Рубрика: Uncategorized

«»Чтобы выяснить как происходит становление языка и формирование смыслов слов, мы обратимся к самому яркому представителю неоматериализма Мануэлю Де Ланде. Он настаивает, что язык — это продукт истории, но не изобретение человека. Он формируется и развивается благодаря своему свойству комбинаторной производительности. Это производительность является не продуктом централизованного органа правил, а результатом децентрализованного процесса, в котором каждое сказанное слово локально ограничивает выбор говорящего. Иначе говоря, слово несет с собой информацию о «частоте его совместной встречаемости с другими словами” [1], то есть информацию о правилах относительно того, какое слово может следовать за ним. Например, в английском языке “следующая за определенным артиклем позиция может быть занята лишь существительным» [2].»»
…………….
Как всякая теория — ограничивает и пре-увеличивает. Хотя истина здесь, на мой непросвещенный взгляд, есть. Вопрос к том, откуда берутся правила, если с ними разобраться, то все остальное — проще кажется. Берутся ли правила только от человека? Возможно, здесь та же картина, что и в картинах 🙂 — первый мазок многое дальнейшее определяет, хотя открывает только поле возможностей. Второй — сужает поле — и т.д. Но в основе все-таки вкус к пятнам Сезанна, например. В языке — наверное ведет звук, он связан со смыслом, с объектом, сначала может быть через звукоподражание…
Слишком сложно, и вообще… Талант или способность — в нарушении правил, а это делает человек. Про правила — не знаю, а нарушитель понятно кто 🙂

(в тексте, бывает, одно слово уберешь, или переставишь два — и другой текст получается. Про знаки препирания вообще не говорю, это бесконечность)
……………………………………………………….

Однажды утром убирал снег с дорожки, спешил, за ночь нападало, а под снегом как назло ледок, и один из той лихой компании поскользнулся, упал на колено, они со смешками его подхватывают, и все нормально было, но он увидел меня с лопатой, и пристал. Остальные были ничего, веселые, а этот злой, я таких чувствую, от них пахнет страхом, как долго ношеные вещи пахнут. По запаху многое можно сказать, нюх, наверное, мне вместо ума даден. И глаза!… хорошие были глаза… О собственных потерях не люблю вспоминать…

Тот парень был злой, ершистый, даром что невелик ростом, и мне стало не по себе, старался не встречаться с ним глазами, может, у него пройдет… А он не успокаивается — «дворник, говно…» не люблю повторять… подскочил, толкнул меня в грудь. Он был гораздо ниже меня, но плотный, быстрый, и знал, куда бить, чтобы больно было, а я никогда никого не трогал. Те двое, другие, говорят ему «брось», а он еще злей стал, ударил меня в шею, так быстро и ловко, что я задохнулся. Тогда он еще ногой в грудь, не больно, но я упал на спину, потом сел… и не могу встать, ноги заплелись, действительно, скользко… Рядом лопата, я потянулся, чтобы взять, опереться, а они подумали, буду их лопатой бить, она окована жестяным листом, страшное оружие. Только силу понимают, уважают… Быстро оттащили этого, злюку бодрого, и ушли, он что-то кричал, но я уже не слышал.

Они ушли, я встал, и не знаю, что делать, вдруг кто-то смотрел в окно, видел, а я хотел поскорей забыть… Но отрава уже внутри, стало нехорошо, горячо, я захотел к себе, домой… и не мог, пошел в дворницкую.

Я всегда сюда приходил, когда муторно, страшно. Вижу, другие люди сильней, быстрей меня, и, главное, всегда знают, что хотят. Бьются за выживание, топчут окружающих… Особенно его злоба меня убила… он не сомневался, что прав!.. Мне говорили, только у нас так, но я не верю — грубости, может, меньше, но сильный всегда прав, а такие как я, не нужны нигде.

В дворницкой на большом столе, он линолеумом покрыт, лежали куски ватмана, стояли баночки с гуашью, пять или шесть цветов, желтый, красный, зеленый, черный, пятую не знаю, крышка присохла и не открылась, а остальные хотя и высохли, но можно было расковырять пальцем, поддеть немного. Здесь объявления писали…

Лист бумаги передо мной, большой, белый, яркий, и мне захотелось его испачкать, пройтись по нему… Я взял пальцами немного желтой и намазал, не знаю, зачем, но мне легче стало, странно, да?..

А другим пальцем взял красной, и эти два пальца рядом… я смотрел на них… А потом достал комочек черной, на третий палец, и смотрел — они были раньше похожи, как розовые близнецы, а теперь стали совсем разными… Я протянул руку и начертил желтым линию, и увидел, что это стебелек, стебель, а на нем должен быть цветок… увидел центр цветка, и лепесток, один, но большой, и я быстро, не сомневаясь, желтым и красным… а потом в некоторых местах обводил третьим пальцем, который в черной краске, и снова не сомневался, где и как делать… А потом смазал слегка внизу стебля и быстро легко провел рукой, и это оказалась земля, она лежала внизу, а цветок летел над ней, сломанный, с одним лепестком, но непобежденный… летел над миром и молчал… А я разволновался, стал доделывать стебелек, чувствую, он мягкий, не получается, я даже разозлился, взял красной горстку, смешал на ладони с черной… потом уж я понял, что лучше на бумаге мешать… и руками, пальцами, пальцами, особенно большим стал нажимать и вести вдоль стебля, и черная, которая не совсем смешалась с красным пошла тупой сильной линией, по краю, по краю стебля, и он стал выпуклый и твердый, я чувствовал, он твердеет… Чувствую — еще чего-то не хватает, и я ребром ладони, ребром, ребром стал вколачивать краску в бумагу, и немного смазывать как бы… а потом рука вдруг задрожала, но не мелкой дрожью, а крупной, толчками… полетела вверх и снова вниз, упала чуть поодаль, ближе к нижнему углу, и получился там обрывок лепестка, второго, и я его вколотил в бумагу, раз-два-три…

И понял, что готово, мне стало спокойно, и дышать легко.

Наверное, не те слова, а тогда вообще слов не было, только чувство такое, будто выплакался, успокоился и замер в тишине, покое, тепле, и все это за минуту случилось.

Так было в первый раз. Потом я даже плакал, когда видел на бумаге, что получилось, а откуда бралось, не знаю…

«» Художник, вы больны?.. Вы больны!»» (Из книги отзывов на выставке 1983-го года)
……………………………………………………………

Всего понемногу. Из фото-зарисовок к натюрмортам
………………………………………………………

Из серии «Живопись и фото в одном флаконе»
……………………………………………………….

Две девочки. Из уличнывх зарисовок 80-х годов (цв. б. Перо-чернила)
……………………………………………………….

Два цветка
…………………………………………………………..

Из серии «Живопись и фото в одном флаконе»

— Робэрт, Робэрт… — они зовут меня Робэртом.
Ничего не спрашивать, не просить, ничего не ждать от них…
Стало прохладно, ветер ожил, дождь покапал, здесь я живу. Далеко уходил, смеялся, бежал, разговаривал с собой, убеждал, спорил… но никуда не делся, обратно явился. Тех, кто даже на время исчезает, не любят, отношение, по общим меркам естественное — если мордой в лужу, значит, всё на своих местах.
Общее пространство легко захватывает, притягивает извне чужеродные частицы, фигуры, лица, звуки, разговоры… всё, всё — делает своим, обезличивает, использует… Сюда обратно как по склону скользишь… или сразу — обрыв… Наоборот, на Острове никого, чужие иногда заглянут и на попятную… как пловцы, нырнувшие слишком глубоко, стремятся поскорей вынырнуть, отплеваться, забыть… Жить общей жизнью безопасней, удобней, легче… Таких как я, которым здесь тошно, немного, встречаю раз или два в год. Если на улице, тут же на другую сторону перехожу; на расстоянии мы друг друга любим, а подходить остерегаемся — сразу обнаружатся различия, и друг может худшим врагом стать. Такова особенность нашей породы, нормальные в стае, ненормальные поодиночке бродят.
Но и одному… все тяжелей становится, наедине с печальными истинами, с памятью об ушедших… Оттого, наверное, на Острове прозрачней стало — когда назад зовут, слышу, а раньше внимания не обращал.
Из дома недавно вышел — руки пусты, ботинки без шнурков, без них недалеко уйдешь. Я постарел, ведь только идиоты, не чувствующие изменений, не стареют. На жизнь ушли все силы, видно по рукам. Наверное, и по лицу, но рядом нет зеркал.
Смотрю на кисти рук — тяжелые, с набрякшими сине-черными жилами, кожа прозрачная, светло-серая в кофейного цвета пятнах. Мои руки, попробовал бы кто-нибудь сказать, что не мои… И я понимаю, по тяжести в ногах, по этой коже с жилами и пятнами, по тому, как трудно держать спину, голову… и по всему, всему — дело сделано, непонятно, как, зачем, но всё уже произошло. Именно так, а не иначе!.. Жалеть?.. Слишком простое дело — об этом жалеть. И лучше не вмешивать окружающих в свои счеты с жизнью — у каждого свои.
Что нам осталось?.. Потихоньку, понемногу все то же, что и раньше — пробиваться к ясности, защищать свою отдельную жизнь, свой Остров. Перебирая в уме возможности, вижу, другого пути нет.
Можно, конечно, хлопнуть дверью… Но я не отчаянный, всегда возвращаюсь на «путь истинный», как они называют бдения и суету перед темнотой; наша судьба жить и там, и здесь… Но не могу обмануть себя, принудить к любви к сегодняшнему дню, а это непростительно в реальности, требующей увлеченности мелочами и занудной с ними возни. Сколько могу, притворяюсь, но остаюсь чужим среди своих.
Впрочем, трудно оценить степень собственной искренности, прочность упорства — где насмерть стояние, а где роль, игра… Сам себе загадка.
Когда подойдешь к краю — станет ясно.
Но вот что истинная правда — постоянно ощущаю шевелящееся под кожей спины чувство, вернее, предчувствие — беды.
Значит, живой еще… Но оказался в чуждом мире. Я не вздыхаю по тому, что было, начал в своей стране, родной, но страшной… а умру тоже в своей, но мерзкой, непонятной.
А если совсем честно?
Не жил ни здесь, сейчас, ни раньше — там: у себя жил, сам с собой разговаривал, на себя надеялся.
На Острове, да…
Писал картины.
…………………………..
Живопись, да и в целом искусство, не профессия, и не часть общей жизни. Она внутренний процесс, внедренный в нас генетикой: таким же образом, как у художника возникает образ, любой человек создает свои образы, через них приходит к решениям внутри себя. Только у художника всё это — чувствительность к ассоциациям — далеким, к игре большими неопределенностями — неопределимыми, мешанина ощущений да образов… всё-всё, что точно — невозможно, бесполезно… благодаря способности, а может особенности, или просто выучке, выворачивается наружу — и образ запечатлевается на бумаге или холсте.
Картины оживляют, усиливают наши страхи, сомнения, воспоминания, тогда мы говорим в удивлении про художника — как догадался…
«Как догадался, что это — я!»

Трудно понять мгновенное притяжение или отталкивание, ведь всего лишь пигмент на куске грубой ткани… Что ни говори о силе искусства… мы намертво привязаны к реальности, держимся руками и зубами. И вот появляется странное существо художник, он предпочитает иллюзию — жизни, и время подарит ему за бескорыстие… может быть… несколько десятков лет памяти после смерти. Что нам с того, что будет после нас?.. Я стольких видел, кто смеялся над этим «после»… они наслаждались текущей жизнью, прекрасно зная, как быстро будут забыты, часто даже до настоящей смерти.
Честный художник о вечности не заботится, просто пишет честные картины. А живет обычно как может, звезд с неба не хватает, неотделим от текущей жизни, плохо защищен, подвержен влияниям… и если не держится руками, зубами за свою странность, то как все — растворяется, пропадает в мире, где исчезновение так привычно. Огибаем могилы, и к своим делишкам…
«Беречь стало нечего, и незачем, ведь рядом стоящие люди и поколения уже друг друга не понимают… »
Кругом так постоянно говорят, а я молчу, смотрю на картины.
Есть еще в мире, что помнить и сохранять…

Вид из окна (б. смеш.техн)
………………………………………………………..

Портрет И.К.
………………………………………………………

Ранним утром
……………………………………………………….

Перед дальней дорогой
……………………………………………………….

Доски
………………………………………………………..

Среди больших бутылок
……………………………………………………..

Ночью в мастерской
………………………………………………………….

Осенний натюрморт

Если быть искренним, а честность мой основной закон… приходится признать, что все главное в текущей жизни, или «сегодняшнем дне» — бессмысленно, так что не стоит корить себя за несколько странных движений, которые помогают удержаться на поверхности. Время отнимают?.. У меня нет времени. Не в том смысле, что мало, — я с ним не знаком, моя жизнь бредет по иным путям, ощупывает другие вехи, они чужды времени. Шоссе с односторонним движением, вот что такое время, а у меня движение другое.
Вы думаете, вот дурак, или старик спятил? Очнитесь, окружающие нас люди совершают действия и ритуалы куда более бессмысленные, чем мои магические жесты вокруг ключа, например, слюнявят деревяшку, надеясь на бессмертие или поддакивают мерзавцам, выклянчивая подачку…

…………………………..
Смирись, гордый человек, признай коммунальный мир, согласись с устройством жизни, хотя оно жестоко, несправедливо… Мир мудр и терпелив, если твои протесты до сих пор прощает…
Иногда так думаю, но чаще другого мнения, какого черта меня учат жить!..
Но вот что интересно, мои блуждания по этому клочку земли полезны, я многое начинаю понимать. Пусть мое знание напоминает первый черновик, все равно, большое достижение. Я Робинзон наоборот: он оказался в новом месте, а я… остался там, где много лет живу, но тоже странствую, оказывается, для этого не нужно плыть через моря.
Робинзону достаточно было обойти остров, чтобы понять — он здесь один.
Я тоже обхожу свой треугольник — и понимаю, что один, хотя здесь куча народу, и я никуда не уезжал. Я тоже от всех ушел, но не так! Робинзона выбросило море как ненужную вещь, а я сам ушел от всех.
И снова уйду, и снова…
Поругивая жизнь, посмеиваясь над собой, хожу меж трех домов, по земле, за которую страшно и обидно. Не хочу видеть людей на ней… а может других хочу?..
Три дома, окруженные дорогами и оврагом. Дорогами в никуда, в опустевшие деревни Харино, Дракино, Грызлово, Подмоклово…
— Почему домой не идете?
Опасный вопрос! Чертова бабища, нависла надо мной. Прислужница ЖЭКа, не иначе…
— Гуляю. Полезно.
И неопределенный жест, авось отстанет. Лучшее в мире слово — авось…
Я Робинзон на площадке размером в полтора футбольных поля.
— Куда я попал?..
Глупый самому себе вопрос…
Раньше надо было думать, решать — «куда нам плыть?..»
Теперь уже некуда бежать.

Старый резонер
……………………………………………………………………………………………

Ассоль в старости
…………………………………………………………………………………………..

Портрет девочки
…………………………………………………………………………………………..

Ночь на берегу Оки
(живопись и цветочный горшок в одном флаконе)
………………………………………………………………………………………….

Мальчик, играющий с мячом
……………………………………………………………………………………………

Счастливое материнство
…………………………………………………………………………………………..

Из серии «Подвалы для котов»
…………………………………………………………………………………………..

Ожидание автобуса
…………………………………………………………………………………………..

Живопись, графика и Херес в одном флаконе
…………………………………………………………………………………………

Не люблю Дали, умелый ремесленник- выпендрежник. Но глядя на это старое изображение, вспомнил почему-то усатого 🙂

Вы спрашиваете, в чем позиция. Отвечу так: главное в искусстве — создание образов разной природы — это дело внутреннее, это нормальный процесс в нашем сознании (и бессознании тоже 🙂 Писатель-художник в этом отношении гипертрофирован, и это банальность, многие писали. Из него выливается наружу 🙂 А все остальное — печать, выставки, всякое около-общение… разумеется, в той или иной степени важно (каждый сам решает или обстоятельства) но все это — ВТОРИЧНО-ТРЕТИЧНО. Поэтому пока человек таков, какой есть сотни тысяч лет (а вовсе не шесть, про кроманьонцев совсем забыли 🙁 — искусство не умрет никогда. Возможно, наступит время… похоже, что наступит… когда этих, «выливающих наружу», начнут лечить, с самыми благими намерениями, конечно. Но то, что внутри у каждого, не вылечишь так просто 🙂

Протекают часики…
………………………..

Тишина
………………………….

Композиция с крутым яйцом
……………………………..

— Ваше время вышло, господа…
…………………………….

Три тополя у Оки
……………………………….

Лист осенний
………………………………….

Интерьер с ситечком
………………………………..

У зеркала
………………………………..

Странник и зен-буддист
………………………………..

— А где тут дорога на база-а-р?..
…………………………………

Живопись и фото в одном флаконе

Недавно читал, рассматривал фотографии, воспоминания члена семьи одного известного ученого… его жена, дети, родственники, счастливое солнечное детство, собирались, праздновали, смеялись… Очень симпатично всё… но никуда не деться от досады, и не за себя, мне всё-таки немного повезло, а за других, многих, которых знал в жизни, ничуть не менее способных, жизнелюбивых… с какой ничтожной высоты выкарабкивались, сколько сил было положено на то, чтобы подняться на ту высоту, на которую эти, из хороших обеспеченных и культурных семей поднялись сразу, даже не замечая легкости своего старта… Причем, не говорю о проходимцах, барыгах всяких, а только об образованных, добившихся многого благодаря талантам своим… об их семьях, детях… А кругом… видел, как многим не хватило сил… да и просто еды хорошей не хватило!.. я уж не говорю о пирушках-ресторанах, веселых беседах… Слишком много видел упорства и злости в глазах, напряженные лица, поиски копеек по углам… Легко веселиться, встречаться с друзьями, шутить, ездить по разным местам, проводить лето на югах, когда нет простой и принижающей мысли о еде на сегодняшний день. Так устроена жизнь, да. Повторяю, не о себе говорю, а о тех многих, недоучившихся, заболевших, пропавших из-за начала в глуши, в темноте, непреодолимой бедности… Мне повезло, но я тоже жил в аспирантуре в начале 60-х на 59 рублей, которые с задержками мне присылали в Ленинград из Тарту (целевой аспирант) и я видел вокруг людей, которые и на это расчитывать не могли, но тоже хотели учиться… И потому смотрю на фотографии. читаю воспоминания — с симпатией смотрю на умные веселые лица… и не могу забыть других, которые не хуже были. И есть все-таки грех на тех, кто не знал, не видел, не ценил свою начальную высоту, которая далась им случайно — ни за что…

……………………….
Стою за деревом, наблюдаю, как новое племя вытаптывает землю, на которой расположен мой дом. Не понимаю устремления людей, живущих текущим днем… Их много, они уверены, что знают, как решать насущные задачи, а я не знаю, и более того, отталкиваю от себя реальность, погружаясь в мир картин, в них нет досадной мелочности, вся глубина на плоскости, и никакой тягомотины со временем, всё только сразу и сейчас! Возможно, в этом ирония жизни, которая художников не любит за их отвлеченность и пристрастие к иллюзиям на холсте? Может, есть особое коварство — ловкая игра в поддавки: стремление к обобщению, без которого картина невозможна, проникло в мой текущий день, к которому привязан, как бы ни сопротивлялся?.. Живу с представлениями о жизни, как о картине, а действительность требует копания в мелочах, отсюда и причина взаимной нелюбви?
Но это бредни, шерри-бренди… ни иронии, ни коварства, никому я не нужен, жизнь не диалог, а монолог.
Но надо признать, мне пока везет — возвращаюсь от себя в довольно равнодушную среду. Не ждут, но и не очень злятся, когда напоминаю о своем существовании слабыми движениями. Как просто ТАМ бывает — бежишь, не зная дома, скользишь по кривой улочке, смеешься… молодой… Или серьезный разговор с собою ведешь, отчего колеблешься как лист на ветру, между живописью и прозой… неразрешимый вопрос… Но имеют смысл только неразрешимые вопросы, недостижимые цели, а все остальное — дешевка, бред временный, суета сует…
Уйдешь с головой в свои дела-вопросы… и вдруг тяжелый толчок в плечо — приехали… В самом интересном месте пространство дрогнет — пожалуйте обратно… Хмурый день… галоши, тяжесть в ногах, и тут же неприятные дела — охотиться за едой, бороться с холодом…
Особенно мне досаждает ветер! Многое про него могу сказать. Сдувает все, что плохо лежит… и со мной остается Сегодня, Завтра, и — Мой Остров.
Сегодня удерживается потому, что я ухватился за него обеими лапами, и держу. Есть подозрение, что существует Завтра, но оно еще дремлет где-то, иногда махнет хвостом, чтобы сегодняшние дела не казались совсем ненужными, иначе, зачем есть, думать о крыше, стенах, своей двери?.. На один день всего хватит, и пищи не надо, и без крыши перетерплю. А вот Остров — главное, что имею. Говорят, его нет, но я к нему постоянно возвращаюсь. А потом обстоятельства вытягивают обратно — сюда… Сегодняшний день не праздник, а проходной двор, замусоренный донельзя. Зато из него ведут пути в другие — мои места, поэтому приходится терпеть, и ждать, когда в очередной раз застыну на месте с открытым ртом… и буду уже не здесь…

Спросили бы, отчего и почему так живем… Глупо спрашивать, я со стороны пришел. А может быть, лучше, что со стороны?.. Что бы мои родители сказали?.. Так я знаю, слышал, помню. Совсем из другой стороны они. Не особо интеллигентный народ, просто живший в покое сколько-то лет, и это помнящий. Сколько надо каждому, чтобы возникло чувство — жизнь состоялась? Если не совсем пустой человек, и старался… Я думаю, лет двадцать тишины и покоя надо. У них было, да. И они смотрели на орду, навалилась на маленькую страну из огромного бедлама, ора постоянного и гама, так они считали. Чтобы пожалеть, нужно сродниться или хотя бы много знать. Если чужой, и не знаешь, то видишь общую картину, не понимая причин. И даже не желая понимать. Но все-таки общий взгляд, чужой и равнодушный, порой нужен, он зорким может быть, исходить из общих правил, которые в старинных книгах записаны. Они говорили, сброд, хулиганье бессовестное, не привыкшее по совести работать… Вот так они воспринимали Россию. Неглубокий взгляд, обидный, наверное, потому что не вникал в причины, но… видел последствия…
Так оно и осталось, толпа темных, бездельников и хулиганов, гунны и только.
А я вникал, любил, всегда оправдывал, потому что причины научился понимать. Но не хочу больше понимать, вижу — следствия, их можно объяснить, но жить рядом?.. но оправдать?.. Наверное, хватит, устаешь ведь жалеть и беззаветно любить. Идите подальше, безумцы и подлецы. Нет, лучше я — подальше… Ведь было время дадено, годы, десятки лет. Двадцать, уж точно. Протрачены, безумно зря прожиты… И не спасает ум избранных, совесть отдельных… Стадо, увы… Время для чего было дадено? Чтобы оправданий не было.

………………………………
Иногда прогулки легко даются. А в прошлый раз даже весело получилось, забыл про холод, слякоть, старость… Под деревом старик валялся, лохматый, в одной брючине, вторая рядом лежала. Я его сразу вспомнил, живет в левом доме на первом этаже, у него кошка рыжая Нюрка и дворничиха жена.
Он мне говорит, плохо владея языком, но красочно и убедительно:
— Я тебя знаю, живешь вон в том красном доме…
Потом признался:
— А где я живу?.. хоть убей…
Я порадовался, могу помочь. Отвечаю ему с большой охотой:
— Живешь в левой башне, на первом этаже, как войдешь, направо и прямо, упрешься в дверь. Там дворничиха Настя, твоя жена.
Про кошку не сказал, достаточно ему.
В прошлый раз легко пообщался, а сегодня не с кем поговорить, нормальных людей не вижу. Многие смирились с перестройками местности. Говорят, умеют жить, уверены, что правят бал. Мудрилы, пусть говорят, мне их дикого знания не надо. Бесчинствуйте, кому охота… Мне интересно то, что всегда живо, среди таких вещей хочу жить.

Опять разрыли вокруг домов… Основное занятие современных молодцов — разрывать и зарывать… и снова разрывать. В конце концов, земля сбросит нашу опостылевшую оболочку, наступит тишина…

……………………………………….

Пустыми глазами смотрю на два красных дома… А третий желтым стал!
Спокойно, перекрасили, бывает… Хотя непонятно — зачем…
А, дополнительные сложности создать! Спроси их, наверняка ответят — «так надо, если придут враги…» Теперь врагов тьма. Придут — и будут растеряны: сказали им, три красных дома, а их только два… Не туда попали?.. И не заложат заряд.
Лезет в голову мелочь всякая, свойство сегодняшнего дня!
Но тут же забывается.
Зато из прошлого… некоторые моменты и картины, странные, не нужные… сами плывут ко мне… Сто лет прошло, и все равно живые.

Студентом еще был… Ел кое-как, любил укромные места, забегаловки, чтобы никто не видел, не заговаривал, и находил такие. Однажды ко мне подсел старик, я думаю, рабочий. Он не смотрел на меня, выпил пива, а уходя, говорит — «Хоть раз в день горячего ешь, сынок…»
То, что я ел, горячим не назовешь, хотя еда тогда была неплохая в самых захудалых местах.
Прошло полвека, столько всяких слов бесследно пролетело, а эти — помню…

Или еще…
В Ленинграде, в 63-м… бежал за трамваем, успел кое-как схватиться, да левой рукой. Дернуло, и меня отнесло к стенке трамвая, одной ногой на подножке, упал бы под второй вагон… Набежал какой-то парень сзади, толкнул в спину, я выправился, встал второй ногой, а он рядом висит, но правильно держится, смеется — «ну, ты даешь…»
Передних нескольких зубов не было у него, зато рядом золотые. Шпана, веселый малый… Соскочил на Дворцовой, и был таков.
Ряды впечатлений… Сами возникают. Пуговица на пальто, которое оставил в Ленинграде в 1966 году. Деревянная палочка с глазами. Пальто не жалко, пуговицу жаль… Отдельные слова, жесты людей, с которыми столкнулся непреднамеренно, случайно… Какие-то звуки, шорохи, запахи… Вкус во рту… Ночь, несколько слов… Прикосновения, они надежней зрения… Острая жалость, стыд, боль… Несколько живых вещей: та береза, тот забор, те листья, мох у дороги… Взгляд собаки, кота… Все это рядом, охотно всплывает, само проявляется — перед глазами, в ушах, руках, пальцах, во рту, в животе… не пытается убеждать, отстаивать себя, ни с чем не спорит, не отталкивает — приходит, занимает свое место. Остальное тут же отступаеТ…

Так вернулась ко мне первая прочитанная книга.
Только Остров не там оказался, где мечтал найти.
И если сначала мог удержаться и здесь, и там, то однажды все изменилось: исчез из текущего дня, поплыл к своим местам, где тайна, загадка, мой истинный облик, начало ошибок, успехов… Где вся жизнь в зародыше, но наготове!.. и без грязи, мусора, лишних слов, тягостных пробелов, разбавляющих жизнь, оттого она свалка, красота и грязь всмятку… неизбежность, из которой постоянно убегаю…

Смеетесь? А чем гордитесь? Умением в толкучке выжить?

Среди картинок
……………………….

День рождения
…………………………

Приокский пейзаж
………………………….

Красные дома вечером
…………………………..

Интерьер с маслом
………………………………

Цветки на сложном фоне
………………………………..

Любви все возрасты покорны
…………………………..

Херес!

Без названия натурмордик
………………………

А этот ДРИНК! называется
………………………….

Угол стола
…………………………….

Заморские фрукты
………………………………….

Красный день календаря
……………………………..

Фрагмент пейзажа
…………………………..

Если бы молодость знала…
…………………………….

ДОМ
…………………………………..

Опять без названия, или сломанные очки
…………………………….

Беглец

Мастерская художника. Теперь таких нет, такую хотел бы иметь. Не было у меня мастерской — никогда, но место для рисования — было, в наше время это совсем неплохо. И время было, вернее, я его взял сам, не спросясь, отнял от других занятий. Плохие стороны имеет тоже.
……………………….

Слева направо — ПЕССИМИСТ И ОПТИМИСТ. Я на стороне хмурого кабанчика.
…………………………

Всем окнам окно, почти символ окна. В сущности, и наши глаза — ОКНА…
………………………….

Нашел недавно среди записей, такой облик художника среднего возраста
………………………….

Портрет женщины в синем платье.
……………………………….

Росток на столе у окна
………………………….

Натур-морд: кот среди овощей

https://cloud.mail.ru/public/97ut/FcTH65yNN
295 изображений зверей — фото, рисунки, живопись — кошки и коты в основном, есть и другие звери — не лучшего качества (сильные ограничения были), но представление дают. О чем? О моих интересах 🙂
Мне говорят — а люди, а люди… и укоризненно головой качают. Писал, рисовал, сколько было интереса, теперь… переживаю за некоторых — да, но держусь подальше от этой мясорубки, в которой перемалываются судьбы, таланты, надежды…

Окно за мусоропроводом
……………………..

— Смешно живете, ребята…
………………………..

Жизнь в шкафу
…………………………

Тандем
…………………………..

Жизнь в шкафу (2)
……………………………

Взаимная прогулка
……………………………….

Старый товарищ
……………………………….

Дом аутиста
………………………………..

Вася Маркович (1976-1993 гг)
…………………………….

Восход
………………………………….

Жанр отдыхает, или минимализьм
………………………………….

Из повести «Робин, сын Робина»
http://kuvaldn-nu.narod.ru/2013/03/dan-markovich-robin-syn-robina.html
…………………………………

Я тогда учился в старой деревянной школе. Шли сюда через картофельное поле, которое во время немецкой оккупации раскопали в центре города, потом мимо ветхих заборов, через рынок, между длинными рядами, и долго не могли выпутаться из рядов и прилавков, всегда опаздывали. Каждый день новое — кто что принес. Некоторые ребята часто нас удивляли, вокруг них толпились остальные. Наумов, я говорил, всегда приносил жмых, подсолнечный, и продавал кусками, а от самых больших позволял бесплатно отгрызать, не выпуская из рук, своего рода реклама… и все прикладывались, отгрызали. «Ну, дай еще, дай…» — и он протягивает желтоватый кусок с черными крапинками семечных шелушек. Другой, его звали Клочков, приносил заклепки — желтые и красные, черные и синие, маленькие, тоненькие, и большие — с толстыми короткими ножками и широкими шляпками. Он, чудак, менял свои заклепки на фантики, на конфетные бумажки, свернутые плотным пакетиком, он был азартным игроком, и плакал, если проигрывал, а его заклепки мы разбивали камнями. Маленькие, взрывались сразу, а по другим надо было бить сильно и умело, и каждый раз с замиранием сердца — вот сейчас, сейчас… Был еще мальчик, который приносил переводные картинки, он говорил, немецкие, продавал их за еду, и у кого было, давали ему хлеб с колбасой, которая называлась собачья радость, с копченым сыром, эстонским, и он всегда был сыт и доволен. Мальчик по фамилии Котельников часто приходил с новыми сумками, через плечо, с офицерскими планшетами, эти сумки он продавал старшеклассникам. Его звали Котел, и, действительно, голова у него была большая и тяжелая, лицо с нависающим лбом, а все на лице мелкое, и терялось — маленький сморщенный носик, голубые, вечно прищуренные глазки. Он смеялся и говорил по-особенному, и потом, когда я услышал голос Буратино по радио, то узнал нашего Котла. Однажды он зачем-то полез под парту и долго не вылезал. Сначала мы смеялись над ним, а он молчал, и стал загребать рукавом школьную грязь и бумажки… Пришлось спуститься к нему, и его лицо нас испугало — голубое, с розовой пеной вокруг рта и слепыми белками глаз… Так было еще несколько раз, а потом он исчез. Среди мелких событий разворачивалась большая борьба двух сил. Один мальчик, высокий и тонкий, по фамилии Васюков, боролся за справедливость. Он всегда за это боролся, и вокруг него толпились слабые и обиженные, он говорил с ними покровительственно и властно, собирал вместе, они ходили после школы на свалку, а потом он увлекся борьбой и стал испытывать приемы на своих подшефных. В чем была его справедливость, не знаю, но он не хотел, чтобы кого-нибудь бил другой мальчик, по фамилии Веселов. Васюков своих наказывал, но Веселов не должен был никого бить. Этот Веселов был второгодник, гораздо сильней всех, жил сам по себе, во время уроков лежал на задней парте или уходил курить в коридор — учиться не хотел. Справедливость ему не нужна была, он иногда бил тех, кто не давал ему списать, или не подсказал — и тут же забывал, снова лежал на парте и ни с кем не объединялся. Васюкова он не любил, но и не трогал, несколько задних парт было его, он не терпел на них людей из той компании, жестоко вышвыривал, и снова дремал там…
Старую школу разрушили и нас перевели в новое здание. Веселов первым исчез, понемногу рассеялись и остальные, пришли новые, и больше ничего не меняли, не продавали в коридорах — исчез жмых, пропали заклепки, фантики перестали радовать, и за хлеб с колбасой ничего не давали. На месте старой школы разбили сквер, а картофельное поле превратилось в парк, его назвали — Пионерский, а потом он без названия остался.

Только отправная, но без нее — никак, ничто не возникнет.
Речь об ассоциациях — зрительных (изо-), звуковых-ритмических (проза) и смысловых (опять же проза), которые главные при взаимодействии с творческой вещью, они создают тот мир образов, без которого картина или текст остаются в тени автора, проходят мимо нас…

http://vk.com/video318503038_171175254 первая часть «Монолога о пути»
http://vk.com/video318503038_171175294 вторая
http://vk.com/video318503038_171175329 третья
http://vk.com/video318503038_171175364 четвертая
http://vk.com/video318503038_171175468 пятая
…………………………………………..
То же самое: обстоятельность велит 🙂

Чтения рассказов, кукисов и повестей есть в двух местах в vk.com (писал уже) И на облаке (mail.ru)
Вот ссылки на «ОБЛАКО»:
https://cloud.mail.ru/public/98e5235f54ef/hvost09.wmv рассказы «Махнуть хвостом!»
https://cloud.mail.ru/public/99954d136a61/kukisy09.wmv Миниатюры «Кукисы»
https://cloud.mail.ru/public/d4679f4ab96b/lasthome.wmv Повесть «Последний дом»
https://cloud.mail.ru/public/9958cef09a65/Ostrov_in1file.wmv Повесть «Остров»
…………………………………..
Пять частей «Монолога о пути»
https://cloud.mail.ru/public/6P3j/BTVvHDFnW
https://cloud.mail.ru/public/2qC1/3FJgqb1TE
https://cloud.mail.ru/public/Jw2g/AkPCvTBjY
https://cloud.mail.ru/public/5Pon/x1zgTKERb
https://cloud.mail.ru/public/DswY/fV7p1Ufr1
………………………………………………………………………
Не думаю, что это многим интересно. Но я обстоятельный человек 🙂 и даже слишком обстоятельный, поэтому на всякий случай сообщаю.

Тоска по морю
…………………………….

Овощной натюрморт
………………………………

Былое, и думы…
………………………………..

Настоящий полковник
…………………………………

Прогулка в полдень
…………………………………….

Лестница наверх
…………………………………….

Архивы наши
………………………………………

Взгляд

Когда умный, образованный человек, называющий себя политологом, Станислав Белковский заявляет, что верит в то, что бог создал всё-всё, что мы знаем и видим, 6 000 лет тому назад, то это уже четкая граница, по одну сторону которой нормальные люди, по другую — спятившие мракобесы. Обсуждать тут нечего, страна, интеллигенция которой сдалась мракобесию, обречена. Можно много и красиво говорить, и все объяснить, но есть вещи, которые нельзя сдавать-«сливать». Это не понятно? Если не понятно, то говорить уже не с кем. Но есть еще мир вокруг нас, вокруг несчастной страны абсолютно спятившего народа. Будем продолжать, жизнь непрерывна, культура непрерывна, а мракобесие было, будет, никуда не денется, — обойдем и забудем.

Детская площадка зимой
………………………….

Рукопись
……………………………..

Сухие травы
………………………………….

Вы еще здесь?..
Вы еще здесь…
………………………………..

Игра

Игра.
………………………….

На выставке, думаю, последней в России, а где-то еще выставляться уже нет желания. Это Серпуховский музей, наверное, 2010 год. Замечательный дом, старый, купеческий… Все чаще думаю, наверняка ведь доберутся и до этих уголков… Главное, не успели бы, лопнули бы раньше, а потом надолго будет не до картин… Надеюсь на российское разгильдяйство и медлительность, все-таки не ИГИЛ… А сам удрал? А сам удрал, что мне делать в России с двумя паспортами двух борющихся систем да с удостоверением долгосрочного проживания в третьей стране. Никому не нужен, но нервы попортить могут… Но говорить, что это главное… нет, вранье. Захотелось тишины и тепла, больше никогда не видеть снега, не прятать шею в воротниках и шарфах… И почувствовать наконец, что действительно никому не нужен, но равнодушие — доброжелательное, не подковыристое, не забористое… Пока получается…
……………………………..

— Вы еще здесь…
Люблю это существо, мы с ним срослись, как срастается писатель со своим героем…
……………………………….

Детская площадка зимой, под окном была. Здесь дети играют под окнами по вечерам, но не поздно, послушно расходятся по домам, как позовут. Никто не кричит на них, и голос не повышает даже, это непривычно.
………………………………..

Очки, рукопись… листок с телефонными номерами. Никогда их много не было, а теперь и вовсе не нужны, и мобильника у меня нет. Скайп — да, но без изображений, мне голоса достаточно. Всю жизнь предпочитал письма прямому разговору. Нет, прямой люблю больше, но с очень немногими людьми, их по пальцам пересчитать можно, а остальных… лучше на свою кухню не пускать 🙂
…………………………………

Упавшая вазочка с сухими травами. Сейчас поработал бы еще с цветом… попробую сегодня… Это уже совсем не для зрителя, мне нравится такая работа, когда начинаются усилия невидимые никому.

Не в стихах дело…
Выступал престарелый графоман со стихами. Сти-
хи… да ладно, не о них разговор. Закончил читать – и
снова! Точь-в-точь – все сначала!
Забыл, что уже один раз прочитал.
Все обомлели, что делать… Нашлась ведущая – «не
сделать ли нам перерыв…»
Я ушел, что было дальше – не знаю.
К чему это я…
Все-таки, свинство – старость…
……………………………………………………………………

Бежать некуда…
Пес Вася жил со мной 16 лет, и не любил меня. Он не
любил нас, людей – никого. Не было в нем собачьей пре-
данности, терпеть ее не могу. За это уважал и любил его.
Он уживался с нами, терпел… и ускользал, когда только
мог – исчезал. Прибежит через несколько дней, поест, ото-
спится, и снова убегает. Я думаю, он и собак не любил.
Обожал, правда, маленьких злющих сучек, но это не в счет.
Мне всегда хотелось узнать, что же он делает, один,
когда устает бежать. Он не уставал…
А когда состарился, все равно убегал. Только тогда
он перестал убегать далеко, и я часто видел знакомую
голову в кустах, лохматые уши. Большой пес, с густой
палевого цвета шерстью, с черной полосой по спине. Он
лежал, положив голову на лапы – и смотрел, смотрел –
на деревья, траву, дорогу, небо…
Он умер, а мне понадобилось еще много лет, чтобы
его понять.
……………………………………………….

Все равно ложь…
Иногда найдешь котенка, вылечишь, откормишь, но
в мастерской его судьба определена – он быстро освоит
путь на землю. Держать их взаперти нет возможности.
Далее жизнь его будет интересней, нормальней, чем у
зверей, запертых в четырех стенах – он научится лазить
по деревьям, прятаться в траве, подкрадываться к пти-
цам… он будет свободным, а захочет поесть, вскараб-
кается наверх, ко мне. В холода отсидится у полутеплой
батареи на кухне.
Все бы хорошо, если б не люди и машины. Эти сво-
бодные звери до старости редко доживают. Поэтому я
пытаюсь их отдавать в дома.
Но прощаться тяжело, и жизнь, которая у них будет,
мне не нравится.
И я каждому говорю – «прости, но так тебе спокой-
ней, безопасней, сытней…»
И презираю себя, потому что не верю в то, что гово-
рю. Для себя такой жизни никогда не выбирал.
С картинами точно также, знаю, у чужих им луч-
ше, чем в холодной мастерской, но все равно, избегаю
встречаться с ними – не хожу, не смотрю…
…………………………………………………………….

Открывая двери…
Кошка открывает дверь, толкает или тянет на себя,
при этом проявляет чудеса изобретательности, заново
открывая рычаг.
Но закрыть за собой дверь… Никогда!
Но этого и многим людям не дано.
…………………………………………………………

Одна и сто…
Искренность – форма бесстрашия. Бывают и другие
формы, например, ярость неразумная, благородные по-
рывы, самоотверженность… да мало ли… Искренность
– форма бесстрашия, которая к искусству имеет самое
близкое отношение. А вычурность формы, нарочитая
сложность, высокопарность, грубость, словесный по-
нос, заумь, выдаваемая за мудрость, ложная многозна-
чительность – все это формы страха. Что скажут, как
оценят, напечатают ли… в ногу ли со временем идешь
или отстал безнадежно… Достаточно ли мудро… И еще
сто причин.
Вопрос искренности центральный в искусстве, пото-
му что без нее… Можешь дойти до высокого предела, но
дальше ни-ни.

translation:

Poetry Is Not The Issue…

An elderly graphomaniac poet was presenting his poetry. His poetry… never mind, poetry is not the issue \here\. He finished with his pieces – and immediately started to recite them all over again! Repeating it word for word, from the very beginning. He forgot that he had already done it once. Everybody stunned, at a loss what to do… The hostess of the event recovered control over the situation – “isn’t it time for us to have a little break?”

I took my leave, so as to what happened next, that I don’t know.

What was it that I was driving at…

Oh, what an ugly trick old age is…

………………………………………………..
Nowhere to Run…

Dog Vasya had lived with me for 16 years, and he never loved me. He never loved us, people – not a single person. No dog-like devotion about him, I cannot stand \this trait\. For that I respected and loved him. He got on with us, tolerated us… and stole away \from us\, whenever he could – disappeared. In a few days he would be back, have a good meal, a good sleep, and run away again. I think he didn’t like any dogs either. Though he did worship mean smallish bitches, but that doesn’t count. I always longed to know what he might be doing, alone, when he grew tired of running. He never grew tired…

And when he grew old, he still would run away. Only he ceased running far at that time, so I often saw the familiar head in the bushes, his shaggy ears. A big dog, with thick fawn colored fur, with black stripe down his back. He lied with his head on his paws — and watched on and on and on – the trees, the grass, the road, the sky…

He died, and it took me many years to understand him.
……………………………………………………..

All The Same It Is a Lie…

It happens: you find a kitten, you have him recuperate, eat to gain enough weight, but in the studio his fate is determined: he would learn to get down to the ground pretty soon. To keep them locked up is not possible. After that his life would be more interesting, more normal than that of animals locked to live within the four walls – he would learn to climb trees, hide in the grass, stalk birds… He would be free, and when hungry, he would climb up \via balcony\ to my place. In cold weather he would sit close to the luke-warm central heating radiator in the kitchen.

Everything would have been just beautiful but for the humans and the cars. These free animals rarely make it to the ripe old age. Therefore I try to adopt them out to homes.

But parting is \always\ hard, and I don’t like the kind of life they are going to have.

And I say to each and every of them – “I am sorry, but this way it will be quieter, safer, more replete for you…”

And I despise myself for I do not believe in things I am saying. I never chose this kind of life for myself.

It is the same with the pictures, I know they will be better off in other people’s homes than in the cold studio, but nevertheless, avoid meeting them again — never go visit them, have a look at them…
…………………………………………………………

On the Opening of Doors…

Cats open doors by pushing them, or pulling them, \and\ show real wonders of sagacity while doing it, reinvent lever actually.

But as to getting doors shut afterwards… Not on your life!

But lots of people are not up to it either.
…………………………………………………..

One and A Hundred…

Sincerity is a form of fearlessness. There are other forms \of it\, like unreasonable rage, noble impulses, selflessness… they are more than numerous… Sincerity is a form of fearlessness that bears a most close relation to art. And fanciful forms, deliberate complication, stilted manner, rudeness, verbal flux, highbrowisms* peddled for wisdom, false significance – all these are forms of fear. What would they say, how would they appreciate \you\, whether they would publish it… are you keeping pace with the time, or have you hopelessly fallen behind… Is there wisdom enough in it… And a hundred more reasons.

The issue of sincerity is central for art, because without it… You may rise to a very high threshold, but as to going any further – no go.

Возвращение блудного сына
……………………

— Доживем до весны?..
……………………….

— Сегодня неприемный день!!.
…………………………..

Жена и тёща
…………………………….

Вниз по лестнице
……………………………

НЕ течет…
………………………………

Ваше время вышло, господа…
……………………………….

Ночная стирка

Банальные слова…

Было лучше, потом хуже, и опять – светлей, теплей…
И снова потемнело… И так всегда.
Люди, которые вокруг нас жили, разъехались, или
умерли, или мы с ними разошлись по своим путям.
Говорят, в России надо жить долго, только тогда что-то
может получиться. Но долго жить скучно, здесь все повторяется.
Остается только – трава, холм, река течет под холмом…
Но этого достаточно, чтобы жить.
………………………………….

О том, о сём…

Был у меня приятель, старше меня лет на двадцать,
он сидел в лагере в сталинские времена. Когда входил в
столовую, то обязательно выбирал столик в углу. А я мог
обедать в середине зала. Он это понять не мог. А я его не
понимал.
А теперь и я – хочу в угол, подальше от хамства, внушений,
наскоков, поучений, всучивания ненужного товара и прочей наглости.
Назад к закрытости.
Мне говорят, против времени не получится.
Время делают люди. Если сильно захочешь, то получится.
А может и время чуть-чуть изменится…
А многим думается, что можно и невинность соблюсти, и капитал приобрести…

………………………………….

Своя Тамань…

Давно мерещится, жизнь – навязанная командировка.
Поездка из ниоткуда в никуда, в середине городок,
своя Тамань – пятнами лица, глубокое пропитие,
нечаянная любовь, еще несколько событий…
И пора на окраину, где пусто, глухо, дорога в черноту…
Что-то мешает написать, ведь что-то мешает?..
Сначала пристальное разглядывание своих прыщей,
от чрезмерной привязанности к себе. Потом… усталость,
чувство ненужности, да с холодком по спине…

………………………………….

Неожиданный вывод…

Плохая память имеет массу недостатков, зато одн
достоинство: с самим собой не так скучно.
………………………………….

Тогда зачем…

Перечислю ряд причин, который вызывают во мне
печальные чувства – по восходящей к концу списка.
1. через пятьдесят лет России в настоящем составе не будет
2. через пятьсот лет русского языка не будет
3. через пять тысяч лет человечества не будет
4. через пять миллионов лет жизни на земле не будет
5. через пять миллиардов лет солнца и земли не будет
6. через пятьдесят миллиардов лет Вселенной не будет.
Чем ниже по списку, тем сильней горе и печаль.
Если Вселенной не будет, то я зачем был?
А если скажут – «проживешь еще пять лет», то слегка
вздрогну, но завтрак съем без колебаний.
А если скажут, «десять гарантируем», то весело побегу по своим делам.

………………………………….

Ксерокс и Зося…

Пока Зося не поест, Ксерокс сидит рядом, смотрит в
окно. Большой черный кот, лохматый, всю жизнь на улице
прожил. И Зося с ним, маленькая, злющая, тоже черная…
Любовь на всю жизнь.
Умер Ксерокс, ушел в подвал, и умер. Я нашел его,
положил в ящик. Мороз, он окоченел, черная шерсть заиндевела, а глаза – смотрят. Земля закоченела тоже, я не мог закопать кота. Принес на балкон, положил ящик,
прикрыл. Пока мороз, полежи с нами, Ксерокс. Каждый
день выхожу на балкон, зову друзей поесть, и Зосю, конечно.
Они пробегают мимо ящика, спешат к еде. А я говорю Ксероксу – «не думай, не оставлю твою Зосю».
Все понимаю, знаю, что нет его, а все равно говорю.

////////////////////////////////////////
/////////////////////////

НЕ ПО ДЕЛУ. Брезгливость, элементарная брезгливость должна побеждать всякого рода «соображения» многообразной пользы и безопасности. Бессознательная привычка не жрать дерьмо. И не надо мне про толерантность и лояльность, я дикий, необученный привычкам современным…
(к вопросу об «Эхе Москвы»)

*******************************************************************************************

translation:

About This And That

Some Platitudes…

It used to be better, then there was that turn for the worse, then again — it became more lucid, warmer… Then it grew dark anew… And it is always like this.
People who used to live about here had all moved away, or died, or we drifted apart each following our own way. They say in Russia one has to live a long life, only then something may get done. But living a long life is such a bore, everything recurs here.
What remain are only these — the grass, the hill, the river flowing under the hill…
But that’s enough for life.

..

About This And That…

I used to have a friend, he was about twenty years my senior, he did a term in the labor camps, in Stalin’s times. When he entered the mess-room, he would without fail pick a table in a corner. And I felt quite at ease having my dinner in the middle of the room. For him it was incomprehensible. And I couldn’t comprehend his point.
And now I too — want to get into that corner, away from bullying, from lectures, attacks, from peddlers peddling me goods I don’t want, and other manifestations of insolence.
Back to being closed off.
They tell me, you can never pull it working against time.
People make time. If you want it really strong, you will pull it. And time will change a little bit…
And some people think that it is possible to both gain capital and retain innocence.

………………………………………………

Your Own Taman*…

This thought was haunting me for quite a time: life is some ex-officio voyage that was imposed upon us. A trip from nowhere to nowhere, with some small town in the middle, your own Taman – some blurred faces, some heavy drinking, a chance love affair, several more events…
And then it’s time to go to the outskirts, which is deserted, desolate, a road into blackness…
Something is getting in the way of your writing all the time, isn’t it?..
At first it is devoted examination of your own pimples that comes from excessive care for your own person. Then… it is weariness, feeling that you are unwanted, and with that chill creeping up your spine too…

—
*allusion to Lermontov’s “A Hero Of Our Time”, part 4, Pechorin’s diary – a tiny town he is passing through on his way to the fort he is to serve in, and has to stay in for some time: “TAMAÑ is the nastiest little hole of all the seaports of Russia. I was all but starved there, to say nothing of having a narrow escape of being drowned.” (translator J.H. Wisdom Marr Murray 335 pp. Alfred A. Knopf New York 1916 ) about the town in the web https://en.wikipedia.org/wiki/Taman,_Russia

……………………………………………………………………..

An Unexpected Conclusion

Poor memory means lots of defects, but also one merit: it’s not so boring to be on your own.
..

Then What For…

Here is a list of causes that make me feel sad – with the sadness increasing in strength towards the end of the list.
1. in fifty years there will be no Russia as a whole comprising certain parts that we know now
2. in five hundred years there will be no Russian language
3. in five thousand years there will be no humanity
4. in five million years there will be no life on Earth
5. in five billion years there will be no Earth and no Sun
6. in fifty billion years there will be no Universe
The farther down the list you go, the stronger get sorrow and sadness.
If there is to be no Universe, what for have I been?
And if they tell me — “You are going to live five years more”, I will shudder some, but as to having my breakfast, I will eat it without slightest hesitation.
And if they tell me, “Ten years at least, rest assured” I will cheerfully trot to look about my affairs.

………………………………………………………

Xerox and Zosia…

Till Zosia has eaten enough, Xerox will sit by her side and look out of the window. A big black tom-cat, shaggy, he lived in the streets all his life. And Zosia with him, small, mean, also black… Life-long love.
Xerox died, went into the basement, and died. I found him, put him into a box. It was very cold, he was frozen stiff, his black fur was covered with hoar frost, but his eyes were staring. The ground had frozen stiff too, I couldn’t bury the cat. So I brought him to my balcony, put the box there, covered it. While the weather is very cold, stay here with us, Xerox. Every day I go to the balcony, call my friends to come and have their daily meal, Zosia too, of course. They run past the box, in their hurry to get to the food. And I tell Xerox – “don’t you worry, I will never leave your Zosia without my care.” I understand everything, I know he is no more, and still tell him this.

Одна из серии подобных. Пастель, мелкИ, соус, мел в шкафу на полке
…………………………

Красный лист и случайная фигурка наверху. Обычно я такие штуки стираю, а здесь почему-то оставил… пусть…
……………………………….

Без названий, наверное просто — окно.

Немалые голландцы…
Люблю голландцев за их рисуночки, простые, есте-
ственные… Умелые, но не выпячивающие мастерство.
Скудная природа. Довольно грязная жизнь, кабачки хле-
босольные, питие, расстегнутые штаны…
Люблю старые вещи братской любовью, оживляю,
сочувствую, а фрачность парадных обеденных столов не
терплю. Обожаю хлам, подтеки, лужи, брошенный сто-
ловый инвентарь с засохшими ошметками еды… и чтоб
после обеда обязательно оставалось…
Чтобы пришел через окно голодный кот и не спеша
вылизал тарелку.
………………………………..
Осыпь при луне…
Когда я начал рисовать, мой учитель, глядя на пор-
трет, спросил:
– Вот это здесь – зачем?..
Это была щека. Я ответил:
– Это еще и каменистая осыпь при луне.
Он кивнул – «зрительные ассоциации, вот главное…»

…………………………………………………….
…………………………………………………….
These Great « des Petits Maîtres Hollandais »
I love the Dutch for their little drawings, that are simple, natural… Skillfully done, but not showing off this skill. Sparse land. Rather messy life, hospitable inns, drinking, breeches undone…
I love old things with brotherly love, I animate them, I sympathize with them, but I cannot stand the white-tie-and-tails formality of some laid tables. I love trash, streaks, puddles, catering implements with some dried scrapes of food on them carelessly left lying about… and there must be some leftovers left over after the meal… So that a hungry cat could get in through the window, and lick the plate clean without hurry.
…………………………………..
A Scree In Moonlight…
When I began to paint, my master, looking at the portrait \I was doing\, asked:
— This – what for is this?..
It was the cheek. I answered:
— It is also a scree in moonlight.
He nodded – “visual associations, they are the most important…”

Отец заболел. Он говорит, болит сердце, и показывает куда-то, ближе к шее. Разве сердце там?.. Оно ведь чуть выше живота, и кожа над ним постоянно вздрагивает… во-от здесь, между ребрами. Но у отца ребер не видно, а живот налезает на грудь, так что где у него сердце, сказать невозможно. На прошлой неделе мы с ним ходили к морю. Перешли дорогу и стали пробираться к воде, через канавы перескакивали, глубокие ямы с мусором на дне обходили. Он сказал, что ямы — воронки от бомб, а в канавках сидели бойцы, скрывались от пуль, это окопы. Уже два года нет войны, и окопы постепенно зарастают травой. Вода серая, перед ней на песке разный мусор и железки, мы туда не ходим, потому что вязнут ноги, и порезаться можно, много ржавой проволоки. Далеко в море серые длинные корабли, военные. Мы приехали недавно, отец говорит — «мы вернулись», но я не помню, как жил до войны. Отец говорит, потом вспомню, когда буду старым, как он. Я спросил, а вспомню ли, как родился. Он сказал, не знаю, этого не помнит, но, может быть, вспомнит еще.

Мы постояли под толстым старым деревом с узкими блестящими листочками. Он говорит, что стоял здесь, когда был мальчиком, как я, а дерево было такое же. «И ты вырастешь, придешь сюда, а оно стоит…» Должно быть, скучно дереву, я подумал, и представил себе, как приходят все новые мальчики, а оно стоит и стоит… «Это ветла,- он говорит, — они живут долго…» А утром он заболел…

Я смотрел, как он дышит — громко, а руки ощупывают край одеяла, будто боится, что пропадет куда-то. «Пойдем в воскресенье к морю?..» Он молчит, только кивнул мне. Потом говорит шепотом — «позови маму…» Я подошел к двери, позвал. Она сразу прибежала, а он уже дышит редко, со свистом, и шея стала синей. Мама зовет его, он не слышит…
………………….
…………………….
Почему дата такая? Выкинул сегодня из рассказика, и так короткого, десяток слов, на мой сегодняшний взгляд, лишних. Старый вариант, конечно, оставил, висит в Интернете давно, и пусть висит, так надо. Убрал всякие «что», «тАким-кАким» и другие слова и прилагательные, пусть в другом месте прилагают.

Люблю случайные подборки, которые делает машина по непонятным мне признакам:
http://dan_galleries.photocentra.ru/portfolio

Лучшее свойство денег — они ржавеют, и красивыми становятся
…………………………

Мой кот, который со мной был двадцать лет, а сейчас, наверное, устал от меня, и скрылся…
………………………..

Феликс и Зося, с них почти все началось…
…………………………

Еще в ТОМ углу, теперь уже нет угла…
…………………………

Что я могу сказать… Мир прямых гвоздей — не мой мир, мне интересен мир кривых гвоздей, которых использовать нельзя
………………………….

Вот так снаружи видится мир, что внутри
…………………………..

Минута любования

Старая доска, на ней что-то, пейзажеобразное. Понравилось. Но кое-какие детали пришлось-таки подправить.Но не в сторону «пейзажности», а из-за противоречия живописности
……………………………..

Эта и следующая — старые, довольно неудачные интерьеры с окнами, свет в них «пережал» живописность и точность резкости, но с другой стороны… что-то остановило… Взялся доделать, соблюдая свою меру, на сегодняшний день. Вообще-то мера, если не свое понимание — смерть искусства. После таких фраз обычно (ну, часто) спрашивают любители якобы точности — «сначала дайте определение искусства». Ну, маразм, не дам, конечно. Вспоминаю палиндром моего приятеля Бориса Гольдштейна — «но не дам органа — громаден он» (извините, но тут у меня громадна тема, искусство не требующее определения. )
……………………………..

И тут нечего сказать — вытягивал как мог. Вот отличие молодых людей от старых (некоторых) — молодые еще хотят КАЗАТЬСЯ, а старым, таким как я, — хочется поскорей убраться с глаз долой (не смерть, а что-то вроде «не сном могилы»), потому что привлекающее их внимание уже за пределами искусства, а просто такая жизнь, такие вот попытки. Бывает неуклюже и нелепо, но тогда вспоминаю миллионно-первое только что прочтенное в FB стихо… умное профессорское творение, ведь и профессор человек. Впрочем, профессор ли… не знаю, так показалось. Ведь если сравнение чего-то с чем-то, то нужно, как минимум, чтобы не в эффектности дело, а сразу! именно так показалось, и чувствовалось, что автору так показалось!, а не виршеплет… Смайл, тут не хочется ругаться…

Раз в месяц

Раз в месяц мы с мамой ходим в диспансер. Вернее, ходит она, а я всегда с ней. Маленький белый домик у вокзала. Здесь интересно, ходят разные поезда, вагоны сходятся и расходятся, звенят звоночки, по радио громким голосом говорят — «Иванов, не туда, не туда! Зайди к дежурному!» — и еще разные слова, которые в другом месте по радио не услышишь. Деревья черные, потому что кругом паровозы, от них много копоти. А домик чистенький, как будто вчера покрасили белой краской, окна приветливые, с зелеными занавесками. Туда меня не пускают, мама говорит — » мало ли что…» Я сижу напротив на коряге, ее когда-то выбросило море, она белая от соли и твердая как камень. Я забыл сказать, море через дорогу, я к нему привык и вспоминаю только когда очень дует с той стороны, осенью. Тогда я тепло одеваюсь, и все равно сижу, жду ее. Ее там поддувают. Легкое окутано плотной оболочкой, как одеялом, в нем ни щелочки, ни трещины, и если между оболочкой и легким вколоть длинную иглу и по ней пустить воздух под давлением, то легкое сжимается. Оно, правда, тогда плохо дышит, зато быстрей выздоравливает. В нем микробы — палочки, они тоже окутаны плотной оболочкой, похожей на воск, и лекарства к себе не подпускают, потому лечиться долго. Но все-таки можно вылечиться, мама говорит, надо надеяться, и вот мы ходим сюда, лечимся.

Иногда она выходит веселая, говорит — хороший анализ , и мы идем пешком через город, по круглым камням, покупаем мороженое и постепенно едим, надо сосать и держать во рту, пока не нагреется… Иногда она выходит и говорит — ни то ни се, никто не знает, лучше или хуже. Мы садимся на трамвай и едем по берегу вдоль заборов, кранов, мусорных куч, здесь плохо пахнет, мама говорит, тухлыми яйцами, это водоросли гниют. Там, где я сижу, не пахнет, берег асфальтовый, гладкий, ходят люди, смотрят на воду и корабли. Они разговаривают и смеются. Я сижу, жду, говорю себе — ничего не будет, сейчас она выйдет веселая и мы пойдем пешком. Но она выходит ни то ни се, поддули и ничего не сказали. Мы едем вдоль берега. Вода серая, сливается с небом, далеко в море длинные корабли, еще дальше маленький бугорок, на нем красная точка. Это остров и маяк — он указывает кораблям путь в бухту. Мама говорит, до войны они с папой ездили на тот остров, там высокая трава, гуляет ветер и ничего больше нет. Только этот маяк. Его давно построили, на нем работает сторож. Он ездит на работу с соседнего острова, включает лампу и дежурит до утра.

Мама вздыхает:

— Я завидую ему, вот это работа, свежий воздух, он всегда здоров.

Она тоже почти здорова, и еще не старая, а ходит сюда раз в месяц, подумаешь, болезнь… Мы едем, трамвай разгоняется, потому что вниз, потом поворачивает в парк. Уже не видно воды, но воздух еще пахнет морем.

— Когда теперь?..

— Через месяц обязательно.

Я сижу на коряге, в ней круглые дырочки просверлены, это жучок, и написано — «Леня… 1947… Вагоны стукаются, звенит звонок, голос зовет Иванова, мама выходит, выходит, выходит…

Окно мастерской (кисть-тушь)
……………………

Зимний берег реки
………………………..

Сухие цветки
…………………………

Осенний пейзаж, птицы улетают…
……………………..

… все песни пропеты…
………………………..

Кася на свету

Напечатано в журнале «Литературный мир» Союза писателей Болгарии.
http://literaturensviat.com/?p=108757
Язык другой, а интонация понятная 🙂
………………………………………….
ТРИ РАЗКАЗА

ГАРАНЦИЯ

Мой приятел отива на лекар. Сърцето ми, казва, удря понякога така, сякаш вериги се късат. Почука и стихне, работи отново незабелязано за организма. Лекарката, млада и красива жена, наредила — “Събличайте се…” Той сваля ризата, потника, гръд изпъчва — съвсем още младеж. Тя го прислушва в пълно мълчание, обличайте се, казва, и започва да пише диагнозата. Той седи и чака решението й. Тя вдига глава, усмихва се: “Нищо страшно, това са просто нерви, никакви видими изменения…” Той се развеселил:
— А аз се канех да умирам, защото колко дълго може така да чука, като картечница, ще се повреди…
— Не, какво говорите, ще умирате… аз ви… — говори тя и преценяващо го оглежда, — гарантирам десет-петнайсет години даже.
Усмихнали се един на друг и се разделили. Отива си той в къщи, но нещо не е весел. Десет гарантира, а по-нататък какво…без гаранция е някак страшно… Идва да го утеша:
— Нали гарантира… Всички без гаранции се изпотрепват, а тя на теб ти е разкрила картите.
— Но само десет… Значи е нещо сериозно.
— Ако беше сериозно, тя и година нямаше да ти даде.

Той седи, състарен, отслабнал някак, от стола ще падне. Аз гледам — тя бе разрушила неговата безкрайност, давайки му гаранция само за десет, лишавайки го от безсмъртие. Той още не е вярвал, че ще умре като всички… не, знаел е, разбира се, но не е вярвал — в друга посока е гледал човекът.
— Слушай, плюй на всичко — казвам му — живей без гаранция, не си слагай граници.
А той клати глава:
— Сега не мога така, сякаш нещо ме е ударило. Разбираш ли…

Какво направи, идиотка… После и аз се разболях и също отидох при нея. Започна да чете тя пълен том за моите болести и някъде в средата се заблуди. В края на краищата с нея се разбрахме, кое как, лечение назначи, и аз казвам:
— Страхувам се… че може скоро да умра…
— Но какво говорите вие, — засмя се тя, — аз ви гарантирам десет-петнайсет години.
Дотичах при приятеля си:
— Не тъгувай, и на мене ми даде петнайсет години.
А той лежи, едва диша, съвсем забравил за гаранцията…

—————————–

ПО ПЪТЯ

Смазаха гълъба. Колелото запечата крилото му в асфалта, шията в кръв. Той по гръб — бие се, мята се, не може да се изтръгне. Видя ме — и затихна… И изведнъж отлепи крилото, преобърна се, стъпи на крачетата си. Стои и се олюлява… До него, върху синия скреж, рязък отпечатък на крило, като след отдавна умряла птица… А гълъбът е още жив. Поклащайки се, тръгна към крайпътните храсти. Все по-уверено върви, все по-бързо. Стигна, падна — замря, сякаш шепичка помляни пера — от тях отворена човка стърчи, в нея падат снежинки…
Сухият сняг милостиво засипва птицата. Следата върху пътя избледня и се стопи. Само розовото петно упорито избива на повърхността, смущаващо безгрижната белота…

Аз вървях и мислех — защо съм такъв страхливец?… И да живея се боя, и да умра се боя…

—————————–

НЕ МЕ ТЪРСЕТЕ

Ще си взема билет и ще седна в стария нощен автобус. Ще се махна от живота, към който не съм привикнал. Ще се откъсна от него, дошъл ми до гуша. Непрекъснато движейки се, ще изчезна, ще стана невидим и недостъпен за никого. Като чужденец ще мина покрай вашите домове. Старият автобус преминава през изровен път, тъмнината ме обгръща — никой не знае къде съм, забравили са ме… Гледам през стъклото улиците на спящите градове, опитвам се да проникна през сънните прозорци — може би, тук живея… или тук?… ето моя праг… — и продължавам нататък. Луната осветява печалните поля, оградите на самотни къщи, листата ми се струват черни, пътят бял… Автобусът пълзи по хълмовете, сякаш пише свои букви.
Аз — във въздуха, невидим, загубен в простора… Аз пътувам — и тези поля, и тъмни прозорци, и дървета, и пътища — са мои, и аз с никого не ги деля. Аз не искам вашата привързаност, не искам вашето внимание — това лошо ще свърши. Аз пътувам — сам със себе си. Не ме търсете — автобусът изчезва в нощта. Съвсем изчезва. Съвсем.

Сестры: богатая и бедная. И не спрашивайте меня, кто есть кто, уверен, что это видно по выражению лица и всего тела 🙂
………………….

НЕ ждали… Долго думал, и вопросительный знак убрал, этот, в проходе ЗНАЕТ, что не ждали. НЕ могу сказать, что картинка написана под впечатлением известной картины, и думать о ней забыл. Сначала название было — «кто идет?» и то потому, что название настоятельно просили, а я не люблю людей обижать, если деликатно пристают… А сегодня что-то в голову стукнуло, решил новое название дать, а что на свете можно придумать нового…
………………….

Крымское впечатление. Там, за скалой уже ничего не будет. Не потому что не видно, а потому что нет ничего.
……………………………

Автобиография с Феликсои и Васей. Потретов нет, есть биографии, если нет биографий, то зачем портреты…
…………………………..

— Ах, как я тебя понимаю…
……………………………

Кисть-тушь, уличная зарисовка, беглая
……………………………..

Подруги
…………………………

Гостей намываем…
……………………………

Кот в царстве кривых гвоздей
…………………………….

Птички летят!..