ПОВЕСТЬ «ОСТРОВ» (продолжение, глава третья)

3. КАК БЫЛО?..

1.
Мы вбежали, возбужденные морозным воздухом и быстрые, нам говорят:
— Нет вашего Халфина, уволили, а занятие проведет начальник, Алимов Виктор Константинович.
Выгнали все-таки – за пьянство, разгильдяйство и постоянные споры с начальством. Нет, прямо этого никто не говорил, студентам не докладывают, но слух быстро пронесся, все его жалели, потому что был он самый невредный и простой человек, перед студентами не выпендривался и не командовал, и часто рассказывал нам странные истории, о том, как делается наука. Мы рассматривали препараты, рисовали и записывали в тетрадки, а он сидя на столе, привалившись к стенке, поблескивая очками, негромко, с легким заиканием… Он не пел слова и фразы, как потом придумали учить, а ставил частые точки, останавливался после нескольких слов, оттого речь была весомой. В анатомичке вечный холод, он обычно в куртке, и нам разрешал накидывать на плечи, иначе невозможно, в соседней комнате мертвецы, прохлада на пользу им. Ночью их сваливали в баки с формалином, а днем вытаскивали на столы, чтобы резали студенты первых курсов, а мы занимались тканями, опухолями… стеклышки с препаратами, заморозка, микротомы, прочее, но это специальный разговор.

2.
Однажды Халфина спросили про открытие его начальника, Алимова, или Алима, как его называли мы, а некоторые говорили – «Налим».
— Он важное дело сделал, обнаружил, можно сказать, новый орган в мозгу, пузырек, или островок. От него, как потом оказалось, зависит понимание образа. Ну, вот, вы смотрите картину, или на себя в зеркале – и видите живой образ, воспринимаете всерьез, хотя всего лишь отражение света от амальгамы, да?.. или на холсте намазано краской… Без этого органа будешь как кот — не узнает себя в зеркале, глянет и отвернется.
Алимов высокий, крепко сколоченный, белокожий, с большими руками, при ходьбе размахивал левой, словно такт отбивал, и прихрамывал на левую ногу, осколок задел колено, говорили. Они воевали вместе или рядом, Алим старше лет на десять, командир, а Халфин еще студент, взяли на войну солдатом, потом назначили сержантом. Алимов так и называл его — «наш сержант», и относился к нему с юмором – «наш сержант опять в своей теории погряз, я проведу занятие…» Он долго его терпел, надо правду сказать. Много лет прошло с войны, а один все оставался начальником, а другой – сержант. Мы тоже Халфина между собой – сержант и сержант… Ему за тридцать было, а по движениям и разговору все еще мальчишка.
Халфин, как всегда, на столе, в углу, кутался в просторную старую куртку, нос прятал в воротник. Поболтал ногой, помолчал, и добавил:
— Т-только вот. Н-не посмотрел. Д-другое п-полушарие…
Если заикается, значит важные слова. В этом смысл теории Сержанта был – полушария мозга разные, причем в самом огромном смысле: одно заведует логикой и мыслью, другое – чувствами и образами. Он был уверен, и пытался доказать. В науке так бывает, сначала уверен, а потом ищешь доказательства, иногда находишь, тогда говорят – гений, но чаще говорят «бред» и пальцем крутят у виска. Халфину почти невозможно было свою истину доказать, слишком на многое замахнулся, один на весь мозг, вот так. И над ним, конечно, смеялись. Алим давно доктор и профессор, а Сержант трижды кандидатскую провалил, не пропускали. Алим его ругал.

3.
Как-то я остался убирать за группу, у нас очередь была, со стола убирать, вытирать, препараты кидали в раковину с щелочью, а утром лаборантка домывала стеклышки, полоскала, сушила для новых работ. И я слышал, и видел их тоже, за стеклянной перегородкой, где кабинетик Алима. Халфин сидел на высокой табуретке, нос, как всегда, утопил в воротнике, Алим наклонился над ним и говорит:
— Ну, ты даешь, Андрей… Надо мной смеются, не можешь парню нормальной темы дать для корочки, кандидатской – это же тьфу делов! Подумай, ну, подумай, сержант, на что ты лезешь в своих тапочках… Одно дело — центр какой, их десятки уже наоткрывали… а ты – полушария!.. Это ж… просто бред, ну, бредовая идея! Мозг!… вершина, что может быть сложней, а ты придумал схемку, модельку, как теперь говорят, и думаешь в нее всю сложность уложить?.. Рассуди сам, бредовый парень, никаких доказательств… К тому же алкаш, меня давно упрекают…
— Сложно, д-да. Но ос-снова. П-п-роста. Т-там явные. Р-различия… С-справа… С-слева. И структуры. Л-логические. А для чувств. Д-другие. У-у-уверен.
— Какие структуры, мальчишка ты, да мало ли причин… Как нарежешь, так и будет, что покрасишь, то и получишь… Я этих срезов миллионы настругал, знаю, можно Бриджит Бардо наблюдать под объективом, если очень хочется. Ты сошел с ума, сержант, бросай это дело. Сумасшедший бред… И вредное оно, на руку врагам науки, поганцам, попам… смеяться будут над твоей механикой, упрощенством… скажут, вот их наука, куда лезут, примитивы, безбожники!.. Мозг особый орган, можно сказать, душа, если поэтически, и он весь, целиком, только весь!.. – думает и чувствует… Конечно, я сам открыл – есть центры, есть, но в них простые реакции расположены, например, читаешь буквы, или речь… Но чувства – в одной, видите ли, половине! А в другой – разум и логика, да? Это вредное направление, вредно-е, сплошной обман, надувательство, резал как хотел… Нет, ты честный парень, но наи-ивный – жуть!.. Эти твои горизонтальные и вертикальные связи, колодцы… хуже чепухи не слышал! Делай нормальную диссертацию… или выметайся, понял? Студентов портишь болтовней, отвлекаешь от дела… и мне надоело тебя замещать!..
Вот такой был разговор, обычный разнос, я и внимания не обратил. Только потом вспомнил, и многое по-другому мне видно стало.
………………………………………

ДЕРЕВЬЯ И КАМНИ


……………………………………
1978 г.
Темпера.
Меня когда-то, очень давно, спросила девочка, соседка — «вы кем бы хотели быть, деревом или камнем?»
Не помню, что я ответил. Наверное, тогда вопрос показался мне смешным. Девочка давно выросла, у нее дети, и, кажется, внуки. Она, конечно, забыла, много других дел. А я так и не могу ответить на ее вопрос.
Хотя все больше склоняюсь к камню. Чувствовать устаешь.

ПЕРРОН


………………………………
От улицы Беломорской, через парк, там остановка электрички есть. В сторону Химок.
Шли с Васей, щенком. Сначала мне внушали, он кавказская овчарка. И я ему говорил, порода обязывает расти. А он всё не спешил… Потом оказался среднего роста псом, с красивой палевой шерстью, и черная полоса вдоль спины. А морда — вылитый леонбергер, мне снова говорили любители пород, — есть, говорили, такая редкая собака! А мне было все равно, Вася был личностью, я много о нем писал…
Так вот мы шли и шли, и на этом перроне увидели серую такую глыбу. Это был настоящий «кавказец». Он поднял огромную голову, посмотрел на Васю — и отвернулся. А Вася даже не испугался, он был потрясен…
Недавно прошел дождь, и на перроне блестели лужи. Я пришел домой, и нарисовал картинку, вот она. Жаль, что нет на ней Васи и того кавказца.