Рубрика: Uncategorized

…………………….
Не помню уж в который раз, удачно выскользнув из сегодняшней злобы, недаром ведь говорят «злоба дня»… радовался живучести лиц, слов, вещей, пусть немногих, но неизменных, нестареющих, как все хорошее… И разговорам с достойными людьми про настоящую жизнь, которую сами создаем, выбирая из грязи и мусора мелкие детали, бережно очищая их, так, чтобы не содрать живую кожу…
И на самом интересном месте неизбежно, неожиданно и решительно выпадаю обратно, кто-то решает за меня, быстро и властно. Шагай отсюда – туда! Какая-то раздача еды, без которой не прожить. Пенсия, бумажки эти, которых всегда мало… Единственное, чем действительность, поверхностный пласт, побеждает настоящую жизнь – грубой силой, можешь презирать ее, не замечать до времени, потом кушать хочется, и делать нечего. Но я упрям, и при первой возможности сбегаю. И за это мне наказание – от кого, не знаю, в бога не верю, черт для меня это случай, стечение обстоятельств, причины которых не знаю, уследить за всеми не могу.
Жизнь в текущей реальности — непростительная глупость, а люди, подчинившиеся этой глупости, подлости мелких порабощающих деталей… Сами виноваты, если это настоящей жизнью называют. Хоть раз согласись на эти условия, поклонись торжествующим уродам… Тут же тебя хватает щупальцами время, оно специально придумано, чтобы спихивать людей в яму, замещать другими. Люди в большинстве своем ненормальны – убегают от себя в отвратительную коммуналку, называют ее высокопарно обществом, народом, страной, и дорожка проторенная тут как тут, они по ней, по ней шпарят до самого конца. Не то! Нормальный человек должен жить, где хочет, среди своих книг, людей, деревьев, слов… Не подчиняться, пренебрегать временем. Есть вещи, всегда весомые, им время нипочем. Я с ними хочу жить.
Но недолго душа радуется, слышу угрожающие голоса – «ты где, ты с кем, если не с нами, то против нас…» сначала настойчиво упрашивают, потом грозят, хватают за руки, тянут обратно…
Говорят, если одолевает страх среди бела дня перед наступающей на пятки реальностью, это нормально, значит Вы не скурвились окончательно. А если страх одолевает во снах, это признак тревожный: значит, надо вернуться в светлый день…
Мой светлый день не в снах, а в моих воспоминаниях, мыслях, пережитых впечатлениях, я возвращаюсь к ним постоянно. Изменить реальность не могу – и я ее избегаю, дезертирую из нее, как только позволяет случай. И за дезертирство потом плачу: в текущем дне мне делать нечего, только обхаживать свою плоть, трястись от страха смерти. Здесь я вспоминаю про возраст, годы, слабость, боли – здесь я простой старикашка, да-а…Но это еще не всё! Оказывается, приходится платить беспамятством за свободу, — я наказан, меня бьют под дых… Самый болезненный вопрос возникает передо мной, как наказание, проказа, калечащая… душу, если есть что-то подобное во мне… ГДЕ мой дом? Мы не в Африке живем, от холода защищают стены, пол, потолок… и нужно еще свою дверь иметь, а без окон обойтись можно.
…………………..
Сегодня еще удачно получилось, выпадение мягкое, плавное, и нет того злорадства, с которым меня обычно привечают. Ишь деловой… он думает! о чем тут думать?! Нет уж, не уйдешь!
На этот раз в свои владения недалеко проник, пробились ко мне торопливые голоса издалека, прерывающие тонкую беседу о важных для меня вещах — настоятельно обратно звали… Что за люди, эти современные недоумки! Чужое блаженство вызывает в них оторопь, злобу — живешь, видите ли, не так! Живешь не как все!..
Не хочу обратно! Но скрепя сердце, возвращаюсь, долго сопротивляться мордоворотам, сантехникам, алкашам, барыгам, дворникам, надутым жирным чиновникам, бессовестным газетчикам, новым реформаторам, старым ублюдкам, спешащим по своим делам молодым идиотам… Сил нет сопротивляться. Поражение дело мерзкое, но и не к таким событиям привыкаешь.
А внешние признаки ничтожны – едва заметно моргнул свет, вселенная замерла на миг… и опять вернулось кручение-верчение небесных тел, пошлая демонстрация силы… Но меня этими штучками не удивишь, не проберешь – звезды, планеты, дурная бесконечность, разбрасывание камней в темноте и холоде или раздраженная лава, взрывы и прочее… Бутафория, дешевый спектакль… Что же ты хочешь — общий для всех мир, черт побери его, он бездарен, но огромен, опасен…
После короткого замыкания снова мигнул мне усталый день, вокруг печальное тепло, лето уходящее, дорога, дорожка, куда, зачем?.. по ней только что прошелся дождь, причесал крупной гребенкой, с листьев скатываются ледяные капли… Какой в сущности чудный обустроен уголок, и сколько это стоило бесчувственным камням, мерзлой пустоте – выжать из себя, отдать последнее ради крохотного теплого мирка?.. Без дураков жертвоприношение – хотя бы в одном месте создали видимость уюта! И я бы вынес, будь здесь подобрей и потеплей, вытерпел бы даже эту коммунальную вселенную! Но что я вижу – как живут?! Совершено предательство против природы, все ее усилия насмарку – грязью облили, сапиенсы. Грызем друг друга, непримиримы к добру и теплым отношениям…
Потому возвращение — каждый раз драма и целая телега мелких огорчений.
Свой дом найти не могу!..
…………………….
Значит, вернулся, чувствую – холодней стало, мое отсутствие природе на пользу не пошло. При этом не скажу, долго ли скитался, и, что особенно важно, спроси меня, где живешь, странный человечек?.. Не смогу ответить, особенно сразу, необходимы головоломные усилия. Но кто я, всегда помню – художник я! Иногда пишу слова, если рисовать не получается, но так и не полюбил это слишком для меня трезвое занятие.
А вы верите словам? Для меня всё начинается с изображений. Слова потом возникают, а часто вообще не появляются. Со словами сложно, шансы сказать банальность велики. Беру почти любого современного писателя — вижу, серость по-хозяйски гуляет по страницам. А часто пошлость хлещет через край. Куда денешься, даже великие мыслители рождают пару новых мыслей за всю жизнь, остальное время и силы уходят на разработку… и саморекламу. Тем более, писатели… ведь все давно сказано. Спасение в том, что некоторые сочетания слов рождают в нас картины, сцены… и мы просыпаемся для развития.
Но чаще перед глазами только ряды черных значков, иероглифы унылых описаний…
Одно слово, впрочем, помню всегда, оно не русское – бикитцер! То есть, короче… А в остальном просто беда, самые нужные слова начал забывать! Утомленный грязноватый старикашка… Значит, опять прервалось твое непозволительное безумство, роскошь общения с самим собой, в моих хоромах отключили свет, пожалуйте обратно… Теперь, как обычно, отчаянные судороги предстоят, подробные разбирательства, мои шалости никогда с рук не сходят, не обходятся задешево, я имею в виду пренебрежение тем, что они главным называют. Кто эти «они»? – да все, кто меня силой возвращают в текущий день. Со злостью или от большой доброты – мне все равно.
Я не издалека, ничего нет в руках, не приехал, не прилетел ниоткуда – я здесь живу, мое тело здесь. Земля сырая, вот лужи, недавно прошел дождь, а на мне ни капли влаги. Значит недавно вышел из дома. У меня нет зонта. Значит, вышел после дождя. Я не голоден, а сейчас солнце высоко, значит утром ел. Эти люди, некоторые из них, меня знают, хотя бы видели раньше, я чувствую, к чужакам так не относятся. Враждебность не та, что к чужакам – она к непохожим на большинство, общая привычка.
Теперь из слабых намеков, что было вроде бы теплей, а стало хуже, или вот дождь, а его при прежних возвращениях не было… я должен заново слепить картину сегодняшнего дня.
Но есть и достоинства во внезапных выпадениях, возвращениях: несмотря на старость и частичный паралич памяти, вижу и чувствую остро, свежо, не спеша вдыхаю прохладный ноябрьский воздух, легкий, прозрачный, в зрачки свободно льется негромкий осенний свет, желтые, красные, коричневые пятна утешают меня, просто и тихо говоря о скором освобождении, чего же еще желать, кроме простоты и тишины, осталось?..
Пора включаться в современные процессы, отстраниться от гордости, тщеславия, ненависти, вины, смотреть спокойно… Пожить еще, если уж заставили задержаться и смирился с этим, пусть на время, правильно – неправильно, не могу сказать… К тому же, есть еще дела здесь – что-то рассказать, подвести итоги… некоторые события не должны пропасть бесследно. И все-таки, только на отдельную жизнь надеюсь – придет мыслишка или образ, и снова удеру…
Значит, придется, преодолевая неприязнь к словам, кое-что записать. Почему не рисовать? – глаза смотреть устали. Но это между нами, иначе злорадства не оберешься. Художник – и глаза не видят! Должны быть, как у орла, так они считают. Идиоты, глаза художнику вовсе ни к чему, не в них дело…
Писать про современное?.. Большой вопрос… земля унавожена банальностями, везде канавы, навозные кучи… сползаем снова в средние века… А как же циклический процесс?.. Ведь убеждали, ползем по спирали вверх, то есть, легче будет, чем было, но это большой вопрос, иллюзия прогресса.
Так вот, выпав со своей свободной стороны под давлением обстоятельств, скатился на ночной ледок, а он с большим самомнением, упорствует под каблуком, хотя и дает понять, что к середине дня смягчится. Все еще скольжу, размахивая руками, пытаюсь удержаться на ногах… и понимаю, какая все это мерзкая суета мелочей! Даже бороться за равновесие в этом мире кажется бессмысленной затеей, скорей бы положили на бок и забыли! Но на бок в гробах не кладут а жаль, я стенку видеть хочу, на вас достаточно нагляделся. Не потому что я так хорош, а потому, что своей жизнью хочу жить, а если не получится, то от своей беспомощности умереть.
За поисками мелких истин, где моя дверь, например, то и дело упускаю главное – медленное, постепенное слияние начинается: я все больше с ней сливаюсь, с природой, и в конце концов полностью сольюсь, стану, как говорил отец, травой, землей, и это принесет мне облегчение, надеюсь.

………………………….
Когда я думаю о себе, то многое начинаю понимать, пока не забываю… Помню, однако, что это знание приблизительное, напоминает первый самый простой черновик. И все равно, есть большое достижение, я понял одну вещь, которую не забуду никогда, потому что связана она с той самой книгой детства. Я Робинзон наоборот: он в новое место попал, а я остался там, где много лет живу, но тоже стал робинзоном. Оказалось, не нужно через три моря плыть.
Робинзону нужно было обойти весь остров, чтобы понять — он здесь один.
Я тоже обхожу свой треугольник – и понимаю, что один, хотя здесь куча народу, и я никуда не уезжал. Я уходил, но совсем не так!
И снова уйду, и снова…
Три дома, окруженные тремя дорогами и оврагом.
— Почему домой не идете?
Опасный вопрос! Чертова бабища… Прислужница ЖЭКа, не иначе!
— Гуляю. Полезно.
И неопределенный жест, авось отстанет. Лучшее в мире слово – авось…
Я Робинзон на площадке размером в полтора футбольных поля.
Раньше надо было — ехать, плыть, улетать. Сегодня ничего не надо – всё тут собралось.
Небрежно гуляющий перед окнами трех больших домов человек.
— Куда я попал?..
Глупый самому себе вопрос, задаю его много лет.
Двое, парочка, мирно беседуя, останавливаются рядом со мной, в трех шагах, сначала писают, а потом, прижавшись к дереву, за которым человек, потерявший дом, совокупляются.
Я давно уже без презрения или омерзения – так случилось, попал к зверям.
Отдельные люди бывают интересны, большинство — ужасно. Никто меня не убедит, что сообщество людей интересней, чем сообщество животных. Могу наблюдать за зверем часами, а человек надоедает минут за десять, особенно, когда говорит. Как есть жующий мир, так есть говорящий. Не люблю говорящие рты. Жующие и говорящие.
……………
Я не новый человек здесь — исчезал по своим делам, потом пришлось вернуться, мир оказался обитаем, населен похожими на меня, но чуждыми существами.
Зато почти равнодушными, но все равно, слабости своей показать нельзя им, как нельзя ее показывать любым живым существам. Никому нельзя признаваться в слабости… кроме земли, травы и деревьев, кроме листьев, которые дружественны, сродни мне, да.
Покрапал немного дождь и перестал, темнело, исчезли приземистые тупорылые женщины, которые время от времени проходили мимо, иногда пробегали дети, не замечая меня, и мне пришло в голову, что они вовсе меня не видят, я прозрачен для их глаз… Но один из них, замедлив бег, скосил глаза, как на знакомое, но необычно ведущее себя существо, как я посмотрел бы на знакомую собаку, которая рядом с кустом мочится на открытом месте. Вот и я что-то делал не так, и парень заметил это. Но главное, что я вынес из всех касаний и мельканий – они заняты своими делами – и почти все равнодушны. Пусть не дружелюбны, но равнодушны, и я здесь не совсем чужой. Я странный.
Иногда своим быть лучше, чем чужим, безопасней, хотя обычно, я помню, своих сильно били, а чужих уважали и боялись, и били только, если упадет или как-то по-другому проявит слабость. Каждый раз не знаю, чем кончатся мои соприкосновения и расспросы. Нужно изо всех сил стараться быстро и уверенно двигаться, и спокойно, веско говорить, тогда они устанут наблюдать, косить глазами, и если будут бить, то без азарта, в основном мимо. Меня окружают те, кто меня не помнит, не знает, разве что некоторые и чуть-чуть, по внешности и фигуре… и если не науськают их специальные люди, то останутся равнодушны, ведь ни пользы от меня, ни вреда… Но если им скажут — «чужой!» — тут же кинутся истреблять. Они не столько злы, сколько темны, доверчивы и легко внушаемы. Поэтому должен искать молча, или рисковать – задавать короткие вежливые как бы вскользь вопросы… Лучше, если в руках бутылка пива, полупустая… ну, воды налей, если пива нет… Если заподозрят что-то… черт знает что… тут же окрысятся, обычный ответ на непонятное, и последствия непредсказуемы. Обозлятся — странный хуже, чем чужой, странность серьезное обстоятельство. И в сущности они правы, странные люди вносят сумятицу в налаженную жизнь.
А для странного человека вся жизнь здесь странна, необъяснима…
Вся жизнь здесь устроена неправильно, я уверен!

…………………………
Я уже года два дворником тогда работал.
Тогда многие интеллигенты работали дворниками, истопниками, потому что хотели независимыми быть. Попробуй теперь, предложи быть дворником… денежки хотят, а на независимость им наплевать, дороже бы продаться. В моде теперь охотники за деньгами, любители быстрой езды… Но никто не убедит меня, что купить подешевле, а продать подороже — великое умение, знание или доблесть. Из моих сверстников лучше всего это делают самые тупые. Чем больше человек умеет и может, тем меньше он, оказывается, нужен, а для многих даже опасен. Прикованные к телеге жизни таких только ненавидеть могут! Получает удовольствие от своей работы, да еще платить ему за это!?.
Художник, писатель — не барыга, не коммивояжер — не должен приплясывать перед читателем, предлагать себя, совать свою рожу во все дырки, рисовать планы спасения родины и все такое, жалко это выглядит. Если сделанные вещи хороши, то и через десять лет хороши, а если на сегодня сделано — дорога им на помойку…
…………………….
Так вот, я убирал снег с дорожки, спешил, за ночь нападало, а под снегом как назло ледок, и один из той лихой компании поскользнулся, упал на колено, они со смешками его подхватывают, и все нормально было, но он увидел меня с лопатой, и пристал. Они все были слегка пьяны, но это я потом понял, такие вещи плохо соображаю, только по запаху или если совсем шатается. Они стали задираться, обзывать меня, я только смеялся, остальные были ничего, веселые, а этот злой, я всегда таких чувствую, от них пахнет страхом, как долго ношеные вещи пахнут. По запаху многое можно сказать, нюх, наверное, мне вместо ума даден. И глаз, хорошие были глаза… О потерях не люблю вспоминать, живу с тем, что есть. А когда надоест это издевательство, к себе убегаю…
Тот парень был злой, ершистый, даром что невелик ростом, и мне стало не по себе, я старался не встречаться с ним глазами, так лучше, может, у него пройдет. А он не успокаивается — «дворник, говно… » не люблю повторять… а потом он подскочил и толкнул меня в грудь. Он был гораздо ниже меня, но плотный, быстрый, и знал, куда бить, чтобы больно, а я никогда никого не трогал. Те двое, другие, говорят ему «брось», а он еще злей стал, ударил меня в шею, так быстро и ловко, что я задохнулся. Тогда он еще ногой в грудь, не больно, но я упал на спину, потом сел… и не могу встать, ноги заплелись, действительно, скользко — температура за ночь не упала, как обычно, а пронесся теплый воздух, разогрел, подтопил снег, потом подморозило к утру, а я эти климатические беспорядки прозевал, спал крепко.
Так вот, ноги… не могу встать, а рядом лопата, я потянулся, чтобы взять, опереться, а они подумали, буду их лопатой бить, она действительно опасная, окована толстым жестяным листом, страшное оружие. Теперь только силу понимают и уважают… Быстро оттащили этого, злюку бодрого, и ушли, он что-то кричал, но я уже не слышал.
Они ушли, я встал, и не знаю, что делать, вдруг кто-то смотрел в окно, видел, а я хотел поскорей забыть, было — и не было. Но отрава уже внутри, стало нехорошо, горячо, я хотел к себе, домой… и не мог, пошел в дворницкую.
Я всегда сюда приходил, когда муторно, страшно. Чувствую, для меня нет ничего впереди, другие люди сильней и быстрей меня, и, главное, всегда знают, что хотят. Особенно его злоба меня убила… и он не сомневался, что прав!.. Мне говорят, так только у нас, но я не верю – так везде, грубости, может, поменьше, но сильный везде прав, а такие как я, не нужны нигде.
В дворницкой на большом столе, он линолеумом покрыт, лежали куски ватмана, обрезки можно сказать, и баночки с гуашью, пять или шесть цветов, желтый, красный, зеленый, черный, пятую не знаю, крышка присохла и не открылась, а остальные хотя и высохли, но если расковырять пальцем, то можно поддеть немного. Здесь объявления писали…
Лист бумаги передо мной, большой, белый, яркий, и мне захотелось его испачкать, пройтись по нему… Я взял пальцами немного желтой и намазал, не знаю, зачем, но мне легче стало, странно, да?..
А другим пальцем взял красной, и эти два пальца рядом… я смотрел на них… А потом достал комочек черной, на третий палец, и смотрел — они были раньше похожи, как розовые близнецы, а теперь стали совсем разными… Я протянул руку и начертил желтым линию, и увидел, что это стебелек, стебель, а на нем должен быть цветок, увидел центр цветка, и лепесток, один, но большой, и я быстро, не сомневаясь, желтым и красным, а потом в некоторых местах обводил третьим пальцем, который в черной краске, и снова не сомневался, где и как это делать… А потом смазал слегка внизу стебля и быстро легко провел рукой, и это оказалась земля, она лежала внизу, а цветок летел над ней, сломанный, с одним лепестком, но непобежденный… летел над миром и молчал, а я разволновался, стал доделывать стебелек, чувствую, он мягкий, не получается, я даже разозлился, взял красной горстку, смешал на ладони с черной… потом уж я понял, что лучше на бумаге мешать… и руками, пальцами, пальцами, особенно большим стал нажимать и вести вдоль стебля, и черная, которая не совсем смешалось с красным пошла тупой сильной линией, по краю, по краю стебля, и он стал выпуклый и твердый, я чувствовал, он твердеет… Потом чувствую — еще чего-то не хватает, и я ребром ладони, ребром, ребром стал вколачивать краску в бумагу, и немного смазывать как бы… а потом рука вдруг задрожала, но не мелкой дрожью, а крупной, толчками… полетела вверх и снова вниз, упала чуть поодаль, ближе к нижнему углу, и получился там обрывок лепестка, второго, и я его вколотил в бумагу, раз-два-три…
И понял, что готово, мне стало спокойно, и дышать легко, радостно.
Наверное, не те слова, а тогда вообще слов не было, только чувство такое, будто выплакался, успокоился и замер в тишине, покое, тепле, и все это за одну минуту случилось.
Так было в первый раз. А потом я даже плакал, когда видел на бумаге, что получилось, а откуда бралось, не знаю…

………………………
Иногда своим быть лучше, чем чужим, безопасней, хотя обычно, я помню, своих сильно били, а чужих уважали и боялись, и били только, если упадет или как-то по-другому проявит слабость. Каждый раз не знаю, чем кончатся мои соприкосновения и расспросы. Нужно изо всех сил стараться быстро и уверенно двигаться, и спокойно, веско говорить, тогда они устанут наблюдать, косить глазами, и если будут бить, то без азарта, в основном мимо. Меня окружают те, кто меня не помнит, не знает, разве что некоторые и чуть-чуть, по внешности и фигуре… и если не науськают их специальные люди, то останутся равнодушны, ведь ни пользы от меня, ни вреда… Но если им скажут — «чужой!» — тут же кинутся истреблять. Они не столько злы, сколько темны, доверчивы и легко внушаемы. Поэтому должен искать молча, или рисковать – задавать короткие вежливые как бы вскользь вопросы… Лучше, если в руках бутылка пива, полупустая… ну, воды налей, если пива нет… Если заподозрят что-то… черт знает что… тут же окрысятся, обычный ответ на непонятное, и последствия непредсказуемы. Обозлятся — странный хуже, чем чужой, странность серьезное обстоятельство. И в сущности они правы, странные люди вносят сумятицу в налаженную жизнь.
А для странного человека вся жизнь здесь странна, необъяснима…
Вся жизнь здесь устроена неправильно, я уверен!
А где она правильная?..
………………………………….
Не знаю, никогда о такой не слышал. Все наши беды — последствия одного неверного решения, не знаю, кого винить, может, само так получилось. Произошло огромное несчастье — выдравшись одной ногой из животного мира, мы уволокли с собой, пусть слегка подчищенный, но все тот же закон — выживание приспособленного. А мы уже не в природе, мы выбились из русла с этим законом под мышкой — и оказались в яме. В животном обществе приспособленность к выживанию часто совпадает с улучшением качеств, самых важных и нужных для вида. Когда молодой лев, победив старого, разрывает его львят, а львица спокойно наблюдает это, хотя только вчера, рискуя жизнью, защищала, — в том хоть какой-то смысл виден: от молодого львица наплодит детишек посильнее, чем от старого… Но даже среди простых растений и зверей борьба за выживание часто буксует. Например, один вид сначала уничтожит всех, а потом рухнет, стоит условиям ударить в слабое место, а оно всегда найдется… Или, звери в каком-то месте все время вытаптывают траву, ходят на водопой — глядишь, через несколько лет нет травяного разнообразия. А что вы хотите: в неблагоприятных условиях выжили самые сильные и приспособленные: одуванчики, лопухи да простая травка. Ничего плохого в них, но пейзаж становится куда примитивней, скучней, однообразней, и если вдруг изменится климат, местность в пустыню превратится, у сильных и однообразных меньше гибкости.
Тем более, в сложном человеческом мире сбои сплошь и рядом. И пора бы понять, что выживание приспособленных губительно для развития. Что способствует выживанию? Одаренность наилучшими качествами? Как бы не так!.. Главенствуют отвратительные черты — жадность, настырность, злобность и властолюбие, они в жизненной борьбе побеждают, сволочи карабкаются вверх, остальные еле теплятся. Но еще хуже, что всех побеждает тот, кто утверждает силой свое право вообще не подчиняться правилам.
Сильно усложнившись в человеке с развитием культуры, науки и техники, понятие лучшего изменилось. А иерархии строятся все по тем же примитивным признакам. Вот и выживают совсем не самые нужные обществу, и не лучшие. Часто ли и долго ли у власти — профессионалы и ученые? А мздоимцы, воры, интриганы — не в пример ли чаще? Но зато как приспособлены! Куда до них Ньютонам, Фарадеям и Эйнштейнам, на которых, собственно, и зиждется вся лучшая сторона наших дел!
Руководствуясь тем же принципом, что и звери, мы несколько подновили биологические законы, и это всё. Под высокопарный треп о милости и справедливости, о морали и заповедях, и что в игольное ушко не пролезешь… — скопом лезут, обдирая шкуры, никого не стесняясь.
А живущие ради высоких задач сидят тихонечко по углам, незаметны. И хорошо, когда не замечают их, а то еще примутся истреблять, как не раз
было. Привычка рубить ветви, нужные для сидения, — тоже из животного мира, только там генетика вовремя останавливает. Даже альтруизм выдумали не мы — его знает любая птичка, уводящая хищника от своего гнезда. Это принцип выживания популяции, генетически закрепленный, а мы его выдаем за небесные рекомендации. Так что гордиться тебе особо нечем, человек, «который звучит гордо».
Нужен иной принцип устройства — вытеснение идиотов и сволочей.
Но такая популяция, при существующих правилах общежития, неспособна противостоять наглости старых принципов.
Значит, снова с нуля начинать?
…………………………………
Вижу кругом страх, горе, прозябание живого мира.
Большинство людей надежно защищено от этого ежедневными заботами, сохраняют уверенность в ценности собственной шкурки.
Но я видел и таких, кто сами лишили себя защиты, живут в открытом море горя и страха. Бросаются на помощь, забыв о собственной безопасности и пользе.
Мир держится на этих беззащитных, на пути полного очерствения стоят они, как триста спартанцев стояли…
Мало их, забывающих о себе?
Но без них всю жизнь загоним под асфальт, а потом и себя — туда же.

…………………
я имею в виду собственное лицо. Во-первых, избегаешь претензий со стороны натурщиков — » я не такой!» Во-вторых, можно не задерживаться на начальной стадии, при разных техниках она разная, но досаждает. И сразу приступить к делу. Вопрос «что вы хотели сказать» остается без ответа, автор исходит из каких-то своих задач, световых, цветовых, а получится ли при этом документальное соответствие — кто его знает… Но самое интересное в том, что чем дальше ты отходишь от идеи «передать как оно есть», тем ближе порой оказываешься к натуре. (общее рассуждение)

Лето 75-го, ВДНХ.
Огромная выставка народного хозяйства, гигантская показуха была. И в одном из павильонов — первая выставка независимых художников. Разрешили!..
Я иду вдоль километровой очереди, все московские интеллигенты здесь, терпеливо ждут, пропускают их помаленьку милиционеры у входа. А я счастливей многих, у меня приглашение от самого Рогинского!. Протягиваю милиционеру свою бумажку, он долго читает, потом спрашивает – от кого?
И узнав, светлеет лицом:
— Рогинский хороший художник, не то, что эти… — и машет рукой – проходи!
Вот какие были милиционеры тогда – в живописи разбирались.
Первая выставка, на которой мне было интересно. Правда, второй этаж не понравился, Рабин с испорченным паспортом… Агитки наоборот… Зато на первом – красные трамваи Рогинского… Женя Измайлов со своими тонкими изысканными фантазиями…
Потом Женя стал моим учителем на многие годы.
А тогда я еще не знал, что буду писать картинки…
Внезапно мир встряхнулся и пропал на миг, как после удара по голове.
Меня обратно зовут, пора.
…………………
Холодно, ветрено, ноябрь, гололед, черные с грязно-желтым листья, вмёрзшие в ледяную корку…
Скольжу, пытаюсь удержаться на ногах…
И тут, как обычно – слышу чужой голос, вижу глаза — другие, и сам другой.
– Все прыгаешь, допрыгаешься, старик…
Старуха, трое на скамейке, старый пес, листья, осень,… причаливаю, здравствуйте вам…

………………………………..
Депрессивно-маниакальный психоз отличается от нормы разнесением по времени депрессии и маниакальности. У нормального эти состояния или приступы чередуются каждую секунду, или доли секунды. Значит, слиты в трепещущее живое состояние. Разум пульсирует как сердце, то возникает, то исчезает, периоды разумного и неразумного бытия кратковременны, разум мигает. Жить чужой жизнью, они называют ее общей, считается разумно, а жить своей, отдельной, отдаленной – неразумная глупость, да и опасно – тебе это быстро докажут, да-а-а…
Пусть стараются, все равно общее время вытесняется силой личных переживаний — они всегда рядом. Побуду среди своих, тех, кто мне дорог, в другой жизни, которую храним в себе… и меня отшвыривают обратно, через невидимые ворота, сюда, где я в реальности, существую как физическое тело, но не живу, только ищу покоя и тепла.
Жить реальностью мерзко, а возвращаться в нее приходится, тело требует, его не переспоришь. Выпадаю из своих полей свободы с пустым лицом и пробелом в памяти, плата за разговоры с самим собой. Ненавижу реальность, любую — да! Но избавиться совсем… не могу, законы физики!
Так что, похоже, побеседуем еще, пока я гуляю в треугольнике меж трех домов, пытаясь вспомнить то, что каждый, как они говорят, приличный человек помнить обязан. Вернулся из своего пространства, мечтаю, говорю сам с собой, в основном о живописи, я ведь художник. Правда, до сих пор не уверен в этом, но люди говорят. Когда я начинал, одна тетка-искусствоведша, очень неглупая… и то, говорит у тебя плохо, и другого нет, и не учили как надо… А потом признала – художник ты, все равно художник…
Но вот беда, возвращаясь из своих мечтаний и разговоров, забываю, где мой дом. Это надо же, все о себе знаю, а каждый раз, приходя в себя… или к себе?.. не помню, где живу. Бродил по врачам сначала – старческий, говорят, у тебя маразм. Ну, не говорят, по лицам видно… Один только нашелся, тоже старик, молча слушал, слушал мои речи, потом говорит – «всё вы помните и знаете, но так сильно ненавидите текущий день, что память выкидывает с Вами злую шутку – прячете от самого себя то место в мире, которое реально занимаете, как полагается нормальному человеку. Как только смиритесь, тут же вспомните».
Но годы идут, а я, видно, смириться не могу, и возвращаясь к своему телу, к настоящей, как окружающие идиоты говорят, жизни – по-прежнему ищу… Однако, болезнь благородно со мной поступила, брожу по ограниченному пространству, зная, что где-то рядом мое жилище.
Как ни крути, сколько ни талдычь о высших ценностях и пронзительной духовности, размещение человека в определенном куске пространства имеет особую силу и значение. С этим никто не спорит, не осмеливается, как c очевидным фактом спорить? Ведь страшно редко случается, что все согласны и сходятся на одном и том же, такие истины отличаются от всех других. Правда, умники плечами пожимают – «Ну, и что?..» Это для них неважно, грубая телесность, они за дух выступают. Я не против, даже наоборот – поддерживаю… но необходимость возвращения к простой материальности портит впечатление от высокого. Так что, вот важная истина, которую не перепрыгнуть никому – каждый сидит в собственном куске пространства, владеет своим местом, оно не может быть занято другим лицом, или предметом, или деревом, или даже травой, а когда умирает, то прорастает – травой, деревьями.. Признак смерти – прорастание, не такой уж плохой признак, жизнь вытесняет жизнь, для кого-то жизнь, для меня – смерть. Это вдохновляет. Прорастание жизни жизнью свойство присущее даже к таким текучим и непостоянным существам, как вода — даже ее способность перемещаться и освобождаться не безграничны. Когда умирает, она цветет, чего не скажешь о наших телах. Но поскольку вода быстро меняется, о ней трудно говорить. Если же говорить о деревьях, то все они имеют корни и растут из своего места. В частности те, которые я знал. Они почти вечны, по сравнению с нами, поэтому дружба с деревьями имеет большое значение для меня.
Мне было лет десять, я оставлял записки в стволах деревьев самому себе, будто предвидел пропасть, исчезновение, Остров… Может, чувствовал, что встретить самого себя особенно нужно, когда понимаешь, что больше никого не встретишь. Нужно хотя бы встретить самого себя, прежде, чем упасть в траву, стать листом – свободным и безродным, не помнящим начала, не боящимся конца, чтобы снова возродиться… так будет всегда, и незачем бояться… Я писал записки, теперь бы их найти, пусть в них ничего, кроме,
«Я здесь был.»
Это важно, потому что прошлого нигде нет, и если не найдешь его в себе или другом живом теле, то непрерывность прервется, прекратится, распадется на миги, мгновения, листья, травинки, стволы, комья земли… их бросают на крышку… на тот короткий стук, хруст, плавающую в воздухе ноту, смешанную с особым запахом… важно, что запах и звук смешиваются в пространстве… Но если оставишь память о себе в живом теле, ведь дерево – живое тело, и даже найдешь эти стволы, те несколько деревьев в пригороде, у моря, то что?.. Смогу только смотреть на них, носящих мою тайну. Но, может, в этом тоже какой-то смысл, трудная горечь, своя правда – и есть, и недостижимо?..
Я оставлял памятные записки в стволах, аккуратно вырезал куски коры, перочинным ножом, это были невысокие прибалтийские сосны… сочилась прозрачная смола… отодвигал ее и резал дальше, врезался во влажную живую ткань… доходил до белой блестящей, скользкой сердцевины, и в ямку вкладывал бумажку со своими письменами, потом покрывал сверху кусочками отскобленной ткани, заново накладывал кору, перочинным ножом, рукояткой придавливал, придавливал, кора приклеивалась смолой… На следующий день проверял, и часто не мог даже найти того места на стволе, или находил крошечные капли смолы, расположенные по границам прямоугольника. Способность деревьев забывать всегда меня завораживала, также как способность травы, примятой, раздавленной, подниматься, выпрямляться, снова жить, шуметь о своем…
Деревья эти выросли, и живы.
И я еще не исчез, каждый раз после отсутствия, возвращаюсь к деревьям, своим друзьям. Расти вертикально, вопреки силе тяжести, тянуться постоянно ввысь… ценю и уважаю.
И к листьям возвращаюсь, люблю их особою любовью, особенно осенние, красиво и мужественно погибающие… смотрю на них со смешанным чувством — восхищения, испуга, непонимания… Ну, будь я мистик, естественно, усмотрел бы в появлении багряного вестника немой знак. Будь поэтом… — невозможно даже представить себе… Художник я, мне главное – цвет…. огненный, яркость пятна, будто заключен в нем источник свечения… так бывает с предметами на закате… Зубчатый, лапчатый, на осенней темной земле или коричневом, занесенном пылью линолеуме… Знак сопротивления, он пробуждает во мне непокорность времени, погоде, случаю, бешеным выходкам людей, населяющих мой треугольник, который знаю вдоль и поперек… Только не помню, где живу… К тому же одинокий лист вызывает во мне особые чувства – он мой брат и товарищ по борьбе. Одинокий борец с зимним беспределом, ведь как иначе назвать дни и месяцы, прожитые здесь?..
Чем привлекает нас одиночный предмет? Взгляни внимательней — и станет личностью, подстать нам, это вам не кучи, толпы и стада! Какой-нибудь червячок, переползающий дорогу, возьмет и глянет на тебя печальным глазом — и мир изменится… Что делать с листом, случайно залетевшим к тебе на балкон? — оставить, видеть постепенное разложение?.. или опустить вниз, пусть плывет к своим, потеряется, умрет в серой безымянной массе?.. Так ведь и до имени может дело дойти, если оставить, — представляете, лист с именем, каково? Знакомство или дружба с листом, прилетевшим умереть…
Но все-таки, вернемся к событию, которое неизменно потрясает меня. Я говорю про два мира, которые несовместны. Раньше не было такой пропасти, побудешь сам с собой – и возвращаешься в общую душегубку как ни в чем не бывало. А с возрастом все глубже пропасть, и некого винить, сам виноват. Мы любим обвинять время, а оно почти что не при чем.
Итак, дрогнула вселенная, я выпал, вернулся в презираемую мной реальность. Никто здесь не заметил моего возвращения, у них свои дела, и что возмущаться – всё по справедливости, спорить не о чем, и не с кем. Сколько меня не было, миг или долго, есть ли изменения в местном пейзаже… сходу не скажешь, никаких в памяти деталей и подробностей, напряжение во всем теле да неясные воспоминания.

……………..

………
соединять в одном изображении живопись и фотографию. Разумеется, фотку приходилось обрабатывать, лишать ее ненужной педантичности.

…………………
Запись к картинке отношения не имеет.
По поводу «необходимости встряхивать культуру».
Люди, которые делают то, что считают интересным, не думают обычно о «своем вкладе в культуру» — просто делают то, что им интересно, и кажется важным. Иногда у них получается внести что-то новое, для меня пример — Сезанн, который о себе говорил скромно — «кажется, я продвигаюсь…» Ему иногда так казалось. А мальчишки швыряли в него камни каждый день, когда он шел писать свою гору… Музеи и салоны не брали его картины.
Профессиональные «встряхивальщики» из так наз. «авангардистов» обычно надувают щеки после каждого своего жеста или сказанного слова. Посмотрим, что останется.

http://dan72.tumblr.com
……………………
Обнаруживать в Сети, то, что, наверное, сделал в бессознательном состоянии. «Очнулся — гипс…»

………….
Одно пятно надоедливо мешает, чуть позже займусь… Вообще-то многие мешают, но это отдельная работа. Такие случайные странички автору полезны. Хочет он того или не хочет, совокупность пятен, полученных за большой отрезок времени, к тому же сложных (каждый своя картинка) и случайно расположенных в каталоге по какому-то своему, машинному принципу, не имеющему отношения к художественному взгляду… вдруг что-то проясняют — взгляд на себя со стороны… Пусть повисит.

…………..

…………..
б.смеш. техн. плюс фш-обработка

…………………..

//////////////
Как он сам себя переносит, вот вопрос…
Лимон, конечно.
Но иногда так думаешь о себе.

///////////////
Это не картинка, а так, видопесня, что вижу, о том пою. Информация. Впереди Ока, за ней Приокско-террасный заповедник.
Люблю этот вид, за рекой, конечно — людьми не пахнет.

…………….
Играю с пятнами, удачно, неудачно — как получится. Самая занимательная игра.
Примитивист хочет, чтобы «все было видно», ничто бы ничего не заслоняло, иначе зачем изображать. Реалист хочет «как в жизни», то есть, что-то заслоняет чего-то, хотя бы частично, а если совсем, то нечего стараться. А есть такие чудаки, которые хотят как можно меньше показать, или нарисовать, или написать. Пределов фантазии нет, только картинка не должна страдать, смайл…

…………..
С двумя еще можно сладить, а к трем уже не удается найти единственный самый лучший ответ (три карты, три пятна… 🙂

/////////////////////

////////////////////

//////////////////////

Из «подвальной» серии
//////////////////

Опоздал!
//////////////////

Куда теперь…
///////////////////

Зимнее поле
//////////////////

Птицы
///////////////////

Вечерняя прогулка
//////////////////////

Сидящая

///////////
А как еще назвать — не знаю. Сочинил такой вид на деревянной дощечке. Давно было.

………
Утренний туман сползает к Оке. Красивая большая богатая страна, жить бы и жить в ней, да? А почему не живем, а мучаемся?

……….
Похоже, все темы актуальные исчерпаны? Поговорим тогда на вечную: зачем мы столько пьем, господа? Нехорошо-о-о, низзя, низзя-я-я…

……………
цв.б. смеш.техн.