Месяц: Февраль 2015

Не обсуждается.

ПАОЛО.
«Ну, что еще будет? А что еще может быть…» — подумал невысокий худощавый старик, проходя мимо зеркала и заглянув в прохладный полумрак, продолжение его комнаты. Свойство зеркал расширять пространство всегда его привлекало, и потому у него во всех комнатах стояли большие зеркала, средние висели на стенах, а маленькие, разные по форме, лежали тут и там. Он не любовался собой, давно знал, что не увидит ничего хорошего, и все-таки собственный образ всегда его привлекал. Он заглядывал у самого края, и находил каждый раз что-то новое. Он еще не устал от себя, от своих вечно ждущих глаз, неожиданной улыбки самому себе… иногда он подмигивал изображению и говорил шепотом:
— Ничего, ничего… посмотрим, что еще будет…
Сегодня он не подмигнул себе, глаза были печальны, в них метался страх. Ночью его разбудил приступ кашля, скрутил и подбросил с неожиданной силой. Он бы удивился своему телу, той энергии, которая еще дремлет в нем, если б не был так поглощен попытками вдохнуть хоть каплю воздуха и при этом не разбудить зверя — тут же набросится и вытолкнет из горла воздух вместе с кровавой пеной, тогда конец… Ночные приступы кашля и удушья были не раз и не два , но раньше быстрей проходило, отпускало, не кончалось таким бессилием и обильной розовой слизью с мелкими пузырями. И никогда раньше не было у него таких отеков на ногах… нет, бывали по вечерам, а ночью спадали… А сердце?
Под утро он впервые явственно услышал звон.
Сначала что-то шуршало и со скрежетом переворачивалось за грудиной, и воздуха было мало, так что он мог вдохнуть только коротко и поверхностно, а потом словно заслонка захлопнулась, щелкнула в груди, и он едва переводил дух, опершись о высокие подушки… Воспользовавшись минутой облегчения, он сел, спустил ноги на пол, на теплый ворсистый ковер, а ему бы хотелось — на простой дощатый пол, прохладный, шероховатый, с мелкими крупинками песка… как в детстве было?..
И тут сердце споткнулось, остановилось на долгое мгновение — и зазвонило в колокол. Звенящие удары били в голову и шею, минуту, две… Паоло крепко сжал виски обеими ладонями, звон постоял — и замолк. Он был образованным человеком, сколько помнил себя, учился, и знал, что так звонит сердце, когда дело плохо.
Предсмертный колокол, да?..
Паоло неловко ухмыльнулся, получилась жалкая гримаса. Он был подавлен, и презирал себя за трусость, не помнил с самого детства, чтобы так боялся. Он гордился своей жизнью и часто говорил себе с уверенностью, что когда настанет его миг, он встретит смерть с высоко поднятой головой, как любимые его греческие герои. У него были основания, всю жизнь работал, работал, и воспитывал в себе уверенность, что главное — так устать от жизни, чтобы не было больше страшно, чтобы «спокойно встретить», так он говорил, не чувствуя банальности — ведь многие до него пробовали, и не удавалось… Так что же остается, верить сказкам, зарывать голову в песок, прикидываться дурачком?.. Нет, он предпочитал спокойное мужество, а не суетливую беготню за прощением… и болтовню, как у этих философов — сплошь болтовня!.. Он всегда так думал, и учил себя не суетиться, а по крупному, с размахом устраивать жизнь.
«И все равно проиграл, доустраивался, дурак», — он сказал себе вполголоса, в огромных залах некому было его услышать. Взрослые дети давно поглощены своей жизнью, новые малы, два мальчика… Жена?.. Он повел плечом, нет, не жалел, что женился на шестнадцатилетней, по крайней мере не смотрю в еще одну морщинистую рожу, своей хватает… Она наверху, в спальне, спит до полудня, веселая, добрая, смешливая девочка… у нее будет все. А мне… до осени бы дотянуть, не умирать же в такое красивое время… В теплое время ему не писалось, а осенью он обычно просыпался, спадала живость, проходил «зуд общения», так он называл свое постоянное стремление быть на людях, много и умно говорить, чувствовать, что слушают и восхищаются…
«Скорей бы осень…», — так он всегда говорил себе, устав от лета, соскучившись по работе. Нет, он все время что-то черкал, вырисовывал, пробовал, но это так, не принимал всерьез.
— Дотянуть бы до осени… — он сказал.
И больше ничего не будет.
Впрочем, он годами, и всерьез, говорил себе летом — «ничего не будет», имея в виду осень и зиму. Боялся, что не получится, удача отвернется… но как только все кругом тускнело, сыпались дожди, он начинал, преодолевая страх, презрение к себе, сначала малевал мелкими мазочками, возил кистью по холсту, уже с отчаянием… бросался, как к спасению, к одному из постоянных сюжетов, благо ими забиты священные книги, и эти мифы, любимые его греческие выдумки… За что бы зацепиться?.. Все равно за что!
Начинал, и постепенно входил во вкус. И вдруг оказывалось — и это можно, и то… И уже не остановить. И он, без передышки, после одного холста, тут же утром следующего дня — новый эскиз, замысел, набрасывает главное — расположение фигур, композицию, в ней все!. И это он умел непревзойденно, природный дар.
Он всем телом ощущал, как собственную неустойчивость в пространстве, любые, самые мелкие неполадки с расположением фигур; умение уравновешивать силы, движения и пятна на ограниченном пространстве, на плоскости, было для него легким, естественным, врожденным. Он точно также играл в шашки, а в шахматы не получалось — его предвидения хватало только на несколько ходов, он чувствовал только то, что видел в данный момент, прирожденный художник. Его стихия — размах, порыв, масштаб, огромные пространства, могучие мазки, тела, тела, тела…
Но с каждым годом он ждал осень все с большим страхом, потом преодолевал, забывался… и так до весны.
А в этот раз другое — на самом деле конец.
Нет, все же до сегодняшнего утра он рыпался, бодрился, обманывал себя. «Посмотрим, каким путем от меня избавиться решили, подсунут случай, подвох?» Он допытывался, ему было интересно. А этой ночью допекло, и все любопытство тут же растерял. Сейчас он знал — осени не будет.
Ага, вот так и кончится. Не умом дошел, а в один момент проникся, словно ледяным ветерком повеяло… Прожитого всегда мало, и умирать всегда… не то слово — «страшно», пустоватое, мелкое словечко, это на войне страшно -подстрелить могут, но не обязательно, а здесь не страшно — невозможно вынести… Вот так.
«Я не избавился — он себе сказал. — Крутился, вывертывался, прятал глаза. Ну, бродяга, игрок, весельчак… теперь держись, осталась одна прямая.»
И все же, нашел в себе силы усмехнуться, приблизил глаза к одному из зеркал, и сказал спокойно, медленно, слыша свой подрагивающий хрипловатый голос:
«Допрыгался, живчик… И все же, посмотрим, посмотрим, как она возьмет меня, как это случится. Ей придется попотеть. Но мучиться не хотелось бы.»

Вася и я, конец 80-х годов. Мы с Васей жили вместе 16 лет, до 1993 года. Я любил его, а он больше любил свободу. А человек в жизни свободен быть не может, но может в творчестве.
………………………………………………..

Выставка живописи в Доме ученых Пущина, а год не помню, какие-то 80-ые годы…
…………………………………………….

Пейзаж у реки. Пастель на темно-серой бумаге. Несколько вариантов, лучший у В.М.Котелкина, серпуховского коллекционера живописи.
……………………………………………….

Снежное поле. (графика)
……………………………………………..

Натюрморт с косточками, из старых, 80-ые годы
……………………………………………

Первый снежок (рис. «мышкой»)
……………………………………………………..

Лизочка, ночная мышеловка
……………………………………………

Выставка, давнишняя, кажется в Серпухове
………………………………………………….

Прогулка с собакой зимней ночью

На картонной коробочке, продолговатой, написано «ЯЙЦА КУРИНЫЕ ПИЩЕВЫЕ». Внизу нарисованы петух и курица, и несколько яиц у их ног. И приписано — «сырым не употреблять»
Никогда раньше не замечал, чтобы их называли — «пищевые» Сорт писать, это да, писали. Зачем писать «пищевые», вроде бы и так ясно, да? И я так думал, шел домой, нес эти яйца, чтобы поджарить. Говорят, что теперь их надо с мылом мыть, прежде, чем разобьешь. Ну, не знаю, до этого не дорос еще…
А зачем петуха с курицей рисовать было? Они не понимают, да? Что их яйца — пищевые. А если бы понимали? Тогда название их не обрадовало бы. Представь себе, родители вынашивают, рождают — а им говорят — «Ваши дети наше мясо…» Ну, не съедобное — пушечное пусть. Дальше продолжать не хочется, мы те же куры, вот что. кажется, иногда… А чем плохи куры, не такие умные? А мы умней? О, да, еще как!

Японской классической прозе 1 000 лет, от 8-го до 18-го века. Где-то в середине пик гениальности. Время от времени беру сборничек «Луна в тумане» (м. «Правда», 1988г), открываю в любом месте, прочитываю страничку-две, не больше, мне хватает. Странное дело… не в содержании, не в темах тайна… Почему меня привлекают эти вещи больше, чем почти всё другое, написанное на разных языках? Нет, конечно, люблю и другое, но такого тяготения, чтобы раскрыть любую страничку и читать… нет, не могу припомнить. Интонация. Устройство текста. Особая искренность… Больше ничего не могу сказать. Мне это по душе, так, наверное, точней всего. Смешно даже думать о подражании, пожалуй, эти тексты успокаивают меня: то, что было тысячу лет тому назад, не потеряло смысл, наоборот, приобрело еще бОльшую ценность. Я так думаю…
И когда заглядываю в современные книги — и умные, и глупые, и злобные, и добрые, но поглощенные современной жизнью , вовлеченные в нее без памяти… не по себе становится: и это всё, что Вы можете сказать, о чем чувствуете? Жизнь все больше превращается в сточную канаву, и недаром умный человек говорит, что пора убираться отсюда, здесь все неисправимо испорчено, и надо искать другую планету… А там будет что — испоганим и там? Но вот беру старых японцев, и читаю… На мою жизнь еще хватит… и на много-много жизней пусть немногих людей, но они еще есть, и будут, и никуда нам не улететь — надо на своей земле стоять, стоять, стоять! — и собой оставаться… А эта вся мразь…. морлоки… пройдет, пройдет, они сами себя пожрут, вот увидите…
И все-таки — тысяча лет замечательной культуры. Ну, да, часто такие периоды с дикости начинаются — и дикостью кончаются. Но тысяча лет культуры! — есть на что опереться — и воспрянуть. Но когда периоды дикости становятся соизмеримыми с периодами культуры, то дело плохо. Дело плохо. Происходит необратимая деградация населения, отрицательный искусственный отбор. Он идет уже много лет, и надежды на Возрождение нет. В такой стране или умереть… или убраться куда угодно, пока силы есть…

Осенний балкон
………………………………………

Край стола, и интерьер
……………………………………………….

А ваша собачка не укусит?
(рисунок, а далее всякие манипуляции с ним)
…………………………………………..

Масяня в джунглях
…………………………………………….

Пес сторожит вид из окна 20-го дома
…………………………………………………

Тоска русалки по морю
…………………………………………………

Мир слишком огромен… и безобразен!
…………………………………………………

Мой старый приятель, ёжик, ищет средство от депрессии
……………………………………………..

Да-а… были люди в наше время…
……………………………………………….

Наш угол
……………………………………………..

Из серии «Как лежало» (доверие к Случаю)
………………………………………………….

Из серии «Как лежало» (доверие к Случаю) (2)
……………………………………………….

Нужное и не нужное

Прогулка у берега моря
……………………………………………….

Сваливать пора!
…………………………………………………..

Философ, сторонник молчания
………………………………………………

Одноглазый художник (для этой жизни одного глаза хватит)
……………………………………………..

Портрет И.К.
…………………………………………….

Три подруги (монотипия, масло на стекле, отпечаток на бумаге)
……………………………………………….

Вася не ест из миски (всякую дрянь!)
……………………………………………..

Натюрморт с гранатом, 1977года, к. темпера
…………………………………………………

Красные дома
………………………………………..

Эскизик на обоях
……………………………………………………

Любяших воевать нужно лечить
……………………………………………….

Три цветка. Зря думают, что они дружественные нам создания,
так могут считать только наивные люди.
…………………………………………………..

Осенний вид за окном. Нарисовано «мышкой»
………………………………………………….

Игра

Год 1914-ый
……………………………………………….

Лицо войны, год 1944-ый
……………………………………………….

Свобода… или пожрать?..
…………………………………………….

Забытое слово — МЕЛАНХОЛИЯ. Чувство горькое, но полезное.
………………………………………………..

Пессимист и оптимист. Люблю пессимистов, среди них гораздо меньше дураков
…………………………………………….

Бывшие друзья, бывшие враги… теперь снова вместе
…………………………………………………

Мы из одной крови… И в наших венах соль тех же морей…
……………………………………………….

Инопланетянка и поэт
……………………………………………..

Семейное воспитание
……………………………………………….

Люди страшны!
………………………………………………….

Птичка (х.м., фрагмент)
…………………………………………………..

Старость

…………………………
Если о сути моих картинок и прозы за последние лет двадцать — о ТЕМЕ и ЛИНИИ, то Вы, наверное, правы, там есть линия: «старый художник», выпущенный из психушки, («ЛЧК» ) возвращается в свой дом, к своим картинам, к своим старым картинам!.. в заброшенный город, там дружат звери, и несколько старых людей с ними — это первая большая вещь. {{1984-1991гг}} А последняя вещь, по этой ТЕМЕ — «Последний дом» — можно сказать, тот же герой, постаревший и несколько опрощенный, но он же, — и стоит по-прежнему на этой своей заброшенной земле, со своими зверями…. ПО-ПРЕЖНЕМУ СТОИТ ТАМ. В этом может быть, (если вообще есть), суть и моей прозы, и моей живописи, и фотоживописи, со всеми моими старыми углами и вещами. Время, и то главное, что оно приносит и уносит, как та река, что внизу течет… (об этом много можно, но как-нибудь в другой раз)… — все это важней наших сегодняшних неурядиц. Мы муравьи, мошки однодневные, и будем забыты все, и хорошо, от нас гарью несет и трупным разложением.

В этой ТЕМЕ, ЛИНИИ есть тихое, но упорное сопротивление всей нашей людской жизни, ее не одобряет весь живой мир, который мне дорог был всегда.
Искусство – медленный яд, его капля на счастье в нас заложена, внутри живет. Да, возможно, и я ядовит, хотя недостаточно, мне кажется. Но если посмотрите в «Сетевой словесности» отзывы на меня… там мало, но есть один человек, который в детстве читал «ЛЧК» — в детстве!!, ведь больше 20 лет прошло! .. и потом долго искал эту книгу — и наконец нашел, это было для меня очень трогательным.
Значит, и я все-таки ядовит…

Тихо, тепло… Балканы
……………………………………….

«Уж редко рукою окурок держу…» (Б.Н.Г.)
…………………………………………….

Воспоминания о ленинградских вечерах 1964-1965гг
……………………………………………

Летний вечер
………………………………………………

Вася (1966-1993гг)
………………………………………………….

А.С.М — 80-ые годы
……………………………………………….

Ручная стирка
………………………………………………

Спящий кот
…………………………………………….

Обида
……………………………………………………

Баба с ведрышком
…………………………………………..

Залив

Дом в Таллине, в котором я жил на втором этаже с 1944 по 1956гг.
………………………………………………

Уходить на рассвете. Убегать, исчезать и не оглядываться.
……………………………………………….

Лицо войны, 1944г. Я вижу, конца войнам не будет. Только если природу человека изменить, а другого выхода нет.
…………………………………………………

В легком подпитии
……………………………………………….

Один из трех Мотькиных, самый шустрый
……………………………………………….

Взгляд из подвала
………………………………………………….

Мороз и ветер, отвратительный денек…

НЕ натюрморт, — нет структуры, архитектуры, ИЕРАРХИИ психологических весов, если всерьез говорить, Зато есть УГОЛ, ОКНО, СВЕТ, пространство, легкая такая тусовочка, отдых натурщиков, может быть… И табуретка старая за окном, которая уж совсем ни к месту…
………………………………………………….

А это фото-ГРАФИКА, от фотографии мало что осталось, эти фотки, они годятся как начало, эскизик, набросок, а дальше делай, что хочешь…
………………………………………………..

Это вам не «селфи», тут кое-что вывернуто наизнанку. Да и по сути — оптика и не касалась, просто смешанная техника, а потом разная обработка. Где остановка в таких случаях? Сложный вопрос — а ответ еще сложней, когда говоришь себе уверенно — «пожалуй, хватит!» Сегодняшний ответ.
……………………………………………….

Воскресное утро у магазина. Пастель была. Сильно на компе покорежил цвет. Бывает, что раздражают безмерно, эти готовенькие палочки…
…………………………………………………

Наши архивы расклюют и по ветру разнесут безумные птицы-критики, лучше бы тихо гнили они…
……………………………………………….

Окно за мусоропроводом в десятом доме «Г»
…………………………………………………

Встреча на рынке (рис. «мышкой»)
…………………………………………………..

«В лесу родилась елочка…» там дальше про людей, а я их не терплю.
………………………………………………

Холст, масло, «Черная шаль» (фрагмент) Мне кажется, сама картинка в Серпуховском музее…)
…………………………………………..

Есть о чем поговорить
………………………………………………

Холст, масло, «Зимняя прогулка» Ясно, что фрагмент.
……………………………………………..

На свидание с Волком «Красная шапочка» спешит
…………………………………………………

Фрагмент картины про архивы, которые теперь никому не нужны.
……………………………………………………

Портрет И.К.
…………………………………………………

Эскизик на тему картины Ф.
…………………………………………………..

Здесь был…
………………………………………………..

Неморт на фоне пейзажа
………………………………………………….

Китайское ругательство

Вис виталис
Есть один глупый вопрос, который досаждает мне много лет, скажем, после сорока уж точно. То есть, половину жизни, причем самую деятельную и плодотворную, (включив скромность, конечно).
Стал ли я умней за эту вторую половину жизни? Знаете, я придерживаюсь восточной точки зрения – «ум = это умение различать» (объяснять не буду, если коротко, это чувствительность к различиям в близких вещах и темах, или по другому, более научно, «степень разрешения» нашей внутренней «оптики». Не могу
сказать, что это произошло, ума не прибавилось. Но накопился опыт и умения (ОУ). Они не защищают от ошибок, жизнь слишком многообразна. ОУ полезны в одном случае – если Вы можете, способны не только различать, но и обобщать, то есть найти общее между старыми ошибками (они же всегда есть), и новыми (которые всегда, хоть немного, но отличаются от старых). Вот в этом, втором свойстве, кажется, кое-какие изменения произошли. Речь совсем не о том, что вам говорят, убеждают, пишут или по телеку талдычат, речь только о собственной жизни идет. Мир это совокупность мельтешащих однодневных мошек (и ты одна из них, конечно) Поэтому что-то говорить о понимании мира, как он устроен и к чему идет – занятие пустое. Единственное, на что способна самая примитивная хитрость – это присоединиться к самому плотному и быстро движущемуся потоку, рассчитывая, что его хватит на длительность твоей жизни. Или не присоединяешься, мельчаешь, терпишь поражение или погибаешь чуть быстрей, чем толпящиеся остальные. Так вот, я не об этом, не хитрю, — пытаюсь подойти с позиции одной единственной мошки, которая есть «я».
Подход, который приводил к результату, но кого? – Канта? Гегеля? Эйнштейна? Какого-нибудь великого поэта («выхожу ОДИН я на дорогу…») И ты? Туда же? Скажем, без особой надежды, но в ту же сторону, а что? Ничего. Чаще смешно. Реже печально. Но другого пути нет, если не хочешь, чтобы поутру вымели общей кучкой. Большое ли различие, одно лишнее движение метлы, и тебя присоединят… Но вот просто – не хочу, и всё. Это что – Ум? Глупость? Нет, это нечто, данное от рождения. А разве ум или глупость не от рождения? Тоже, но поверхностней… чем жажда жизни. Которая с возрастом ведет себя не так, как ум или глупость, которые постоянны почти. Жажда жизни меняется, она теряет силу и кураж. И происходит это и при большом уме, и при большой глупости. От того, что глубже сидит в нас, и что когда-то называли «жизненной силой» Vis vitalis, Хотя ее нет, но оказалось, что есть. Но дальше не имеет смысла, поля истоптаны. Всего доброго. (временная запись)

Смерть листа
……………………………………………..

Неморт у дома аутиста
……………………………………………….

Окно в старом доме
…………………………………………….

На берегу реки
……………………………………………….

ВОДЫ!!!
……………………………………………

Гарем
……………………………………………

Сто лет тому назад
…………………………………………..

Не доехали…
……………………………………………..

Тоска по морю

Сделано маслом на деревянной дощечке, очень небольшой, сюжетик для меня необычный, я путешествия не люблю, тем более, морские, а новые места — люблю, и всегда мечтаю о ковре-самолете, который бы за мгновение перенес в новое место. А самолеты настоящие не люблю, слишком высоко и быстро летают, в них одно хорошее есть — там кормят и дают вино, хотя чаще плохое, но я и плохое люблю. И еду в коробочках, приятно, когда тебе ее приносят готовую, наверное, потому, что часто приходилось самому готовить, и к тому же самому подавать себе поесть. Но еще хуже — потом мыть посуду, а этого всего в самолете делать не надо.
…………………………………………….

Пастелька с колбой разрисованной, а главное — со сломанной электролампочкой. Теперь они ломаются скучно, вспыхнет и сгорает нить, а раньше цоколь мог отскакивать, давно этого не видел. Сгоревшую нить не изобразить, а цоколь вполне можно. Раньше любил писать пастельками, а потом разлюбил, уж очень муторно фиксировать, к тому же чем дальше, тем сложней — стал использовать и мел, и уголь, и местами жировые карандаши… все, что под рукой было, а было все больше, с годами накапливается дома всякая дрянь, а картинки писать можно любой дрянью. Это раньше я думал, что если акварель, то обязательно прозрачнейшая японская, а потом понял, чем хуже акварель, тем интересней получаются картинки. Многие не согласятся, особенно любящие чистоту и порядок и белую бумажку, но я не из таких, сначала сожалел, а потом забыл сожалеть.
………………………………………………

Можно брать натуральные цветочки, живые или сухие, и сочетать их с живописью на заднем плане, а потом понял, что можно и вперемешку всё, только чтобы с цветом не было вранья, объяснить это трудно…
………………………………………………

А это были у меня такие разделочные доски, большие, 40 см, я покрывал их черной краской, масляной (ну, до этого, конечно, проклеивал и все такое), потом на бумажке рисовал карандашом или перышком, и наносил рисунок на черные доски иголочкой, чтобы было видно, а на досках уже писал маслом как хотел. Эти доски непохожи были на разделочные доски, в тех особенный свой дизайн должен быть, а мне это было скучно, и я просто писал картинки. А наверху ведь там дырка, чтобы подвешивать, так я ее закрывал деревяшкой, это тоже нелегко, потому что необработанная деревяшка масло «тянет», значит, проклеивал ее, потом черным маслом, а потом на ней и часть рисунка можно поместить. Вообще это довольно глупое дело, не лучше ли брать просто доску, но дело в том, что то были очень хорошие настоящие доски, не клеенные фанерки, и я их ценил. Штук двадцать таких досок продали мои знакомые кооператоры на Гоголя в Москве, в фотоцентре, там внизу были магазинчики. А эту доску оставил себе, показалось, что смешная. Я думал, что это Христос и Магдалина, но они как-то не вышли по размеру, и христосик больно уж застенчивый, и бабища эта уж слишком для него велика… А недавно назвал картинку «Шарлик, не уходи!» В связи с разными событиями недавними скандальными, но получилось как-то очччень уж многозначительно, старый смысл с новым смешался. и все такое… Так что даже не знаю, что делать…
………………………………………………..

Старый сломанный зонт много лет на балконе лежал, и у него постепенно друзья появились, я не люблю вмешиваться в жизнь старых вещей, насколько позволяют обстоятельства собственной жизни, с годами своя жизнь и жизнь окружающих тебя вещей образуют совместное проживание, коммунальную такую квартиру, и чувствуешь себя среди друзей, с людьми гораздо хуже получается, объяснять не буду, может, книжку напишу, как я жил среди людей, зверей и вещей, такой книги еще нет, я знаю. Но жизнь еще задумается, нужна ли ей такая книга, а люди… они любят сегодняшний день, или ненавидят, но это одно и то же…
……………………………………………….

теперь дураков стало больше, чем было, и не потому, что генетика изменилась, а потому что появилось гораздо больше поводов и причин свою дурость показать и похвалиться ею. Теперь говорят «селфи», если человек себя изображает, а все потому что идиотизм оптики сильно развился — навел и щелкнул, и от удовольствия кряхтят. Автопортрет был всегда, и он не для моментального образа, а для вникания в собственную суть: самоисследование, с одной стороны — самое тяжелое трудное и горькое дело, а с другой — нет ничего ближе к себе, чем сам. Я знал человека, которому пришлось самому себе вырезать аппендикс, он был врачом, но не хирургом, оказался один в заброшенной доме, но у него была с собой книжка-справочник медицинский, а основы санитарии он, конечно, знал. И кое-какие средства с собой были, он думал, мало ли, придется лечить зверей, там у него жили две кошки и собака. И он все прочитал, прокипятил ножи и нитки, , и сделал себе операцию, иногда он терял сознание, и у него ушло несколько часов. Антибиотика было много, к счастью, он его прямо порошком засыпал внутрь… Потом я читал такую историю или видел в кино, не помню, но человек этот жил потом долго, Леонард… и умер недавно, сильно за 8о ему было. Операция в сущности ерундовая. Когда я был студентом, то на дежурстве старый хирург поспорил, что сделает неосложненный аппендицит за 11 минут. И сделал… Правда последние стежки мне отдал сделать. А было это…примерно 55 лет тому назад…
……………………………………………….

Я несколько лет лепил, потом перестал, это долгая история… Любил лепить женщин без головы. Наверное, не случайно, мне женщины без головы всегда казались интересней. Нет, и головки бывают красивые очень, но это другое, совсем другое. Видимо, во мне эти две части тела так и не соединились, в моем воображении. Да и в самом себе, пожалуй, тоже. Наверное, поэтому очень умные книги не люблю, они насилуют собственный ум, а гениальная литература так устроена, что она пробуждает в тебе свое развитие, и ума, и тела…
………………………………………………

Старый мой дружок, старинный песик из Плимута, я сам там не был, мне его привезли. Наверное, если б я сам там был, и увидел его в антикварной лавке, то не смог бы увести в чужую страну. И он бежит, бежит, бежит, не уставая, но и без надежды домой прибежать. Я видел таких котов, которые возвращались домой за сотни километров, у них потом особенный был взгляд, немного чужестранный. Жить надо у себя дома… или уж становись другим человеком… Так было со знаменитым Марко Поло, который добрался почти до края замли…. много лет шел… а потом вдруг понял, что на обратный путь ему времени не хватит… Я думаю, со многими людьми, даже не путешествующими так происходит — хочет вернуться в детство, хоть в чем-то — и понимает, что не успеть.
……………………………………………….

Натюрмортик, в начала они у меня были жестковаты, потом я что-то понял про СЛУЧАЙ, но это уже не к живописи относилось.Искусство неотделимая часть нашей жизни, мы думаем, размышляем, решаем ОБРАЗАМИ, и все это в нашей голове, но есть люди, которым этого мало, и приходится образ снаружи рисовать, частично переносить. Но это все один и тот же процесс — как видим себя и мир, и как он нам представляется.
………………………………………………….

Примерно тоже, что и в прошлом, но немного устал размышлять, слова быстро надоедают.
………………………………………………..

А здеь еще и мой котик, небольшое сборище у них
……………………………………………….

А здесь я уж совсем запрезирал композицию, так захотелось, и всё это «КАК СТОЯЛО»
…………………………………………….

Автопртрет в сорок лет, тогда мне казалось, что я моложе и даже красивше был, но вот идут годы, и я все ближе, все ближе к своему изображению. Чудес тут нет, просто видимо какие-то черты нашей жизни в нас с детства заложены, иногда это догадка, иногда фантазия, объяснить не берусь.
………………………………………………..

А это совсем неприемлемое сочетание, но вот свет — таинственная штука, может связывать почти несвязуемые вещи
………………………………………………….

А это видно, что фрагмент, но еще живой, вот я его и оставил.
………………………………………………….

Ближе к живописи, вариантов было штук десять, а сегодня этот показался интересней.
…………………………………………….

И этот, есть совсем натуральный вариант, почти фотка, а потом пошел, пошел в сторону… эта середина пути…
……………………………………………

Коричневая такая штука… надоело писать… 🙂
…………………………………………………..

Простой такой немортик, здание, сооружение… И окно, конечно, окно…
ВСЁ, хватит слов на сегодня. Пока.

ДЕНЬ ПОЗАДИ

Перед сном Аркадий с робостью подступил со своими вопросами к чужеземному прибору. Тот, скривив узкую щель рта, выплюнул желтоватый квадратик плотной бумаги. Ученый схватил его дрожащими руками, поднес к лампе… Ну, негодяй! Мало, видите ли, ему информации, ах, прохвост! Где я тебе возьму… И мстительно щелкнув тумблером, свел питание к минимуму, чтобы жизнь высокомерного отказника чуть теплилась, чтоб не задавался, не вредничал!

Волнения по поводу картошки, будоражащие мысли, неудача в борьбе за истину доконали Аркадия, и он решил этой ночью отдохнуть. Сел в свое любимое кресло, взял книгу, которую читал всю жизнь — «Портрет Дориана Грея», раскрыл на случайном месте… Но попалась отвратительная история — химик растворял убитого художника в кислоте. Тошнотворная химия! Но без нее ни черта…

Чем эта книга привлекала его, может, красотой и точностью языка? или остроумием афоризмов? Нет, художественная сторона его не задевала: он настолько остро впивался в смысл, что все остальное просто не могло быть замечено. Там же, где смысл казался ему туманным, он подозревал наркоманию — усыпление разума. С другими книгами было проще — он читал и откладывал, получив ясное представление о том, что в них хорошо, что плохо, и почему привлекательным кажется главный герой. Здесь же, как он ни старался, не мог понять, почему эта болтовня, пустая, поверхностная, завораживает его?.. Если же он не понимал, то бился до конца.

Аркадий прочитал страничку и заснул — сидя, скривив шею, и спал так до трех, потом, проклиная все на свете, согнутый, с застывшим телом и ледяными ногами, перебрался на топчан, стянул с себя часть одежды и замер под пледом.

……………………………………

И Марк этой ночью видит сон. Подходит к дому, его встречает мать, обнимает… он чувствует ее легкость, сухость, одни кости от нее остались… Они начинают оживленно, как всегда, о политике, о Сталине… «Если б отец знал!..» Перешли на жизнь, и тут же спор: не добиваешься, постоянно в себе… Он чувствует вялость, пытается шутить, она подступает — «взгляни на жизнь, тебя сомнут и не оглянутся, как нас в свое время!..» Он не хочет слышать, так много интересного впереди — идеи, книги, как-нибудь проживу… Она машет рукой — вылитый отец, тоже «как-нибудь»! Негодный вышел сын, мало напора, силы… Он молчит, думает — я еще докажу…

Просыпается, кругом тихо, он в незнакомом доме — большая комната, паркетная пустыня, лунный свет. Почему-то кажется ему — за дверью стоят. Крадется в ледяную переднюю, ветер свищет в щелях, снег на полу. Наклоняется, и видит: в замочной скважине глаз! Так и есть — выследили. Он бесшумно к окну — и там стоят. Сквозит целеустремленность в лицах, утонувших в воротниках, неизбежность в острых колючих носах, бескровных узких губах… Пришли за евреями! Откуда узнали? Дурак, паспорт в кадрах показал? Натягивает брюки, хватает чемоданчик, с которым приехал… что еще? Лист забыл! Поднимает лист, прячет на груди, тот ломкий, колючий, но сразу понял, не сопротивляется. Теперь к балкону, и всеми силами — вверх! Характерное чувство под ложечкой показало ему, что полетит…

И вдруг на самом краю ужаснулся — как же Аркадий? А разве он… Не знаю. Но ведь Львович! У Пушкина дядя Львович. Спуститься? Глаз не пропустит. К тому же напрасно — старик проснется, как всегда насмешлив, скажет — «зачем мне это, я другой. Сам беги, а я не такой, я им свой». Не скажет, быть не может… Он почувствовал, что совсем один.

Сердце отчаянно прозвонило в колокол — и разбудило.

……………………………………

Аркадию под утро тоже кое-что приснилось. Едет он в особом вагоне, плацкартном, немецком, что появились недавно и удивляют удобствами — салфетки, у каждого свой свет… Но он знает, что кругом те самые… ну, осужденные, и едем по маршруту, только видимость соблюдаем. С удобствами, но туда же. На третьей, багажной полке шпана, веселится уголовный элемент. Рядом с Аркадием женщина, такая милая, он смотрит — похожа на ту, одну… Они о чем-то начинают разговор, как будто вспоминают друг друга по мелочам, жестам… Он боится, что за новым словом обнаружится ошибка, окажется не она, и внутренним движением подсказывает ей, что говорить. Нет, не подсказывает, а как бы заранее знает, что она должна сказать. Она улыбается, говорит все, что он хочет слышать… Он и доволен, и несчастлив — подозревает, что подстроено им самим — все ее слова!.. И все же радость пересиливает: каждый ответ так его волнует, что он забывает сомнения, и знать не хочет, откуда что берется, и кто в конце той нити…
— Арик!

Этого он не мог предвидеть — забыл, как она его называла, и только теперь вспомнил. У него больше нет сомнений — она! Он ее снова нашел, и теперь уж навсегда.

Ее зовут с третьей полки обычным их языком. Он вскакивает, готов бороться, он крепок был и мог бы продержаться против нескольких. Ну, минуту, что дальше?.. Выхода нет, сейчас посыплются сверху… мат, сверкание заточек…

Нет, сверху спустилась на веревочке колбаса, кусок московской, копченой, твердой, черт его знает, сколько лет не видел. И вот она… медленно отворачивается от него… замедленная съемка… рука протягивается к колбасе… Ее за руку хвать и моментально подняли, там оживление, возня, никакого протеста, негодующих воплей, даже возгласа…

Он хватает пиджачок и вон из вагона. Ему никто ничего — пожалуйста! Выходит в тамбур, колеса гремят, земля несется, черная, уходит из-под ног, убегает, улетает…

Он проснулся — сердцебиение, оттого так бежала, выскальзывала из-под ног земля. Привычным движением нашарил пузырек. покапал в остатки чая — по звуку, так было тихо, что все капли сосчитал, выпил залпом и теперь почувствовал, что мокрый весь. Вытянулся и лежал — не думал.

Фрагмент из романа «Vis Vitalis»

Марк нюхом чуял — двери все казенные, не милые его сердцу, из-под которых, будь хоть самая малая щелочка, попахивало бы каким-нибудь дьявольским снадобьем, ипритом, или фосгеном… или мерцал бы особенный свет, сыпались искры, проникал через стены гул и свист, от которого становится сладко на душе — это делает свое дело суперсовременный какой-нибудь резонатор, или транслятор, или интегратор, и в мире от этого каждую минуту становится на капельку меньше тьмы, и на столько же больше света и разума.
Нет, то были свинцовые двери, за ними шел особый счет, деньги делились на приборы, приборы на людей, а людям подсчитывали очки, талоны и купоны. Бухгалтерия, догадался Марк, и ускорил шаг, чтобы поскорей выйти из зоны мертвого притяжения; казалось, что слышится сквозь все запоры хруст зловещих бумажек.
И вдруг коридор огорошил его — на пути стена, а в ней узкая дверка с фанерным окошком, в которое, согнувшись, мог просунуть голову один человек. «Касса?» — с недоверием подумал Марк, касс ему не приводилось еще видеть, денег никто не платил. Стипендию выдавали, но это другое: кто-то притаскивал в кармане пачку бумажек, тут же ее делили на всех поровну, чтобы до следующего раза «никакого летального исхода» — как выражался декан-медик, главный прозектор, он не любил вскрывать студентов.
Делать нечего, Марк потянул дверь, вошел в узкую пустую конурку, а из нее проник в большую комнату. Там сидели люди, и все разом щелкали на счетах. Марк видел счеты на старых гравюрах и сразу узнал их. Вдруг в один миг все отщелкали свое, отставили стулья, завился дым столбом. Перерыв, понял Марк, и двинулся вдоль столов к выходу, за которым угадывалось продолжение коридора. Его не замечали до середины пути, тут кто-то лениво обратился к нему с полузабытым — «товарищ… вы к кому?..» и сразу же отвернулся к женщине в кожаной куртке, мордастой, с короткой стрижкой, Марк тут же окрестил ее «комиссаршей». Комиссарша курила очень длинную сигарету с золотой каемкой, грациозно держа ее между большим и указательным пальцем, и если б не эти пальцы, мясистые как сардельки, она была бы копией одной преподавательницы, которую Марк обожал и ненавидел одновременно — умела также ловко курить в коридоре, пока он, студент, выяснял, какие соли и минералы она тайком подсыпала в его пробирку, это называлось качественный анализ. Подойдешь к ней — хороша! — уговариваешь — «это? ну, это?.. откройся!…» а она лениво щурится, сытая кошка, с утра, небось, наелась, — и молчит, и снова идешь искать катионы и анионы, которые она, без зазрения совести, раскидала ленивой щепотью…
……………………………..
Номера продолжались, но двери стали веселей, за ними слышались знакомые ему звуки. Эти особые, слегка запинающиеся, монотонные, как бы прислушивающиеся к бурчанию внутри тела голоса, конечно же, принадлежали людям, чуждающимся простых радостей жизни и предпочитающим научную истину ненаучной. Не глядя друг на друга, упершись взорами в глухие доски, они, как блох, выискивали друг у друга ошибки, невзирая на личности, и, окажись перед ними самая-пресамая свежая и сочная женская прелесть, никто бы не пошевелился… а может раздался бы дополнительный сонный голос — «коллега, не могу согласиться с этим вашим «зет»… И словно свежий ветер повеял бы — ухаживает… А коллега, зардевшись и слегка подтянув неровно свисающую юбку, тряхнув нечесаными космами — с утра только об этом «зет» — порывисто и нервно возражает — «коллега…» И видно, что роман назрел и даже перезрел, вот-вот, как нарыв, лопнет… Но тут же все стихает, поскольку двумя сразу обнаружено, что «зета» попросту быть не может, а вместо него суровый «игрек».
Здесь меня могут гневно остановить те, кто хотел бы видеть истинную картину, борения глубоких страстей вокруг этих игреков и зетов, или хотя бы что-то уличающее в распределении квартир, или простую, но страшную историю о том, как два молодых кандидата наук съели без горчицы свою начальницу, докторицу, невзирая на пенсионный возраст и дряблое желтое мясо… Нет, нет, ни вам очередей, ни кухонной возни, ни мужа-алкоголика, ни селедки, ни детей — не вижу, не различаю… Одна дама, научная женщина, как-то спросила меня — «почему, за что вы так нас не любите?» Люблю. Потому и пишу, потому ваша скромность, и шуточки, и громкие голоса, скрывающие робость перед истиной, мне слышны и знакомы, а ваша наглость кажется особенной, а жизнерадостность ослепительной, и чудовищной… Именно об истине думаю непрестанно, и забочусь, преодолевая свой главный порок — как только разговор заходит о вещах глубоких и печальных, меня охватывает легкомысленное веселье, мне вдруг начинает казаться, что в них не меньше смешного и обыкновенного, чем во всех остальных — несерьезных и поверхностных делах и страстях.

Кувшинчик неслучайный, а все остальное, что поблизости лежало, философии никакой. Возможно, какое-то отношение к жизни в целом пробивается в таких изображениях, и оно точней и сильней пробивается, чем если б писал философский трактат. Иногда так кажется. Всегда думал, что когда-нибудь напишу такой — «мир, как мое представление» Почти как у Шопенгауэра? — не-е-ет, у него слово «воля» много значило. Я бы лучше написал «мир, как представление о моем Случае (о моем, на большее не потянуть, но и этого оказалось многовато. Жизнь абзацами случаев, это предел и мечта. А вот картинки не абзацы, а целое, зато сильно обобщенное…
………………………………………….

Хокусай и Гюльчатай. У Гюльчатай есть тайна, я ее знаю.
…………………………………………

У окна
………………………………………….

Старое кресло, оно много лет помогало мне, потом в нем спал Хокусай. Что главное — чтобы тихо было — и спать, спать, спать… Мне всегда так говорили кошки, а я не верил. А теперь начинаю верить.
……………………………………………..

Свет, тепло, покой
………………………………………………

Ночное окно
………………………………………….

Опоздавший натурщик
……………………………………………….

Мой старый друг ежик, ищет для меня лекарство для покоя, и не находит… Много лет.

Вымысел с правдой сочетается, и порядок временной нарушен, настроение такое 🙂
ююююююююююююююююююююююююююююююююююююююююююююююююююююююююююююююююююююююю

Распознавший в себе неистребимые начала — отца и мать…
……………………………………………….

НЕ сумевший примирить в себе противоречия, которые мне передали эти двое
………………………………………………..

В 18 лет потерявший интерес к худ.литературе, от которой распухает голова
…………………………………………………

Полюбивший темные, грязные одинокие углы, в которых сам с собой оставался
………………………………………………

Рано приобретший привязанность к крупным женским телам
………………………………………………

К рассеянному свету и большим стаканам
……………………………………………..

Тяготеющий к жизни, которую полюбил на старых голландских картинах
………………………………………………….

Написавший десятка три неплохих картин, пять сотен не очень плохих, и рассеявший их по свету рукой легкой и неразумной, из виду потерявший почти все из них.
………………………………………………..

С вниманием и любопытством к пустым женским беседам
………………………………………………..

С ненавистью и презрением к власть имущим и денежным мешкам — всегда, везде, и всю жизнь так было.
…………………………………………….

Потерявший путь в середине жизни, утративший веру в талант, искренность и доброту
………………………………………………..

Не раз пристыженный обывателем за небрежную походку и бомжовидность поведения
………………………………………………

К старости возненавидевший Россию за холод и во всех смыслах темноту.
………………………………………………

Неоднократно соблазнявший доверчивых интеллигенток
………………………………………………

Около десятка книг написавший о любви ко всему живому миру, за исключением человеков, врагов жизни
…………………………………………….

К концу полубезумный, в безумном мире, к удивлению своему, все еще остаюсь живым
……………………………………………

Не узнающий себя, каким был в начале, не понимающий, был ли смысл во всем, что произошло
………………………………………………

Но сохранивший холодный глаз, терпение… и ненависть к предательству разумных
……………………………………………….

Друг мой, ёжик старый, ищет для меня соответствующий наркотик, и всё не находит
…………………………………………………

А пессимист во мне все также нетерпим к оптимисту
……………………………………………

Всего лишь мечта. Исчезну, и может найдется котик, спасенный, который шепнет другому, что, вот, был такой…
……………………………………………….

А страна по-прежнему будет широка, а вольности знать не будет, но орать о ней будет непрестанно, как при жизни моей, уверен.
…………………………………………………

И каждая дура захочет быть царицей, а другого правления не нужно им ближайшие сто лет

Осеннее окно
………………………………………………

Три цветка
……………………………………………….

Есть еще время подумать
……………………………………………….

Упавший кувшинчик
……………………………………………….

Дринкуй!
………………………………………………

Немного в сторону графики (на будущее)
………………………………………………..

Вид из окна старого дома
………………………………………………

Соня и чайная церемония по-нашему
……………………………………………….

Картинка (темпера), которую в 1977 году разглядывал М. Рогинский,
было это на ул. Беломорской в Москве.
…………………………………………………

А это я вижу каждый год, раньше тушил, теперь перестал: люди хотят, чтобы сгорела их страна — пусть хотят, вот она и горит…
………………………………………………..

Не стоит слишком серьезно относиться ни к собственной жизни, ни к своей смерти. Но жизнь страшней смерти, это приходится признать. Смерть честней и проще.
…………………………………………………

Стоящие неправильно, но упрямо, и цвет поддерживает их.
……………………………………………

С днем рождения. Живых редко поздравляю — они только теряют, а мертвым иногда память прибавляется.
……………………………………………..

Синие и желтое, и большой спор относительно яркости апельсина, оттого вариантов много. Некоторые спрашивают — «а что художник хотел вот этим сказать?..» Сказать? — ничего не хотел. Пытался найти равновесие сегодняшнего утра, так можно сказать. Хотя глупость сказана. А там справа полосочка светлая, сегодня она такая, а что будет завтра… не знаю…
……………………………………………….

Настоящий угол, кувшинчик в плену, но со временем привыкнет…
………………………………………………

Не пишите нам письма, пишите smS-ки, электронные письма, можете попробовать по скайпу, но голос соврет, так что лучше свернуть шею микрофону. А это ваши «все хорошо», «все нормально» — зачем они? Никогда не верю, живы, и ладно.

Обычная подвальная история, уход от действительности в подвальную тишь и глушь, почти фантастика, местами антиутопия… Но вообще-то серия получилась не совсем случайной борьба синего и красного, элемент борьбы света и тьмы в цветовом решении. Чем все-таки живопись лучше и глубже литературы — там словами прям-прям «правду матку», а она не действенна: умные и не очень слова и мысли говорят и пишут давно, и мало кого они убеждают. Цельная система, даже гениальная, воспринимается как здание, мимо которого идешь, восторгаешься, может быть, но жить в нем… Холодновато, пустовато… и все углы утомительно прямы и скучны, и не пристроиться в них. Слова наталкивают на образы, но далеко не всех, у большинства они вызывают другие слова, умозаключения, и дело обычно идет по кругу. А внешний образ легче наталкивает на собственный внутренний образ, от него путь в воспоминания, к настроениям… И если где-то и возникает другой словесный ряд, то в нем есть надежда встретить что-то новое…
……………………………………………..

Вокал, при пении воздух слегка шатается, кто-то видит, кто-то нет, неважно, это пастель с легкой обработкой
……………………………………………..

Метро «Юго-Западное, темпера 1977г. Желтый свет из земли, вечер…
………………………………………………

Художник знает, что делать, но не может. Лучше, если б не знал, но мог. Сила и кураж от знания не зависят. Знание бессильно, если воли и напора нет.
…………………………………………………

Раньше картинка называлась — «Аванс ГДЕ?!» Мне этого мужика всегда было жаль. А потом перестал называть — это тушь! цветная тушь! Техника грубоватая и бедная, со своими фокусами, но если что-то попадалось в руки — бумажка особая, или карандашик… как не попробовать, а интерес уже полдела
………………………………………………

ЛЭП через Оку, недалеко от Пущина. Пастелька, и многовато ее, но уж оставил, таких мало у меня.
………………………………………………

Из серии «Сплетницы» Большая маслом у нас дом, никому отдавать не хотим, но ведь придется — картины долговечней нас
………………………………………………..

Синий с котиком, сильно потертый.
…………………………………………….

Сидящая в синем
…………………………………………………

Лес в огне. Это почти всегда делают люди. на месте деревьев я бы давил их без жалости.
……………………………………………….

Сплетницы. Натуральная, оргалит-масло, пока что дома висит.
…………………………………………………

Осенний путь, птицы улетают от нас. И люди улетают, зловредная осень настает, на многие года
…………………………………………….

Красные дома. Серия такая. Картон-масло.
……………………………………………..

Рисующий
…………………………………………….

Фрукт и соус
…………………………………………………….

Красный лист
……………………………………………………

Синее окно

Ночные шашки.
……………………………………………

Ночной вид из окна. Спать нужно днем, чтобы весь ужас, мусор и глупость проспать, а жить, ходить, смотреть — по ночам, время для самостоятельных людей.
……………………………………………..

Когда-нибудь запретят охотиться на рыб и прочих морских зверей, я не доживу, а если бы проснулся на момент, то вспомнил бы эту рыбу… Людей не стал бы вспоминать — только зверей и рыб, которые погибли НИ ЗА ЧТО.
…………………………………………..

«Прощай — Прощай!» ни имени, ни слова…
……………………………………………

Автопортрет — в заднем ряду, справа от нас, это я. Дальше только хуже стало.
……………………………………………

Сказать — «ищу человека?» Слишком самонадеянно, пожалуй. Сказать «ищу себе подобного?» Вранье, достаточно себя кое-как нести, иметь подобие смерти подобно. Слабыми силами разгоняю мрак… наверное, так…
……………………………………………

Жестковато-грубовато, да, но ответ на бархатные красоты, от которых тошнит.
……………………………………………..

Одиночество навсегда
………………………………………………

Одна старушка прошлась метлой, и всё устроила по-своему, того не желая. А я не возражал.
…………………………………………………….

«Жди меня, дружок…» И я пришел, мы снова вместе. А ножку починим, небольшое дело.
……………………………………………….

Миниатюра маслом на бумаге, 7 см высотой. Их было около сорока, на квартирной выставке 1985-го года на улице Каляевской, которой уже нет. То была особая квартира… Величанский, Пригов пустоглазый… крымский человек безногий, на тележке, слова одобрения Вени Ерофеева, еще живого…
………………………………………………….

Какие-то холмы вдоль реки Оки, думаете, помню? Испоганена теперь эта земля.
…………………………………………….

Спор двух золотых рыбок, молодой и старой…
……………………………………………..

Кошмар золотой рыбки
……………………………………………….

Печаль о погибшем муравье.
………………………………………………

Уголок старой мастерской.

Сначала меняются притяжения и пристрастия: то, что казалось сильным и красивым, начинает казаться скучным, надоедливым, прилизанным-зализанным, или наоборот, слишком небрежным, разбросанным, случайным — не обязательным каким-то… За пристрастиями следуют вкусы — затвердевшие пристрастия… Потом (или одновременно)эти формы наполняются содержанием, от сложных композиций до точек, пятен и линий… Некоторым нужна идеология, теория, или хотя бы примитивные объяснения, а некоторым ни черта, никаких слов не нужно, и эти самые счастливые… Но остается где-то в темном углу вопрос — с чего это и зачем меняются пристрастия, увлечения… вкусы… Берем, конечно, необитаемый остров, чтобы исключить влияния, так интересней, и тоже происходит! само происходит… Видимо, несмотря на огромные запасы места в серых клеточках, наступает момент, когда пора почистить… Или — да, или — нет, и кто счастливей — не знаю.

Один мой приятель мог часами говорить о колбасе. Он стоял у витрин и смотрел на колбасы, которые там лежали в большом количестве, дешевые и дорогие, вареные и копченые. Иногда мы угощали его. Он жил дома с толстой доброй матерью, ел сытно, но просто, и никогда ему не давали колбасу так, без хлеба и сколько хочешь. Колбаса стала его мечтой. Он завидовал нам — мы жили в общежитии, на стипендию, и могли покупать все, что хотели, а потом уж перебивались как могли. Он тоже так хотел жить. Иногда и мы ему завидовали, но чаще — он нам. Тем временем он учился, работал, потом женился, и сейчас у него три девочки. Денег у него по-прежнему нет — все уходит на еду, простую и сытную. Иногда в гостях он ест хорошую колбасу и вздыхает — мечта осталась мечтой. Но все-таки есть надежда, что когда-нибудь он свою мечту настигнет… Хуже обстоит дело у другого моего приятеля. Он страстно любил в детстве марципановые фигурки, которые стояли в дорогом магазине на витринах. Иногда ему доставались самые маленькие, на день рождения. Марципан исчез, после войны его не стало, и мечта оказалась совершенно недоступной.Теперь он собирается в ГДР, чтобы посмотреть на этот марципан, который обожает с детства. Тот приятель, который любит колбасу, говорит, что она стала совсем другой, в ней нет того вкуса, который был раньше, и запаха. Так что, даже если он когда- нибудь сможет поесть ее вволю, то вряд ли это будет то, о чем он мечтает. Тот, кто любит марципан, надеется, что все окажется так, как он ожидает, но и он говорит, что умерли старые мастера, которые знали секрет марципана, он где-то читал об этом… Моя мать всю жизнь мечтала поесть вдоволь дорогого шоколада. До войны, она говорила, частник продавал шоколадный лом, с орехами, и очень дешево, а потом лом продавать почему-то перестали. Она умерла с этой мечтой… Я не люблю шоколад, но слышал, что он совсем не тот, что был раньше. Я обожаю миногу, жареную, в маринаде, ломтиками, на блюдечке, с пивом… Я ел ее один раз вот так, на берегу моря, это было давно. С тех пор минога стала совсем не та, иногда я пробую и убеждаюсь в этом. Я даже ездил туда, где ел, на тот берег, но там ее не продают больше… Еще я любил шоколадные пирожные, которые продавали только в одном месте. Крем был особый…

В трудных ситуациях, рискованных, предательство явление общее и распространенное, но иногда находится (среди политиков, вот чудо!) один человек, который скажет свое слово, и многое изменится. В сентябре 1939 года был в мире такой человек — У.Черчиль. Сейчас таких в мире политики нет.

Художники не должны говорить слова, за них должны говорить картинки. Но у меня дурацкое положение: некоторые считают, что я еще и прозаик. Иногда это со мной случается, вернее, случалось, а теперь все реже, вот еще одну книжечку напишу, и замолчу совсем 🙂 Но некоторым, в ответ на письма, вот что хочу сказать — с ума не сходите, верьте только себе. Не повторяйте чужие глупости. Оставайтесь со своими 🙂
…………………………………………………

Вид из окна на ночной городок
……………………………………………..

Будьте спокойны, жизнь протечет быстро, оглянуться не успеете 🙂
………………………………………………

Картинки и натура в одном флаконе
……………………………………………..

Репродукция и натура (размер ничего не значит)
………………………………………………

Стаканчик и всякий мусор в нем, примерное содержание жизни
………………………………………………

Угол художника (и вилка пригодится!)
……………………………………………

Картинки и натура. Можно зарисовкой назвать.
……………………………………………

Платки в шкафу
……………………………………………..

Отдохнешь и ты… (вариант из серии)
……………………………………………….

Среди больших бутылок
……………………………………………..

Так стояло. Картинка, правда, нарисована пастелью.
……………………………………………

Окно, и вид на ночной пейзаж 🙂
……………………………………………..
Есть некоторые черты, с которыми жизнь начинается, оказывается, она с ними же и кончается. С юмором отнеситесь, с юмором…

Взгляд подвального кота
…………………………………………

Ниночка. Сто лет тому назад.
……………………………………………..

Читаю на видео «Монолог», Туся слушает. Мой единственный слушатель. «Последний дом» я выставил в TUBE он лучше прочитан, а «Монолог» висит где-то на «Облаке», и пусть себе висит. Текст доступен в Интернете.
……………………………………………..

Неправильный триптих, дело настроения только.
………………………………………….

Из серии «Любимые углы». Не люблю натюрморты, на которых фрукты всякие, которые можно есть. Все-таки, картинка, и у нее другие свойства должны быть. Яблоки Сезанна абсолютно несъедобны ведь…
…………………………………………..

Вид на беревню Балково. Откуда туман, не помню, может, утренний, но кажется это было тот год, когда горел торф.
…………………………………………….

Симочка, самая наша умница, еще была жива…
……………………………………………..

Подмосковный пейзаж в серых тонах
………………………………………….

Никакой особой философии, просто — край, он и есть край, все имеет край, вроде понятное дело…
……………………………………………..

Старый шкаф в старой квартире. Его мне подарил когда-то приятель, недавно умер в местечке Димона
………………………………………..

Пейзажик, очень старый, думаю, еще 1977-ой год был.
……………………………………………..

Набросок берега реки. Никогда не высиживал пейзажи, шел домой и что помнил, то и рисовал.
………………………………..

А это как на балконе стояло. Иногда привлекают кусочки фактуры, пятна цвета, так что ничего особенного.
……………………………………………

Встретил старушку в поле. Пекла картошку. Если б я верил хоть в какую-нибудь чушь, то сказал бы — вот смерть моя… Нет, просто старушка, просто костер и картошка. И не было этого вовсе, придумал, и всё.
…………………………………………………….

Натюрмортик на столе перед открытым окном. Был у меня череп, как у многих студентов-медиков, но он не мой, развелся — и отдал.
……………………………………………….

Вариант вида из окна дома №20 где жил почти 17 лет. Окно из задней комнаты, лучшей, тихой…
…………………………………………………………….
В апреле будет перерыв с этими ассорти, и вообще — с записями. Но это я не умер, просто переезд.