Натюрморт (Из повести «Паоло и Рем»)

Выдумки, сплетни, слухи, глупости, перемешанные с частичками истины… Увы, пока праздность одолевала Рема, пока взгляд блуждал, он уподоблялся вечно жующему борову. Вся эта муть болталась у него в голове, как осадок в перекисшем вине. Он был как все, и даже хуже, потому что лишенный каждодневной опоры — ведь ничто в обыденной жизни его не привлекало, кроме самых грубых и простецких потребностей — он тут же опускался в самую грязь, на дно, его спасала только нелюдимость и недоверчивость, из-за которых не было ни собутыльников, ни прочих типов, толкающих таких вот молодых людей на дурной путь.
Но вот он, наконец, заметил то, что всегда останавливало его, выметало из голову мусор, и он становился тем, кем был на самом деле. Вдруг увидел, да.

Он другим совершенно взглядом, будто только что прозрел, разглядел на столе несколько старых, грязных, небрежно брошенных предметов — тарелку, бутылку, полотенце, несколько картофелин на кучке шелухи, кусок бурого мяса… со срезом, неожиданно свежим и ярким… и бутылку, возвышавшуюся… она уравновешивала тяжесть и весомость горизонтали блюда… Бутылка поглощала свет, а блюдо его излучало, но и само было подвержено влияниям -в первую очередь, тени от бутылки… Темно-фиолетовая, с расплывчатыми краями, эта тень лежала на краю блюда, переливалась на полотенце, на сероватую почти бесформенную массу, в которой Рем ощутил и цвет, и форму, и складки, давно затертые и забытые самой тканью…
Вообще-то он каждый день это видел, но не так, не так!.. Теперь он обнаружил рядом с собой, на расстоянии протянутой руки, живое сообщество вещей.
И тут же понял, что сообщество только намеком дано, пунктиром, едва проглядывает… В нем не было присущего изображению на холсте порядка. Бутылка назойливо торчит, полотенце только о себе да о себе… картофелины делают вид, что никогда не слышали о блюде…
Он смотрел и смотрел, потом осторожно придвинулся к столу, подумал, взял одну из картофелин и положил на край блюда, объединяя массы… Слегка подвинул само блюдо, переставил бутылку, поправил полотенце, так, чтобы стала видна полоска на ткани… Снова отошел и посмотрел.
Что-то было не так, он не слышал отчетливого и ясного разговора вещей.
Тогда он подошел в старому темному буфету у стены, с зеркальными дверцами, и из хлама, который валялся здесь давно, наверное, с тех пор, как умерла Серафима, вытащил небольшой потемневший плод, это был полувысохший лимон. Он взял нож с короткой деревянной ручкой и длинным узким лезвием, охотничий нож, и с трудом подрезав кожуру обнажил под ней небольшой участок желтой мякоти, светлую змейку на сером фоне… И осторожно положил лимон на край блюда, рядом с картофелиной… нет, чуть поодаль…
И отошел, наблюдая, он весь был насторожен, само внимание, прикрыл веками глаза и постоял в темноте. Сквозь веки слегка пробивалось красноватое и розовое, кровь в мельчайших сосудах пропускала свет, он всегда восхищался этой способностью кожи… И внезапно распахнув глаза, уперся взглядом именно туда, где расчитывал увидеть главное, чтобы сразу решить — да или нет!
Нет! Все равно не сложилось.
Он покачал головой — пора, с натюрмортом еще много возни, подождет, а до Паоло нужно, наконец, дойти, ведь обещал!

ЛЕТНЕЕ АССОРТИ 280614


Натурмордик из банальных, у них есть свои задачи и даже сложные, но это собственно «кухня» художника
…………………………………………

Разговоры и споры затянулись до утра…
…………………………………………

Вечерний пейзаж, очень некрупная картинка маслом на кусочке холста, меньше писчего листа.
………………………………………..

Перед дорогой. Не могу сказать, кто тут «настоящий» — кот, который вылеплен мной или картинка, но в сущности неважно, мне кажется, смайл…
……………………………………………

Прогулка по окрестностям. «Ручей не замерз еще!» Цв. бумага, тушь, мелки…
…………………………………………….

Хокусай и Гюльчатай
………………………………………………

Простой натурмордик, немного поиграл с фактурой…
……………………………………………

Оттепель в феврале. Вид из окна десятого дома. Меня спрашивали, где этот дом. О нем лучше всего прочитать в повести «Перебежчик». Или в «Последнем доме», была такая, и даже на бумаге, например, в сборнике «Берега», Серпуховское издание, и даже тираж 1000 экз Так что в Серпухове некоторые читали. Шучу, я как всегда, в Интернете, здесь мой дом.
……………………………………………..

Робинзон из зарослей наблюдает за дикарями, приехавшими на его Остров.
Много раз рисовал и писал красками Робинзона, и даже повесть написал — «Робин, сын Робина», она есть в Сети и в библиотеке журнала сетевого «Вечерний гондольер», очень неплохой журнал, жаль только, что понемногу затухает, редко обновляется. Как всё у нас, на поверхности восклицания, крики, восторги подличания… чушь собачья, а глубинная жизнь стала малозаметной. Но это ничего не значит, убить творчество полностью в России, при таком «подвальном» опыте 70-х… не получится, думаю. Конечно, смотреть противно, как некоторые способные люди повалили в холопы, но это тоже было, повторы, повторы…
……………………………………………….

Раннее утро, дождливое
……………………………………………..

А здесь утро туманное
………………………………………………..

Мечта о сыре, ворона в бога верить перестала
…………………………………………………

Тоже что-то вечернее, мокрое
……………………………………………….

Не помню, как называется, что-то про время, наверное. Про ВРЕМЯ, да. Монетки люблю за ржавчину.
…………………………………………………..

А это из серии совсем ненужных. Говорят — мусор, а я люблю.