«ПОСЛЕДНИЙ ДОМ» (продолжение, 35 -37)

…………………………………………………………….

Так умер Толян. Загадка осталась, но кончилась история. На моей земле все истории кончаются, иногда весело, чаще печально, и все-таки, обо всех я рано или поздно узнаю, люди и звери уши и глаза имеют.
А эта история без конца.
Я про слепого котенка еще не рассказал.
Он не был совсем слепой, различал свет, видел тени… Он понимал, если к нему приближаются, надо бежать в сторону темной громады. Под домом много щелей, в них пролезает только очень небольшой зверь, оттуда можно проникнуть в подвал. Здесь самые слабые спасаются от детей и собак. В подвале тихо, темно, но нет еды. Я один ходил и кормил. Но этот котенок всего боялся, редко вылезал из темных углов, так что ему почти ничего не доставалось.
Но он выжил, осенью все-таки вылез на свет, появился около дома. Голова большая, ноги кривые, тонкие, на одном глазу толстое бельмо, а второй белесый, немного видит.
Как может котенок выжить один, если слепой? Никто его не возьмет себе, таких не хотят. Я хотел взять, но он не давался. Слышал отлично, и скрывался от меня, чуть только заподозрит неладное.
Со временем начал меня узнавать. Подхожу, заговариваю с ним, он высунется из щели, слушает, ветер шевелит редкие волосики на голове.
Я сяду на асфальт, прислонюсь к стене, он понемногу приближается. Я говорю – привет, и что-нибудь простое, например, про погоду, о еде, о том, что стало сыро, и воду легко найти, а это облегчение по сравнению с сухим и жарким летом… Он в трех метрах от меня стоит, слушает…
Схвачу и унесу, пусть дома живет.
Я говорил ему, что скоро начнут топить, дома будет неплохо, хотя нам мало тепла дают, потому что забыли про нас… и все-таки дают, потому что забыли… И незачем по улице шляться, будь ты хоть трижды кот! И что мы не лучше его – слепые, у всех один конец, и жизнь не стоит того, чтобы страдать.
Он стоял и слушал мою ерунду. Не подходил к еде, ему важней был голос. Но я знал, потом обязательно подойдет. И старался выбрать ему помягче и вкусней куски.
И так мы жили почти до зимы. Он подходил все ближе, но при каждом моем движении тут же скрывался в щели, туда и рука-то пролезает с трудом.
И вдруг исчез. В одно утро. Я вышел, зову, ищу – нет его. И ночь была тихая, безопасная…
Гена говорит – покончил с собой.
Я спорил, звери так не поступают.
– Еще как поступают… – он всегда возражал, такой характер. Шебутной пропащий умный человек. Доброе лицо. Добро как тепло, на расстоянии чувствуешь.
– Так лучше для него, – он сказал. И добавил:
– Жизнь как искра меж двух черных дыр, воплощений полного порядка. Миг беспорядка, промелькнет и забудется.
При чем тут слепой котенок? Серенький зверек с большой головой, ножки тонкие, один глаз белый, другой мутный, слезливый…
Я философию никогда не понимал.
Долго искал его, так и не нашел. Знаю, виноват сам. Ведь была у меня мысль – поймать, усыпить… И он знал. Я ему вовремя не сказал – иди ко мне, я тебя люблю, ты мой. К сердцу прижать… Поздно к этому пришел. Они не понимают мысль, но чувствуют, зло в ней или добро заложено.
А у людей так часто простое верчение слов.
Я людей хуже понимаю, чем зверей. Вот эта история с церковью, например…

***
В последние годы на моей земле все меньше людей. Рассеялись, по ветру развеялись, кто умер, кто уехал, кто исчез без следа…
И вот прошел слух, что недалеко от нас, у реки, старая церковь сохранилась. Она всегда стояла, но раньше мало кто о ней вспоминал. Из тех, кто знал, многие говорили, пусть будет, раз в свое время не сломали. В церковь никто не ходил, а теперь с ума сошли. Мы не на окраине даже, вообще в стороне, от центра до церкви три часа шагать. А теперь ради верующих дополнительный автобус пустили, каждый час. Ну, пусть… Но оказалось, от остановки к церкви ближе всего через меня ходить. И началась беготня, мне это ни к чему… Cо всего города бегут. Толпы, и все мимо, мимо… Лица в землю, глаза в себя…
Раньше никто не ходил, теперь эпидемия. И все через меня – весь город стремится лбы расшибать. Люди странные. Ходят через нас по диагонали, по касательной, не трогают, не касаются… Рядом кошка сидит, пришла неизвестно откуда, впалые бока, вижу – не ела много дней. Никогда не накормят зверя… Я спрашивал у одного, он говорит – «у них души нет…» Может и нет, но что с телом делать, оно еды требует… Не слышат, бегут к своему богу, пекутся о собственной душонке, спасти ее, спасти… Ни деревьев, ни трав, ни зверей не замечают… спасают свои души. Церковные люди.
Один как-то сказал мне:
–Что вы с ними возитесь, благодарности никакой…
И не надо, я этого не люблю. Поел и ушел, не оглядываясь. Значит, легче ему стало. Запомнил меня, еще придет. Они меня учат жизни, звери. Живут спокойно и просто, а мы болтаем. «Душа, душа…» Я вижу, могу им помочь, тут и спорить не о чем. А как людям помочь, если сами себя топят?
И я сказал ему, что жизнь всем одинаково дается, на краткий миг.
–А что потом?
– Ничто.
– Душу свою загубишь… пропадет!..
– Я не заплАчу, пусть пропадет. Останусь со зверьми.
Он только вздохнул и пошел молиться за меня. Ну, пусть…
Про краткий миг я зря сказал, словно накликал. Не прошло и года, Феликс умер.

***
Из всех зверей он мне самый близкий друг.
Не знаю, сколько он прожил лет, очень много, время ему было нипочем. Я думаю, он от жизни устал. Я это понимаю, особенно теперь. Иногда чувствую, как неважно все… поскорей бы пройти, пробежать, исчезнуть в черной дыре…
А потом подумаю о своих, и страшно станет.
Нет, нет, жизнь не стоит торопить.
Феликс начал худеть, хотя много ел. С особой жадностью… И я вспомнил Васю, последние его годы. Что нам под старость приятного остается, и чтобы других не мучить? Вкусно поесть. И то, одно съел – тошнит, другое проглотил – еще вывернет наизнанку… И с едой не просто. У котов лучше, чем у нас, и Феликс ел, и ел, и ел… И все худел. Все чаще в доме оставался, никогда этого с ним не было. Целыми днями спит на кухне, в углу… или залезет в шкаф с одеждой, там душно, темно… сидит…
Я ему не мешал. Он перестал меня замечать. Подойду, не смотрит.
А в тот вечер не мог его найти. Ходил, ходил по квартире… Остановился, наконец, и услышал. Громкое дыхание его, хриплое, он под ванну забился.
Я сел рядом, звал его, разговаривал о том, о сём, вижу, дело плохо…
Час, наверное, прошел. И вдруг он показался из темноты. Стоит, покачивается, шерсть взъерошена, глаза не видят. За несколько дней сдал. Наверное, долго держался, все виду не подавал. Понимаю, я сам такой.
Сделал шаг ко мне – и закричал. Этот крик всегда со мной.
Не страх и не боль, нет.
– Прощай, друг! – он мне сказал.
А потом еще раз, еще сильней.
– Ухожу.
Упал, вытянулся – и не дышит.
Я положил его в землю рядом с Васей, они снова встретились. Ветер беспрестанный здесь, ветки мечутся, листья, травы ведут нескончаемый разговор. День за днем, год за годом…
Генка говорил, в черных дырах времени нет.
– Как же без времени?
– Между вещами ни различий нет, ни пустот, оттого и происходит без промедления все.
Значит, там и я, и Феликс, и Вася будем едины?
Неплохие дыры.