понял сути разговора, однако здоровый инстинкт подсказывал ему бежать из этой трясины не оглядываясь.
Но тут произошло неожиданное. Марат спросил:
— Вас интересует Парение?.. вы упомянули…
— Смотря в какой смысле… — нерешительно ответил Марк, он боялся опошления высокой идеи.
— А мы сейчас посмотрим, посмотрим… — Марат подскочил к какому-то блоку, — это не Vis Vitalis, это небольшое дельце, айн момент!
— Пусть, — тоскливо подумал Марк, — пусть издевается, перетерплю, если момент…
— Секундочка… — сквозь зубы пропел Марат, он держал во рту проволочку, одной рукой что-то подкручивал, другой подергивал, левая нога ерзала меж двух педалей, правая не знала, что делает левая, но, кажется, была готова надавить на красную кнопку на главном пульте. Он действовал, слившись с любимым чудищем в единый организм.
— Как все удобно устроено, — подумал Марк, — вот что значит природный дар, не то, что ты — руки-крюки.
Вспыхнула ослепительная лампочка, и Марк услышал:
— Невозможно по техническим причинам — нет такого горючего.
В глубоком недоумении, он поблагодарил, попятился, и вышел.
……………………………..
Борис и Марат продолжили дело, прерванное появлением Марка. Придерживая пузико, Борис осторожно наклонился и вытащил из-под стола большой химический стакан с разведенным спиртом. Он где-то вычитал, что наилучшее действие оказывает 70%-ная жидкость, и с тех пор они разводили. Ритуал происходил в конце дня или перед обедом, и делу не мешал.
— Все правильно, — торжествующе сказал Марат, имея в виду отсутствие конкурентов. Приятно сознавать себя первыми в джунглях науки, с мачете в руках, прорубающими путь другим.
Борис кивнул, он не сомневался в Марате. Он радовался, что когда-то верно выбрал направление, и пошел, пошел… не оглядываясь, не встречая по пути ни единого человека. Он верил в уравнение неописуемой красоты, оно висит над миром как фантастический остров, источая свои милости людям в виде миллиардов решений по всем вопросам. Иногда, в снах, оно представлялось ученому сверкающей светом сетью, ажурной и в то же время плотной… по ее хрустальным нитям, текли к нам приказы, мгновенно воплощаясь в материю.
Марат твердой рукой разлил жидкость по стаканчикам, они не спеша выпили, и задумались — предстоял тяжелый день.
— Что у него с горючим? — рассеянно спросил Борис. — Куда он собрался?
— Куда все, — подумав, ответил Марат, — а если повезет, то в Штаты.
Если дело не касалось уравнения, Борис не слушал: то, что предопределено, все равно свершится. Точно также его не волновало, что есть, где спать, во что одеться — брюки на теле, и ладно. Контакты с существами иного пола он отвергал. Марат старательно подражал шефу, но не мог подавить пристрастия к пышнотелым лаборанткам, надеялся на свадьбу, после диссертации, конечно. «Тебе бы еще парочку знаков… » — задумчиво говорил Борис. Этих знаков постоянно не хватало.
Они снова разлили и выпили.
— Как же ты… — вдруг медленно сказал Борис, — а клей?.. Что же ты ему намерил, пустая голова?..
— Разве я мерил? — не понял Марат. Спирт действовал на него странным образом. — А что я ему сказал?..
Клей, стиснутый двумя шероховатыми поверхностями, медленно застывал. Теперь ничто не помешает сделать новый шаг: взмах мачете — и впереди простор.

Натюрморт с яблочком
……………………………………

С семечками
…………………………………………

Въезд в город
………………………………………..

Обещанный сыр — где?..
………………………………………..

Это не натюрморт…
……………………………………………

Гроза — угроза Интернету
……………………………..

Туся не ошибается
…………………………………………

Туся
……………………………..

Осенний балкон
…………………………………

Эшеры давно уехали, там бомжи живут
///////////////////////////////////////

Ночью — пиво!

Спокойной ночи, малыши…
Что-то я хотел сказать, не связанное с картинками, кое-какие наверное впечатления от текстов… которых не читаю, а смотрю на их вид… Вам, должно быть, смешно, как это так, не читаете, а вздумали судить! Не сужу, я только о виде говорю. Это важно — вид… Еще важней — звук, звук!!!
Но вообще-то не об этом хотел, а о другом.
Чтобы написать хороший текст, не нужны две вещи, как минимум, конечно. Не нужно «знать жизнь», это первое. Проза не для того, чтобы описывать жизнь, для этого есть эпикриз у врачей. И читать чужие тексты никакого смысла не вижу. И еще третье, оказывается, есть: не обязательно разговаривать с людьми, ничему не научитесь, то что узнаете, для прозы не годится. Слова для самочувствия важны.
Но вот что обязательно — постоянно, нервно, нежно и жестоко разговаривать с самим собой, без этого ничто не случится.
…………………………….

Игры черных кошек летним утром.
Да, еще явно не по делу… пока не забыл. Что нельзя ни в прозе, ни в живописи, ни в песенках этих особенно. ВЫТЬ, ГУДЕТЬ И ПРИДЫХАТЬ. Еще, конечно, стонать, скулить и ныть.
……………………………

«Скоро магазин откроется… Перетерплю, перетерплю…»
……………………………….

Мы одной крови… в нас соль океанов древности… у нас в генах агрессия и неминуемый популяции конец…
………………………………………

Триптих, если очень условно, два окна, посредине мусор. Это неважно, ЧТО… И все-таки, недотянул…
……………………………..

Противостояние. В зверях вижу всё, или почти всё, что в нас есть. Масштаб, вопрос в масштебах. Возможности, огромные возможности нас угробят…
…………………………………….

Двухрядный триптих, задача почти бесконечная и не решаемая, но попробовать хотелось…
…………………………

Мир на Балканах, пока что мир, а значит мировой войны еще можно избежать…
………………………………………….

Из подмосковного городка можно сделать юг, и Крым… все, что угодно. Художнику всё принадлежит… и не принадлежит ништо…
……………
Еще несколько дней «ассорти», потом нужно посерьезней дело выбрать…

Вдруг стало больно за траву
Которую косили
Как будто ярым острием
Ладонь пробили

И кожи хруст, и тут же боль
Тоскливая и долгая…
Траву косили за прудом
И мимо шел я.

Скосивши луг, вложили сталь
В чехол тугой…
И недоступную мне боль
Узнал другой

Он чутким сердцем услыхал
Стон старой кожи
И тайный ужас лезвия
Постиг, быть может

Жизнь натыкается на боль,
Ища защиты
В сад безмятежности пути
Давно забыты

И боль, и страх наш сад и дом
И слюбится, и стерпится…
А кровь тяжелая с песком
О чем-то шепчется.

Камень, который врос в землю за десятым домом, около оврага, где подорвался мой друг Гена. Удивительно похож на мой череп. И мысли приходят разные, например:
Memento mori (лат. mementō morī «помни, что [придётся] умирать», «помни о смерти») — латинское выражение, ставшее крылатой фразой. В Древнем Риме эта фраза произносилась во время триумфального шествия римских полководцев, возвращающихся с победой.
……………………………..

Серенько, довольно строго, но не избегая некоторой грязцы, которую люблю, не переставая…
……………………………………

Из серий про УГЛЫ, сильно обработано, но не пижонства ради, и не выпендреж, а что… не знаю…
………………………………………………

Суровая Соня любит Мунка.
………………………….

Ночной шабаш на книжной полке.
……………………………………..

Пей до дна, смотри на мир через стекло, через окно. Наши глаза в сущности те же окна…
……………………….

Мотькин старший, печальный был всю короткую жизнь
…………………………..

Что они снова там придумали!!! Кошки о людях: ничего хорошего…
…………………………

Тоска, тоска… Вечерняя тоска… Утренняя больше от психологии, вечерняя — от жизни…

Вижу в Яндексе — продается букинистическое издание, книга рассказов Дана Марковича «Здравствуй, муха!» 1991 года, тираж 3 000 экз, по цене 357 рубликов. Довольно справедливая цена, она стоила тогда 3 рубля. Отдельные экземпляры у меня где-то еще есть, если поскрести по сусекам. Правда реальный тираж был 1 000 экз, остальные утонули где-то в подвале, в Москве. А тысячу я успел привезти в Пущино, потом понемногу продавал, в Казачьем пер., например… подарил многим… Так что не совсем книжка пропала. Приятно видеть, что название еще мелькает, ведь больше двадцати лет прошло. Привет, МУХА!

………………………….

…………………………………….

……………………………………

………………………………….

……………………………………

………………………………………….

……………………………………

………………………………………

……………………………….

……………………………………..

……………………….

……………………………………..

…………………………………

Сегодня зарисовки, сделанные «мышкой». Обычно вспомогательные, но иногда получается интересно. Нашел старую папку, в ней одни рисунки. Варианты.

Человек со свечой. Это не «мышой», вариантов много
………………………………………..

Дорога, вечер…
…………………………………………

Мир, покой…
……………………………………………

Илл. к повести «Перебежчик» «Стыдно быть человеком»
…………………………………….

Городок пропащий, труба, бездомная собака…
………………………………………….

Прогулка среди городских развалин
………………………………………

Вечерний вид, птицы улетают от нас…
…………………………………….

Осень, вечерняя прогулка
…………………………………

Встреча разговор… мама, пойдем…
………………………………………

Рядом с родным домом
………………………………………………

Кормление котов
………………………..

Путь, разговор… обычная тема
……………………

Пес в заброшенной деревне
……………………..

Вариант картинки «У магазина»
……………………..

Яблоко, цветок, вариант…

Увы, люди, к сожалению, мне стали задавать вопросы, на которые отвечать не хотелось бы… И сегодня тоже, моя почта открыта на весь Интернет, может увы, а может и черт с ним, пусть будет как есть, когда-то я это сделал сам, и нечего жаловаться.
Сейчас развелось много провокаторов, но я не дам им пищи, не получится. А может спрашивают люди, которым не все равно? и так бывает… Ну, что сказать, не знаю. Я многократно говорил, что эгоцентрик, интроверт, и всегда был поглощен своими увлечениями. Может, из этого что-то получится, из моих проб и ошибок, а может ничего, тогда ничего и не поделаешь, «что случилось, то и получилось», как говорил мой друг из повести «Последний дом», героев у меня не было, только друзья, о них писал.
Мне 74, и я всю жизнь боялся высоты. И восторгался людьми, которые не боялись, даже любили. У меня был знакомый в Местиа, сван, который залезал на Ушбу, страшную гору, опасную, я видел ее вершину, она была выше облаков, и я не мог себе представить, что это еще на земле… и что оказался бы там, ТАМ… Генетика, наверное, высоты боялся и мой отец, и моя мать…
Так что вот, я еще попытаюсь, например, что-то сделать или хотя бы написать о своих друзьях, среди которых много зверей, я их люблю… и я не хочу ставить себя в положение, в котором не чувствую ни уверенности, — что именно ТАК нужно… а без этого как… — ни свободы, потому что жил в разные времена, и ценил в основном свободу внутреннюю, ну, конечно, если в тебя не целятся, а бог миловал… И еще, страшно не люблю публичные ЖЕСТЫ, и вообще ситуации, в которых говорят — «МЫ!»
И не люблю кривить душой, и лучше снова промолчу, я не знаменитость, не гений места и времени… и останусь со своим пренебрежением, своим неприятием, своей брезгливостью и желанием своего угла…

…………………………………..

………………………………………..

21 августа 2014 г. в 10:54

ничего особенного…

На темно-серой бумаге, шершавой, скупо — пастель, туши немного или чернил…

Сумерки, дорожка, ничего особенного.

Смотрю — иногда спокойно там, а иногда — тоска…

А кому-то, наверняка, ничего особенного.

Так что, непонятно, от чего тоска…

……………………………………………………….

умники, понимаешь…

Мне говорил учитель живописи:

— Пробуя еду, сразу знаешь, вкусно или нет. Так и цвет…

Художник берет «вкусный» цвет, в этом его ум проявляется.

А книжник умный… ищет на картинке библейскую рыбу или мальчика в кустах…

…………………………………………..

темы…

Есть темы бесконечные, у каждого свои. Мои просты — прогулка да разговор. Гуляют со зверями. Иногда застолье, простая еда. Если помещение, то подвал, огромный, в полутьме, со многими ходами, чтобы надежда выбраться была. Там сидят, спят, едят, и вся жизнь проходит. Вроде подвала, в котором картины Миши Рогинского смотрел, его последнее пристанище до отъезда из России.

Но чаще картины без людей — дерево, трава, река… Поваленный забор, дорога — заросшая, разбитая. Чем сильней заросшая, тем ближе и дороже мне. Приветствую траву, прорастающую меж камней, запустение, гибель асфальта, победу всего растущего свободно.

………………………………………………….

свои законы…

С самого начала в художнике есть всё, необходимое для живописи. Оттого в начинающих иногда поражает неизвестно откуда взявшееся умение. Средний уровень мастерства постепенно возрастает, и это всё. Художник как готовенький гомункулус, сидит внутри себя, понемножку вырастает…

Или загнивает.

……………………………………………..

зачем, зачем…

Однажды мне пришлось утешать одну даму, обиженную жизнью и людьми. Вся в сожалениях и счетах, обидел кто-то, сделала не то…

Я говорю ей, представь, вышла в поле, отличная погода… и вдруг ураган, ливень хлещет, ветер сбивает с ног… Ты же не будешь обижаться на природу?

Мне казалось, неплохой взгляд на вещи: рассматривать свои невзгоды как природные явления. Не жаловаться, не сожалеть, а просто пытаться выбраться к безопасности, и забыть… Когда-то у меня получалось : не пускали за границу, кто-то на меня стучал… … Ну, повздыхаю, погода мерзкая… и дальше работаю себе…

Говорю, она слушает… И вдруг заплакала еще пуще:

— Зачем, зачем я не взяла зонтика с собой..

………………………………………………..

не упирайся…

Как сказал мне один старый художник — «ты не зырь, не упирайся зенками, не ешь глазами — ходи себе, да посматривай, поглядывай…»

…………………………………………….

скурвились…

Бывает неприятие плодотворное, отстаивание своего. Бывает враждебное, но талантливое. Но бывает неприятие крысиное, обнюхивание в поисках, чего бы вкусного сожрать.

Новая власть обнюхала интеллигенцию, и поняла: особо поживиться нечем, сухо, пресно… Ну, если очень просят… то можно проглотить тех, кто, дрожа от страха или счастья, сам лезет в глотку.

До конца цикла «ассорти» осталось, без сегодняшнего, десять дней. Чтобы не упасть на старые рельсы, отмечаю. 🙂
………………………………..

Колесо давно известно в природе, просто ближе к живописи, чем к чертежу.

……………………………..

Склянка затесалась не в свою компанию…
…………………………….

Смягчение цвета и света не идея, а инстинктивное желание, может, от возраста оно, а может от утончения и обострения, которые совсем не всегда на пользу, совсем…
……………………………………..

Лизочка проснулась, и недовольна светом, а может дело в желтом цвете, который на нее перешел… Она лежит на покрывале, про которое мне говорили — какая гря-я-зь…» Никто не заставляет их покрываться им, а я в изображениях грязи не вижу, а только серый цвет, который вместе с коричневым, очень силен, оччень…
…………………………………

Названия нет, просто показалось, что эти три овала вместе о чем-то говорят… А для FB, там ведь реальные пацаны (не все, не все…) написал — «взгляд в будущее». Не приспособленчество, а скромное тихое издевательство, если хотите, смайл…
………………………………..

Если убрать два листа внизу, то сдвиг в сторону минимальности, НО… Есть свое «но», и тут еще нужно подумать… или, может, выкинуть на фиг?..
………………………………

Придумал неплохое название… вроде бы… И забыл! Думаю, оно было супербанальным, например, ВЗГЛЯД.
………………………………..

А здесь нечего сказать… Вернее, сказать-то можно много, но смысла никакого. Например — «психологический вес». Эта корочка фруктовая на зеленом слишком много о себе думает, вернее, я думаю о ней… Нам вместе с глазами выдали руководство, как пользоваться, но оно бесполезно (почти), потому что тысячелетней программой задано, куда и как в первую очередь смотреть, и это неисправимо (не пишите «тысячилетней», FB постоянно меня огорчает, вроде бы люди образованные, а пишут ужасно, за исключением нескольких…
…………………………………..

Чтобы смотреть на окружающий нас маразм, одного глаза достаточно, и то мельком лучше — посмотреть и отвернуться.
……………………………………

Очень неважная репродукция, картинка интересней, но это бесполезно утверждать.
………………………………………..

Несколько промилле нам не помешает, некоторые говорят — свобода, а я думаю — расхлябанность, но тоже нужная иногда…
…………………………………..

Геометрия природы
………………………………..

Нитки, сухие листья, потерявшие цвет… случайные натурщики мои…
………………………………..

Уходя, оглянись. Но лучше этого не делай, запомнится на всю оставшуюся жизнь…

ЗАТМЕНИЕ

Именно в тот самый день… Это потом мы говорим «именно», а тогда был обычный день — до пяти, а дальше затмение. На солнце, якобы, ляжет тень луны, такая плотная, что ни единого лучика не пропустит. «Вранье, » — говорила женщина, продавшая Аркадию картошку. Она уже не верила, что крокодил солнце проглотил, но поверить в тень тоже не могла. Да и как тогда объяснишь ветерок смятения и ужаса, который проносится над затихшим пейзажем, и пойми, попробуй, почему звери, знающие ночь, не находят себе места, деревья недовольно трясут лохматыми головами, вода в реке грозит выплеснуться на берег… я уж не говорю о морях и океанах, которые слишком далеко от нас.
Утром этого дня Марк зашел к Шульцу. У того дверь и окна очерчены мелом, помечены киноварью и суриком, по углам перья, птичьи лапы, черепки, на столах старинные манометры и ареометры, сами что-то пишут, чертят… Маэстро, в глубоком кресле, обитом черной кожей, с пуговками, превратился в совершеннейший скелет. В комнате нет многих предметов, знакомых Марку — часов с мигающим котом, гравюры с чертями работы эстонского мастера, статуэтки Вольтера с вечной ухмылкой, большой чугунной чернильницы, которую, сплетничали, сам Лютер подарил Шульцу…
— Самое дорогое — уже там… — Шульц показал усталым пальцем на небо, — и мне пора.
Как можно погрузиться в такой мрак, — подумал Марк.
— Сплошной бред, — он говорит Аркадию, пережевывая пшенную кашу, — Шульцу наплевать, как на самом деле.
— На самом деле?.. — Аркадий усмехается. — Что это значит? Представьте, человеку наврали, что у него рак, он взял да помер…
— Аркадий… — Марку плохо спалось ночью, снова мать с неизменным — «чем занимаешься?..» — Аркадий Львович, не мне вам объяснять: мы делим мир на то, что есть или может быть, поскольку не противоречит законам… и другое, что презирает закон и логику. Надо выбирать, на чьей вы стороне.
И тут же подумал — «лицемер, не живешь ни там, ни здесь».
Наступило пять часов. У Аркадия не просто стеклышко, а телескоп с дымчатым фильтром. Они устроились у окна, навели трубу на бешеное пламя, ограниченное сферой, тоже колдовство, шутил Аркадий, не понимающий квантовых основ. Мысли лезли в голову Марку дурные, беспорядочные, он был возбужден, чего-то ждал, с ним давно такого не было.
Началось. Тень в точный час и миг оказалась на месте, пошла наползать, стало страшно: вроде бы маленькое пятнышко надвигается на небольшой кружок, но чувствуется — они велики, а мы, хотя можем пальцем прикрыть, чтобы не видеть — малы, малы…
Как солнце ни лохматилось, ни упиралось — вставало на дыбы, извергало пламя — суровая тень побеждала. Сначала чуть потускнело в воздухе, поскучнело; первым потерпел поражение цвет, света еще хватало… Неестественно быстро сгустились сумерки… Но и это еще что… Подумаешь, невидаль… Когда же остался узкий серпик, подобие молодой луны, но бесконечно старый и усталый, то возникло недоумение — разве такое возможно? Что за, скажите на милость, игра? Мы не игрушки, чтобы с нами так шутить — включим, выключим… Такие события нас не устраивают, мы света хотим!..
Наконец, слабый лучик исчез, на месте огня засветился едва заметный обруч, вот и он погас, земля в замешательстве остановилась.
— Смотрите, — Аркадий снова прильнул к трубе, предложив Марку боковую трубку. Тот ощупью нашел ее, глянул — на месте солнца что-то было, дыра или выпуклость на ровной тверди.
— Сколько еще? — хрипло спросил Марк.
— Минута.
Вдруг не появится… Его охватил темный ужас, в начальный момент деланный, а дальше вышел из повиновения, затопил берега. Знание, что солнце появится, жило в нем само по себе, и страх — сам по себе, разрастался как вампир в темном подъезде.
«Я знаю, — он думал, — это луна. Всего лишь тень, бесплотное подобие. Однако поражает театральность зрелища, как будто спектакль… или показательная казнь, для устрашения?.. Знание не помогает — я боюсь. Что-то вне меня оказалось огромно, ужасно, поражает решительностью действий, неуклонностью… как бы ни хотел, отменить не могу, как, к примеру, могу признать недействительным сон — и забыть его, оставшись в дневной жизни. Теперь меня вытесняют из этой, дневной, говорят, вы не главный здесь, хотим — и лишим вас света…
Тут с неожиданной стороны вспыхнул лучик, первая надежда, что все только шутка или репетиция сил. Дальше было спокойно и не интересно. Аркадий доглядел, а Марк уже сидел в углу и молчал. Он думал.

— Гениально придумано, — рассуждал Аркадий, дожевывая омлет, — как бы специально для нас событие, а на деле что?.. Сколько времени она, луна, бродила в пустоте, не попадая на нашу линию — туда- сюда?.. Получается, события-то никакого, вернее, всегда пожалуйста… если можешь выбрать место. А мы, из кресел, привинченных к полу, — глазеем… Сшибка нескольких случайностей, и случайные зрители, застигнутые явлением.
— Это ужасно, — с горечью сказал Марк. — Как отличить случайность от выбора? Жизнь кажется хаосом, игрой посторонних для меня сил. В науке все-таки своя линия имеется.
— За определенность плати ограниченностью.
Марк не стал спорить, сомнения давно одолевали его. — Что теперь будет с Глебом? — он решил сменить тему. Интриги одолели академика.
— Думаю, упадет в очередной раз, в санаторной глуши соберется с мыслями, силами, придумает план, явится — и победит.
— А если случай вмешается?
— В каждой игре свой риск.
— Я не люблю игры, — высокомерно сказал Марк.
— Не слишком ли вы серьезны, это равносильно фронту без тыла.

Их болтовня была прервана реальным событием — сгорел телевизор. Как раз выступал политик, про которого говорили -» что он сегодня против себя выкинет?..» И он, действительно, преподнес пилюлю: лицо налилось кровью, стал косноязычен, как предыдущий паралитик, и вдруг затараторил дискантом.
— Сейчас его удар хватит, — предположил Марк, плохо понимающий коварство техники. Аркадий же, почуяв недоброе, схватил отвертку и приступил к механическим потрохам, раскинутым на полочке рядом с обнаженной трубкой. «Ах, ты, падла…» — бормотал старик, лихорадочно подкручивая многочисленные винты… Изображение приобрело малиновый оттенок, налитые кровью уши не предвещали ничего хорошего, затем оратор побледнел и растаял в дымке. Экран наполнился белым пламенем, глухо загудело, треснуло, зазвенело — и наступила темнота.
— Всему приходит конец, — изрек Аркадий очередную банальность. — Зато теперь я спокойно объясню вам, как опасно быть серьезным.

нет такой идеи, цели, которая стоила бы жизни одного человека, и неважно, гений он или злодей. В голове каждого вся вселенная таится, со всеми созвездиями и черными дырами. Смерть каждого — и картина слабеет, со смертью последнего исчезнет всё. Во всей структуре вселенной=жизни нет идеи справедливости, это выдумка, хотя и симпатичная.
На эту тему написана книга, условное название «Соседи» Лет через пять, может быть, приведу ее в должный вид.
Всё пока. Картинки старые сегодня, но обработанные вчера. Сохраняю все варианты, не лишенные для меня значения…

…………….
Пробовал писать ему, он не отвечал. Может, не хотел, а может просто так… он письма не любил. А приехать я так и не сумел. Прособирался…
Кое-что знал от знакомых — жив, фокусы свои не бросил, наоборот, стал кем-то вроде Кашпировского республиканского масштаба, вел еженедельную передачу на телестанции, как переносить тяжесть перемен. По-прежнему лечил все, что не лечится…
Он ни шагу навстречу мне не сделал. И я перестал пытаться.
……………………………………..
Нет, было, все-таки, одно письмо. Пришло по старому адресу, мне его отдали через два года. Немо уже не было в живых.
Читал и перечитывал. Он не изменился, только потерял силы. Мы оба не поумнели, не изменились, но потеряли силы и время. Это жизнь. Что бы ты ни сделал, чего бы ни добился, все равно поражение, потеря… Теряем время и силы, вот и всё.
«… Ты жил сам, я тебе не мешал. Ты так хотел. И не сдался, хвалю. Значит, в нашу семью пошел…
… много всякого было, долго писать…
… не приезжай, не на что смотреть. Но я неплохо барахтался. Жил как хотел…
…живи долго, вот мой совет. Если сможешь. А не можешь, все равно живи. Кроме живой жизни нет ничего, не надейся, не верь дуракам и желающим обманутыми быть.
Твой брат Немо».
……………………………………..
Часто теперь просыпаюсь по ночам… лежу без сна…
Думаю, как ему там… сыро и тесно, а он закрытых пространств боялся… Глупость, конечно.
Мы как два муравья, карабкались, отодвигали падавший на нас песок. Пока могли. И оба ничего особенного не сумели. Плыли в потоке, вот и все дела. Немо казалось, он управляет судьбой, я сомневался. Под старость и он потерял уверенность, что раздвигает жизнь как траву…
Часто ловлю себя на том, что по-прежнему спорю с ним!..
Но в одном он оказался прав. Кругом — чужие…
Нет, хорошие, умные, интересные были — люди, встречи… но чужие. И так всю жизнь…
……………………………………..
О его смерти я узнал с большим опозданием, случайно. Похоронили, про меня никто не вспомнил.
Он был последние годы одинок, что страшно непохоже на него. И, оказывается, жил и умер в том самом доме, в котором мы вместе жили. Он откупил его весь у наследников хозяйки, когда Лиза умерла. Она кормила меня картошкой с мясным соусом, я помню, как всё хорошее. Когда Немо исчезал, а стипендия кончалась… Я притворялся больным. И она приносила мне на обед большую тарелку с тушеной картошкой, и сверху кусочек мяса.
Была ли у Немо собака… как тогда, в сортире под полкой?.. Наверняка он устроил себе удобный туалет…
Наконец, я собрался, несколько лет тому назад, поехал смотреть…
……………………………………..
Ничто не изменилось, бесконечные улицы, одноэтажные домишки, высокие заборы, у дороги пыльная серая трава…
Через много лет я пришел к нашему дому.
Он ничего не изменил, так и жил в комнате с крохотной прихожей, с обледеневающей стенкой, только купил мощный обогреватель, держал под столом. Грел ноги. Говорят, в старости стал слезлив, подвержен внезапным вспышкам гнева. Быстро отходил, тут же дремал, как он это умел, в момент отключался… Он почти ослеп, и умер незаметно ни для кого. Когда к нему пришел сосед, случайно забрел, то увидел высохший труп, почти мумию.
……………………………………..
Я увидел ту же лужу, рядом со входом.
У дороги появилась чугунная колонка, но в ней не было воды. Из дома вышел человек, мы разговорились. Он рассказал мне, что здесь совсем недавно, и что бывший хозяин… фамилию назвал правильно!.. продал дом через посредника его покойному отцу, а сам сейчас живет в Анголе. Почему в Анголе?.. Вроде он там как доктор Швейцер, дикие люди его боготворят.
Я видел могилу, но не стал его разочаровывать. Наверное, последняя шутка Немо. Может быть, теперь он нашел свой Дом, Семью, и тот момент, с которого его жизнь пошла как сон?.. Выдумки, литература!.. Хотя у меня давно все смешалось в голове — реальность, выдумки, сны… Мир огромный сумасшедший дом, в котором нет и не может быть порядка, а люди в сущности бездомны, и мечутся по свету в своих стараниях выжить.
……………………………………..
Не стоило мне злиться на Немо, он сделал для меня много хорошего. При этом совершенно меня не понимая, и это не смущало его! Я говорил о своих делах, увлечениях, планах… — он никогда не слушал. Не слышал. Смотрел куда-то отсутствующим взглядом. Но что-то он все-таки ухватывал, что?
Что я жив, здоров, не голоден, что не мерзну отчаянно, как часто со мной бывало… что занят серьезными делами, в которых он ничего не понимал, и понимать не стремился… Что я живу не так, как он, что не понимаю смысла жизни, и всего, всего, всего, что он так хорошо и ясно представляет себе…
Ему безразлично было все, что я так превозносил, называя духовным родством.
Он просто моим братом был.
……………………………………..
Теперь уже неважно, как все было. Сумрак опускается, Немо забыт, скоро и меня забудут. Только озеро останется, и вечное мелкое болото на плоском берегу, и чахлые сосны перед въездом в единственный мой город… Все, как было…

Зарисовка с черным котом, обработка.
…………………………..

Сухие цветы в довольно неоднородном интерьере
………………………………

Херес и зеленый чай
…………………………………

Из «Мира кривых гвоздей»
………………………………………..

Алиса, дочь Алисы
……………………………………..

Из «Мира кривых гвоздей»
……………………………………….

За мусоропроводом
……………………………….

Окно в минимальном понимании

Вдруг сердце остановилось. Старик терпеливо ждал — так уже бывало не раз, останавливается, и снова за свое. Но эта остановка была длинней и томительней прежних, и когда оно, сердце, наконец, тяжело с болью стукнуло в грудину, Аркадий был в поту, холодном и липком, и дышал так, будто пробежал шесть пролетов по лестнице вверх. Вообще-то он за ночь прошел больше — и ничего! Он удивился, что же оно… И, постучав себя по груди, строго сказал — «брось безобразие!..» А оно в ответ — как будто споткнулось на ухабе, и снова грозно притаилось… Перед глазами заплясали черные запятые, похожие на холерных вибрионов, воздуха не стало… И когда сердце вынырнуло, всплыло, забилось, Аркадий понял, что дело плохо.
Он по стеночке, по стеночке к окну, где лучше дышалось, увидел любимый овраг с осколками жизни в нем, а за оврагом бескрайнее пространство. Заря нетерпеливо ожидала своей минуты, исподтишка освещая природу розоватыми редкими лучами, и Аркадий видел поляны, лес вдали, и что-то темное, страшное на горизонте; потом это темное слегка отодвинулось, приподнялось, и в узкий просвет ударили потоки розового света — день начался.
И тут Аркадию пришло в голову то самое слово, про которое он читал, говорил, но не верил в него, поглощенный своей злосчастной судьбой и всякими мелочами:
— ВОТ!.. А я умираю. Нелепость, до чего не везет!..
Нет, смерть не такая, она гораздо страшней — и больней, а это может вытерпеть любой, не то, что я… Я-то могу гораздо больше!
Снова удар, и новая тишина в груди прижала его к полу. Он сел. опершись спиной об стену. Теряя сознание, он все еще ждал -«сейчас оно прекратит свои штучки, не может оно так меня предать! Теперь, когда я знаю, чего не делал — я не жил. Боже, как все неважно — сделал, не сделал… Если б еще раз, я бы только жил!..»
Сердце словно поняло его, очнулось, снова закрутились колесики и винтики, омываемые живительной влагой, самой прекрасной и теплой в мире. Но Аркадий уже не мог подняться, редкие и слабые мысли копошились в голове, никакой яркости, никаких больше откровений… Это его слегка ободрило — не может быть, чтобы так тускло протекало, говорят, вспоминается вся жизнь… Значит, пройдет. Надо бы скорую… Стукнуть соседу?..
И тут вспомнил, в каком он виде. То, что никого не касалось, станет достоянием чужих враждебных глаз. Что на нем вместо белья!.. Надеть бы скромное, обычное, но не грязное, не дырявое… Но он знал — ничего нет, все собирался постирать, откладывал и откладывал. Он всегда откладывал, пока не накапливал презрение к себе — и тогда, проклиная мелочный и суетливый мир, брал тазик, мыло…
Рядом в тумбочке лежала чистая холстина, покрывало для надменного японца прибора. Встать Аркадий не мог, голова кружилась, и ничего не видел из-за вертлявых чертей перед глазами. Он прополз метр, дотянулся до тумбочки, наощупь нашел ручку, дернул. Материя вывалилась, он притянул ее к себе, с трудом, пережив еще одну томительную остановку, стянул с себя лохмотья, ногой затолкал поглубже под топчан — и завернулся в теплую грубую ткань.
Наконец, он в теплом, чистом, и лежит в углу. Теперь бы врача… Он с усилием приподнялся, сел… и тут стало совсем темно. Сердце замолчало, затрепетало слабыми одиночными волокнами, и дряблым мешочком опустилось… еще раз встрепенулось — и навсегда затихло.
………………………………
Марк проснулся рано, лежал, смотрел в окно, постепенно возвращался, ощутил горечь, что сидела занозой — не годен… Где же Аркадий?.. Одевается, бежит вниз, стучится. Дверь молчит, света внутри нет, а окна почему-то настежь, вчера не заметил… Решившись, он толкает дверь плечом, еще — и девять стариковских запоров со стонами и визгами сдаются. Он вваливается в переднюю. В ней, играя бумажками, гуляет ветер. Марк в кухню — там тоже странная пустота. Он в комнату — и здесь простор, книжная полка, раскладушка да столик из-под токарного станочка; Аркадий гордился — немецкий, сто лет, а ходит как!.. Марк в смятении в заднюю комнату — голый кафель под тягой, пустой стол, на табуретке японский пришелец… а рядом — на полу — весь в белом — сидит старик, упершись руками в пол, склонив голову к левому плечу, как он, бывало, делал — посмотрит, подмигнет — » я еще вам устрою сюрприз…»
Марк медленно к нему, и видит — осталась одна форма, нет старика. Это же надувательство, Аркадий…
А в окно льется прохладный свет, внизу шуршат листья, что-то, видите ли, продолжается, только Аркадия уже нет.

Ежик ищет свой угол, свой дом. Если о себе — угол и дом ничего общего со страной, нацией, тем более, государством уже не имеют. Когда-то Россия вызывала у меня ненависть и восторг одновременно. Я приехал из Эстонии взрослым человеком, рано повзрослел, живя в доме, который был в страхе перед новой для них страной.
В России я увидел, какими могут и должны быть люди творчества, раньше я видел таких единицы, теперь это была часть страны, и страна делилась на части. За последние двадцать лет я Россию разлюбил, а я из тех, которых удерживали только интерес и любовь, во всем, вокруг меня, среди людей, и в моих делах, занятиях. Если б я был моложе и планы на будущее имел, то конечно, ушел бы, не оглядываясь. Мои планы слишком куцые, хотя еще есть. К счастью, мои интересы и увлечения очень далеки от того, что делается за окном, я ведь из тех упрямцев, которые бьются лбом об стенку… к счастью, далек от текущей жизни, в своем углу…
………………………………..

Такой конструктивизм довольно дешевый, геометрия, структура-фактура, бывает минутами, а вообще не очень мне интересно. Я вообще к «стилю» к стилистике надрывной и настырной отношусь отрицательно, все эти концептуализмы, минимализмы… когда человек уже законсервировал себя в стиле, жанре — мне не нравится. Стиль — это сам человек, и подчиняется требованиям образа, задачи, цели… И это ценней всего, когда происходит интуитивно-инстинктивно, как было у Ван Гога, как было даже у Утрилло (периоды) при всей его невменяемости. Когда человек в среде, в окружении, в социальном давлении, и даже при самом добром отношении вокруг — это все болезненно и трудно. Нужно уходить, нужно быть одному или уметь удалять окружающих от себя, смайл… Дело не в масштабе, дело в «драйве», куда идешь, вот вопрос… Ошибки при этом неизбежны, но это СВОИ ошибки.
……………………………………………

Каська наколбасилась и гуляет по лоджии, сейчас выберет местечко — и спать, спать…
……………………………….

Такие вещи я не считаю натюрмортами, это «зарисовки», независимо от техник, жанра, это может быть неожиданно, забавно, но всегда все-таки фрагментарно-кусочно…
…………………………………………

Гуляя по лестницам, не испорченным ремонтами, видел такие трубы не раз, торчащие из стен. Иногда это выразительно, но опять же — зарисовки.
……………………………………………………

Один из вариантов, тряпка, брошенная на батарею в углу. Есть более прилично выстроенные, зато спокойные, а сегодня их не хочется. Цвет! Скрытое бешенство, тлеющие угли… мне такие вещи ближе, чем открытый цвет, чем понятный по происхождению свет…
………………………………..

Тоже зарисовка, репортаж, из любимых углов, их много было. Однажды в поисках комнаты, набрел на дом, в котором на первом этаже, полуподвальном, пол земляной… ушел, тогда это меня испугало, зато запомнил, и потом подвалы встречал как родные, когда кормил котов — вспоминал и узнавал… Комфортное жилье всегда меня отталкивало, какой там к черту уют… Ценю тепло и полутьму.
…………………………..

Летом 2010 года много фотографировал птиц, и поил их, лето было безумное по жаре и сухости. Видел отношения, удивительно похожие на человеческие, только более открытые…
…………………………………….

Раннее утро… летнее… Это свет и цвет заставили меня проглотить свое неприятие, смайл…
…………………………………..

Десяток вариантов, с красным большой спор был, такие споры внутри себя полезны, что-то выясняется, оттачивается… или расширяется, отодвигается граница… Здесь весьма умеренное «дно»
…………………………..

УТРО. Набросок, масло, давно…
………………………………

Шнурок со своей судьбой, это окно было нужно мне, и ему тоже…

Заграждающие и направляющие. Окна и лестницы очень интересны как объект графики, и выражают настроение, конечно.
……………………………..

Архитектурные излишества, наверное, период ликвидации комплексов, ведь меня никто не учил рисовать. В живописи у меня был учитель, вернее, умный и талантливый советчик. Но не на пустом месте, конечно, много смотрел голландской старой графики, особенно малых голландцев. Как это сказалось, не знаю, сам дух этих простых рисуночков мне близок, интересней, чем виртуозная графика великих итальянцев… А сейчас я уже много лет смотрю только мельком, и что попадается на глаза, часто интересные замыслы у трещин на стенах, в старых обоях, в мусоре, сухих листьях…
…………………………………….

Набросок к картинкам серии «Подвалы» Редко делал для определенной цели, и использовал не умел. Но что-то, видимо, в руке оставалось…
………………………………………

Пример Случая. Через несколько лет, рассматривая старые фотки, которые хотел использовать для своих обработок, заметил этот заголовок в газете, и он совпал с моим настроением в тот момент. А ниже запись от раздражения: кто-то пустил слух в FB, что я умер. Потом вдруг оказалось, что не совсем так 🙂 Не в первый раз сталкиваюсь в Интернете, раздражает то, что делается это от безделия, от неумения что-то свое сказать, таких в Сети сейчас легионы. А смерть тема достойная, но уж очень много сказано, и свой подход найти трудно, люди по отношению к таким кардинальным темам не очень изобретательны… смайл…
…………………………………………

Опрокинутый кувшинчик с сухой травой и цветами. Все очень просто, но жутко трудная задача с пространством, и не могу сказать, что достойно решена, так — проба…
……………………………………….

Тот же кувшинчик, такой почти минимализм, лаконичность — пристрастие старости, но не самое худшее, все-таки…
……………………………………….

Сухие листья, нитки, блюдо… Путь к абстрактной живописи (изображениям, в общем случае) разный, мне больше нравится, когда от предметности идут, как шел, кажется, Кандинский. Другой путь — когда сразу линии, точки, пятна, мне не очень понятен. Видимо, мне ближе паранояльность, а не шизофрения (шутка) Один знакомый ( а потом я увидел, что он не один такой) на листочке в половину писчего листа, тонким черным «шариком»… линии-точки-линии… Это совсем непонятно мне. Но только мнение… Сам я на полпути остановился, все-таки старые вещи люблю…
………………………………………………

Стекло, бутылки… Очень старая картинка.
Может, в течение дня еще припишу, пока всё. Удачи!

Вернулись на родину, а дом родной разрушен стоит…
………………………………….

Пианистка, вариант с умеренным красным
…………………………………..

Русалочка на траве, для нее нарисовал
……………………………………..

Из проб. Все-таки изобилие не по мне, хотя интересные задачки задает порой…
………………………………………………….

Наши флаги, наши стяги…
………………………………………………

На фоне старой хлебницы
…………………………………………….

Обработка, с грязцой, а как же…
…………………………………………………….

Не-е, не голландцы мы, ветчина дорогая, а вино поддельное, воздержусь…
……………………………….

За мусоропроводом, момент света
……………………………………….

Душа бутылок-близнецов, на двоих одна.
…………………………………..
Итак, 31 августа будет последний выпуск «ассортей». Пора-пора, когда становится привычкой, начинаются повторы, нужно уходить. Не повторы — в основном варианты, но незначительные уже. Из 8-9 тыщ изображений, с которыми можно иметь дело, осталось не более десятка таких, к которым есть еще желание руки приложить. Когда варианты отличаются большим усилием глаза и нервов, то еще не конец, когда же не скажешь, что лучше… тогда время отойти в сторону. А дальше продолжим, есть еше задумки, но уже не в таком темпе…
Привет всем, кто заходит сюда или читает ленту с моими изображениями.

Меня спрашивают, а как же Крым, текущие неправедные и прочие дела… Ребята, я совсем не о том. Страдайте, спорьте, протестуйте, дела ваши чести и совести, НО… Я о том, что личная судьба, история личности и рода, геном, если хотите… и в целом — неразрывная связь между людьми творчества и творческого отношения к себе и к жизни… все это гораздо важней, глубже, интересней и для личности, и для всей истории людей, в которых… ну, в них НИЧЕГО, кроме творчества, глубокого духовного родства через века, страны, нации и поколения, а также способности к сочувствию и самопожертвованию — ну, ничего интересного в людях НЕТ! И много густой вязкой гадости, которую во всем живом мире, если собрать, не найдешь столько.
Помнить это, мне кажется, важно, даже живя одной ногой во всем современном мире… Смайл.

Вообще, это особое умение — писать «завлекательно», я про сюжет. Свойство хороших гидов, которые ведут так, что за каждым углом оказывается интересно — и вид, и история о нем тут же… К литературе отношения не имеет, на мой вкус, меня больше устраивает другой… настроенческо-интонационный, что ли, подход, странствие по собственным ассоциациям. Научить завлекательному письму можно, и это «разработано» классиками детективного жанра, да и другими. Но это подход, по большому счету, все-таки «что изволите»… Зато публика млеет. А путешествие по собственным ассоциациям — для немногих, потому что твои ассоциации мало кому интересны — раз, и другое: нужна такая творческая активность читателя, чтобы он на твоих углах и переходах свои ассоциации увидел, и прочувствовал. И то и другое делает тексты интересными очень немногим, и это надо понимать. Один образованный англичанин спросил меня — «почему вы все время пишете о кошках и о смерти?..» Вообще-то не всегда и не совсем, но я его понял — да, много и часто — о художниках, о кошках и о смерти, правильно. И значит, что тому, кому не интересно ни про кошек (более общо — про зверей), ни про жизнь творческого человека, ни мысли о смерти не «достают», им читать мои тексты нет смысла, не стоит. Дальше, конечно, возникает вопрос выживания и приспособления, и молодому человеку особенно, в наше время «приходится» (не люблю это слово, совсем не приходится, и время не хуже других времен…) оглядываться — что читают, чем интересуются… и пошло-поехало… Ага, я нетерпим, и с детства воспитан в духе противодействия общественным штампам. Это от ранних лет, от семьи зависит, а уже школа мало что может прибавить, если крепкое начало, то и не убавит, но может озлобить, тоже нехорошо… Лучше всего, если в своем мире, в своей среде, в своих темах, а это еще повезти должно…

Ну, что Вам сказать… Письма я пишу сейчас только очень хорошим знакомым. Так что только два слова — через 10-20-30 лет все проблемы, которыми Вы так нашпигованы, или решатся, или лопнут и возникнут другие, и вокруг них снова будет толпа брызжущих слюной и готовых уничтожить инакомыслящего… Так всегда, это обычно, в жизни я видел такое несколько раз, да и постоянный фон был не очень-то симпатичный… Но и тогда, также как сейчас, найдутся люди, которым будет интересен и Рембрандт, и Цветаева… навскидку выбрал, но Вы меня поняли, надеюсь. И я уверен, что независимо от способностей и возможностей, все-таки стоит попробовать свою жизнь в делах, которые в этом направлении, (условно говоря, конечно, я ведь и наукой занимался, и уважение к точному знанию сохранил). Есть вещи вечные, а есть… что говорить… Конечно, мы живем и сегодняшним днем, но стоит ли так за него корячиться и убиваться, забыв о более интересных задачах, целях?