Месяц: Июнь 2012

…………..
За что не люблю электронные часики с батарейкой — никогда не знаешь, когда в них кончится заряд. Рассчитанные на год иногда продолжают питать механизм и два года, и три… Вроде бы, хорошо, но… хочется все-таки знать… Хотя бы примерно…
Если подумать, довольно странное желание — ходят себе, и хорошо? И строишь планы на будущее, огромные, да? Но все-таки, в этом что-то раздражающее — остановятся, когда захотят, оставив меня на полдороги… Так это же хорошо, — планы громадные! А ты что хотел — закрутить пружину, и точно знать, насколько ее хватит? Нездоровое желание, все прибрать к рукам, во всем командовать и управлять. Планы, соствленные с точным учетом времени… и сил, и возможностей… они обычно даже такие урезанные, не выполняются. Я знал таких людей, они сразу говорили — вот это я могу и сделаю, а вот это и пробовать не стану, не по силам… или времени не хватит.
Мне никогда не нравилась такая точность. Так по идее, я должен любить эти батарейки! Но наверное мы любим то, что недоступно нам, и какими никогда не будем?..

…………………..
В генетике нашей, также как в генетике всех зверей, не заложено бережного отношения ко всему живому, уважения к жизни. Наоборот, затоптать муравья хочется почти всем детям, здесь и природная жестокость, и страх перед всем движущимся. Раннее воспитание, единственное, что помогает!
Потом все бесполезно — толстая кожа нарастает. Но все-таки, не совсем так. Страдание, собственное страдание, оно многое может изменить. Одних озлобляет, других — утончает. Есть и «третий путь», хотя никогда ему не доверял — — это приход к уважению к жизни путем размышлений, логических операций. Свою собачку люблю, бездомную отталкиваю. Или, делаю добро зверям, так мне посоветовал авторитет (сосед или бог, неважно). Ничем не отличается от отношений к людям, но это долгий разговор. Но непрестанная работа по велению разума иногда приводит к изменению чувственного отношения — но, опять же, через страдания собственные или деятельное сочувствие страданиям ближнего.

…………………
Внешний результат творчества мало значит, гораздо ценней само внутреннее состояние. Если б я знал, что завтра ЖЖ не будет? Конечно, его не будет, хотя может и не завтра. Ничего бы не изменилось, если даже завтра — точно также вывесил бы — сегодня — картинку. Я в Интернете с 1997 года, бОльшая часть сайтов, на которых я помещал свои картинки — уже исчезла, многие имена их я забыл, и это не мешает мне продолжать. У художника остаются картинки, и у меня их довольно много, и по всему свету разбросано, и дома висят. Но ИНтернет дает новое чувство художнику, вернее, ПРОЯСНЯЕТ его сущность: отнимает надежду на устойчивость, долгую жизнь «результата» — здесь все эфемерно и исчезает в момент, НО зато ценность самого творческого состояния выступает на первый план. Это наверное жестоко, но полезно, говорит о главном. Писали бы Вы свою книгу, если б знали, что она в единственном экземпляре, а завтра исчезнет и этот единственный? Тяжелый вопрос? По-моему, нет, очень полезный. Настоящая книга нужна автору, чтобы что-то выяснить в себе, очертить ясней, понять внутренние связи и выразить ясными словами, тогда ему ЛЕГЧЕ ЖИТЬ становится. А все остальное, по сравнению с этим, мало чего стоит.
Зачем тогда писать? Законный вопрос. Состояние, мысль, чувство для самого себя — как дым — их надо зафиксировать, впечатать словами, тогда от них можно ОТДЕЛАТЬСЯ, как от чего-то настолько решенного, что становится твердой почвой, на которой стоишь. Почему не дневник? Отделить от себя и посмотреть со стороны крайне полезно. Тогда видишь, что дело сделано, вопрос, пусть небольшой, но больной нерешенностью и невыраженностью — решен и выражен. Так что пусть исчезает ЖЖ, не исчезнет та почва, которую создавал этот процесс.

/////////////
Ася на диване

«Монолог» не «жалобы турка», хотя что-то подметили точно и с хорошим юмором. Суть книги в том, что жизнь в целом, то, что названо «путь», есть такая же творческая ВЕЩЬ, как например, картина Сезанна, не по высоте исполнения, конечно, а по внутренней логике и «взаимодействию частей». Особенности и различия предмет отдельного разговора, для этого лучше годится эл. почта 🙂

………………
Существо, с которым мы во многом сходимся, в отношении к жизни в целом. Эта фигурка сразу перестала для меня быть «химерой» (одной из химер на Соборе Парижской Богоматери), я увидел в ней отражение своей сущности, многих черт, во всяком случае.
Гениальность скульптора в том, что все ракурсы интересны, и каждый имеет свою выразительность, она то смеется, то плачет и страдает. Это уже выходит за рамки искусства и ясно говорит (мне во всяком случае), о сущности и движущих силах нашей внутренней жизни. Множество разных образов — в единстве, в одной личности…
Уверен, что выхватываю только часть, ту, которая мне ближе.

………….
Меня перестали спрашивать, не нажать ли Вам на кнопочку резкости, наверное, поняли, что безнадежен, смайл…

Бывает, крутишься вокруг вещей, стараешься так расположить, чтобы видно было их содружество и разные отношения. У живых вещей свое настроение, и возникает трудный разговор: ты хочешь к содружеству присоединиться, а тебя не принимают. Иногда отступаешь, иногда приходит соглашение, они понимают твое состояние, и ты с ними соглашаешься, свое чувство не ущемляя, наоборот, находите общее выражение. Но бывает, посмотришь — и видишь, что ничего делать не надо, и нельзя, и все уже ими точно сказано.

Был такой народ — тракийцы, один из самых древних на земле, еще Египта, можно сказать, не было… Я не историк, и в точности меня обвинить трудно, но вот эти тракийцы, о них Геродот даже писал, когда рождался ребенок — плакали в трауре, потому что возникло новое живое существо на муки. А когда умирал тракиец, все радовались, что вот, наконец он избавился от тяжести и страшного состояния. А жены умершего спорили между собой, какая была самой любимой, потому что хотели уйти вместе со своим мужем, куда они точно не знали, а вот отсюда уйти хотели. Тем не менее,это был могущественный и много знающий народ… Точней писать не хочется, просто заметка.

Иногда вдруг видишь, между людьми пролегает навидимая глазу граница, вернее, их много, границ, но я об одной скажу. Две женщины, мои знакомые, уезжали на машине тоже знакомого в соседний городок, просто захотелось походить по магазинам. Это южное место, июнь, и жара была страшная. Но они молодые и любопытные, отчего не съездить, тем более — машина, сосед едет по делам и предлагает. И уже было тронулись, как подбегает еще один сосед, он поклонник одной из женщин, и протягивает цветок, только что сорвал в своем садике, красный, большой, а как называется, не знаю, да и неважно это. Женщина, которой подарок, говорит, спасибо и кладет цветок на сиденье, рядом с собой. А другая говорит ей, — давай сбегаю наверх, домой, ведь рядом, поставлю цветок в воду, и поедем. А эта, чей теперь цветок, говорит, да ладно… поехали, пусть полежит… Хозяйка цветка, и ничто в ней не колыхнулось. А другая… Два часа езды, и она смотрела, смотрела, как погибает на жаре живое существо, для нее весь день был испорчен.
Собственно, и вся история.

…………….
Мы любим все сваливать на время, а в сущности собственное время сами формируем, а потом еще недовольны результатами, смайл…

Просыпаешься без свидетелей, незащищенные глаза, тяжелое лицо… Окно, туман… тихие улицы пустынные… Люблю это состояние — заброшенности, отдаленности от всего-всего… Глянешь в зеркало — «ты еще здесь, привет! Ну, что у нас дальше обещает быть?..»
Тогда во мне просыпается дух странствия по времени, пусть короткого и безнадежного, с примитивным и грязным концом, но все-таки — путешествие… И я прошел свой кусочек времени с интересом и верой, это немало. Если спросите про веру, точно не могу сказать, но не религия, конечно, — ненавижу попов, этих шарлатанов и паразитов, не верю в заоблачную администрацию и справедливый суд, в вечную жизнь и прочие чудеса в решете. Наверное, верю… в добро, тепло, в высокие возможности человека, в редкие минуты восторга и творчества, бескорыстность и дружбу… в самые серьезные и глубокие соприкосновения людей, иногда мимолетные, но от них зависит и будущее, и культура, и добро в нашем непрочном мире. Жизнь научила меня, те, кто больше всех кричат об истине, легче всех обманывают себя и других. То, что я циник и насмешник, вам скажет каждый, кто хоть раз меня видел, но в сущности, когда я сам с собой… пожалуй, я скептик и стоик.
Реальность кажется мне мерзкой, скучной, разбавленной… кому-то достаточно, а я люблю энергию и остроту пера, основательность туши. Рисунки с размывкой, но сдержанно, местами, чтобы оставалась сила штриха, как это умел Рембрандт. Это и есть настоящая жизнь — тушь и перо, много воздуха и свободы, и легкая размывка в избранных местах. Плюс живопись… то есть, фантазии, мечты, иллюзии… художник напоминает своими измышлениями о том, что мы застенчиво прячем далеко в себе.
Время настало неискреннее, расчетливое — не люблю его. И картины современные мне непонятны, со своими «идеями», нудными разъяснениями… Простое чувство кажется им банальным, обмусоленным, изъезженным… не понимают изображений без словесной приправы, им анекдот подавай или, наоборот, напыщенное и замысловатое, а если нет подписи, наклейки, сопроводительного ярлычка или занудства человека с указкой, то говорят — «слишком просто», или — «уже было», и забывают, что все — было, и живут они не этими «новинками», а как всегда жили.
Что характерно для современного искусства — оно не просто обращается к зрителю, что само по себе смертельно, — оно бросается на него, давит, зазывает, угрожает, эпатирует, сбивает с ног, валит с катушек, — и все это считается признаками настоящего искусства. И кричит, мерзким голосом вопит, снимая с себя штаны — вот я какой! А если еще двигается, крутится, светит, блестит, звенит, то ва-а-аще, значит самое прекрасное что быть может для идиота-туземца, яркая безделушка и огненная вода. Еще хуже — обращается к его скромной мыслительной способности с весьма идиотскими предложениями, планами, надписями, предостережениями, что мол опасно, жарко, холодно… или что-то безумно глубокомысленное…
Цирк. И не скрывает, что завтра будет другое, послезавтра третье — и не потому что естественно меняется в силу внутренней логики, а потому что где-то раздался клич, новый голосишко прорезался, новое требование поступило или мода изменилась… И главное — миллионы смотрят, ошеломленно крутят головами, искусствоведы, кормящиеся здесь, глубокомысленно мотают бошками…
Мир глупеет на глазах, всегда был глуп, но сейчас подвергается умелой атаке хитрецов, обманщиков и гипнотизеров, и всё «проходит», человеки всегда были доверчивы, а сейчас просто рвутся обманутыми быть
И это считается истинным искусством. Через пару лет забывается, но возникает снова, примерно такое же, но с новыми лозунгами, это настолько напоминает рекламу прокладок или удлинения ресниц на 400%, что может вызвать только смех, как вызывает смех победа не умеющего петь мальчика на международных сборищах, где больше всех тех же продавщиц и торговцев средней руки, что и у нас на пошлых телесмешилках.

Существуют картинки, сценки, слова, события, лица, способные соединять разорванные нити, сращивать концы. Занятие фотографией, химическое таинство, важным оказалось, думаю. Когда начал писать короткие рассказики, тут же вспомнилась темнота и тишина в той ванной комнате. Наверное, тот дом как стоял, так и стоит, смотреть не хочу. Вход во двор через круглую арку, низкий проход, мощенный плотно вбитыми в землю круглыми камнями. Мама говорила, теперь не умеют эти камни вбивать плотно, надежно. Неужели, я думал, это же так просто… А потом этот вопрос решили, и тоже просто — перестали камнями улицы мостить. Так многие вопросы в жизни решаются, их обходят и забывают. Но это обман, они снова всплывают, только в иной форме, и все равно приходится решать…
Заканчивали печатать поздно, утром посмотрим. Но иногда не успевали, опаздывали в школу. Я жил рядом на другой улице, близко, если через дворы, — два забора, в них дыры. Он всегда опаздывал. Мы жили у моря. Прибалтика, ветер никогда теплым не бывает. Я мерз, злился, ждал его… Он все равно появлялся неожиданно, переводил дух, и говорил – «опять я фотографии забыл снять… мать будет ругаться.» Его часто ругали, он школу не любил. Все умел делать руками, в технике разбирался, быстро соображал, но школу терпеть не мог, был двоечником. А я никогда не думал, люблю — не люблю… знал, что надо, и всё. Наверное, тоже не любил, слишком громко там, толкотня, постоянно приходится говорить, отбиваться… Зато мы играли в фантики. Откуда только брались эти бумажки… От очень дорогих конфет. Но это я сейчас удивляюсь, а тогда мне и в голову не приходило — кто-то ведь ел эти конфеты! После войны!.. Нам с другом покупали подушечки, голые конфетки, иногда с блестящими красными и розовыми полосками, иногда обсыпанные коричневым порошком, кофе с сахаром или даже какао. Мы сначала обсасывали конфетки, и только потом жевали. Вернее, он жевал, а я – долго сосал, до-о-лго… Никогда не жевал. Наверное, потому он стал поэтом, а я еле-еле выкарабкался из своих зарослей, никогда стихов не писал, никогда. А теперь уж… старики не пишут их, известное дело.
Мы шли в школу, рядом музыка, всегда с нами. Утром по радиоточке классика, играли оркестры. Это сейчас все поют, умеют — не умеют… а тогда даже на концертах старались чередовать голоса с играющими музыку людьми. Мы шли, и с нами была одна мелодия. Почти каждый день. Или теперь так кажется? Неважно, когда что-то интересное рисуешь или пишешь, всегда преувеличиваешь, а как же!.. Я спрашивал у мамы, что это, она говорит – Болеро, был такой композитор Равель. А почему она повторяется, на месте толчется? Мама усмехалась, ну, не совсем на месте, но я не знаю, зачем он это, действительно, написал, одна мелодия сто лет. Не сто, конечно, но всю дорогу продолжалась. Я эти дома, заборы, камни на дороге, тротуары, садики, дворики, которые в сумерках еле видны, до сих пор помню. Хотя мы даже не смотрели, думали и редко говорили. Тогда дети были другими, послевоенные дети. А может кажется, никогда не знаешь, как на самом деле. Только слышу – болеро, и мы идем, идем, идем в школу… Болеро как жизнь. Одна и та же тема, а рост, развитие — только усложнение оркестровки. И жизнь как болеро, только в конце неясность ожидает. То ли обрыв на вершине усложнения, то ли снова все просто — кончается как началось?..

Прозрачное, простое состояние… — я не могу назвать его словом или фразой, хотя много раз пытался. Ближе всего подходит, пожалуй, «предчувствие беды». Как появилось во мне в первый раз перед двумя-тремя картинами, так и осталось.
Предчувствие беды — главное состояние нашей жизни, если ты живой человек и можешь чувствовать… его не обойти. Жизнь вытолкнула меня, я почти мгновенно оказался в чуждом мире. Я не вздыхаю по тому, что было, начал жизнь в своей стране, но страшной… а умру тоже в своей, но непонятной… А картины… они оживляют, усиливают наши страхи, сомнения, воспоминания, тогда мы говорим в удивлении — как догадался… Не гадал, а сразу попал в цель, произошел тот самый резонанс, о которых я много говорил, так что не буду докучать вам своими теориями, запутаю, и ничего нового. Все новое — заново пережитое старое.
Но к чему усиливать и обострять наш страх, напоминать о грустном или тревожном?.. Меня сто раз спрашивали, зачем вам такие печальные картины, и без них время тяжелое… Серьезный вопрос, но у меня к картинам другое отношение. Я ищу подтверждения своих чувств и состояний, радостные они или печальные, дело десятое, — они мои, я не властен над ними, над всем, что рождается от столкновения внутренней и внешней жизни. Нам нужна не истина, а опора и понимание. Эти картины понимали и поддерживали меня. Искусство вовсе не должно нас улучшать или изменять, это уж как получится, главное, чтобы оно нас поддерживало и укрепляло.
Это удивительно, что может служить толчком, усилителем чувства — подумаешь, пигмент на куске грубой ткани… Откуда такая привязанность к иллюзии? К искусственности? Своего рода наркотик?.. Трудно понять мгновенное притяжение или отталкивание, которые вызывают в нас цвет и свет на холсте, далекие от жизни. Ведь, что ни говори о силе искусства… мы намертво привязаны к реальности, держимся руками и зубами. И вот появляется странное существо художник, он предпочитает иллюзию — жизни, и время подарит ему за бескорыстие… может быть… всего лишь, может быть… несколько десятков лет памяти после смерти. Что нам с того, что будет после нас, потом?.. Я стольких видел, кто смеялся над этим «потом»… они наслаждались текущей жизнью, прекрасно зная, как быстро будут забыты, еще до настоящей смерти.
Гений неотделим от всего, что происходит в окружающей нас жизни, еще хуже защищен, подвержен влияниям… и если не держится руками и зубами за свою спасительную странность, также как все растворяется и пропадает в мире, где раствориться и пропасть обычное дело. Он обязан стоять, спартанец, стоять, стоять!.. Ты должен всему миру, счастливец, не забывай!.. миру больше не на кого надеяться, мир тонет в дерьме. А если начал шататься, думать о своем лице… как писать, что писать… как сохранить холсты… слушал идиотов… расплата не затянется…

Многие лица стерлись в памяти, но картинки помню почти все, начиная с семидесятых. Тут же вспомнилась одна — П-го, сына писателя, говорят, погиб от передозировки. Московский ночной переулок, парадные кажутся наглухо заколоченными, тупик… Тогда казалось, вот он, единственный тупик, только бы выбраться — на волю, на простор… Теперь понятно, тупиков тьма, и мы в очередном сидим. Не так уж много времени прошло, но будто ветром сдуло ту жизнь, и хорошее в этом есть, но слишком много печального, главное — людей мало осталось. Кто уехал, кто погиб, а кто и процветает, но все равно мертвец. Остались одни тусовки.
В тот вечер то ли кто-то уезжал, то ли продал картинку иностранцу, они падки были на подпольную живопись. Когда она вывалилась из подвалов, то почти вся оказалась не выдерживающей света. Но и время изменилось, чувствительность восприятия притуплена, кричащий звук и цвет одолели всех, что в этом гаме еще может остановить, привлечь внимание?. Одних останавливает мерзость, других — странность.
Процветает, конечно, мерзость, что о ней говорить… Про странность я говорил уже, особый взгляд… простирается от сложности до ошеломляющей простоты. От сложностей я устал, особенно в последние годы, они слишком часто не на своем месте, в обществе это признак неважного устройства, а в человеке — от неясного ума. Так что со мной, если избегать путаных рассуждений и долгих слов, остается, как старый верный пес, только она — странная простота. В моих любимых картинах нет идей, только свежий взгляд на простые вещи, и я люблю их больше всего, даже больше жизни, хотя, конечно, предпочту жизнь картине, но только из-за животного страха смерти, что поделаешь, это так.

Недавно смотрел картинки двух молодых.
Я знаю, трудно терпеть, когда рассматривают твое сокровенное и молчат, это больно, и я был полон сочувствия… Но мне нечего было сказать, особенно одному из них. А второму рано говорить, я искал подтверждений одному удачному этюдику, хотел убедиться, что не случайный всплеск. Кроме того, нельзя хвалить одного художника в присутствии другого, так мне давным-давно сказал настоящий живописец, уверенный в своем таланте человек, и все равно, он не мог это выносить. Смешно?.. Да, время настало хамское, в чужую постель залезут, не то, что тонкости…
Хорошее встречается редко, снисходительней будь! И я молчу, не выдаю раздражения, причиной которому, если одним словом — бесчувствие. Куча работ, а все мимо! Например, вот, пейзажик… поле, опушка леса, много неба, облака… и все до ужаса безнадежно. В миллионный раз! Рассчитывая, что природа сама все скажет, стоит только ее добросовестно воспроизвести, художник переносил на холст цвета и оттенки… и это все. Чувствуешь сожаление, и сочувствие к парню — довольно симпатичные части картины, не договорившись, борются друг с другом, облака волнуются, лезут в глаза, земля не своим голосом кричит… Даже узкая кромка леса, и та отличилась бессмысленным и наглым ядовито-зеленым цветом. Кто во что горазд…
Безнадежен!
Не мог больше смотреть на это бесчестие, отставил холст налево, взялся за другие. Их создатель пытается что-то объяснять, но я не слушаю и всем видом, пусть доброжелательным, но решительным, стараюсь показать, что должен сам, и лучше, если он помолчит. Так он в конце концов и поступает, а я остаюсь со своими размышлениями.
Но всегда наготове, внутри меня нервный и зоркий сторож, глаз индейца. Зевать никогда нельзя, и я, как художник, подстерегаю случай, неожиданную встречу. Что значит «молодой еще»?.. со временем художник не становится талантливей или умней, только несчастней… А второй симпатичней, молчит, в его пользу этюд, что справа… случайный?.. В искусстве многое случайно… только одних случай любит больше, чем других, наверное, потому, что они сами его чувствуют и любят, умеют подстеречь счастливый случай.

…………

http://vkontakte.ru/albums14099299
…………..
Здесь полно картинок — три альбома, и мне говорили, что их видно. Но здесь имеется также вход к ВИДЕО — я прочитал и поместил сюда весь текст «Монолога», повесть «Остров», рассказы, но говорят, что их вижу только я. Интересно, видны ли они еще кому-то?
/////////////////
Да, похоже здесь надо зарегистрироваться или что проще — знать мои входные данные, тогда открывается страничка со столбиком и там «мои видеозаписи»
Я думаю, ничего страшного не случится, если желающие послушать записи поставят мой мейл — danmarkovich66@gmail.com а на месте пароля напишут — lfyvfhr123 Вроде бы должно получиться.
Не люблю секреты и платный интернет — он должен быть доступный всем.

…………..
В старом углу мелкие вещи, которые стали не нужными или никогда нужными не были.Я их люблю, в них нет приспособлений для нашего удобства и каких-то наших целей. Объяснить это пристрастие трудно, хотя в общем «контексте» наверное, понятно.

…………………
Самое сильное, постоянное и напряженное чувство, в котором ни капли внешнего движения, никакого «перечисления обстоятельств» (что характерно для современности и искусства, обслуживающего современность, а этим занимаются сейчас почти все, хотя в очень разных формах)

………….
Живопись и последующая комп-обработка.Под настроение. Часто хочется сделать не как видит глаз, а как это представляется… наверное, в голове, или где-то еще, не знаю..
Живопись сама есть обработка того, что видишь, но компьютер — большой соблазн отойти еще дальше от видимого. Прелесть в том, что картинки нетронутыми остаются, со старыми впечатлениями. Видимо, я из тех, кто готов всю жизнь писать одну картинку, один натюрморт, одно событие жизни описывать многократно, но каждый раз с разными ощущениями. Немного преувеличиваю, все-таки взгляд подвижней, но и в прозе, особенно в повести «Последний дом» — ощущения и впечатления человека, который всю жизнь ходит по своему месту на земле, вокруг одного и того же дома, и каждый день видит что-то новое, пусть для другого глаза незначительное. Старик в повести «Перебежчик» спасает и кормит котов в одном-двух подвалах, и это его жизнь, и здесь же он пишет свои картинки. А старик из повести «Остров» бродит меж трех домов, и каждый день не может найти — свое место жизни, свое окно и дверь… Многим, конечно, это смешно и странно, они бурно живут, быстро двигаются, уверены, что знают, что для чего делают… Но на мой взгляд… вижу вокруг себя толпы людей, которые вот так и бродят, иногда всю жизнь, ну, может, чуть-чуть в другом смысле, или чуть осмысленней, но чаще — бессмысленней, чем эти мои герои. Ну, так мне кажется, не более того.
Также пишется натюрморт одного и того же заброшенного угла на подоконнике где-то на лестнице. Попав временно в другую страну, не в Россию… я понял, что не так просто найти вот такой СВОЙ подоконник, здесь их чисто моют, но не только в этом дело. Вчера мне сказал один 75-летний еврей, тридцать лет проживший в Израиле, но так и не выучивший иврита — «я бы вернулся в Ленинград, у меня там еще жива мать, ей под сто, но она уезжать из своего города не хочет. Но там царствует Путин, а это будут те же тридцатые годы, только несколько подмасленные…»
Но это уже другая история…

…………………..
Одно время я ездил из Ленинграда (так тогда назывался город Питер) в Тарту, личные дела. Старый автобус натужно гудел всю ночь. Я не спал, смотрел все время в окно, в темноту и проплывающие вдалеке сельские огоньки. И дорогу запомнил. И свое чувство, что все еще впереди. Лет до тридцати это чувство имеет основания быть. У меня оно затянулось слишком надолго, смайл…
Лет через двадцать я эту дорогу вспомнил — и нарисовал

//////////////////////

///////////
Тоже как-то в стороне остались.

……………….
В дальнейшем продолжения не получили.

юююю
Если поскрести по сусекам… Надо бы почистить, да лень. Пусть в ЖЖ повисит немного.

/////////////////
Из старых кошек единственная у меня осталась в живых.