День: 14.01.2014

На лестнице. Как Вы думаете, почему такие рамы в окнах, разбитые на мелкие прямоугольнички?Вопрос простой, ответ печальный.
Открою тайну — их бьют. Бегут с первого этажа на 14 и на каждом стекло вдребезги. Это спорт такой, а может другие цели, не знаю. И в ЖКХ лучшего не придумали, как для уменьшения потерь сделать такие вот рамы, с крохотными стекляшками, разве интересно их бить?! Замысел оказался удачным, стекла долго держались, а недавно — все равно побили. Ну, до этого были более осмысленные действия — сняли все пружины с дверей на балконы на всех этажах, унесли почти все двери… А мне говорят — путин, путин… Да идите вы…
…………………..

Из старых натюрмортов. Старенькие — это 2007-2008 гг
……………………..

Это Бася, Мотина дочь.
……………………………..

А это мой Шнурок, ждёт еду.
………………..

Просмотрел статью одного очень образованного человека, называется — «что делать». Там много верного и справедливого написано о современном состоянии, и человек этот знает, что нужно делать, чтобы хотя бы попробовать исправить положение. Начиная со сказок, с детского садика, много верного о толерантности, об уважении личности, в частности (!) ее собственности, и т.д. Но чувство такое, что всё это теория. Для меня, как в прошлом почти физико-химика, напрашиваются соответствующие сравнения, они ужасно неуклюжи, но примерно очерчивают… Наша жизнь во всех ее проявлениях, и в социуме тоже, это открытая система, далекая от равновесия. А то, о чем говорят очень умные люди эти — это теория равновесных состояний или почти таких. А правит миром — КИНЕТИКА процессов, в условиях страшного дефицита времени.Поэтому система может вовсе не иметь равновесного(спокойного) решения, а развиваться по известной теории катастроф, или вообще забрести в такую степь… А что нужно? — наверное искать благоприятную более-менее кинетику, с учетом скоростей наиболее опасных процессов. А что в конце? Мой непросвещенный ум видит только один благоприятный выход, может, через тысячу лет — общинный строй, не первобытный, конечно, а просвещенно-общинный, а как это случится, и случится ли… кто знает, и мне-то что гадать, когда десять лет для меня предельный срок…

http://www.photographer.ru/nonstop/author/about.htm?id=25465

Я не раз предупреждал любителей красоты — ЖЖ у меня не выставка, а мастерская, это пробы, попытки, ошибки, и редкие удачи, когда автор чувствует, что «попал в точку», и на будущее задел возможен. И это всё. Искусство не занимается «красотой», это внутреннее состояние зрителя… если ему повезет, найдет свой резонанс…
Поэтому я спокойно отношусь и всегда относился к числу посетителей — привык к тишине пустых залов, редким шагам… Но к каждому, кого что-то всерьез заинтересовало, отношусь с большим вниманием. Другое дело, изображения не рассказывают, их только показывают, и автор мало что может добавить, но сколько может, столько делает.
………………………………..

Шел себе, шел по лестнице, и наткнулся на произведение бомжей — на подоконнике, за мусоропроводом. Какую-то структуру они нащупали, надо будет вернуться…
…………………….

Из окна на лестнице десятого дома, где происходили основные события моих нескольких повестей, виден овраг, он интересен и утром, и днем, и вечером, и всегда разный. Какое счастье, что на земле есть трещины и щели, в которых могут жить разные звери, спасаясь от самого неугомонного из зверей.
…………………

Лиза, любительница сухих листьев, мы ей не мешаем, раз ищет, значит нужно ей.
………………………

Автопортрет, по воспоминаниям двадцатилетней давности. Со сходством у меня обстоит просто, делаю и смотрю, где-то остановлюсь — приемлемо показалось.
………………..

Вообще-то Борис был добрый кот, но в ярости страшен, все его боялись. Больше всего ненавидел наглость чужаков. Пока он жив был, у нас спокойно жизнь текла.
………………

Всегда интересно, сколько всего можно убрать, чтобы главное осталось. Но здесь легко и промахнуться, то в сторону сокрытия мелкой но основательной детали, то в сторону черного квадрата, то есть, болтовни о том, что искусство может много гитик, стоит только пару линий провести…
…………………

Когда свет проходит мимо большой массы, путь его искривляется, Эйнштейн доказал. Но мы мелкие и легкие, у нас свет запросто ломает массу, чтобы свой путь пройти
…………………..

Состояние вечера.
………………………………

Несколько секунд любования.
……………………………

Черный — Хокусай, и его старший друг Султан, любили спать в этом кресле, в кухне, у окна. Умер Хокусай, и Султан стал редко к нам приходить, жил у магазина «Стекляшка». Я ходил его кормить, а потом он совсем исчез.
…………………………..

Путь света.
………………………

Опередил.
Мой приятель всегда подозревал — с этим человеком какая-то тайна связана. Обычно он стремительно проходил мимо, в сером костюме, подтянутый, стройный, хотя немало лет… и почему-то насмешливо смотрит на меня. А приятель убежден был, что на него — «кто же он такой, каждый день встречаю…» Так и не успел выяснить, умер внезапной смертью, сердце разорвалось. Теперь проще говорят — инфаркт, но очень обширный, мышца в самом деле пополам. Мы пришли за ним в морг — белые цветы, серебристый шелк, мертвец, застенчиво высунувший нос из этого великолепия… И этот тип в углу, в белом коротком халате, рукава засучены, мускулистые руки сложены на груди, тяжелая челюсть… ковбой на расплывчатом российском фоне. Оказывается, вот он кто — патологоанатом. Есть такие врачи, они никого не лечат, и вообще, в клиниках их не видно, среди палат, горшков, вони… Это аристократы смерти. Но стоит только умереть, как тебя везут, к кому? — к нему, к патологоанатому. Там, в тишине, среди пустынных залов, где только костный хруст и скрип, царит этот человек. Врач предполагает — гадает диагноз, пробует лекарства применить, одно, другое, лечит, не лечит… а этот тип располагает, он все раскроет и даст ответ, что было, лечили или калечили — разрежет, посмотрит, спешки никакой, бояться ему нечего, если шире разрежет, возьмет суровые нитки и кое-как затянет, все равно не проснешься, не завопишь — братцы, что это… Он все тайное сделает явным, и потому его не любят и боятся все другие врачи. Красивый малый в ковбойской шляпе, куртка модная, костюм английской шерсти, ботинки… Вот он кто, оказывается. Если бы приятель знал… И что? Вот я знаю теперь и на каждом углу жду — появится он, глянет насмешливо и пройдет. Что он хочет сказать — ты скоро ко мне? Наглость какая! Впрочем, не придерешься, улыбочка тайная у него, приличная с виду, будто доброжелатель и любитель человечества, а на деле кто? Да он одним движением — р-раз, и от горла до промежности распахнет тебя настежь, раскроет, словно ты муляж. Для него все, кто еще ходит, будущие муляжи. Я его видеть не могу, таких изолировать надо, как палачей, что он среди нас мелькает, напоминает, тьфу-тьфу, и каждый раз, как пройдет, взгляд его след оставляет, липкий и мерзкий — ну, скоро к нам? А я не знаю, но не хочу. Хорошо, приятель так и не узнал, гулял себе, только удивится иногда — «что за странная фигура, щеголь, лет немало, а держится — не поверишь, что старик…» Это безобразие, что он среди нас ходит — приходите, мол, всегда рад видеть, выясним, что там у вас было, что они прозевали, эти лечащие дураки… Как встречу его, напрягусь весь, выпрямлю спину, и пружинным шагом, расправив плечи, прохожу, взглядом его меряю — «ну. как? не дождешься, я не твой.» А он сверкнет насмешливым глазом, и неспешно так, играючи прибавит шаг, плечи у него широкие, руки… Нет, такого не пережить, не пересидеть, а значит, ввезут на колесиках в его светлые покои, разденут — и на цинковый стол… Нет, нет, я еще жив, говорю себе, не поддавайся! А он посмотрит, глазами блеснет — и мимо, в мясистой лапе сигарета. Может, никотин его согнет, а я не курю… Такого не согнет. Так что доберется он до меня. Что ему так хочется все выяснить, когда уже ничего выяснять не надо! Тому, кто перед ним, совершенно это ни к чему. Но отказаться нет прав, и сил, потому что труп. Если бы приятель знал… Я бы сказал ему — ну, какое тебе дело, пусть копается, тело тебе больше ни к чему. Он мне ответит — все равно противно, не хочу, чтобы тайное стало явным!.. Уже не ответит, но определенно так бы сказал, я его знаю. А он не знал ничего. Зато я теперь все выяснил, и буду потихоньку бороться — кто кого переживет.
Вот он опять появился из-за угла, идет, помахивает газетой. Его новости, видите ли, интересуют. Подбираю живот, грудь навыкат и стремительно прохожу. Он глазами зыркнул — и мимо, не успел оглядеть. Уже не тот, раньше никого не пропускал… Кажется, он тоже чего-то бояться начал, все смотрит по сторонам, может, выискивает, к кому его вкатят на колесиках…
Как-то возвращаюсь из отпуска, прошелся по нашим бродвеям раз, другой, неделя прошла, а его все нет. Хожу, жду его, скучно стало, тревожно, зима на носу, иней по утрам, но я держусь, прыгаю, бегаю, поглядываю по сторонам — куда же он делся, неужели меня опередил…