День: 08.02.2014

Хурма
……………………………

Вечерний вид
……………………………

Натюрморт с бутылкой
…………………………….

Знакомство.
……………………………..

Зарисовка с шишкой

Живут же люди…

Мне недавно сказал один человек:
– В тебе нет главной черты писателя. И художника
тоже.
– Только одной?
– Не ёрничай… но без нее пропадешь. Ты не хочешь
интересным быть для читателя, зрителя.
– Ну, я рисую, пишу…
– Что ТЕБЕ интересно, то рисуешь, пишешь. А о нем,
сердечном, думаешь?
Я стал думать, что же я думаю о нем… Молчу, так
усердно думаю.
– Вот видишь! Хоть бы историйку забавную расска-
зал… или анекдот из жизни. Чтобы ОН тут же себя узнал!
или тебя… Посмеялся. Сказал, покачав головой, – “надо
же, как бывает. Как славно, смешно, забавно, пусть пе-
чально иногда… живут люди на земле…” Вот это у тебя
– что нарисовано, к примеру?
– Сломанные заборы… в степи. В желтой степи.
– После Берлинской стены… Поня-я-тно. Это люди
могут понять.
– Нет, она тогда еще была. Когда рисовал, не думал о
ней. Когда думаю, картинок не пишу.
– Отчего же сломал забор?
– Красивше показалось. Цельный забор скучен – по-
вторяемость… Острый, выразительный элемент нужен.
– А, понимаю, намек на кресты.
– Да что мне кресты! И не христианин я…
– Значит, из этих… Хотя у них тоже кресты… и по-
лумесяцы…
– Отстаньте, надоели. Мне это ни к чему. Степь жел-
тая, сломанный забор, темнеющее небо… Ничего не хо-
тел. Ничего.
– Дурак ты, братец. А люди хочут о себе узнать, как
они живут на земле.
– Да пропади они пропадом, у меня свои дела.
– Так ты, братец, еще и негодяй…
– Да, да, да! Пропадите все – с заборами, без забо-
ров…
– Жаль, жаль… ушли времена…
– И вообще, не забор это. Элемент, конструкция, вы-
ражающая нечто внутреннее…
– Расстегнулся, наконец. Вот за это и не любят тебя.
Конструкция. Нечто внутреннее. Кафка нашелся…
– Ну, и шли бы Вы…
– Феназепам прими. Жаль, ушли времена… Тогда бы ты
шел, шел… по нашей степи. А заборчик мы починили бы…
– Ага, понятно. Не тыкайте мне.
– Да ладно, кукситься не надо, мы добрые теперь.
Только веселей смотри, как много забавного, особенно-
го в жизни – в ЖИЗНИ! понял? Ну, ты же медик, к приме-
ру, был… и потом, сколько всего перепробовал, историй
знаешь – завались… Бабы, например… они же как се-
мечки, лузгаешь, лузгаешь… Люди хочут о себе смешное
или забавное узнать.
– Плевать я хотел, жизнь, жизнь… Я вот… Степь. Пе-
сок. Забор… Ничего от вас не хочу.
– Оттого и не нужен никому. Тогда внимания не проси.
– И не надо. Отстаньте… Забор… Дерево в ночи…
Фонарь, бледные лица…
– Вот, вот, алкаш… Сто лет пройдет, все будет так.
Пока Вас не изничтожат.

Красавица и чудовище
………………………………

Цветки на фоне, в интерьере, срезать неохота
…………………………………..

Портрет на стене. Двух глаз показалось многовато, один прикрыл тряпочкой
……………………….

Была четкая картинка, резкая, — раздражала, взял и замутил
……………………………..

Старая шишка в углу

Вечер наседает, на улице зябко стало…
Ненадолго вышел, долго возвращаюсь, авоська с продуктами в руке. К счастью, незаметен никому.
Заблуждение! Здесь сразу замечают существо, оставшееся без присмотра, непонятен человек с глазами, повернутыми внутрь, он лишний на карте жизни, которую складывают из деталей сегодняшнего дня, как из копеек – рубли…
Я понимаю, о чем вы, сразу отвечу на незаданный вопрос – только чуть-чуть, чтобы смягчить жесткость наступающего на пятки дня. Дешевое вино, лучше крымское, есть еще там хуторок, неиспорченные бизнесом люди, понимающие толк в винограде. Стаканчик утром, еще один в обед, ну, два… и память не огорчает больше, а это главное, “don’t worry, be happy”… как-нибудь всё утрясется, уляжется, прояснится…
Остановился, стою за деревом, осматриваю местность.
Родной пейзаж, но с каждым возвращением меняется, люди постоянно что-то портят… Дерево спилили, зачем? Вдоль одной из дорог глубокий ров, экскаватор с ревом рвет корни деревьев, рабочие молча наблюдают…
Давно понял – погибающий мир: подкрасить можно, всерьез исправить — не получится.
Но что поделаешь, подчиняюсь обстоятельствам, которые сильней меня. Руки вверх перед реальностью, она всегда докажет, что существует.
Но это только часть меня, слабосильная, опрокинутая в текущий день, а за спиной моя держава, в ней сопротивление живет, упорное, молчаливое… в траве, в каждом листе, стволе дерева, во всех живых существах, и я своею жизнью, нерасчетливым упрямством поддерживаю их борьбу.
Настоящая жизнь в нас, только в нас!
И незачем придумывать себе, в страхе, загробное продолжение. Нелепые басни о будущем блаженстве даже хуже, чем заталкивание в сегодняшнюю сутолоку и грязь.
Но лучше, скрепя сердце, продолжить прерванную тему…
В мыслях можно везде перебывать, но возвращаться все равно приходится. Неожиданности при возвращении дело привычное, неприятности тоже, главные из них — подозрительность аборигенов и необходимость каждый раз восстанавливать нить событий. Повторения не улучшают дела, наоборот, скольжения все круче, выскальзывание из своих просторов все резче происходит, все печальней… Слабые ниточки привязывают меня к текущей жизни, время отсутствия удлиняется, моменты присутствия в реальности укорачиваются…
Вот так и прыгаю, туда-сюда, и ничего с собой поделать не могу.
А если честно, то и не хочу – без путешествий в собственную жизнь исчез бы мой Остров, мое убежище, сердцевина. Тот самый, Необитаемый, из первой книги, наложившей руку на всю жизнь. Истинное одиночество! Оно от строгости оценок. От поисков соответствия самому себе. От невозможности размывания границ, нетерпимости к терпимости…
…………………………
Меня зовут Роберт. Родители, поклонники оперы, решили, что звучит красиво. Но я называю себя Робин. Робин, сын Робина. Мне было пять, когда мать начала читать мне ту книгу, а потом отказалась – времени мало. Бросила меня, не добравшись до середины. Только-только возник Необитаемый Остров, и она меня оставляет, намеренно или, действительно, дело во времени – не знаю, и уже не узнаю. Что делать, я не мог остаться без того Острова, собрался с силами, выучил алфавит и понемногу, ползая на коленях, облазил свое сокровище. И не нашел там никого, я был один. Это меня потрясло. Как в тире – пуляешь из духовушки, и все мимо, только хлещет дробь по фанере, и вдруг!.. задвигалось все, заскрежетало, оказалось – попал.
Это я попался. Изъян во мне был от рождения, наверное от отца.
– Кем ты хочешь быть, сынок?
Теперь уже часто забываю, как его звали, отец и отец, и мать к нему также. Он был намного старше ее, бывший моряк. С ним случилась история, которая описана в книге, или почти такая же, теперь никто не знает, не проверит. Преимущество старости… или печальное достояние?.. – обладание недоказуемыми истинами.
Так вот, отец…
Он лежал в огромной темной комнате, а может мне казалось, что помещение огромно, так бывает в пещерах, стены прячутся в темноте. Я видел его пальцы. Я избегаю слова «помню», ведь невозможно говорить о том, чего не помнишь. Да, пальцы видел, они держались за край одеяла, большие, костистые, с очень тонкой прозрачной и гладкой, даже блестящей кожей… они держались за надежную ткань, поглаживали ее… То и дело по рукам пробегала дрожь, тогда пальцы вцеплялись в ткань с торопливой решительностью, будто из-под отца вырывали почву, и он боялся, что не устоит. Руки вели себя как два краба, все время пытались убежать вбок, но были связаны между собой невидимой нитью.
А над руками возвышался его подбородок, массивный, заросший темной щетиной… дальше я не видел, только временами поблескивал один глаз, он ждал ответа. А что я мог ответить – кем можно быть, если я уже есть…
– Так что для тебя важно, сын?
– Хочу жить на необитаемом Острове.
Руки дернулись и застыли, судорожно ухватив край одеяла.
– Это нельзя, нельзя, дружок. Я понимаю… Но человек с трудом выносит самого себя. Это не профессия, не занятие… Я спрашиваю другое – что тебе нужно от жизни? Сначала выясни это, может, уживешься… лучше, чем я. Надо пытаться…
У него не было сил объяснять. И в то же время в нем чувствовалось нарастающее напряжение, он медленно, но неуклонно раздражался, хотя был смертельно болен и слаб.
– Хочу жить на необитаемом остро…
– Кем ты хочешь стать, быть?
– Жить на необитаемом… Не хочу быть, я – есть… Я не хочу… Никем.
– Юношеские бредни, – сказала мать, она проявилась из темноты, у изголовья стояла, и, наклонившись к блестящему глазу, поправила подушку. – Я зажгу свет.
Отец не ответил, только руки еще крепче ухватились за ткань. Нехотя разгорелся фитилек керосиновой лампы на столике, слева от кровати… если от меня, то слева… и осветилась комната, помещение дома, в котором я жил.
Тогда я упорствовал напрасно, книжные пристрастия и увлечения, не более… они соседствовали со страстным влечением к людям, интересом, стремлением влиться в общий поток. Но вот удивительно — своя истина была гениально угадана недорослем, хотя не было ни капли искренности, сплошные заблуждения, никакого еще понимания своего несоответствия… Но возникло уже предчувствие бесполезности всех усилий соответствовать. Ощущения не обманывают нас.