День: 12.09.2015

Черновичок для слабеющей памяти. Здесь можно еще кое-что поделать, Проблема с коробкой, конечно. Ну, посмотрим…
……………………………………………………

Обнаружил. Что-то вроде картинки в интерьере. Занимательно здесь то, что картинка пропала куда-то… Но еще занимательней, что мне не захотелось срезать интерьер, хотя он явно по свету всё перебарывает. Но давно заметил, что бесструктурные источники света легко подавляются темными источниками структур, здесь даже слишком яркий пример… 🙂 ну , пусть повисит, все-таки, ЖЖ…
…………………………………………………….

Тут нечего сказать, просто убрал цвет, его только не хватало… Тоже пусть повисит до завтра
………………………………………………………..

Кажется название «Утро кота» Или «черного кота». Картинку взял Серпуховский музей.
…………………………………………………….

Ничего особенного, я не пейзажист. Но здесь привлекло своеобразное «колесо», которое где-то назвал «колесом жизни»…
…………………………………………………….

Магдалина и Христосик. Разумеется, дома у меня жила, а теперь не помню где, возможно, в Москве. Верующие теперь скандальными стали, так что не рекламирую, Христос у меня боится страстной женщины… Вообще-то мне все равно, все эти истории, мифы не люблю, не потому что плохо написаны, как раз — неплохо, а просто потому, что суют их назойливо и настойчиво во все дырки, это нехорошо. Альтруизм черта генетическая, способствует сохранению вида, и не надо дополнительных соображений и выдумок, они не действуют — сожрал человека, перекрестился, попросил прощенья, да?
………………………………………………………

Туся кошка серьезная была, мы очень друг друга любили…
……………………………………………………….

На кухонном окне. Первые холода
………………………………………………………

С этим можно еще поработать, уж больно скучна…

Часто думал об этом тексте, нет, изменить не пытался, но некоторые «логические сдвиги» меня беспокоили, (сразу всё знает, а потом рисует картинки) 🙂 я не люблю такие штуки, сам устроен просто, и простая последовательность событий для меня лучший способ ОТДЕЛАТЬСЯ от сюжета, содержания. В «Монологе» так вообще была лафа — время меня волочило по страницам само. А в других вещах приходится порой выкручиваться. Но у меня хитрости мало — и сразу выкладываю всё, а потом разворачиваю события… если есть, что разворачивать. Поэтому обожаю сериал «Коломбо», который не боится сначала показать само убийство, как, кто и т.д. а потом все равно интересно, потому что следователь замечательнЫй, он как Шерлок, но больше все-таки показывает. Фантастично, но убедительно.
Хотя многие хорошие выдумщики проенебрегают. Не знаю… Ниже один из вариантов, слабая попытка выкрутиться… а потом плюнул, да…

……………………………………………………………………………………..
Люблю, люблю… воркуют, сволочи, нет, чтобы подумать обо мне! Я так им как-то раз и вылепил, лет десять мне было, что-то в очередной раз запретили, как всегда между прочим, в своих делах-заботах, сидели на кровати у себя, двери раскрыты, и я, уходя в свой уголок, негромко так — «сволочи…» Она тут же догнала, влепила оплеуху, он с места не сдвинулся, смущенный, растерянный, может, со смутным ощущением вины, хотя вряд ли — давно забыл, как все начиналось — «вот и живи для них, воспитывай…» — говорит. Тогда они давно уж в законном браке, и только бабушка, его мать, гладя по голове, говорила непонятное слово — «мамзер». Это она шутя, давно все забылось. Мамзер — незаконнорожденный, я потом узнал. Тогда, в начале, я был им ни к селу ни к городу, случайный плод жаркой неосторожной любви, зародился среди порывов страсти при полном безразличии к последствиям, а последствием оказался — я! И первая мысль, конечно, у них — избавиться, и с кровью это известие принеслось ко мне, ударило в голову, ужас меня обжег, отчаяние и злоба, я ворочался, беззвучно раскрывая рот, бился ногами о мягкую податливую стенку, она уступала, но тут же гасила мои усилия… При встрече с ней родственники шарахались, знакомые перестали здороваться, а его жена, высокая смазливая блондинка — у нее мальчик был лет двенадцати, их сын — надменно вздернув голову, рассматривала соперницу: общество не простит. Все знали — не простит. Оставлю — назло всем, решила она, и ходила по городу с высоко поднятой головой. И этот цепкий дух сопротивления горячей волной докатился до меня, даруя облегчение и заражая новой злобой, безмерно унизив: мне разрешено было жить, орудию в борьбе, аргументу в споре, что я был ей… И тут грянула великая война, общество погибло, ничего не осталось от сословной спеси, мелких предрассудков, сплетен, очарования легкой болтовни, интриг, таких безобидных, шуршания шелковых платьев — променяли платья на еду в далеких деревнях… Потом жизнь вернулась на место, но не восстановилась. Постаревшие, испуганные, пережившие проявления сил, для которых оказались не более, чем муравьями под бульдозерным ковшом, они еще тесней прижались друг к другу, и с ними я — познавший великий страх, родительское равнодушие — случайный плод, я родился, выжил, рос, но мог ли я их любить, навсегда отделенный этими первыми мгновениями, невзлюбивший мать еще во чреве ее, и в то же время намертво связанный с нею — сначала кровью, узкой струйкой притекавшей ко мне, несущей тепло, потом общей судьбой, своей похожестью на нее, и новой зависимостью, терпкой смесью неприязни и обожания, страха и скрытого сопротивления?.. Теперь они, наверное, любили меня, но тень, маячившая на грани сознания, отталкивала меня от них… Я взрослел, и начал искать причину своей холодности и неблагодарности, напряженного и неприязненного вглядывания в этих двоих: они между прочим, занятые собой, пробудили меня к жизни, потом долго решали, жить мне или не жить, и оставили из соображений мелких и пошлых. Но все мои попытки приблизить тень, сфокусировать зрение, наталкивались на предел возможностей сознания, и только истощали меня… И тут отец умирает, унося с собой половину правды; часть тайны, оставшаяся с матерью, заведомо была полуправдой, я отшатнулся от нее, прекратив все попытки что-либо понять. И годы нашего общения, вплоть до ее смерти, были наполнены скрытым раздражением, неприязнью и острым любопытством. Она узнавала во мне его: он давно умер, а я повторял и повторял его черты, повадки, словечки, отдельные движения, причем с возрастом появлялись все новые знаки родства, откуда — я не мог ведь подсмотреть и подражать! Даже спина у меня была такая же, широкая и сутулая, и это радовало ее, и обувь она мне покупала на два номера больше, хотя отлично видела, что спадают с ноги — это казалось ей недоразумением, которое следует исправить, ведь у него была большая нога и у меня должна быть такая же…

Она умерла, не дождавшись разговора, который, она считала, должен все прояснить, и стена рухнет, а я боялся и избегал объяснений, не представляя себе, что ей сказать, только смутно чувствуя нечто в самом начале, разделившее нас. Как-то она, преодолев гордыню свою, все же спросила — «почему ты так не любишь меня?» — меня, все отдавшую тебе.. Это было правдой, и неправдой тоже, потому что не мне, а ему, и его могиле! Что я хотел у нее узнать? Она ничего не знает, также, как я. Да и что я мог бы понять тогда, в середине жизни, полный сил, совершающий те же ошибки, также как они, рождающий между прочим детей…

И только в конце, когда я, свернувшись в клубок от боли, сморщенный старик, теряя остатки сознания, уходил, то вдруг увидел — ясно!..

Себя — связанного с ней цепью пуповины, испуганного, сопротивляющегося, злобного, ожесточенного… — и понял, откуда все… и не могло быть иначе.