Из повести «Белый карлик» (в книге «Повести» М. Э.РА, 2004г)

Мне говорят, нельзя огульно всех поливать, словно журналист какой-то… Дерьмо на поверхности, вот и кажется. Большое на расстоянии оценивай, по справедливости. Но как оценишь, если своя жизнь рядом, не оглядываясь, проходит. Время, вроде бы, есть еще, но сопротивление собственному выживанию топит все начинания!..
Потерянное поколение, сам против себя.
Ведь что нам предлагают, куда манят? — в невыносимо холодный, жлобский мир. Лучше, конечно, лагерных нар, но хватит с ними сравнивать!.. Говорят, многие сейчас шатаются, средних лет. А тем, кто помоложе, тоже многим, даже нравится любой ценой в лакированный рай пролезать. Другие смиряются, жизнь, мол, такова… Мир купли и продажи. Вещи, машины, жратва, комфорт ваш… Видел я эти радостные лица, довольны — чем?.. Чему вы так рады? Мне отвечают — то, это… домик-садик-огородик, овощи-фрукты, сто сортов сыра на полках плюс диетический творог…
Да пошли вы!..
Все не то!.. Мне вроде мало надо, а вот, оказывается, самого нужного на свете нет. Говорят, наше время способствует прозрению. Согласен, если оно хоть на что-то годно, то не на жизнь, а именно — на прозрение. И что мы видим?.. Везде бессмысленность, судорога, попытка втиснуться в новую расселину, в другую грязь и гниль, только с виду приличней прежних…
Путаница в мозгах, ты неразумен, мне говорят. Разумные так не выглядят, непричесанная голова.
То, что предлагаете, не разум, а расчет. Смысл и разум в том, чтобы лучшее было способно проявиться. А все остальное одинаково неважно — дикая сумятица или одичавшая тишина, ясные лица дикарей или дикарство образованных.
— Что ты понимаешь, — мне говорят, — продукт прогнившего времени, дикого, жестокого…
Смешно и грустно. Плевался тогда, брыкался — и все равно продукт.

Я ходил и говорил себе — как я сюда попал? Все не так начиналось, была весна или не была?..
Я думал, попаду в другой мир, и сам стану другим.
Когда выползал, с окровавленной шеей, со сломанной ногой, там, в Чечне, то подумал… Кажется, тогда подумал? А, может, потом?..
— Если выпутаюсь, начну разумно, вдумчиво, терпеливо, с пользой для себя и других…
Мне чуть больше двадцати было.
Вернулся, годы, годы… и ничего!
И я стал завидовать Давиду, другу детства, чеченскому бандиту. Его вере, решимости, ясности, которые он сам себе устроил, пусть ужасным и гибельным путем.
Потом понял, и там своя колея, закон, режим, не вырваться, тебя увлекают рядом идущие. Все едино.
Есть, конечно, терпеливые лица рядом, на улицах и в метро. Бесконечно копят недовольство, потом оно протухает, остается мерное тихое нытье.
Все не так, все не по нем, он только кривится, скрипит…

Если б я мог куда-нибудь деться… взяться, загореться… наверное, ничего бы не было. Я не считал, что пропащий человек. Ничего особенного не сделал, никого не убил… чтобы глаза в глаза… Стрелял, но все стреляли. Ножом ударил, но от большой обиды, поцарапал только.
Если б было такое место, чтобы все забыть, я бы начал снова. Но впереди все то же, куда ни глянь. Испачкался в липком, мерзком… Уже не отмыться.
И мне надоело. Захотелось прервать, не повторять бесконечно один и тот же мотивчик…