Месяц: Январь 2014

………….
Вообще-то нарисовано мышкой, и черно-белое изображение, а сегодня захотелось что-то изменить, так бывает. Но не могу сказать, что продвинулся, ну, слегка замаскировал дрожащие лапки мышки… Знаете, убирать цвет гораздо интересней, да и результат бывает неплохой, тоньше, разнообразней иногда получается… А придумывать цвет там, где его нет… дело неуклюжее… Впрочем, об этом давно писали, я вовсе не оригинален, цвет такая штука, коварная и смешливая — появляется в разных углах сам собой, когда его вовсе не ждешь, да-а-а…

Есть у меня один текст, который я сам читаю. За него себе четверку с плюсом ставлю. Не люблю себя хвалить, но этим текстом и своим чтением его доволен. Лучше не мог. Кому любопытно, попробуйте скачать аудиотекст, это повесть «Последний дом». Но он очень большой предупреждаю. Он в «облаках» — по-другому не прочитать — скачать надо.
https://cloud.mail.ru/public/d4679f4ab96b/lasthome.wmv

Женщина в красном кресле
………………………………..

Женщина с черепом Гамлета (1988г)

Отчего вы такой отшельник скромный, спрашивали, и не раз. Хотите честный ответ? Зря хотите.
Я не скромный, я высокомерный и брезгливый человек. Но к тем, кто мне нравится, всем сердцем отношусь. Но очень мало кто мне нравится, тоже правда. Это первое я сказал. Второе — я не скромный, я знаю, на кого нужно снизу вверх смотреть, есть для меня такие люди. Примеры? Два вам достаточно будет _ Сезанн и Платонов, этих высот никогда не достигну. Можно и еще, но не нужно.
Но есть у меня один текст, и я его читаю. Тут я себе четверку с плюсом ставлю, хотя, наверное, мало кто это сможет понять и с этим согласиться. Кому любопытно, попробуйте скачать вот этот текст, он большой предупреждаю. По-другому не прочитать — скачать надо.
https://cloud.mail.ru/public/d4679f4ab96b/lasthome.wmv
Вот тут — крепкая четверка мне, а кто по-другому думает, пусть думает, мне то что…

Из подвальной серии. Наброски.
Три карты, три карты… Число три не случайное. Через три точки можно построить окружность… но одну. Три пятна на картинке тоже важны, но это банально, пожалуй…
……………..

Называл «Утро в Крыму». Сейчас никак не называю Вариант.
………………

В жизни не знаю ничего серьезней увлечений и страстей. Наука была моим ранним увлечением. Когда увлекаешься, истинное лицо не видишь, да и не нужно его видеть. Для кого-то увлечение — деньги, или власть, или жить комфортно, или уважение окружающих, или гормональные безумства… или наконец, знания, или чувство собственной полноценности. Для меня серьезней всего было само СОСТОЯНИЕ УВЛЕЧЕНИЯ, а для него почти ничего внешнего не требуется — только нейроны, нейроны, нейроны… Самым непосредственным отражением СОСТОЯНИЙ является искусство, вот здесь и застрял, завяз… и продолжаю… А все остальное — стирается, мельчает, теряет узнаваемость — проходит… Остается одно увлечение — сама жизнь. Физическое состояние плюс трепыхание постаревших нейронов, смайл… Последнее увлечение. Все те же нейроны, только их меньше, меньше, меньше…

Капризная фактура.
…………………

Была такая серия, я называл их — «натурморды» Случайно получались. Конечно, можно искусственно скомпоновать всё, что угодно сейчас, но мне не интересно. Когда общаешься со многими зверями в разной обстановке, то бывает, они сами вписываются в общее изображение, и ничего придумывать не надо. Почти ничего.
…………………….

Импровизатор. Вариант не из лучших, но пусть повисит. Тогда я начал сочетать жировые мелки с меловыми(пастелью) и с простым мелом. Были трудности с закреплением. Лучшим оказался очень разбавленный раствор ПВА.
…………………………

Ассоль. Не жила у меня, но одно время приходила каждый день.
………………………………….

………………………………….
Это была нежеланная поездка — я не люблю холод, ледяную воду, избы с душным теплом и острым сквознячком по ногам. Мне претят вздохи, закатывания глаз — “Ах, жизнь в глуши… Как, ты не любишь Север?!” Где искать простоту, если ее нет в себе?.. Как будто, забравшись в промерзшую избу, начнешь жить просто. Я много раз спал на полу, на сквозняке, в грязи, не раздеваясь, обходился хлебом, кормил клопов… и понял, что везде одинаково сложно дойти до полной тишины. Я имею в виду тишину внутри себя. Несколько раз я щедро платил, отвязываясь от людей, отдавая за покой и свободу все, что имел. И все-таки не достиг ни свободы, ни покоя: сам себя догонял, принуждал и мучил много лет. А теперь?.. пожалуй, понял, что “покой и воля” — просто миф: пока жив, их быть не может. Есть движение к ним, угадывается направление — и это уже немало.
Когда я говорю о несвободе, то имею в виду не только и не столько обычные дневные заботы, мелкую суету, тщеславие, злобу, зависть, страх перед властью, принуждением, чужой волей, бессилие перед Случаем… Мы хотим освободиться от всех этих пут, страхов, и жить, как нам нравится. Это чувство естественно, как голод. Жить, как хочется, это немало. Но значит ли это, быть свободным?.. Когда начинаешь жить, как хочется, вот тогда только постигаешь самую безнадежную несвободу — давление собственных барьеров, своих границ.

2
Итак, я был на Севере, сидел в лодке, взял цветные мелки и нарисовал несколько пейзажей. Это перевернуло мою жизнь. Я увидел, что создал другой мир — целиком, начиная от чистого листа. Это было именно то, чего мне всегда не хватало — сам, от начала и до конца! Приехав домой, я побежал за красками. Заперся, сел, взял кисточку, простой альбомчик, и начал. Я рисовал одну картинку за другой, не останавливаясь и не задумываясь. Не успевал закончить, как уже знал, что рисовать дальше… Вдруг я услышал странный звук. Это было мое дыхание в тишине. Наконец, я оказался ОДИН! Оказывается, я всю жизнь об этом мечтал — оказаться одному и что-то сказать, не прибегая к подсказкам.
С тех пор я не мог выпустить кисточку из рук. Я писал десятки небольших картинок в день, из меня буквально выпирали впечатления. Это была чистая радость. Я забыл про свою жизнь, которую так долго нес на руках, боясь споткнуться.

3
Тем временем я написал докторскую диссертацию и должен был ее пристроить. Было несколько неприятных для меня встреч, разговоров, небольших поражений, таких же побед, и я подошел к защите. Прошел благополучно предзащиту в отличной лаборатории, написал автореферат… Путь был открыт, вряд ли кто сомневался в исходе. Осталось ждать два месяца.
Я рисовал целыми днями, но не думал о живописи, как о профессии. Мне просто было интересно, я все время радовался тому, что у меня совершенно неожиданно возникало на бумаге. Конечно, я выбирал какие-то цвета и их соотношения, но происходило это так же свободно, незаметно, как пробуют еду, выбирают одно блюдо и отвергают другое. По вкусу. Значительно позже я стал задумываться, и обнаружил, что “не умею рисовать”, неспособен схватывать пропорции. Мне это давалось с большими усилиями. К тому же я не любил рисовать с натуры, она вызывала во мне раздражение. Все в ней казалось слишком спокойным, вялым, бесцветным, разбавленным нестоящими деталями… А главное — она не дает мне возможности сосредоточиться на бумаге! Поглядывание то туда, то сюда наводило на меня тоску. Когда я бросал натуру и смотрел только на свой лист или холст, то получались вещи, которые нравились мне.
Это было естественное для меня, простое дело, на первый взгляд оно вовсе не требовало усилий. Мне было легко, весело, интересно, и все, что получалось, меня радовало, потому что было полностью моим. Собственные работы казались мне чудом, возникавшим каждодневно из ничего. Всегда была неожиданность при встрече с результатом. Путь к нему состоял из тысяч крошечных выборов, при каждом мазке; делались они независимым от моего сознания образом.
Трудно описать чувства, возникающие перед белым листом. Они примитивны, не знаю даже, с чем сравнить… Миша Рогинский, к примеру, говорил, что женщине объяснить это не возьмется. Наброситься, забросать краской, нарушить белизну?.. При этом слюна вязким комком во рту, волосы дыбом, мурашки по коже, бьет озноб… хриплое дыхание, непроизвольные слезы, ругательства… у кого как, и все, что угодно. Слушая сладкие вздохи и ахи вокруг картин, дурацкие рассуждения о красоте, радости и все такое… хочется порой плюнуть на пол и растереть.
Это дело многое во мне объединило, смогло выразить: все нерассуждающее, чувственное, не поддающееся слову поднялось из темноты и напряженного молчания.
И здесь, так же, как в науке, меня интересовало только то, что я делаю сам. Картины других художников оставляли меня равнодушным.

4
Мне было хорошо, только мысли о предстоящей защите не радовали меня. Как-то утром, проснувшись, я почувствовал тяжесть в груди, вялость, что-то неприятное мне предстояло… Я вспомнил — диссертация. Я принужден буду убедительно говорить о том, что мне не интересно, казаться значительным, умным, знающим — заслуживающим… Не хочу. Хватит притворяться — перед собой, перед всеми. Я не верю в науку. Хочу писать картинки. Профессия это или нет, я просто хочу их писать.
Я почувствовал, что сейчас с наукой будет покончено. Первое, что я должен сделать — это пойти и уничтожить, разорвать свою диссертацию. Я тут же вскочил, наспех оделся и побежал в институт, где должна была происходить защита. Я очень боялся, что там никого не будет и мне не отдадут мою работу сейчас же!.. Там были люди, я схватил свою папку и убежал. Они, наверное, приняли меня за ненормального. Единственное, что они могли предположить — я собираюсь уехать из страны. И то, зачем так неразумно отказываться от звания? Никто ничего не понял.
Я бежал по узкому проходу к метро “Ленинский проспект”, по бокам с двух сторон стояли мусорные баки. Я с наслаждением рвал страницы и выбрасывал их в эти ящики, последней разорвал и выбросил папку. Я был так доволен, как будто написал еще одну картинку. Действительно, я внес новый штрих в свою жизнь. Но пока я не могу уйти! Это наполняло меня нетерпением и горечью — я не могу сразу освободиться и уйти! Разлюбив, надо уходить… Мне и в голову не приходило, что очень многие всю жизнь ходят в Институт, как на службу, а потом бегут домой — жить. “Дом для тебя — ночлежка… “ — говорила моя первая жена. Я жил там, где был мой главный интерес.
Все эти годы, пока я не ушел, я был в постоянном бешенстве, что не могу это сделать сегодня, сейчас!.. Такое было время, каждый сидел в своей ячейке, а если вылезал, его сразу били по голове. Когда я, наконец, уволился, ко мне стал приходить милиционер — “собираетесь работать?” Картины не покупали, всерьез их никто не принимал. Да и продавать было непонятно как, запрещено.
Пока я числился на работе в Институте, мало кто знал, что я рисую. Я старался скрыть это, чтобы не вызвать насмешек. Но больше, чем насмешек, я боялся “понимания” — нашел себе “хобби”… В бешенстве от своего бессилия я бездельничал в лаборатории даже тогда, когда мог без большого труда сделать что-то разумное и полезное. Я ненавидел свою работу, которая держала меня здесь насильно. Сидел в своем углу и, когда меня не видели, рисовал, а потом шел домой, чтобы там рисовать. С наукой было покончено.
Так я сидел в лаборатории еще восемь лет, почти ничего не делая, пользуясь своими “запасами”, памятью, эрудицией, неопубликованными материалами, которые постепенно давал в печать. Угрызений совести из-за того, что я занимаю чье-то место, у меня не было.
В конце концов моя “копилка” опустела, но как раз к тому времени меня решили выгнать. Вовсе не из-за науки. Перехватили вызов из Израиля, который предназначался мне. Это была обычная практика властей в те годы. Знаменитый 84-ый! Мои коллеги, такие интеллигентные и свободомыслящие, совершили подлость и вряд ли даже поняли это. В 1985-ом они меня не переаттестовали, а в 86-ом я ушел сам, не дожидаясь вторичной переаттестации.

Окна из архива (варианты)

Оставленный дом
……………..

Оттепель в январе
………………

Вечер на балконе
………………

Окно (вариант)
………………………………

Летнее утро
…………..

Сегодня с углами да окнами технический перерыв, так что несколько рисуночков, из прошлого века. О своем отце я мог бы написать — «родился в позапрошлом веке». Ничего не значит. А вот родился до первой мировой — о чем-то говорит.
……………………………………

Женщина с рукодельем. Цв. бумага, воск. мелки, мел
…………………….

Автопортрет, из ранних. Вообще-то х.м., но цвет убрать захотелось, техника дозволяет…
…………………………….

Из иллюстраций к повести «ЛЧК» («Цех фантастов-91» ред. К.Булычева, «Московский рабочий», 1991г) Иллюстрации не взяли.
………………………………

Зарисовочка из 90-х годов.

,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,
Вспомнился десятый дом, и наша жизнь той зимой… Около двадцати лет прошло…
………
65. Четырнадцатое января, минус шесть, ветер кругом…
Снег проваливается, тяжелеет… Каждый день загораживаю фанерой подвальное окошко, подпираю кирпичом, и каждое утро фанерка на полу. Кто-то, подозреваю, не один, все время разрушает то, что я делаю. У них есть воля, терпение, упорство, и все это направлено в противоположную мне сторону. Я никогда не вижу их, иногда мне мерещатся тени, а с тенями бороться невозможно. Наверное, я для них также бесплотен, как они для меня. Странно только, почему не стащат, ведь другой у меня нет. Значит, им интересна борьба? Долго думать об этом не могу — нестерпимо болит голова… Был старый супчик, Клаус отнесся к нему с интересом, он как медведь, любитель засохших корок, подпахивающей рыбы… Нет воды и света, зато тонкая луна выглянула из-за туч, сижу и смотрю в светлое окно. Бесполезно думать, все уже придумано, но можно еще смотреть. Все мои надуманные усилия быстро забывались, а то, что получалось под напором чувства, пусть странного или безрассудного, имело продолжение… Клаус требует, чтобы провожал его по лестнице. Каждый день мы спорим из-за этого, я говорю, — «ты мне надоел, уходи, как все!» — он не мигая смотрит на меня… В конце концов, человек не кот, он слаб, а я еще человек, — встаю, и он, хрипло мяукнув, бежит к двери. Он побеждает всегда.
66. Пятнадцатое, около нуля…
Вода замерзает, снег и лед не тают, обладая дополнительной устойчивостью структуры, чтобы их стронуть, нужен удар тепла… По дороге в девятый встретил старика Васю, он шел из восьмого дома. Вася нашел там еду, вид у него довольно бодрый. Ему больше пятнадцати лет. Я порадовался за него, он сумел вовремя уйти, это дар. У девятого Макс и черный усач по-братски делили рыбью голову. Грыз то один, то другой, и оба довольны, я впервые видел такое. Макс без колебаний оставил голову товарищу и побежал за мной. Хрюши не было, и тигрового друга тоже. По дороге мы встретили двух комнатных глазастых собачек с огромными лохматыми ушами и приплюснутыми носами. Они были на поводках, и, увидев кота, забились в истерике, повисли на своих лямках, и хозяйке пришлось оттаскивать их то на брюхе, то навесу. Макс и глазом не повел. Пришли, кое-что было, он тут же удрал обратно. Кошки все дома, котов нет. У молодых период странствий, у пожилых осмотр территории. На небе зелень с фиолетом, жидкий холод. Нам ждать и ждать тепла. Без Хрюши скучно мне.
67. Наконец три выше нуля!
Вечером у подъезда мелькнул Хрюша, я был навострен на его особенную тень, и мы тут же встретились. Он завопил, что в дом не пробиться, дороги обросли тяжелым снегом, не тает и не тает… Хрюша преувеличивает, хочет прослыть героем, я знаю это и не спорю с ним. Он похватал каши с рыбой и умчался снова. Алиса чудом впрыгнула в форточку, плотно прикрытую, но не запертую. Обычно такое вытворяет только Клаус — висит на окне, сопит и царапает, пока не отворит. Старушка выделывает чудеса не хуже!.. В подвале Макс занят обследованием Люськи, он подозревает, что она годится, но еще не выяснил, годится ли вполне. Клаус это чувствует с порога… Была каша с каплей молока, ели и отвалили по своим делам. Ветер явно февральский, неровный, мятежный, не знающий твердого направления. Погода ковыляет, торопится к весне.
68. Нет, снова минус, шквал и Серый…
Зима спешит отвоевать потери. Снег подернулся голубой корочкой, я иду, скольжу, проклиная все состояния воды… Сначала нашел двух кошек. Алиса отбивается от нападок Серого, его давно не было. Он провожает нас до подъезда, уговаривает Алису не идти за мной, но она не дура, и карабкается по ступеням. Он и сам готов был заглянуть, но я пресек моментально, еще не хватает лазутчика с тыла к нам! Когда он проникал на кухню каждый день, страстно желая влиться в наши ряды, я уже стал колебаться, — даже после всех наших споров! — может, возьмем?.. И в этот момент он отвалил в сторону, дней десять, а то и больше его не было. И вот объявился, от брюха одни воспоминания, головастый костлявый кот. Я присмотрелся — и ахнул: правый бок изрыт свежими шрамами, и не царапины это, а, похоже, пальнули дробью. Люди уже не удивляют, а подтверждают мое мнение о них… Могуч, оклемался-таки Серый и снова готов приняться за свои дела, хотя, кажется, стал немного добрей к нам. Наверное, полеживая в какой-нибудь дыре, вспоминал наши супы и каши, и прошлое казалось светло-розовым. Но на узкой дорожке с ним по-прежнему лучше не встречаться… Люська снова затеяла игру в погоню с Костиком, Хрюша обследует полку, на ней стопками рисунки и маленькие картинки. Мне лень вставать, и я говорю ему, что не позволю! Он сделал вид, что испугался. Клаус ожесточенно борется с засохшей вермишелью, остальные пробовали да бросили… Всем не по себе — тоскливо, что отступило тепло.
69. Восемнадцатое, минус шесть…
Воздух неподвижен, лед гол и ослепителен при скудном свете серого утра. Вместо солнца кометный фиолетовый след, чуть выше снега и зубчатой кромки леса… Эльза, бродячая овчарка с двумя щенками копается в отбросах. Щенки резвятся, они пережили тридцать, что им шесть минусов — чепуха! Жизнь могуча и терпелива… если в нужный момент ее чуть-чуть подпихнуть. Подбросил им корку хлеба, из тех, что всегда ношу с собой. Щенки не захотели, мать легла, и придерживая обеими лапами, стала грызть, она знает, надо есть впрок.
Меня встретил Макс, дал себя погладить, и мы шли, рассуждая о прочности и непрочности жизни. Пробирались по обледенелому насту к подъезду, темному, спящему, потому что суббота. А нам выходные нипочем, все дни одинаковы. Выскочили кошки, с другой стороны появился Серый, тут же бросается к Алисе, она с шипением против такой фамильярности… Увидев меня, Серый слегка присмирел, а я спросил его — бывал ли, едал ли, имея в виду кухню. По морде вижу, что бывал и едал, так что в доме хоть шаром покати. Макс прочно засел под лестницей, пришлось уламывать, упрашивать… Напоследок явился Хрюша, — поднял истошный визг на балконе, схватился с каким-то новым. Я поддержал его, только новых мне не хватает!..
В подвале снова кружится ветер, фанерка, искореженная с особой злостью, валяется на полу. Эта борьба надоела мне… В углу зашевелился мой старикан, и мы не спеша идем домой.
От того места, где солнце показывается утром, до точки, где уплывает под землю, по снежной пустыне небольшое расстояние, а от сегодняшнего захода до летнего — еще огромное.

Попробовал перенести в «облако-мейл» небольшую видеосценку, как Вася дерется с Касей, оказалось, что она в самом компактном формате wmv около 17 Мб Вроде бы она public и должна читаться всеми, но я никому не верю, обман теперь норма жизни. Но это не интересно. В общем, проба. Вот ссылочка
https://cloud.mail.ru/public/093e557a9fad/MVI_8497.wmv
Как исключение. Анимация не для меня, я медленно соображаю. К тому же рисунок, картинка, если хороши, содержат в себе движение, в «свернутом виде», мне этого достаточно. Движение — расслабление напряжения, а мне интересен момент, когда все еще собрано.

Разница между этим и следующим, я думаю, ясна. Каюсь, немного утрировал, вообще-то обе картинки люблю. Любят ведь не за качество, что тут объяснять…
…………

………………………………..

А этим зимовать и зимовать…
………………………….

Все-таки, мы больше любим коридоры, чем открытый простор — меньше решать приходиться… смайл…
………………………..

Один мой старый приятель как-то признался – «лучше всего сочиняю экспромтом на темы, в которых ни черта не понимаю…» Он был с юмором, но не врал. Давно было. Как вспоминаются слова, вроде забытые?.. Нужен намек. Картинка, слово, или звук знакомый… И разом всплывают. Вроде, незначительные… Но, думаю, важные, иначе зачем бы так, — сразу, целиком… Как изображение на фотобумаге. Мы часто с ним печатали фотографии. Напряженное молчание, темнота, красный фонарик в углу… а в ванночке перед нами чернеет, проявляется – картинка. На ней небольшое событие, или дерево, кусочек двора, где он жил… Неважно, что возникает, процесс важней. Много фотографировали, проявляли пленку, печатали фотографии… Он вырос, и стал говорить экспромтом на незнакомые темы. Стихи писал. Но немного прожил, его тема прервалась. А я сначала лет двадцать гулял, пробовал темы — разные, пока к своим не прибился. Или так кажется… Наверное, оттого моя жизнь длинней… на те самые двадцать пять, что нас теперь разделяют. И расстояние все увеличивается… Желание обладать вещами трудно понять, другое дело – время, особая субстанция; жадность ко времени понятна. Получаем не крупными купюрами, а мелочью минут и дней. Существуют картинки, сценки, слова, события, лица, способные соединять разорванные нити, сращивать концы… Занятие фотографией, химическое таинство, важным оказалось. Когда начал свои рассказики, тут же вспомнилась темнота и тишина в ванной комнате… Наверное, его дом как стоял, так и стоит. Шли во двор через круглую арку, низкий проход, мощенный плотно вбитыми в землю круглыми камнями… Мама говорила, никто теперь не умеет камни так вбивать — плотно, надежно. А я думал, это же так просто… Но вопрос еще проще решился — перестали камнями улицы мостить. Может, не осталось мастеров?.. Или полюбили ровный скучный асфальт, а разные по цвету и форме камни раздражать начали…
Так многие вопросы в жизни решаются, их обходят и забывают. Но это обман, они снова всплывают, только в иной форме, и все равно решать приходится…
Мы жили рядом, на разных улицах, но близко — через два забора, в них дыры. Утром вместе шли в школу. Я его ждал на углу, мерз, злился, он всегда опаздывал. Прибалтика, ветер теплым не бывает. Наконец, он появляется, переводит дух, – «опять фотографии забыл убрать… мать будет ругаться.» Его часто ругали, он двоечником был. В технике быстро соображал, а школу терпеть не мог. А я никогда не думал, люблю — не люблю… надо, и всё. Наверное, тоже не любил, слишком громко, толкотня, и постоянно отбиваться!.. Зато мы играли в фантики. Откуда брались эти бумажки… От очень дорогих конфет! Но это я сейчас удивляюсь, а тогда мне в голову не приходило, что кто-то ел эти конфеты. После войны!.. Нам с другом матери приносили подушечки, голые конфетки, иногда с блестящими красными и розовыми полосками, но чаще обсыпанные коричневым порошком, кофе с сахаром или какао. Мы сначала обсасывали конфетки, только потом жевали. Вернее, он жевал, а я сосал, долго…
Он стал поэтом, а я никогда стихов не писал. А, теперь что говорить…
Мы шли в школу, рядом музыка, всегда с нами. Утром по радиоточке классика, играли оркестры… Это сейчас все поют, умеют — не умеют… Мы шли, и с нами одна мелодия. Почти каждый день. Или теперь так кажется? Неважно, когда что-то интересное рисуешь или пишешь, всегда преувеличиваешь, а как же!.. Я спрашивал у мамы, что это, она говорит – Болеро, был такой композитор Равель. А почему повторяется, на месте толчется? Мама усмехалась, «ну, не совсем на месте, но я не знаю, зачем он это написал, одна мелодия сто лет…» Не сто, конечно, но всю дорогу продолжалась. Зато я эти дома, заборы, камни на дороге, тротуары, садики, дворики, которые в сумерках еле видны, до сих пор помню. Хотя мы даже не смотрели, думали про себя, редко говорили. Тогда дети другими были… послевоенные дети. А может кажется, никогда не знаешь, как на самом деле… Только слышу – болеро, и мы идем, идем, идем в школу… Болеро как жизнь. Одна и та же тема, а рост, развитие только усложнение оркестровки. И жизнь как Болеро, только в конце неясность ожидает. То ли обрыв на вершине усложнения, то ли снова все просто — кончается как началось?..

Любитель подглядывать за жизнью, оставаясь в своем углу. Я с большой симпатией к нему, он юмор не растерял в своей долгой жизни. Из живущих, последний мой приятель. Вчера про окна говорили, сегодня больше про углы.Свой угол это важно. Спину защищать. Мой старый приятель, покойный, много лет просидевший в сталинских лагерях, уже в 60-х, в относительно безопасные годы, войдя в академическую столовую, стремился к столику в углу. А я тогда удивлялся, хотел сидеть посредине зала… Но угол не только убежище, а важное место для защиты, он говорил, — когда нападают с четырех сторон, ищи угол… И когда всё вокруг тебя ненавистно, а деваться некуда, ищи свой угол, так он говорил. Но тогда мне казалось, мир открыт, и много есть мест, где безопасней и лучше, и люди добрей. Не-е-т, он говорил, везде одинаково, если хотят, достанут. А я морщился, презирал, я был за благородную борьбу и героическую смерть… Давно было. Пока тебя за горло не схватят, нужно успеть… — он говорил. Я пренебрегал… Времена помогли. Ну, времена… он говорил — они повторяются… люди не меняются, они как промокашки, из них капает — то один, то другой цвет. Я не любил такие разговоры, люди-то разные, я говорил… Он давно умер, а я с ним до сих пор спорю. Но все чаще думаю — успеть бы… Долго жить противно — голоса дикторов повторяются, снова слышу безудержную радость, восторг бытия…
……………………..

Были окна открытые, теперь стоят решетки. А я вспоминаю, так уже было…
………………….

Приятель мой бесстрашен, меж двух окон даже сидит. А для меня особая задача — свет…
………………………..

А здесь и угол, и окно даже есть.
………………………………..

Классический угол.
……………………………..

Из старых симпатичных времен, ночные наши разговоры…

…………………….

…………….

С этими углами да окнами порядка не будет, слишком тема велика, так что придется посетителям журнала потерпеть, повторы неизбежны, а разговоров пока не будет, самому надо разобраться. Я не из тех, кто строит прочный каркас, а потом на него налепляет детали, я скорей уж вязанием занимаюсь, к удавшейся петельке привязываю следующую, которая в непонятной но связи с предыдущей… Продолжим игры. Обычно через 1-2 года я остываю, и могу посмотреть на всю нелепую гору со стороны, она застыла, тогда начинаю откусывать лишнее. Еще надо, чтобы что-то осталось… смайл…
………………………………….

……………….

………………………

………………………

……………………………..

……………………………………

………………………………..

Видимо, идея «утренних ассорти» понемногу изживает себя, каждое начинание имеет свой конец. Но у меня есть еще одна небольшая задача, в рамках этих «ассорти». Хотя она не совсем «ассорти», и так мы, возможно, совершим переход к чему-то новому, стоит надеяться.
Самый большой мой цикл в пределах фотонатюрмортов последних шести лет я бы назвал — УГЛЫ И ОКНА.
В основном в старых заброшенных или запущенных жилищах, к которым отношусь с гораздо бОльшей любовью и печалью, чем к комфортным местам и углам, в которых тоже живал, но не любил их. Драма человеческого существования все-таки видней в неустроенности и заброшенности, в старых ненужных вещах, которые забыты или выброшены, живут сами по себе.
У меня набралось около сотни таких видов, углов и окон. Думаю, что в течение недели я могу показать главные из них. А может некоторые забуду из-за своей неорганизованности, но ничего страшного, где-нибудь все равно всплывут.
Жизнь и прекрасна бывала, и страшна, но редко оставляла меня безразличной. При этом я все безразличней отношусь к людям, за исключением нескольких, конечно, но это уже моя проблема, и к данной задаче не относится, разве что косвенным образом. Еще — я НЕ ВЫБИРАЮ ЛУЧШЕЕ, хотя со временем стал что-то понимать в этом. Выберет время… если захочет, а нет так нет. Да и тратить время на то, чтобы показать себя с лучшей стороны, у меня нет
потребности..
Итак, УГЛЫ И ОКНА. Среди них автопортрет. Я настолько сжился с этим существом, что отделить себя от него мне сложно, многие мои черты он довольно точно показал.

…………………………

…………………..

………………………..

………………………

……………………………..

………………………………..

…………………………………

…………………………………

…………………………………….

………………………………

……………………………………

…………………………………

……………………………………….

Скрип 3 (2001г)
Ну, Айвар… Вы меня озадачили. Что я хотел сказать Антом? Вы бы еще спросили про «идейное содержание»… Я в таких случаях молчу или отвечаю — «а, ничаво не хотел…» И это правда — действительно, не знал, чего хотел. Были какие-то чувства, возникали картины… с картины в подвале, в конце, все и началось. А что получилось, не знаю. Если о мыслях — они все там давно затисканные, мысли-то, нового ни-че-го… и не в них дело вовсе. Если бы в них, то книге тут же конец. Я обычно не говорю о своих вещах, но недавно впервые перечитал Анта целиком, и понял — книга стала мне почти чужой, и я могу как-то Вам ответить. Ну, не совсем по Анту, это я избегаю.
Ноги, не ноги, какая разница… Человек борется со своим несчастьем, со случаем, с судьбой… с богом, в которого не верит. И оказывается, может много, даже купаясь ежедневно в боли. И не только жизнью, но и смертью кое-что может сказать. Помните фильм, война, двое в плену, один не желает за идею умирать, или просто выжить старается, а другой не хочет, чтобы его согнули, даже сильней жизни не хочет! (женщина-режиссер, Лариса… забыл). Так вот, конец: предатель в сортире искупался, а герой чуть ли не Христос… Очень симпатично, но я не верю в справедливость и «высший суд». Мне видится другой исход: справедливый, честный, гордый молча купается в выгребной яме, а предатель торжествует, он выиграл главное — жив! а жизни нет альтернативы! и что ему потом, потом… (А, это Шепитько!)
Жизнь бы вымерла, если б человечество состояло из одних гордых и непреклонных… и превратилась бы в свинарник, если б их не было. Многое от времени: то больше, то меньше потребность в тех, кто не подчиняется, живет по-своему вопреки всему; бывает, они не воспринимаются без глумления, смеха. (Но это ничего для них не меняет, так уж устроены.)
Разочарование, неприятие и горечь, может, злоба — сильные чувства сейчас. ( Я не об Америке, конечно, там успешно культивируется другой тип человека: две неглубокие извилины, в одной бизнес — баксы, в другой зачатки всего остального, беспроблемные простенькие ходы, см. например, интервью с Яной Левиной в Лебеде). У нас еще многие по-старому устроены, и чувствуют: из одной выгребной ямы попадаем в другую. Она безопасней, комфортней, красивей оборудована, ее лозунг висит на Ленинском пр. — «если ты такой умный, то где же твои деньги?»
Стремление приспособиться, выжить, «историческая необходимость»?.. — все это понятно. И, наверное, человечество не может жить по-другому, ну, нет у него лучшего принципа существования, чтоб не пререкался с внутренним устройством и как-то все организовывал. Если б не было в человеке заложено больше, то и ладно, на нет и суда нет. Но ведь заложено, и потому все равно ощущение нового нужника не покидает. Хотя многие уже млеют от разноцветной сантехники, но это обсуждать скучно. Одновременно видим: интеллигенция, которая если надо — на площадь, или хотя бы «фигу вам!», пусть в кармане… Сильно поредела. Врассыпную, кто на воды, кто стыдливо личико прикрывая — «новые времена…, поближе бы к власти, к денежным мешкам… Тут же забыли простое почти житейское правило — «художник и власть (любая) несовместны. Делай свое и не лезь к ним в друзья, не поддакивай, не бери подачки».
«Но жить-то надо, жить-то надо…» — то вопёж, то шопот изо всех углов.
Не знаю, может, и не надо. Во всяком случае, такая возможность всегда есть. Вполне достойный выход, если другие уж слишком позорны. (Не дай бог, конечно, чтобы так прижали, затиснули в угол, как того пса в подвале, да? А ведь сплошь и рядом происходит. ) Вот и Ант.. И никакой тебе площади, общего внимания, восхищения, ненависти — только грязный подвал, только один и только сам.
А потом еще в дерьме искупают, будь здоров как…
НО!
Да, так где же это «но»??? Есть ли что сказать обозленному неверующему стоику с мозгами, запудренными баснями о справедливости, чести, гордости и т.д.??? Что же от нормального человека в ненормальной жизни остается, если он привыкать к ней не хочет, ну, никак не согласен???
Чаще, чем можно думать, остается. Потому что человек устроен странно: мгновения запоминаешь, а годы выпадают. (Об этом, наверное, есть в «Острове».) Почти не бывает так, чтобы никто ничего не услышал, не узнал. Пусть потом вокруг басни, сказки, выдумки, сплетни, легенды — все равно, форма значения не имеет.
В 58-ом я был на практике, санитаром на скорой, в Таллинне, и туда привезли одного парня, эстонского диссидента, ему милиция голову повредила. Рану зашили, и он до утра рассказывал мне то, что я через годы прочитал у Солженицына. Утром увезли, и что с ним стало, не знаю. Фамилию не запомнил, приятель называл его «белый негр», действительно, похож. Несколько часов, и он изменил меня, сдвинул с места.
Еще раньше, в четырнадцать, я разговаривал с одним стариком, ну, час, не больше. Это он со мной разговаривал, так точней. Он не выдал друзей, взял на себя всю вину и пятнадцать лет провел в лагерях ни за что. Вы спросите, что это за друзья такие… Но это другой вопрос, совсем другой. Все равно — не предал. И я запомнил. Зачем он мне это рассказал, дураку? Ему надо было. Правильно сделал. Даже фамилии не знаю, имени, на скамеечке сидели, я маму ждал…
От человека к человеку главное передается, и эту ниточку не прервать. Особенно это важно во времена, когда книги перестают читать, торжествует упрощение всего — мозгов, нравов, целей. Это благоденствие и беспроблемность — один из комфортнейших путей к вымиранию, к той «морлокизации», о которой говорил Ант. К счастью, это проходит, и быстро, слишком много в человеке заложено, его так легко не упростить.
Ну, вот, получилось совсем не в «ту степь»…
Наверное, все это зря сказано, и кто-то спросит, «И что?..»
Тогда я отвечу уже без стеснения — «А, ничаво…»
Скрипту конец, давно пора.

………………….

……………………………

…………………………..

…………………………………..

……………………………………………..
Сеня, еще несколько слов о «единстве структур» всех на свете творческих вещей, будь то живопись, проза… Выразительность, и главное ее условие — цельность вещи. Она может быть лучше, хуже, в зависимости от способности и мастерства создателя, но без цельности выразительность безжалостно отброшена, прозябает на обочине, в пыли, смайл… Субъективно? Не так уж и субъективно, это рамки, за которые, к примеру, никогда, не заходило изобразительное искусство, от наскальной графики до абстрактнейшей живописи 20-го столетия. Рамки — от физиологии органов чувств и простейших психических реакций, для них сотня тысяч лет не срок. Вход в пещеру и выход из нее. Самое светлое и самое темное пятно. Глаз непроизвольно кидается к ним. Если нет четкой иерархии пятен, если неясно, кто же доминирует, кто следующий и так далее, то крах неизбежен. И черный квадрат Малевича и изысканные вещи Пикассо в этом смысле построены одинаково. Только Малевич прет напролом, а Пикассо играет — сначала расшатывает цельность и равновесие, потом на грани распада собирает вещь воедино, демонстрируя (гений и пижон, черты вполне совместные, но несовместимые с умом) свое великое мастерство. {{но если уж совсем честно — мастерство всего лишь ремесленное умение, доведенное до совершенства, «сделано умело, да не в этом дело», говаривал Хазанов, ученик Фалька, значит и Сезанна). Возьмите Пикассовскую картинку «сын в костюме Пьеро»: разнородные, дерущиеся части примиряет и связывает белая фигурка мальчика, тут же привлекает глаз, и цельность спасена. Ну, да, эффектно, и потому минус… но уже есть о чем поговорить, есть вещь! Когда пятна борются между собой за первенство, цельность гибнет, а зритель превращается в Буриданова осла, пусть на первое мгновение непроизвольной реакции, но дело сделано… да, мгновение, но столько уже потеряно… Ну, останутся искусные фрагменты, мелкие красоты, а вещь-то разбита. Теперь про тексты… Про физиологию слова, центробежную силу, Платонова…
Нет, хватит. Зосечка, наконец отвечаю — да, Белявка жив, но снова сильно побит. Домашний деспот, чума для кошек, и наши коты отмахивались от его настырности, пренебрежения этикетом… А на улице оказался неумелым, неловким, спесь слетела, поблек, похудел, второй день уныло смотрит на улицу с балкона. А Ксерокс, который панически бегал от него, на улице приобрел голос, растряс брюшко, жилист, быстр, уходит надолго и, бывает, пропускает еду два-три дня кряду. ( Почему вы дали коту такое имя, меня спрашивают постоянно. Потому что оно ему понятно, отвечаю).
Айвар, извините старческое многословие, я не забыл Ваши рассказы, но еще не готов, какой смысл растекаться по мелочам, фраза не так, слово не туда… (важно, но успеется), хочется обратить Ваше внимание на главное. Тем более, мне, ведь сначала с силой отталкиваюсь от чужого, и в этом оталкивании слеп. Надо походить, подумать… так что еще пару дней прошу мне дать.
Пока всё, скрипу моему конец.

Партийные разборки
………………………..

Король и кардинал
…………………………

Не в свою лужу влез, но понравилось.
…………………………….

Простая зарисовка
……………………………..

Из проб
………………………………………..

Из русского романса
…………………………………
А, да, были еще такие СКРИПЫ, лет двенадцать тому назад. Это вооще не лит-ра, примерчик приведу, ЖЖ простит
……………………
СКРИПЫ

скрип1/среда, 13 Июня 2001 г.
Не забыть:
На базаре — батон московский, 5.70. (серпуховский не брать, 5.10, но вязкий!)
Сергею С. — за форточку спасибо, поскрипим.
Шурке: полтаблетки панакура от глистов, засунуть кильке в брюхо, не заметит.
Следить за текстом Времени на редактирование нет!
Айвару — принципы устройства картин и текстов едины. О «психологическом весе» пятен, звуков, слов. Вдогонку спору — художнику нет дела до других художников. Поглощенность собой защищает от зависти, отталкивания, подражания.( тут же защитные шипящие!). За поглощенность платят неизвестностью. Миша Рогинский, перед отъездом, в 78-ом. Зато живопись, а не промеж стульев (как стилист и делец Шемякин). Бредни про интеллигентов, помогающих власти. Художник, по природе занятия, далек от буржуа и власти, приближение чревато. Не забыть:Туське — контрасекс, а то умчится добывать котят. Кильку мойвой не заменять, от мойвы понос. Айвару о прозаиках-поносниках. «Мастеровитость» и «стиль» — плохо, если видно. Главное — цепь ассоциаций, зрительных и разнообразных, а не словесные красоты.. Без ругани, только скрип. Айвару — главному нигде не учат, чему можно, лучше у посредственности учиться- видно, как сделано. Не забыть: Зосечке — умница, творчество один из двух крючков, безоговорочно держит, чтоб не улизнуть раньше времени. Насчет второго — не любовь, а ВРАСТАНИЕ, шире, включает зверей, траву, любовь, ненависть. Зося, «современный язык»? Помните «чувиху», «клево»?? Теперь «типа», «прикольно», «отвязно». Слово, область смысла, «периферические значения», Платонов! На грани собственного вкуса (Женя И. ) Не забыть про марки. Еще полбулки черного. Скрипу конец.

Исландский мох, или постепенное примирение с синим.
…………………..

Запахом валерианы доведенный до графики
……………………………..

Трое на столе
…………………………..

Робинзон и дикари
…………………………….

Раненый кот
……………………………

Не стиль, а характер
……………………………

Ночная жизнь
………………………………..

После зимы
……………………………….
………………………….

………………………..

………………………….

………………………………..

…………………………………

…………………………………

…………………………………..

……………………………….

……………………………….
Вообще-то, мне больше по душе портреты Сезанна, которые на зрителя не смотрят, у них свои дела… или Модильяни, которому зрачки вообще не нужны были. Но иногда портреты вылезали-таки, и собственные, и портреты зверей и фигурок разных. Излишняя выразительность лиц мне претит, особенно, когда «зырят» — глаза в глаза. Но к сожалению побочные эти эффекты иногда выскакивали, думаю, что в ЖЖ можно и показать, чего тут особо скрываться. А если автоматом что-то пойдет в сети.. да черт с ними, искать эти кнопочки замучаешься. Мне сегодня они показались полезны, я в дальнейшем хочу продолжить лепить, устраивать фигурки в своих интерьерах, без анимации, конечно. Фигура, если хорошая, содержит в себе движение, анимацию, она «заводится» зрителем, который гуляет вокруг да около, смайл…

Мгновенные решения. В слайд-шоу более пятисот изображений, из них выбрано девять. Почему-то кнопочку нажимал, где остановиться. Смайл. Наверное, мне надоело искусство, в котором автор заранее знает, что будет делать. Ну, да, конечно, я выбираю из СОБСТВЕННОГО разнообразия, но для одного утра это почти бесконечность.
………………………………….

Его зовут Вальтер, он из Плимута. Вальтер пессимист. Не сегодня, не вчера, он пессимист всегда. Это называется философский пессимизм. Всех причин я не знаю, конечно, но об одной догадываюсь — это пессимизм материала. Есть такая тоска, ее не вылечить никогда.
…………………….

«Перед грозой» В 1983-ем году нашему министру культуры это название не понравилось. Это, и еще было «У магазина» (Место знакомое, выпивают!!!) А «Перед грозой» он на всякий случай запретил. Вот вы жалуетесь, свободы нет, а «перед грозой» вам никто не запрещает писать и говорить… А ведь этот министр культуры живой, теперь он поэт и бард, седые лохмы отрастил, ходит и про свободу песенки поет. «Возьмемся за руки…» А вы говорите, свободы нет. Человек безграничен, бесконечен, и «выживание приспособленных» не пустой звук…
……………………………

Тоска, тоска, скучно на этом свете, а другого — нету…
…………………………………..

Химера, моя подруга, хочет понять, для этого ночи оказалось мало…
………………………………..

«Вечерний свет» Один из вариантов. В утреннем нет и доли той глубины, что вечером льется из окна. Почему-то мы верим, что ночь пройдет, и завтра обязательно настанет, почему? Это не религиозная идея, а скорей физиологическая, мы насекомые с незаконченным циклом, нам бы еще денек…
………………………………….

Дом аутиста, мечта, которой никогда не осуществиться. Ничего для этого не сделал, сам виноват.
……………………………..

Мои друзья-приятели, бомжи. Завидую им, а сам не такой. Не мой материал, я бомж внутри себя.
………………………………….

Любовь, внимание, а главное — сочувствие, они оживляют все вокруг нас. Если хватает сил. Некоторые говорят — нужен талант… Не-е-ет, это другое. Весь вопрос в том, частица ли ты всего этого мира или нет. Не литературно, не философски, этого барахла навалом, — чувствуешь ли… Одни больше, другие меньше, но вокруг меня все почти ничего не чувствуют, трутся спинами в толпах… и что тогда могут — написать, нарисовать, спеть… кого могут родить?… Имитация и жизни, и творчества. Не можешь как пальма, так будь простым и прямым… Эх, дальше не помню…
………………………………………
На сегодня хватит. Здоровья и удачи всем.

Если они и были напечатаны на бумаге, то тиражом до ста экз., так что с чистой совестью повторяюсь, смайл!
………………………….
Такая собака.
К нам ходит такая собака — толстая, белая, морда поросячья, а глаза китайские. Она шлепает, переваливается, от дерева к дереву, и каждое поливает толстой шумной струей, у нее хватает на все деревья, что выстроились вдоль дорожки от нашего дома до девятого. Потом она ковыляет обратно и поливает деревья с другой стороны, добирается до угла нашего дома, поливает камень, большой булыжник, когда фундамент закладывали, вытащили, да так и оставили, польет его, и исчезает. Я думаю, она живет в домах, что по ту сторону оврага. Там нет деревьев — новая застройка, не успели посадить, и вот собака перебирается через овраг к нам. Это ей нелегко дается, при таком телосложении, но, видно, очень нужно — здесь деревья, она делает дела и гуляет. Если это будет продолжаться, деревья могут засохнуть, им не нужно столько солей… Какая-то особенная порода, если бы это был человек, его считали бы дебилом. У нас есть такой идиот в доме напротив — толстый, белый, глаза китайские, ручки коротенькие, лицо широкое, плоское — и нос пятачком, как у этой собаки. Может бывают идиоты среди собак? Об этом знают только сами собаки. Я вижу, они обходят эту стороной, то ли запах особый, то ли голос… Голос, действительно, странный, она не лает, не визжит и не воет, как некоторые по ночам, у нее какой-то хриплый возглас вырывается, словно прокашливается перед важным сообщением, горло прочищает. Она хмыкает многозначительно и продвигается вдоль правого ряда деревьев по аллейке, ведущей к девятому, стволов там восемь штук, затем поворачивает обратно, шлепает вдоль другого ряда…
Я стою у дома и смотрю, как она сначала удаляется, потом приближается… Она продвигается и поливает все деревья, не пропуская ни одного, доходит до угла нашего дома, не забывает про свой камень — и скрывается. Я выглядываю, чтобы убедиться — она с той стороны, откуда же еще, но ее уже нет. Странно, трава здесь невысокая, кустов нет, а до оврага добраться, с ее-то ногами, не так просто… А в повадках что-то смущающее, какая-то непреклонность в движениях, пусть неуклюжих, она знает, что хочет, ей цель ясна до последнего клочка шерсти, или еще чего-то, ценного для собак. Так двигался летчик-испытатель, который вырвал мне верхний коренной зуб. Тогда он уже не был летчиком, попал в катастрофу, его уволили, он проучился два года в училище, зубопротезном, какие протезы он делал, не знаю, но зубы выдирал именно так: мельком заглянет в рот — «ага, этот!» — и тут же отходит, после катастрофы нога короче, передвигается неуклюже и неуклонно, как эта собака. Вернее, теперь, глядя на собаку, я вижу того неуклюжего техника, испытателя… Он отходит, берет не глядя со столика какие-то клещи, я уверен, не те, и тут же, не задумываясь, возвращается, протягивает руку, на лице ни сомнения, ни мысли… Я даже рта не закрыл, чтобы снова открыть, и духом не собрался, как клещи уже во рту, быстро и ловко что-то зацепили и моментально хрястнуло, обожгло болью, но уже все, все позади, он сильно так и ловко крутанул, сила у него была, дай Боже всякому, а клещи наверняка не те. Вот с подобной неуклонностью… Я смотрю — движения те же, и снова эта собака скрывается за углом. Я туда, а ее и след простыл. Ну, не могла добраться до оврага, просто не могла! Движения совсем не быстрые, но какие-то неуклонные, быстрота бессмысленна, если перед действием остановка, главное, чтобы остановки никакой — шел и сделал, протянул руку и вырвал… или вырезал, вырезал тут же… как хирург с густыми усами, старик, вырезал мне гланды лет тридцать тому назад. Сначала уколол глубоко в горле длинной иглой, в первый момент больно, потом только хруст… отложил шприц и не глядя хватает ножницы с длинной волосяной петлей, сует в рот, даже не сказал, что главный момент, не предупредил, не промычал как на обходе — заглянет в горло, промычит, значит у тебя там помойка… а он, ничего не сказав, хотя домашний друг, папин приятель, хватает петлю и в темном и узком пространстве затягивает ее, душит мои гланды — и хруст… И собака исчезает за углом. Я тут же высовываюсь — нигде нет, с ее поросячьим носом, узкими китайскими глазами… Такие я видел… у одной женщины, подавальщицы в столовой. Она толстая, белая, видно, очень плотная, даже твердая, наклоняется протереть клеенку, грудь почти вываливается на стол и все-таки удерживается, глазами она косит на нас, студентов… сытая, конечно… а мы только ждем, когда она вытрет лужи, уберет пустую корзинку из-под хлеба, принесет другую, полную мягких кусков, и тогда, не обращая на нее внимания, будем есть хлеб, запивать компотом… У нее родители китайцы, наполовину, кажется, и такие вот глаза, и вся толстая, белая, как эта собака, или даже еще толще. Она наклоняется, грудь… И собака скрывается за углом. Я бегу, смотрю — ее нет нигде.

…………………………………………………..
…………………………………………………
Мамзер.
Люблю, люблю… воркуют, сволочи, нет, чтобы подумать обо мне! Я так им как-то раз и вылепил, лет десять мне было, что-то в очередной раз запретили, как всегда между прочим, в своих делах-заботах, сидели на кровати у себя, двери раскрыты, и я, уходя в свой уголок, негромко так — «сволочи…» Она тут же догнала, влепила оплеуху, он с места не сдвинулся, смущенный, растерянный, может, со смутным ощущением вины, хотя вряд ли — давно забыл, как все начиналось — «вот и живи для них, воспитывай…» — говорит. Тогда они давно уж в законном браке, и только бабушка, его мать, гладя по голове, говорила непонятное слово — «мамзер». Это она шутя, давно все забылось. Мамзер — незаконнорожденный, я потом узнал. Тогда, в начале, я был им ни к селу ни к городу, случайный плод жаркой неосторожной любви, зародился среди порывов страсти при полном безразличии к последствиям, а последствием оказался — я! И первая мысль, конечно, у них — избавиться, и с кровью это известие принеслось ко мне, ударило в голову, ужас меня обжег, отчаяние и злоба, я ворочался, беззвучно раскрывая рот, бился ногами о мягкую податливую стенку, она уступала, но тут же гасила мои усилия… При встрече с ней родственники шарахались, знакомые перестали здороваться, а его жена, высокая смазливая блондинка — у нее мальчик был лет двенадцати, их сын — надменно вздернув голову, рассматривала соперницу: общество не простит. Все знали — не простит. Оставлю — назло всем, решила она, и ходила по городу с высоко поднятой головой. И этот цепкий дух сопротивления горячей волной докатился до меня, даруя облегчение и заражая новой злобой, безмерно унизив: мне разрешено было жить, орудию в борьбе, аргументу в споре, что я был ей…
И тут грянула великая война, общество погибло, ничего не осталось от сословной спеси, мелких предрассудков, сплетен, очарования легкой болтовни, интриг, таких безобидных, шуршания шелковых платьев — променяли платья на еду в далеких деревнях… Потом жизнь вернулась на место, но не восстановилась. Постаревшие, испуганные, пережившие проявления сил, для которых оказались не более, чем муравьями под бульдозерным ковшом, они еще тесней прижались друг к другу, и с ними я — познавший великий страх, родительское равнодушие — случайный плод, я родился, выжил, рос, но мог ли я их любить, навсегда отделенный этими первыми мгновениями, невзлюбивший мать еще во чреве ее, и в то же время намертво связанный с нею — сначала кровью, узкой струйкой притекавшей ко мне, несущей тепло, потом общей судьбой, своей похожестью на нее, и новой зависимостью, терпкой смесью неприязни и обожания, страха и скрытого сопротивления?.. Теперь они, наверное, любили меня, но тень, маячившая на грани сознания, отталкивала меня от них…
Я взрослел, и начал искать причину своей холодности и неблагодарности, которые удивляли и пугали меня, вызывая приступы угрызения совести, своего напряженного и неприязненного вглядывания в этих двоих: они между прочим, занятые собой, пробудили меня к жизни, потом долго решали, жить мне или не жить, и оставили из соображений мелких и пошлых. Но все мои попытки приблизить тень, сфокусировать зрение, наталкивались на предел возможностей сознания, и только истощали меня… И тут отец умирает, унося с собой половину правды; часть тайны, оставшаяся с матерью, заведомо была полуправдой, я отшатнулся от нее, прекратив все попытки что-либо понять. И годы нашего общения, вплоть до ее смерти, были наполнены скрытым раздражением, неприязнью и острым любопытством. Она узнавала во мне его: он давно умер, а я повторял и повторял его черты, повадки, словечки, отдельные движения, причем с возрастом появлялись все новые знаки родства, откуда? я не мог ведь подсмотреть и подражать! Даже спина у меня была такая же, широкая и сутулая, и это радовало ее, и обувь она мне покупала на два номера больше, хотя отлично видела, что спадают с ноги — это казалось ей недоразумением, которое следует исправить, ведь у него была большая нога и у меня должна быть такая же…
Она умерла, не дождавшись разговора, который, она считала, должен все прояснить, и стена рухнет, а я боялся и избегал объяснений, не представляя себе, что ей сказать, только смутно чувствуя нечто в самом начале, разделившее нас. Как-то она, преодолев гордыню свою, все же спросила — «почему ты так не любишь меня?» — меня, все отдавшую тебе, это было правдой, и неправдой тоже, потому что не мне, а ему, и его могиле! Что я хотел у нее узнать? Она ничего не знает, также, как я. Да и что я мог бы понять тогда, в середине жизни, полный сил, совершающий те же ошибки, также как они, рождающий между прочим детей…
И только в конце, когда я, свернувшись в клубок от боли, сморщенный старик, теряя остатки сознания, уходил, то вдруг ясно увидел себя, связанного с ней цепью пуповины, испуганного и сопротивляющегося, злобного, ожесточенного… — и понял, откуда всё, и что не могло быть иначе.

просил дать эти картинки покрупней — пожалуйста. Хитрый политик использует народную темноту, можно так сказать. Вообще-то, все эти фигурки я делал отдельно, и совсем для других целей, но пусть уж и так повисят
ТОЛЬКО ПЕРВАЯ — НИЖНЯЯ.

…………………………

…………………………….

……………………………….

………………………………….

…………………………………….

…………………………….

………………………………………

Всё больше разговоров о «вечной жизни», о душе, о высоких духовных ценностях. А что сейчас эта душонка делает, выжидает? посмеивается?или слезы поддельные льет? Душисты, черт побери. Всю жизнь матерщину презирал, брезговал прикасаться, а сейчас, смотрю, оказывается, нет никакого другого сопротивления в людях, только слова, а из них самые честные — эти оказались, самые грязные. Плохой признак плохого времени.

Когда смертельно больному Булгакову читали его текст, который он хотел выправить, улучшить… А может это выдумка, не знаю, да и значения не имеет… Где-то на странице он сказал — «хватит, пожалуй…» Вот до этого момента хорошо бы доходить каждый раз, когда меняешь тон и цвет на одну-две единицы. Чтобы такое полное истощение сил. НО до этого, когда еще в силе, нужно попасть в «область соответствия» то есть, не промахнуться пальцем в небо. Эта точность не точка, а область значений, и так происходит и с художником, и с писателем тоже. Кто стремится в самый центр значений… рискуя при этом окунуться в самую пошлую банальность, кто бродит по краю, по границе области, заглядывая туда, где почти для всех одни «непонятки» (тьфу, ненавижу этот «новый» язык — не догоняю, не въезжаю… и это отвратительное — «бухаю», к которому, смотрю с удивлением, все привыкли и твердят без отвращения в лице…)
Но как это всё относится к бедным картинкам, которые я сегодня пробовал помучить, и скоро отступился, с теми же горькими словами — «пожалуй, хватит?..» Что поделаешь, у каждого свой предел… К счастью, сегодня он такой, а завтра, завтра! вдруг чуточку повыше, поточней окажется, да?
…………………..

…………………….

…………………………………

…………………………………

……………………………………….

………………………………….

…………………………………………….

…………………………………..

Часто думают, что прожитая жизнь не дает понимания, как случилось, что вы на этой улице оказались, в этом доме, и с этими людьми. Говорят, чтобы это понять, слишком много случайных вопросов к вам, и ваших на них ответов, не совсем случайных, пришлось бы вспомнить. Это было бы похоже на кошмар Дженкинса, который мучил Дарвина, ведь признаки должны были растворяться и исчезать. Но с открытием генов стало ясно, что признаки передаются как дискретные сущности, и не разбавляются в ряду поколений. Так и в нашей индивидуальной жизни, понимание возможно — основные решения, а их в течение жизни немного было, не забываются, не растворяются среди ежедневных мелочей, а продолжают влиять с прежней силой, и часто их последствия даже усиливаются со временем. Поэтому вопрос «как я здесь оказался» не пустая болтовня, а имеет довольно точные ответы. Дело в нескольких решениях в критических точках жизни, не более того. Признание это бывает горько и даже страшно, но зато не позволяет совести размываться в пустом трёпе, пусть даже умном, но безответственном. И разговоры о милой толерантности, относительности добра и зла дают успокоение и равнодушие только совсем ничтожным. Если же не хвататься за мнения большинства, не надеяться на прощение со стороны какой-то сверхъестественной силы, а верить собственному безбоязненному суждению, то это, может, сложней, но достойней кажется. От нескольких людей в жизни я слышал — «прожил зря», это было верно примерно наполовину, в другой половине жизни прожитые неординарно и с непонятным большинству результатом. Но все равно лучше ни у кого ничего не просить, не ждать прощения, за все заплатить, и уйти, закрыв за собой дверь.

Сегодня был наказан за длинный язык, хотел рассказать об одном художнике, а запись пропала. Так что я повторю, но так, что мало кто поймет, уж извините, терпения повторяться у меня мало.
Этот художник, нарисовав портрет или другую картинку, обязательно где-то на ней ставил небольшой плоский кружок. Эту историю мне рассказал другой и в самом деле замечательный художник… но я потерял время, и о нем не расскажу сегодня. Кружок, да… Например, у плеча портрета. Упорно. Хотя его за это укоряли, ведь плоский кружок говорит нам о том, что и весь портрет — на плоскости… ну, не совсем, но явно намекает. Но именно это было важно ему. В этом своеобразная честность — не хочу играть в пространство там, где только плоский холст. Лучше обратить внимание зрителя на истинную сущность изображения, которая от такого дела вовсе не страдает, потому что гораздо глубже гнездится. Это хорошо понимали японцы, со своей японской перспективой, и наши замечательные Гогены и Ван Гоги даже им немного подражали…
Зачем это сказано? Независимо от того, хороши ли или не очень картинки, что ниже вывешены, в них пусть в другой форме, или даже в нескольких, такая вот деталь обнаруживается. В этом нет театральности, а просто намек, что живопись все-таки только живопись, и не должна лезть туда, где ей не обязательно быть. Не-е-т, пожалуйста, кто любит, а я не люблю. Стремление к обманчивой похожести «на жисть как она есть» в любой форме для изо-искусства кажется мне НЕ ИНТЕРЕСНОЙ И ЛИШНЕЙ, а может даже пошлой, тихим голосом скажу. Причем все может быть замечательно красиво, и симпатично — ведь то, что не любит тот или иной человек, может быть и получше того, что он сам делает по убеждению и от души, да, сам делает, может, и похуже, и не так красиво, но это уже не важно. Вчера замечательная красивая и умная актриса сказала то, что я давно от актера ждал — неестественное это дело, все время стремиться быть тем, кем ты не являешься, а это примета лицедейства. И замечательные примеры, но кому-то нравится, а кому-то — нет. Хотя вживаешься на два часа, но потом отряхиваешься — и уходишь… а актер остается, ему так легко не отряхнуться, и завтра, и послезавтра он не сам с собой, а еще с кем-то… а через месяц — еще какой-то… Глубоко чуждое мне стремление, хотя целый вечер могу восхищаться, и забыть о себе, но потом… ухожу… К себе, может, не такому красивому и умному, и способному, но к себе.
Так как связано с этими картинками? Вопро-о-о-с… Но как-то связано, наверное, иначе стал бы я ВТОРОЙ РАЗ ПИСАТЬ одно и то же, это невыносимо, если нет серьезной причины. Но автор может причины и не знать ТОЧНО, а только приблизительно, и оттого пишется здесь — где «вокруг да около».

Натюрморт на берегу.
…………………..

Букетик на картинке, которая в картинке…
………………………..

Осень у девятого дома
…………………………..

Просмотр просмотра
…………………………..

Красная Шапочка — на свидание к Волку
……………………………….

Пропаганда детской эротики (гетеросексуальной)
…………………

Наверху — темно-о-о…
……………………………………

Бурная вода
………………………………

Ночная Лиза
………………………………………

Забытый натюрмордик
…………………………………

Кухонное окно
…………………………………

Утро морозное, тихое
…………………………………..

На тему «Прогулка». Обычно собачка впереди бежит, а тут наоборот, и кто кого прогуливает…
………………………..

Одно время увлекался рисунками полностью выполненными на экранчике, пером или мышкой. Можно, конечно, спрятать примитивность штрихов и линий, геометричность эту, но иногда в ней есть своеобразие: выдавать изображение за действительность надоедает. Помню художника, кажется Леон его фамилия, он красивые листы делал цифрами.
………………………………

Жизнь любого живого существа, включая человека, конечно же — драма, и никуда от этого не уйдешь, не спрячешься за ежедневными житейскими отвлечениями…
……………………………

Осенний дождь. Картинка, нарисованная «мышкой»
…………………………..

Я говорил уже, цвет и привлекает, и отталкивает, иногда он просто лишний
………………………………

Вечером одни упреки — ничего не сделано, утром другие — нового не видно…
………………………………….

Женщины на берегу. Сезанн бы написал — «натурщицы». Хотя вряд ли в своем городке нашел бы одну натурщицу, все по памяти, смайл… А мне цвет песка был интересен, и воды, и что-то надо было расположить, чтобы не пусто было. Потом цвет разонравился — убрал. Вот и вся история про «нюшек»
……………………………………

Заполнение пространства и некоторые пробы в формальной графике, с использованием «цифры», конечно…
…………………………………..

Первый снег, мышка и гиф, и какие-то голландские перепевы…
………………………………….

Двое у костра. В начала была тема — «старик и смерть», но устыдился супербанальности. Просто костер в осенний вечер.
……………………………………

Живая собачка бежит в выдуманном пространстве. Она живей, конечно, нарисованного, и гораздо старше предметов на переднем плане. Что она должна чувствовать в этом иллюзорном мире. Ее счастье, если чувствует смутно или вообще не этим живет. А что должен чувствовать я, почти иллюзорный из-за краткости своего существования, среди вещей, которые меня переживут, и будут жить дальше, «не заметив потери бойца»? Смайл
……………………………………

Где-то такая заставочка была, кажется, в «Перископе». Кстати (или совсем не кстати) интересное чувство, когда ходишь по небольшому пространству лет пятьдесят, и видишь все изменения земли, домов и окон. Оттого, наверное, многие стремятся менять места. Но что-то явно теряют. Многие говорят про привязанности и любовь, но куда важней и серьезней чувство укорененности, врастания в пространство… I think…
……………………………………

Год начался, а он по ошибке притащил к дом не лошадь, а корову…
…………………………………………….
Сейчас почти для всех искусство в разных жанрах — работа, профессия или околожизненная деятельность, и всё бывает и доброкачественно и глупо-грязно-пошло — зависит от человеческого лица. Но очень мало бывает жизней, которые в картинах, словах, музыке начинаются — и кончаются, и ничего больше, или почти ничего… В сущности ничего особенного, легко живем в прочих иллюзиях, например, кажется, что нас любят или уважают, с удовольствием с нами выпивают, рассказывают небылицы… Живем? — живем. Отчего не жить в собственных образах, вроде бы интересней и чище…
Посплю еще часок…

……………………………………………
А КАРТИНКИ НИКАК НЕ СВЯЗАНЫ СО ВСТУПЛЕНИЕМ. Сейчас уберу начало, мне от этой болтовни самому противно.

…………………………..

………………………………….

…………………………………

……………………………………

…………………………………

………………………………

Желтый! И обязательно, чтобы с грязцой (потом объясню, насколько возможно будет)
…………………………

Желтый на монотипии. Я их маслом, а водные краски не любил — слишком растекаются
……………………………….

Кот на окне. Но не просто кот, из него можно сделать модель, схему, он прочно устроился, и даже хвостом лишнего себе не позволяет. Впрочем, достаточно слов, они не помогут делу.
……………………………

А это сердечный разговор матери и дочери. Чем они старше, тем больше отдаляются. Но Алиса была особая кошка, всех своих котят помнила, и любила их до самого своего конца.

Старый кот сидит на окне, за которым ему едва виден живой мир. Многим ли мы отличаемся от него, особенно в свои старые годы. Впрочем, и в молодые яркость и живость изображений почти всегда обманывают нас, точно также суть не понимаем, так и уходим. Не верите — проверьте, единожды такая возможность вам будет дадена, смайл…

……………………….

Собачка, бабочка… этим вещицам сотни лет, а рисунку — акварели точно сто исполнилось. Они возникли раньше, и нас переживут, будьте уверены. Ars longa, ребята, а vita сами знаете какая…

……………………………..

А это моя книжица с повестью «Перебежчик», самой повести около двадцати лет, а книжка совсем молодая еще. На обложке моя картинка — мой любимый Хрюша со мной. Тираж книжки сто экземпляров, нужно ли больше — покажет время. История про старика и его котов показалась не интересной нашим толстым журналам, зато есть книжка. А в «Сетевой словесности» она с моими набросками на полях. Так что перед Хрюшей моя совесть чиста.

……………………….

Сделал как значок — «Уважение к жизни» Рисунок не совсем удался, но и смысл его, как я понял, мало кому нужен.

…………………….

Картинка на стене, у окна. Однако, она не совсем такая, тут не только картинка, но и другой персонаж есть — свет из окна, так что пришлось потрудиться. И даже третий, про него забыл сказать — занавеска, а как же…

………………………….

Старая картинка, стоит за стеклом, и давно. Ей там неплохо — тепло, а пыль дело исправимое…

…………………………….

Иллюстрация к рассказу о таинственной собаке, которая приходит откуда-то, и исчезает. Так она висит на стене, и стена персонаж, и булавки эти… решил ничего не убирать, пусть будет всё КАК ЕСТЬ.

………………………………

Тоже рисуночек, висит в углу, довольно темном, один из вариантов моей темы — «прогулки с животными»

…………………………………..

Когда-то я учился в аспирантуре в Ленинграде, и часто ездил в свой Университет в Тарту, автобус поздно вечером, и шел потихоньку по старой дороге всю ночь. Выезжая из города я видел пригороды, и сам город никогда не нравился мне, центр не для людей, а окраины тем более. Может сейчас это лучше выглядит, теплее, не знаю… А зарисовки я делал через сорок с лишним лет, то, что запомнилось, да… И рисуночек кривой какой-то, и память кривая…

………………………………..

Всякая всячина вокруг моего Хрюши. Часы эти до сих пор ходят, если завести. А записки 19-го года, им скоро сто лет. Никому не интересны уже, простые люди писали письма другим простым людям. Голова болит, что с этими письмами делать… Когда-то были чердаки, на них столетние сундуки, а мы живем, на одной ноге стоим.

………………………………….

«День рождения» называется. Так ее лучше видно, когда лежит. Редко показываю, не выставляю, стиль говорят неподходящий, да и люди эти почти все, как теперь прилично выражаются, УШЛИ, и Вася мой — тоже, убежал поближе к Оке, там теперь лежит.

…………………………………..

Некоторые рисунки из неподходящих для выставок, чтобы им не обидно было…

……………………………………..

Перед дорогой, часики остановились, спешить нам некуда…

………………………………….

Иногда хочется взять невыносимые цвета, и сделать их выносимыми. Перед этим снимаю шляпу — «Здравствуйте, господин Боннар»

……………………………….

Хрюша не вынес этого рисунка — слегка подрал. Память оставил о себе.

…………………………………

Набросок, старый альбомчик, сейчас бы этой гимназистке было сто лет…
……………………………………..

Какие-то рассуждения на разные темы. Меньше всего хочу, чтобы картинки как-то к ним непосредственно присобачивались, искать «мальчиков в кустах» я это называю, была такая игрушка в журналах раньше — природа, и там на ветках и в глуши прятались мальчики и девочки, маскировались… их надо было обнаружить, и тот, кто всех нашел, считался самым остроглазым… Нет, тут совсем не то…
Выбираю какие-то изображения из случайной совокупности: открываю какую-то папку, благо их мно-о-го, и что вдруг в голову взбредет выбрать… а потом или ничего, просто минивыставка… или возникает какая-то мыслишка. А вот отчего, почему, с чем она конкретно связана в данной совокупности изображений… Не знаю. Но я так уже привык к своему незнанию, что сделал из него постоянный предмет размышлений «вокруг да около». Смайл… . Ничего особенного, просто как люди верят в свое знание, также можно и поверить в свое незнание, а именно, что в нем нечто тоже содержится, что когда-нибудь где-нибудь может знанию помочь… или к новому незнанию приведет…или просто промелькнет тенью …
………………………………………………………………………………….

………………………

……………………..

………………………………..

………………………………….

………………………………………

………………………………………

…………………………………..

…………………………………….

…………………………………….

…………………………………..
Вспомнил, что говорил мне один умный человек — картинка, рисунок, любое изображение, помимо всего прочего — ЕЩЕ И ЗНАК, ЗНАЧОК… И этот человек был как раз не из тех, кто искал мальчиков в кустах, он о чем-то важном говорил. Лет через десять я понял, что говорил он о лаконичности изображения, или о степени обобщения, это не совсем одинаковые вещи, но близкие. Без лаконичности нет выразительности, ну, что-то есть, конечно, но в современном изобразительном искусстве — нет. По сравнению с богатым содержаниями девятнадцатым веком, двадцатый сильно испортил людей, но не только испортил — они научились сильно выделять главное или вернее, То, что главным считали. И нам никуда от этого не деться, потому нам никогда честно и искренне не написать голландский натюрморт — они и ели, и пили совершенно по-другому, куда денешься… А Петров-Водкин со своей селедкой — наш родной. Роскошные столы у нас выглядят как питие на сборище воров в законе, смайл…

***

На чем мы разошлись с учителем моим, советы которого по живописи я почти десять лет выслушивал, хотя не всегда соглашался?
Он предлагал мне усложнять задачу — то есть, к примеру, в натюрморте взять сложных вещей побольше и утрясти их отношения, включить в фон пейзаж… Кстати, к этому я пришел через много лет, включая в натюрморты свою живопись как полноправный объект. Но тогда я хотел, опираясь на простые вещи, и немногие, биться за бОльшую выразительность, то есть, внешне не усложнять, а упрощать…
Сейчас я понимаю, в чем причина расхождений: он, тонкий, изысканный художник, а я по натуре оказался не такой, не стремился к изощренности и тонкости, — мне хотелось сильней писать, а он был более сдержан. Мы оба не любили всех этих сикейросов за постоянный крик, но он не любил сильней, а я, все-таки, стремился стать чуть громче… И это оказалось решающим, ведь я уже был взрослый мальчик, давно за сорок, и мог настоять на своем. В результате я много потерял, но пустился в собственное плавание. И до сих пор не знаю, был ли тот момент своевременным, или надо было раньше, или позже…
Тонкие различия порой оказываются решающими в сложных отношениях, и невозможно сказать, кто прав.
Вообще, отношения учителя и ученика — достойная тема для романа, но я не мастер «романной плоти», крупные вещи составляю из перетекающих новелл.

***
В прозе я противник острых сюжетов, но я за драму, то есть, нахождение переломных моментов в ЖИЗНИ, (не в Реальности, а в ее отражении в голове героя, это отражение и есть ЖИЗНЬ, а остальное — реальность, быт…) И как решаются и не решаются эти драмы внутренним голосом человека, разговором с самим собой. Разумеется, не только, но это главное в прозе, такое мое скромное разумение.
И еще — как в переломные моменты жизни и даже перед смертью… два человека протягивают друг другу руки. Чаще — негромко, незаметно происходит. Как умирающий художник Паоло помог начинающему Рему.
Так вырастает преемственность и связь людей через культуру, искусство, и это главное, что позволяет сохранить и пронести человеческое лицо через любые времена. А все эти претензии да указки власти… или того хуже, толпы… Забудь…

Из 2008-го года. Тогда мне хотелось, чтобы фон был поактивней. Наконец, дошел до точки, когда фон с объектами сравнялся. Потом обратно пошел… 🙂
……………………………..

Берег озера в ноябре. Озеро, правда, нарисованное, а трава в горшке растет.
…………………………

Много битов.
………………………………….

В желтых тонах
……………………………………..

В общем, тоже отказ от педантичности оптики. Время от времени назревал вопрос — а зачем тебе вообще фотоаппарат? Люблю технику, сам когда-то собирал оптические приборы, занимался поляризованной флуоресценцией хромофоров, присоединенных к определенным группам ферментов. Давно забыто, а оптику люблю. Натюрморты компоную аккуратно, как полагается художнику… а фотографирую их в репортерском стиле, то есть, щелкаю и щелкаю, надеясь на удачный кадр. А если будет, то тогда и начинается работа над ним. Часто от него ничего не остается. Щи из топора 🙂
…………………………………….

Здесь цвет меня стал раздражать, с годами, вот и лишил картинку цвета. Пусть повисит.
……………………………….

В Таллинне есть такое место на берегу моря, откуда видны башни города. Никогда не узнаете! 🙂 Был рисуночек, довольно аккуратный, а живопись лет через десять возникла (тут фрагмент)
……………………………………

Надо бы назвать «ночное ассорти», с этим новым годом всё сбилось. Но это на пару дней, потом войдем в свою колею. Но идея, я вижу, трансформируется. Раньше мне было интересно при выборе картинок «ассорти» исходить только из своего непосредственного мгновенного притяжения, сейчас я все-таки начал формировать ТЕМЫ. ТО есть, в случайно открывающейся мне совокупности изображений я ищу сообщество на сегодня более-менее сознательно.
Куда ушла идея мгновенной ассоциативности, она не могла ведь полностью исчезнуть?.. я бы тогда потерял интерес ко всему начинанию, так у меня не раз бывало. Тупик, кризис, молчание, пустота, ощущение неприкаянности и творческого бессилия… Потом зажигается какой-то небольшой огонек в стороне, откуда уже ничего не ждешь… Образ жизни и образ действий очень малопродуктивный, иногда опасный… Но каждый живет как может, есть вещи, которые в себе можно изменить, а есть такое, с чем мы рождаемся… еще я думаю, первые годы жизни важны. Вот это ощущение окружающей жизни как чего-то спокойно-упорядоченного или внесено хаотическое начало… я думаю, годам к пяти-семи этот вопрос уже решен…
Сейчас не совсем так, идея спонтанной ассоциативности уходит в текст, сопряженный с изображением. Во всяком случае, надеюсь, что это выход. А нет — так нет, что поделаешь. Всегда завидовал людям, стабильным, разрабатывающим свою тему — ТЕМУ в общем смысле, конечно. А здесь получается метание мотылька вокруг источника света. Но что такое этот «источник света»? Здесь есть о чем поговорить, но оставим это на другие дни… Что же касается слов, или «прозы», условно говоря — это сопровождение, музыкальная разработка… Логика оркестровки. К сожалению я забываю эти слова… Чаще все-таки само изображение считают «сопровождением» словесной ткани… Здесь тоже есть, о чем поговорить, но надо наверное, на свежую голову. Ночью лучше всего придумывать, утром — разрабатывать… Смайл.
Почему я выбрал яблоко, как персонаж, трудно объяснить.

Плод интересен тем, что замкнутая система. Когда он растет на ветке, есть живая связь с источником энергии и материала, но мне интересней ход событий с того момента, когда связи больше нет. Совсем не всегда сразу начинается распад. Хотя и распад интересен.
………………….

Сначала нет, потом начинает сказываться своя длительность существования у каждого, единство распадается. разная длительность существования — самое неисправимое одиночество.
……………………

Сначала ты похож на окружение, иногда даже неотделим, потом один оказывается долгожитель, другой нет… Вот пара — 40-летний мужчина и 20-летняя женщина. Приходит время, пути расходятся, хотя возможности адаптации велики. Яблоко, упавшее в траву не так одиноко, как в каменном углу.
…………………………….

Для нас камень — вечен, мы для него как для меня мотыльки на осеннем окне, как бабочка, которую каждый день спасаю, выпуская на волю, пока в один из дней не увижу, что не могу ей помочь, блекнет цвет на крылышках, она еще летит, но надо ли это ей… или надо мне, желающему продлить любую жизнь вокруг себя, чтобы не оказаться только среди вечных — камней, земли, песка…
……………………………..

Стереть пятно ничего не стоит, но зачем
………………………………….

Можно ли съесть или как-то еще использовать — самое пошлое отношение к миру, и вещей, и зверей, и людей тоже.
……………………………………

Несколько источников света, задача достойная, и приближает к сложности потому что трудней удержать цельность.
……………………………………

Яблоки в прозрачном пакете давно привлекают.
…………………………………

Резкие границы между светом и тенью — тоже.
………………………………..

Как заканчивается жизнь — дело сугубо личное.
………………………………….

Начало конца, но с соблюдением еще приличий… А с цветом самое интересное только начинается
…………………………………

Надо было чем-то приличным закончить, все-таки, начало года. Вообще, сделать «красивенько» ничего не стоит, а сделать красиво — не задача и не цель, красота категория сугубо личная и внутреннее переживание, а почему одни картинки радуют одних, другие — других… трудно понять… и лучше не пытаться. Занимаясь своими внутренними делами и выражая их во внешних отношениях света и цвета, есть шанс натолкнуться на резонанс чужих структур, других людей. Каждый раз это вызывает удивление.
Пока всё.
…………………………….

https://cloud.mail.ru/promo

В настоящее время в сервисе «Облако Mail.Ru» проводится акция, она продлится до 20 января 2014 года. Во время ее проведения все пользователи совершенно бесплатно получают 1 ТБ дискового пространства (выделенное место останется и после завершения акции). Для этого нужно лишь зайти на специальную промо-страницу, нажать кнопку «Получить» и установить на свой компьютер или мобильное устройство приложение-клиент для работы с сервисом. Приложения для компьютеров доступны для операционных систем MacOS, Windows и Linux, а для мобильных устройств – для iOSи Android. В акции могут принять участие как новые пользователи сервиса, так и существующие клиенты, установившие приложения ранее.

При помощи «Облако Mail.Ru» можно хранить файлы в облачном хранилище, синхронизировать их между различными своими устройствами и делиться ими в интернете.

Попробуйте ! Тем более бесплатно и навсегда ! Надо только аккаунт завести в mail.ru .

Пригодится — всё же 1 ТБ !! И не пора ли из СЕТЕЙ НА ОБЛАКА?

ВО-ПЕРВЫХ, С НОВЫМ ГОДОМ, ДРУЗЬЯ!
Теперь немного о натюрморте и НАТУРМОРДИЗМЕ.
Может, не совсем серьезно. Но так обычно говорят, чтобы сказать серьезное, поэтому — не знаю. У меня свое отношение к «натурмордизму». Натюрмортом может быть и пейзаж, и портрет, и сообщество предметов в каком-то забытом углу. Натурмордизм — это не жанр, а отношение к изображению: оно неотделимо от автора, он преобразует изображение или во всяком случае смотрит на него под своим углом зрения. Натурмордист делает с лицом или пейзажем то, что хочет, чтобы выразить свое чувство, это главное. Сезанн, конечно, был натурмордистом, человек, который триста раз изображает одну и ту же гору, и каждый раз по своему, не может называться пейзажистом, он пейзажем не занимается. То же с фигурами, разве у него найдете красивое женское тело? Он делает из тел натюрморд, вот что важно. Я не совсем натюрмордист, видимо, не созрел еще, или так и не дозрею, но в эту сторону сдвигаюсь, хочу того или не хочу.
…………………………………

……………………………

…………………………………

………………………………….

…………………………………..

………………………………….

……………………………………

………………………………….

……………………………………..

…………………………………..

…………………………………….

……………………………………..

…………………………………….

……………………………………….

…………………………………….