Заметки. Из неопубликованного

………………………………
Сегодня шел, остановился — дорожку переползает большой червяк. Вернее, гусеница. Я ее давно знаю, и все равно немного опасаюсь. Хотя, говорят, безобидные создания. Очень уж велика — размером с мой указательный палец. Как вижу, каждый раз сочувствием к ползущим проникаюсь. Смотрю – снова ползет… И каждый может наступить!.. Хотя людей кругом не вижу. Где-то они рядом, слышу иногда, но по дороге не попадаются. Так и должно быть, мне сказали. Да и не нужно мне, я постоянно в землю смотрю. Устал зырить по сторонам, прекрасного кругом мало. Разве что случайно наткнешься. Так это раз в год бывает.
В общем, шел — вижу, гусеница дорогу переползает. Она желтая, очень мохнатая. Я вспомнил, как встречались, даже имя дал – Женевьева. Жизнь это воспоминание. Иногда так кажется. Но в сокращенном виде — своего рода конспект или черновик конспекта в нас заложен. Или лучше сказать, план. Нет, не явный и не словами он, — просто свойства, способности, пристрастия, наклонности во мне уже были, но в свернутом виде, ждали случая, чтобы развернуться. Дальше – процесс случайный, от меня не зависит, случаи так и выскакивают из-за угла. На каждый случай свой ответ, и события разворачиваются: вопрос случайный, ответ – предрешен. Какой будет вопрос, неясно, но какой должен быть ответ, понятно заранее, но доказательства зачем-то нужны.
Значит, Женевьева снова появилась. Остановился, смотрю на нее. Ползет не спеша, меня не замечает… А может делает вид, что не заметила?.. Лучше бы ей поспешить… Похожа на моего старого пса. Если сверху смотреть. Такой же пушистый был. Помню… Он стоял, ел из миски, а я смотрел на него сверху. Гусеница… тогда подумал. Размер значения не имеет, если рисовать, то гусеницу больше собаки можно изобразить… Пес деликатно чавкал, косил глазом на меня. Я понял, не надо над душой стоять, отошел, сел, думал… Тогда я не знал этой гусеницы, которая похожа на пса. Гусеницы еще в живых не было, меня просветили знающие люди. Вот это и смущает, я одинаково вижу гусеницу и старого пса, они рядом. А мне говорят, нет пса, он еще весной умер. Они не могли встретиться, мне объясняют. Вот если б сегодня со мной бежал пес… Он бы тоже остановился, смотрел, как гусеница дорогу переползает. У собак настороженность ко всем ползущим. И у меня тоже. В этом мы с собаками не отличаемся. Не отличались. Хотя у гусеницы ног гораздо, чсем у нас. Но сверху не видно, она для нас почти змея. Вот что значит вид сверху – обман зрения. У гусеницы столько ног, сколько мне и не снилось. Хотя сны забываются, во сне я звал кота, помню, а каким именем называл… Кот точно снился, а гусеница не успела еще проникнуть в мою ночь, со своими ногами. Я бы с таким количеством не справился… А как же она? Не думает о ногах. Вот-вот, а мне мысли мешают. Если б я меньше думал, записал бы рассказик. Про гусеницу и собаку. Рассказал бы, как ползла. Все просто, пути случайно пересеклись. Куда шел? Кого-то искать?.. Имена перебираю, в памяти не уверен. А гусеница в себе уверена была, ей на ту сторону хотелось. Вот бы мне так, чтобы совершенно убежден. Гусенице ясно, поесть хочется. И в прохладную траву, на сырую землю, тонкая кожица не выносит жгучих лучей. Даже щетинки не спасают. Не щетинки, а волоски. У собаки… пса, его звали как?.. У него шерсть густая, вычесывать не давался, возражал. Зато потом ему легче становилось.
А у гусеницы с шерстинками полный порядок.
Взял небольшую палочку, подставил ей. Она не спеша влезла на препятствие. Все-таки, доверяет… Обрадовался, и отправил ее — быстро, решительно — туда, куда хотела. Откуда знаю? Почувствовал кожей, сильные лучи! Может, она удивилась, но виду не подала. И тут же дальше. Смотри, и теперь знает, куда ползти! А я бы думал, где я, куда попал… Сказал бы – чудо?.. Не дождетесь. Решил бы, что на краткий миг сознание потерял. Очнулся, и уже в другом месте. Повезло, кто-то невидимый помог. Редко случается. А гусеница? Понимает, что я ей добра хотел? Причинение добра не возбраняется… вроде бы… Обычно от других одно зло, я с этим борюсь, как могу. Но незачем рассказ усложнять, тут гусеница, ей асфальт ножки обжигает. Обжигал, но это не забывается. Я должен обо всех, кто рядом живет, думать. Особенно, если слабей меня. Я так хотел всегда, но не умел, а тут счастье привалило. У нее боли нет? Что вы понимаете! А смерть только момент?.. Спорить не буду, один раз каждому почувствовать дано. Посмотрим, как говаривал мой старый приятель. Умер в прошлом году. Куда он теперь смотрит, вот бы увидеть… А потом вернуться, конечно, у меня многое не доделано еще…

Очнулся, перед гусеницей стою. Встретились, друг другу немного помогли, и расстались. Я ей помог, а она мне – чем? Не знаю, но чувствую, легче стало. А она о встрече догадывается? Представь, ты встречаешь совершенный разум. Пусть не всемогущий, но невероятной силы. Высшее существо. Не видел, не слышал, незаметно подкралось. И мгновенно переносит тебя в новую жизнь. Какое счастье – мгновенно! Всю жизнь мечтал – красную кнопку мне! Мир взрывать не хочу, самому бы в момент раствориться. Когда время придет, конечно, тогда нечего тянуть…
Не помню, чтобы меня переставляли… Ну, может, было, непонятное событие случилось, невероятная удача выскочила из-за угла?.. Помню, раз или два… Но причины всегда были, например, долго до этого трудился. Из стороны в сторону метался, пробы, ошибки… И вдруг прыжок, прорыв. Тогда я говорил себе – повезло…
А гусенице — ей повезло? Почему – «она», может «он»? Не помню, кажется у них нет полов. Счастливые создания. Но это другая тема.
Хватит стоят, это от мыслей — замираешь, останавливаешься, забываешь, куда шел…
Приди в себя, сделал доброе дело, шагай по своим делам.
А доброе ли оно, дело-то?
Всегда такой вопрос возникает, несомненного ведь мало, особенно, если думаешь. А я постоянно думаю, от этого дела не идут.
Вдруг на новом месте злой муравьишка, мечтающий кому-то насолить? Я знаю одного такого, по имени знал, он с товарищами большая сила, они же стаями шляются, ищут, что бы в свой дом утащить да сожрать… И бедная гусеница, может, уже погибает. Щетинки, волоски… – нет, не помогут. Ожоги, укусы… мягкое тело рвут на части…
Размышляя, выбитый из спокойной колеи, дошел до конца дорожки. Впереди большая дорога, машины, того и гляди, выскочат из-за угла… Люди мне надоели, не хочу о них. А вот с гусеницей, это да-а…. необдуманно поступил, нехорошо.
Повернулся, и обратно бежать – спасать гусеницу. Не решал ничего, само решилось. Когда действие само начинается, без прояснения мысли, верю, в этом правда есть.
Нашел место встречи, долго шарил в траве…
Никого! Но и следов жестокой расправы не заметил.
Немного успокоился…

ПАОЛО смотрит картины РЕМА

Сначала он подумал — подмалевок, настолько все убого, небрежно — и темно, темно!.. Потом разглядел основательность и выписанность главного — похоже, эскиз?.. Но постепенно, глядя в унылую черноту, он начинал видеть в ней последовательность, и замысел. Это была работа мастера, но настолько чуждого ему, что он передернул плечами.
— Это никогда не купят!..
Он снова поймал себя на этой мысли! Разве в купле дело, творчество не продается, он десять тысяч раз говорил это ученикам, привык говорить.
— Но картина должна продаваться, как же… А кому интересна эта мазня?

Какая разница, крокодилы или волки…
Да, волки, он вспомнил, охота на волков. Значительное лицо этого зверя, его спокойное достоинство… Он тогда был потрясен. Но ему сказали как-то, намекнули, что тема популярностью не пользуется, богатые покупатели давно ездят охотиться в Алжир, на те берега. Львы, крокодилы…
Какая разница, сказал он, но при этом ощутил неприятный осадок. Он слишком хорошо помнил волка, его глаза, а крокодил был ему чужд и неприятен. Но он вник, и в крокодиле нашел мощь и красоту зверя.
Потом ему уже довольно твердо заявили — покупатель любит, чтобы природа была не эта, а та, ТА.
Он подумал, тряхнул головой — какая разница, и там природа, и здесь природа, была бы на месте моя живопись. И живопись была… только чуть-чуть похолодела.
Потом он увидел… уже сам, никто не подсказывал ему, что всадники одеты слишком просто, нужны красивые ткани, покупатели любят, чтобы красиво…
Он подумал, тряхнул головой — какая разница, ткани так ткани, вот вам! И еще лучше — разнообразней, фактура, а рисунок изощренный и тонкий, попробуй изобразить на складках, да на ветру… И кони эти… и бегемот… все это он уже придумал сам, никто не подсказывал.
И получилась великая вещь, великая, — он сказал с горячностью.
И вспомнил другие слова:
— … Холодная, роскошная — никого не жаль…
Так говорил его неприятель, бывший ученик, с ехидненькой улыбкой. Что он теперь делает в своей Германии — чахоточные юноши с черепами, кисть руки в щегольском ракурсе… не так уж и сложно, если постараться. Вообразил себя великим. Это Франц говорил, да, он сам слышал как-то, незаметно подошел… что он, Паоло, предал свою живопись, продался богачам.
Что за ерунда, он продавал картины, а живопись его осталась неподкупной!

Да, простое дело, и печальное — все состоит из света и тьмы.
О свечении, слабом, но упорном, из самой тьмы, из глубины отчаяния и страха, говорил этот парень, Рем.
А Паоло не хотел — мечтал только о свете. Всю жизнь. И создал — да!.. сияющую гениальную поверхность огромных холстов, пустоту, населенную мифами и героями с тупыми лбами!
Нет, нет, не так…
Он еще раз посмотрел на холст. Этот парень его достал! Мазня!

Нет, не мазня, он уже знал. Композиции, правда, никакой. Устроено с убогой правдивостью, две фигуры почти на краю, у рамы, остальное пространство еле намечено широкими мазками, коричнево-черными, с проблесками желтизны… Помещение… в нем ничего!.. Вот пол, вдалеке стены, там узкая щель двери… Старик стоит лицом, но толку… лицо почти опущено, только лоб и нос, и то как-то все смазано, небрежно, плывет… плывет… словно время останавливается… Перед ним на коленях парень в драном халате, торчат огромные босые пятки… Понятен сюжет — блудный сын, он сам писал его, оборванец возвращается в богатый дом отца. Но и лохмотья можно показать с лучшей стороны, чтобы смрад не пер так в нос! Зачем! Тема достойная, но этот нищий возвращается в такую же нищету и…
Он смотрел, и с него слетала, слетала шелуха этих слов, и доходило все значение сцены, вся эта плывущая, уходящая в вечность атмосфера,
воздух, отчаяние
скупые детали без признаков времени,
везде, навек, намертво, навсегда…

… Пока не схватило за грудь и уже не отпускало.
Не в раскаянии и прощении дело, хотя все это было показано с удивительной, безжалостной простотой.
Дело в непоправимости случившегося, которую этот художник, почти ребенок, сумел угадать.
Ничто нельзя вернуть, хотя можно и простить, и покаяться. Дело сделано, двое убиты насовсем.
Нет, этого он не мог принять.

Он даже готов был простить этому Рему темноту и грязь, запустение, унылость даже!.. И то, что раскаяние и прощение показаны так тихо, спокойно, можно сказать — буднично, будто устали оба страдать, и восприняли соединение почти безучастно… Паоло знал — бывает, но это ведь картина! Искусство условно, всего лишь плоскость и пигмент на ней, и из этого нужно сотворить заново мир, так создадим его радостным, светлым…
Что-то не звучало. Ладно, пусть, но здесь сама непоправимость, это было выше его способности воспринять. Он сопротивлялся всю жизнь, всю жизнь уходил, побеждал, убегал…
Откуда это — непоправимость случившегося?..
А ведь случилось — что? — его жизнь случилась.
Выбирал — не выбирал, она случилась, непоправимо прошла. Истина догнала его, скоро догонит, и картина это знала.
Он отодвинул холст. Парень сошел с ума. Кому это нужно, такая истина на холсте…

Далее был портрет старухи, получше, но снова эта грязь!.. Руки написаны отлично, но слишком уж все просто. Что дальше?
А дальше было «Снятие с креста», тут он не выдержал. Пародия на меня, насмешка, карикатура, и как он посмел принести!.. Убогий крест — вперся и торчал посредине холста, бездарно и нагло перечеркивая всю композицию, тут больше и делать нечего! Грязь и мерзость запустения, помойка, масляная рожа и брюхо в углу… две уродки, валяются у основания. И сползающий сверху, с тощим отвислым животиком, и такими же тощими ляжками Христосик… Где энергичная диагональ, где драма и ткани, значительность событий и лиц, где мощь и скорбь его учеников?..
Умение посмотреть на себя со стороны помогло ему — он усмехнулся, ишь, раскудахтался, тысячи раз облизывали тему до полного облысения, не вижу умысла. Написал как сумел. Кстати, откуда у него свет? Нет источника, ни земного, ни небесного… А распределил довольно ловко. Нет, не новичок. Зловредный малый, как меня задел…
И не отрываясь смотрел, смотрел…

Какая гадость, эта жизнь, если самое значительное в ней протекает в грязи и темноте.
Он удивился самому себе, раньше такие мысли не приходили ему в голову. Жизнь всегда была, может, и трудной, но прекрасной.
— Последние месяцы меня согнули..
— Ну, нет, если есть еще такие парни, я поживу, поживу…
— Чего-то он не знает, не учили, наверное, — общему устройству, сейчас я набросаю, а завтра просвещу. Способный, способный мазила, меланхолик, грязнуля… из него выйдет толк, если поймет равновесие начал.
— Все дело в равновесии, а он пренебрегает, уперся в драму!
— Пусть знает, что жизнь прекрасна!
— Не-ет, он ошибается, он не должен так… он молодой еще, молодой, что же дальше будет?..
— Не все так печально, нельзя забывать о чуде, теплоте, о многом. Да…
Он вдруг понял, что говорит вслух, все громче, громче, и дыхания ему не хватает. Тяжело закашлялся, задохнулся, замолчал, долго растирал ладонями грудь..
— Нет, нет, все равно так нельзя, он должен, должен понять!..

Пересиливая боль в плече, он поднял руку и взял со стола небольшой лист плотной желтоватой бумаги, свое любимое перо, макнул его в чернильницу, до этого дважды промахнувшись… и крупными штрихами набросал кисть винограда с несколькими ягодами, потом еще, потом намеки на ягоды, крупный черенок… и с одной стороны небрежно смазал большим пальцем.
Гроздь винограда. Картина как гроздь, свет к свету, тень к тени… Пусть этот любитель ночи не забывает про день!
И положил бумажку на холст. Что у него еще там?..
Несколько графических работ. Он небрежно рассыпал их по полу, глянул и внутренне пошатнулся. Мощь и смелость его поразили, глубоко задели. Опять наброски, где разработка? Но это был комариный писк.
— Невозможно, невозможно… — твердил он, — так легко и небрежно, и в то же время безошибочно и сильно. Вот дерево, листва, что он делает! Не подражает форме листа, не пытается даже, а находит свою смелую и быструю линию, которая ничуть не похожа, но дает точное представление о массе листьев и нескольких отдельных листьях тоже. А здесь смазывает решительно и смело, здесь — тонкое кружево одним росчерком, а тут огромный нажим, а эт-то что?… пальцем? ногтем? щепкой?
Черт знает что, какая свобода в нем!..
Он вспомнил своих учеников. Айк — умен, талантлив, все понимает, но маломощный, и будет повторять за ним еще долго, а может, никогда не вылезет на свою дорогу… Франц — сильный, своевольный, но глупый, самодовольный и чванливый, а ум нужен художнику, чтобы распорядиться возможностями… Есть еще Йорг, тот силен, но грубоват, и простоват… в подражании мне доводит все до смешного и не замечает. Хорошие ребята, но этот сильней, да…
— Парню нужно доброе слово, поддержать, поддержать!.. Ровесники — недоброжелатели, завистники, загрызут, заклюют от зависти.
— Но совсем непримирим, совсем, это несчастье, он не понимает, темная душа…
— Говоришь, а завидуешь.
— Мне нечему завидовать, делал, что хотел.
— Устроил себе праздник, да?
— Может и другие повеселятся.
— Короткая она, жизнь-то, оказалась, как выполз из темноты, так и не заметил ничего, кроме радости.
— Бог мне судья.
— Пусть тогда лучше Зевс, мы с ним поладим.
— Душой не кривил, писал как жил, делал, что мог.
— Ну, уступал, уступал… так ведь ерунду уступил, а на деле, что хотел, то и делал.
— Может, недотянул?..
— Прости себя, прости…
— Все-таки печально кончается… Не хотел этого видеть, да?
— Ну, не хотел, и что?
— А вот то, повеселился — плати…
— А, ладно…

Он устал от своих слов. Ладно, да, да, да… Ну, и пусть.
— Пусть…
— А парню скажу все как есть, может, польза будет.

ЛЕТНЕЕ АССОРТИ 250614


Дворничиха Настя и ее пес Вулкан
………………………………………….

Большая гроза идет…
…………………………………………

Морской берег. Кисть, цветная тушь, набросок
………………………………………….

Это вам не вась-вась — граница на замке!
…………………………………………….

Чужой среди своих. Лето 2010 года.
…………………………………………..

Вечером. Акварель, тушь, доп. обработка
………………………………………..

Из иллюстраций к повести «ЛЧК» Она напечатана в «Цехе фантастов-91» без иллюстраций. К каждой повести и ко многим рассказам я что-то рисовал, так, не по содержанию — ассоциативно. В основном, для себя.
………………………………………….

МАКИ. Оччень старая картинка, наверное, начало 1978-го года. Она со мной.
…………………………………………..

Двое и вид на овраг за десятым домом, в котором происходили многие события, описанные в повести «Перебежчик», да и понемногу почти во всех других моих повестях, например в «Последнем доме», «Жасмине» и др.
……………………………………….

Кормление котов в подвале.
………………………………………….

Вечерний пейзаж
……………………………………..

«Не «меньшие» и не друзья мы вам…» Родились в подвале, жили в норе, которую им выкопала мать в овраге за домом. Я приносил им еду, они не выходили. Я прятался и смотрел, как вылезают, подходят, оглядываются…