……………………………………………
6.
Вернулся, и чувствую — холодней стало, мое отсутствие природе на пользу не пошло. Значит сохранились обрывки памяти, при этом не помню ничего про время, то есть, долго ли отсутствовал, и, что особенно важно, спроси меня, кто я и где живу, не смогу ответить, особенно сразу. Только без сомнения чувствую, вижу — старикашка, прервалось безумство, в молодости отключили свет, пожалуйте обратно… Теперь, как обычно, предстоят странные усилия, подробные разбирательства, шалости никогда с рук не сходят, не обходятся задешево, я имею в виду расставания и встречи. Теперь из слабых намеков, что, вот, было вроде бы теплей, а стало хуже, или вот дождь, а его не было… я должен заново слепить картину сегодняшнего дня. Что бы сказал на это Халфин, подтвердил ли я его теорию?.. Зачем ему, она и так уж заучена всем миром. Как человек находит новое, каким чутьем, так я и не понял.
Но есть и достоинства во внезапных выпадениях, возвращениях – несмотря на старость и паралич памяти, вижу и чувствую остро, свежо, не спеша вдыхаю прохладный ноябрьский воздух, легкий, прозрачный, в зрачки свободно льется негромкий осенний свет, желтые, красные, коричневые пятна утешают меня, просто и тихо говоря о скором освобождении, чего же еще желать, кроме простоты и тишины, осталось?
Но пора включаться в природные процессы, отстраниться от гордости, тщеславия, ненависти, вины, смотреть спокойно, пожить еще, если уж решил задержаться, а я решил, правильно – неправильно, не могу сказать. Каждое решение имеет срок, и мой к концу приближается. Но есть еще дела – рассказать, подвести итоги, некоторые события не должны пропасть бесследно, думаю, история Халфина сюда относится.
Так вот, выпав с той стороны, скатился на ночной ледок, он с большим самомнением, упорствует под каблуком, хотя и дает понять, что к середине дня смягчится… Все еще скольжу, размахивая руками, пытаюсь удержаться на ногах, и вдруг понимаю, какая все суета… За поисками истины упускаю главное — медленное, постепенное слияние начинается, я все больше с ней сливаюсь, с природой, и в конце концов полностью сольюсь, стану, как говорил отец, травой, землей, и это принесет мне облегчение, надеюсь. Но еще есть дела.
Не знаю, что там испортилось, но на этот раз отброшен обратно в самом начале действия, от вешалки, можно сказать, и снова к себе… или в себя, это как смотреть. Каждый раз, вернувшись, думаешь – «еще бы разик…», получше разглядеть, что произошло — с Халфиным, Алимом, со мной… Я ведь не свидетель, а участник, важная фигура. Но, невзирая на это, обидным образом пренебрегли, значит вынужден копошиться, чтобы выжить, и при первой возможности снова исчезнуть, перебежать, пережить те несколько дней. Говорят, они в прошлом, но на этот счет у меня своя теория.
7.
Прошлое зависит от настоящего, как сейчас живешь, такое в тебе прошлое живо. У меня к концу… что скрывать, от самого себя не скроешь… в конце, значит, произошел обрыв, или обвал, и на самом краю удерживается, сползая вниз, сегодняшний день, а с другой стороны — немногое из того, что было, как говорят, «давным-давно», с чем никогда не соглашусь, не во времени дело. Провал в полжизни шириной, лучше так сказать. Впрочем, подозрение есть, что забытое рухлядь, нечего и сохранять было. И я прыгаю туда-сюда с рюкзачком за спиной, в нем то, что помню всегда. Главное давно со мной, а все недоумения и трудности от непонимания, вот с этим плоховато, мне трудно понять…
Скользил, смеялся, и пропал оттуда, где еще можно было повернуть события. Или так кажется, молодым всегда кажется, куда хочу – поворочу… Возвращаешься, падаешь на гнилые листья, будто из одного сна в другой, будто ослеп и оглох на миг, будто тяжелым и тупым по шее… Словно просыпаешься в неизвестном месте, гадаешь, что это, где я… или сон продолжается, или надежный дом?.. Надежности ни тут, ни там, отсюда страх. Трудно, когда меняется вокруг, больно, если остается. В старой анатомичке ничего не изменить. И в дверь-то не пустили, бежал, скользил, и выключили свет. Я не предатель, просто не подумал, а когда понял… все равно было, ведь не знал, что так серьезно, что так кончится… В сущности, я в этом деле посторонний, мимо шел, уходил в другую сторону, с безразличием к их научным делам. А Халфина уважал, он мне нравился, фронтовик-разведчик и хулиган. Нет, что-то шевельнулось, чуть-чуть, сомнение, что ли… Но очень быстро все произошло, полчаса, наверное, нет, меньше!.. Отказался бы, с Халфиным было бы все то же. А со мной?..
По-другому бы жизнь пошла?..
Но лучше по порядку.
Ну, не дадут покоя, снова смех за спиной.
8.
Значит, прибыл. Смотрю на ноги, если в галошах, то никаких сомнений. Конечно, в галошах, значит, старик.
Смех довольно злой, и голос незнакомый:
– Ишь, старик, а пристает…
Вместо той девушки приземистая, крепко сколоченная бабенка с мутными глазками и корявым широким носом. Рядом, на скамейке еще две старухи и старикашка с облезлым псом — ручной старенький лев, пышная шевелюра, воротник ослепительно желтый с белым, дальше тощая голая спина, в язвах и расчёсах. Сезонный говорят лишай, игра веществ, к зиме пройдет, а с весны до осени снова, пока дело не закончится небрежными похоронами. Стариков и собак хоронят одинаково.
— Надо же, еще пристает, коз-зел старый…
Это обо мне, я наткнулся на нее в попытках удержаться на ногах. При возвращении вдруг обнаруживаешь себя в немыслимых позах и положениях, иногда сидящим в луже, например. А сегодня до того момента, до перелома, бежал, скользил, и здесь, вернувшись, продолжал скольжение. Придется защищаться, нужно внушить им, что сбить меня на землю не так уж просто.
— Твое время вышло, — обычно говорят они, а если не говорят, то думают, это их обычная подлость.
Или по-другому:
– Старик, старик… время, время, путь… — и важно качают головами. Эти делают вид, что уважают.
Неважно, что говорят, важно, что верят – им-то еще осталось мно-о-го. А мне чуть-чуть. И это правда. Но они не знают, как близко к правде подошли. Мне бы только до конца… еще раз взглянуть. И записать. На этом, пожалуй, можно закруглиться.
……………………………………………..
