День: 14.08.2015

Две миниатюры и перевод Е.Валентиновой

Немалые голландцы…
Люблю голландцев за их рисуночки, простые, есте-
ственные… Умелые, но не выпячивающие мастерство.
Скудная природа. Довольно грязная жизнь, кабачки хле-
босольные, питие, расстегнутые штаны…
Люблю старые вещи братской любовью, оживляю,
сочувствую, а фрачность парадных обеденных столов не
терплю. Обожаю хлам, подтеки, лужи, брошенный сто-
ловый инвентарь с засохшими ошметками еды… и чтоб
после обеда обязательно оставалось…
Чтобы пришел через окно голодный кот и не спеша
вылизал тарелку.
………………………………..
Осыпь при луне…
Когда я начал рисовать, мой учитель, глядя на пор-
трет, спросил:
– Вот это здесь – зачем?..
Это была щека. Я ответил:
– Это еще и каменистая осыпь при луне.
Он кивнул – «зрительные ассоциации, вот главное…»

…………………………………………………….
…………………………………………………….
These Great « des Petits Maîtres Hollandais »
I love the Dutch for their little drawings, that are simple, natural… Skillfully done, but not showing off this skill. Sparse land. Rather messy life, hospitable inns, drinking, breeches undone…
I love old things with brotherly love, I animate them, I sympathize with them, but I cannot stand the white-tie-and-tails formality of some laid tables. I love trash, streaks, puddles, catering implements with some dried scrapes of food on them carelessly left lying about… and there must be some leftovers left over after the meal… So that a hungry cat could get in through the window, and lick the plate clean without hurry.
…………………………………..
A Scree In Moonlight…
When I began to paint, my master, looking at the portrait \I was doing\, asked:
— This – what for is this?..
It was the cheek. I answered:
— It is also a scree in moonlight.
He nodded – “visual associations, they are the most important…”

ОТЕЦ (1985-2015)

Отец заболел. Он говорит, болит сердце, и показывает куда-то, ближе к шее. Разве сердце там?.. Оно ведь чуть выше живота, и кожа над ним постоянно вздрагивает… во-от здесь, между ребрами. Но у отца ребер не видно, а живот налезает на грудь, так что где у него сердце, сказать невозможно. На прошлой неделе мы с ним ходили к морю. Перешли дорогу и стали пробираться к воде, через канавы перескакивали, глубокие ямы с мусором на дне обходили. Он сказал, что ямы — воронки от бомб, а в канавках сидели бойцы, скрывались от пуль, это окопы. Уже два года нет войны, и окопы постепенно зарастают травой. Вода серая, перед ней на песке разный мусор и железки, мы туда не ходим, потому что вязнут ноги, и порезаться можно, много ржавой проволоки. Далеко в море серые длинные корабли, военные. Мы приехали недавно, отец говорит — «мы вернулись», но я не помню, как жил до войны. Отец говорит, потом вспомню, когда буду старым, как он. Я спросил, а вспомню ли, как родился. Он сказал, не знаю, этого не помнит, но, может быть, вспомнит еще.

Мы постояли под толстым старым деревом с узкими блестящими листочками. Он говорит, что стоял здесь, когда был мальчиком, как я, а дерево было такое же. «И ты вырастешь, придешь сюда, а оно стоит…» Должно быть, скучно дереву, я подумал, и представил себе, как приходят все новые мальчики, а оно стоит и стоит… «Это ветла,- он говорит, — они живут долго…» А утром он заболел…

Я смотрел, как он дышит — громко, а руки ощупывают край одеяла, будто боится, что пропадет куда-то. «Пойдем в воскресенье к морю?..» Он молчит, только кивнул мне. Потом говорит шепотом — «позови маму…» Я подошел к двери, позвал. Она сразу прибежала, а он уже дышит редко, со свистом, и шея стала синей. Мама зовет его, он не слышит…
………………….
…………………….
Почему дата такая? Выкинул сегодня из рассказика, и так короткого, десяток слов, на мой сегодняшний взгляд, лишних. Старый вариант, конечно, оставил, висит в Интернете давно, и пусть висит, так надо. Убрал всякие «что», «тАким-кАким» и другие слова и прилагательные, пусть в другом месте прилагают.