Месяц: Май 2007

……………..
А текст не взял. Там примерно так, только длинней: сильный стимул для прозы — выяснение своих противоречий. Искусство ничего не решает, но кое-что может прояснить, а тогда решение придет (или не придет) — само. Также как натюрморт: можно что угодно брать, заделать любые красоты , но если не выяснены на всем пространстве холста отношения света и тени, то напрасны усилия; отношения этих двух главных персонажей составляют суть картины, скрытую (still life) жизнь… и тут же ясно, сделана она — или склад старых вещей, прогнивших фруктов.

Фрагмент повести «Белый карлик»
(в книге «Повести» Изд-во «Э.РА» 2004)
………………………………………..

В Е Р А Н Д А

Вспоминая, не заметил, как оказался возле дома. Старенький двухэтажный, мы с Мариной снимали первый этаж, две комнаты. С задней стороны огород, туда выходит крохотная веранда с покатым в сторону от дома полом. Квадратные мутные от грязи стекла… кое-где выбиты, дверь снята — проем, и ступеньки спускаются в траву… Здесь, словно в диком месте, город хищными присосками окружил, приближается, но не достал еще, такой вот островок запустенья и покоя. До центра двадцать минут. Я очень этот дом любил. Если б не он, многого бы в моей жизни не было. По вечерам кресло на веранду вынесу, сижу, пока не стемнеет. Высотки на горизонте, в летнем предзакатном мареве. Город прямоугольный, серый… а здесь островок жизни, петрушка вытянулась, могучее растение… герань… какие яркие у нее цветы… воробьи скачут… Где, где… Неважно, в старом районе около Сокола, там еще домишки деревянные стояли. А сейчас не знаю, что там, и не хочу туда, смотреть больно.
Так вот, веранда… Покосилась, доски прогибаются. Я любил ее. Как домик отдельный, кораблик мой… Иногда делал крюк, подхожу сзади, чтобы видеть. Есть такая болезнь, клаустрофобия, страх закрытых пространств. У меня наоборот – любовь к ним. Терпеть не могу площади бескрайние, места скопления людей, улицы широкие, помещения огромные… Хочу, чтобы за спиной надежно было. Сижу в кресле, передо мной оконце, стекло выбито, вид живой на травы, кусты… у самого крыльца рябина, подальше еще одна, осенью гроздья багровые у них…
…………………………..
Уехал, учительская конференция подвернулась. Вернулся, Марины нет, вещей никаких, и мебели, что успели накупить. И вообще – ничего не осталось. Несколько хозяйских вещичек, голая квартира. Все бы ничего, веранду жаль. Словно живое существо оставляю. Окна эти беспомощные, ступеньки, ведущие в траву… Одну я чинил, забиваю гвоздь – не держится, пальцами вытаскиваю из гнилья…
Здесь, на веранде я понял, от меня отрЕзали отжившую ткань, и вместе с ней – живую. Одновременно, по-другому не бывает.

……………..
Я.С. слушает старика Баха.
Ценность общения — когда можно зайти без предупреждения, сесть, и ничего не говорить.

……………..
Не претендуя на объективность, расскажу о своем восприятии Владимира Яковлева. Я был начинающий художник, Володя Яковлев — легендой. Я пишу свои первые картины — и знаю: где-то он создает свои удивительные цветы, полуслепой, полубезумный… Кажется, никого так не обворовывали, даже в психушке — подкупали санитаров, чтобы выкрадывали у него листочки с рисунками… В чем секрет этих простых и таких настоящих вещей Яковлева?
Дело в том, что художник — вовсе не тот, кто хорошо рисует. Прилично и даже отлично рисующих людей гораздо больше, чем художников. Художник видит мир как картину, это важней. И картину — как свой мир. Но не будем философствовать чрезмерно… Яковлев — художник до самой сердцевины, без торговли с самим собой, без хитрецы, которая была присуща, например, Звереву, без внутренних противоречий, без тех масок или театрального антуража, которые многим служат щитом, защитой… Художник идет по улице и видит — обижают слабого, бьют собаку, плачет ребенок. Он приходит домой потрясенный, садится и рисует… цветок. Еще что-то важное, трогающее — и снова цветок. Что это — глухота, отстраненность?.. Нет, поразительная чувствительность. И способность, вернее — глубинное, никем не внушенное, не наученное свойство — тут же, без идей и «концептов», игры, всякого рода затей — трансформировать пережитое в собственный родной ему художественный образ.
Яковлева жалели — и пронзительно завидовали ему. Восхищались той глубиной и простотой, которая, казалось, недостижима уже для взрослого обремененного и запуганного жизнью человека. Работы Яковлева просты и бесстрашны. Он не просто «примитивист» — то, что он делает, не имеет названия. Просто он — » художник по натуре своей».

………………
На запрос «РИСУНОК МОРКОВИ» Яндекс выдал эту картинку, она называлась
«ЛЮБОВЬ-МОРКОВЬ»
…………………..
………………….
А на запрос «ОТКАЗЫВАЮТ ПОЧКИ У КОШЕК» Яндекс выдал этот рисунок,

он назывался
«СТАРОСТЬ»

………….
Кисть-тушь (90-ые годы)
Кровожадная привычка — рвать цветы.
Пусть не кровь, а хлорофилл, еще страшней, без него гибель всего дышащего мира.

………………
Cтарая гуашка (80-ые годы), жестко зашнурована, признание в нелюбви к гуаши

Трудно сказать, не план, не сценарий, возможно, идея серии иллюстраций. Не помню. К «Паоло и Рему»
………………………..

Паоло.
Проснулся. Собака. Картины. Боль, кровь…
……………..
Рем.
Собирается, идет, корчма… идет, дорога, море, природа, то-сё…
…………….
Паоло. Разговоры, прогулка, молодая жена, воспоминания…
………………….
Рем.
Приходит. Стоит. Паоло у окна, смотрит.
— Что за бродяга? Холсты? Ганс, узнай.
— Художник, господин. Булочник знает. Писал дочь, 50 монет.
— Таких цен не бывает. Пьет?
— Пишет, говорят, как проклятый…
……………………………..
Рем. Заказчик.
— То ли ночь у Вас, то ли день, а ведь было совсем светло… И что за мадам затесалась? У нас приличная компания. Я думал, вы серьезный человек…
— Вот ваши монеты, идите к черту…
…………………………………………
Паоло.
— Картина? Эскиз. Лицо и руки, остальное не в счет. Любитель. … бог мой, она закончена.
— Похоже, не умеет писать?
— Айк, кто теперь не умеет?.. Мастерства немеряно у любого столба. Здесь не то. Не то. Но это не купят. Я имею в виду, стоящие люди… Стоящие…. Нет, не купят.
……………..
— Ты Рем. Я Айк, ученик Паоло. Он велел передать.
Набросок, почти детская рука. Радость жизни… Победила — ожирела, стала бравурной, фальшивой. Но остался цвет. И свет. И несравненное ТО — как вколачивал фигуры в лист, гениально, легко. Но потерял главное. НИКОГО НЕ ЖАЛЬ.
(как в современных романах: бравурная эклектика, мАстерская графомания, обязательный восток для пряности… — и никого не жаль, только кровь и эротика.)

………………………..
Рем.
— Он не знал меня…
— Интересовался.
— Почему не позвал? Что хотел…
— Теперь не скажет.
Идет. За ним собака, красивая сука, видно, бродячая.
Свистнул, она легко и радостно — за ним. Скрылись за поворотом.
Скрылись…

………….
К рассказу «Ночной разговор»
Художник и черт. На тему — будешь ли писать картинки на необитаемом острове. Десять лет такое блаженство было, мой остров необитаем был. Пара Пятниц, это не считается…
Потом пришел Толя Кулаков, замечательный фотограф, случайно проник. Глянул и говорит — ты что, надо делать выставку.
И поехало, остров покосился. К счастью, не надолго. Появился интернет, тоже остров, только запас бутылок большой — в бутылку записочку, и бросаешь, бросаешь…

картинки не будет.
……………….
Интересно обратное действие героя на автора, это — большой роман. Что знает герой об авторе, и что автор о герое, непростой вопрос.
Инстинкт самосохранения — нельзя автору муть всякую писать, анекдотики житейские или порнуху… Все к нему возвращается с утроенной силой, был нормальный, вывернулся — стал собственным анекдотом.

………………….
Почему Вас интересуют маргиналы, недавно задали вопрос.
А кто эти маргиналы, если исключить безнадежных алкашей, наркоманов и криминал?
Сложный вопрос, сначала надо бы определить свойства «текущей» колеи, канавы, кормушки. Насколько она приемлема, исходя из более общих и высоких принципов, чем всучиваемые нам ежедневно.
Меня интересуют люди, вытолкнутые из общей колеи, которая пусть размыта местами, но довольно определенная канава. В этом контексте старость – та же вытолкнутость. И дело не в бедности (или богатстве) старика. Он из жизни вытолкнут, и часто — преждевременно. И сам себя выталкивает — тоже.
Творчество — вторая вытолкнутость. Мне недавно сказали – творческому человеку тяжело жить. В реальности — не тяжелей, чем всем. Но уходить от реальности нужней, к более общим вещам, а это тяжело. Искусство это ведь обобщение и усиление, как минимум. Особенно тому плохо, кто не имеет желанного отдаления от общих мест жизни. Длинного узкого хода к себе, пускай грязного и вонючего, но чтобы за углом — нора, глубокая, и там почти темно. Почти. Это важно.
…………………………….
С возрастом внешние признаки привязанности к жизни уходят из под ног – люди, страна и даже язык отодвигаются, они меняются. А ты не не хочешь меняться в унисон, а только подчиняясь внутреннему ритму.
Бесстрашие и чувство внутреннего ритма, какие еще могут быть жизненные достижения…

……………..
Вставочка небольшая. За смычку двух видов «изо».