Из старенького… (рассказы 90-х)

Откуда я?..

Старик Матвеев, главный инженер одного из уральских заводов, после смерти жены вышел на пенсию и приехал к сыну. В свои шестьдесят пять он был еще крепок, ничем не болел, но работать, как это считал нужным, больше не мог, а перейти на работу полегче не захотел. Он решил пожить немного у сына и не спеша обдумать, что делать дальше. Сын давно жил отдельно — работал научным сотрудником в маленьком подмосковном городке — и особой близости с ним у старика не было. Этот лысеющий человек с замученными глазами когда-то был маленьким мальчиком, с которым он, его отец, возился, стирал пеленки, водил в детский сад, потом в школу… дальше воспоминания были отрывисты и неярки. Теперь многое в сыне его раздражало и удивляло. Развелся с хорошей женой, оставил ребенка, просиживает дни и ночи в институте, домой приходит как в ночлежку… Старик много работал сам, но любил и умел заниматься домом. Его удивляли странные знакомые сына, которые могли говорить только о работе… и то, что у него вместо пальто — кургузая куртка, и нет вовсе пиджака, а только поношенный свитер с протертыми локтями… В первые же дни старик купил сыну дорогой обеденный сервиз на шесть персон и зимнее пальто из добротного материала. Сын постучал ногтем по прозрачному фарфору, послушал долгий звон — «Лучше бы тарелок простых купил, отец, знаешь, есть — «общепит», — но видно было, что сервиз ему понравился. А пальто он носить не стал — «до института три шага, зачем оно?..» Старика раздражало, что сын проходит в башмаках в комнату, садится в куртке на кровать, швыряет окурки издалека в урну и не попадает, не моет посуду, ест кое-как, уставившись отсутствующим взглядом в стену…
— Что вы там делаете? — иногда спрашивал отец. Сын объяснял, стараясь говорить понятно, и это тоже раздражало.
— Какая польза?.. — сын дергал плечом, — хорошая теория всегда полезна…
Но старик не верил.
— А зачем ты отсылаешь статьи за границу?..
— Чтобы там узнали…
— Что же в этом хорошего, если узнают?..
— Наука едина, отец, нет чужой и нашей.
И это было непонятно, и даже дико, потому что всю жизнь наше было нашим, и его следовало защищать от посягательств.
— Смотри, перегонят они нас…
Сын хотел сказать, что его давно перегнали, и вот уже много лет, задыхаясь и проклиная все на свете, он бежит следом, подбирая крохи за американцами, японцами и даже голландцами и шведами… но посмотрел на знакомый крутой подбородок, жесткие морщины отцовского рта — и промолчал… У старика была отдельная комната с окном на реку и лес, но он скоро заскучал и собрался домой. «Вот еще разик схожу на реку — и двинусь в путь…» Ему уже казалось, что он сделал глупость, отказавшись от хорошего места диспетчера. Теперь оно будет занято и ему придется искать работу на другом заводе, или вообще неизвестно где…
Субботним утром старик еще лежал и слушал, как сын звякает ложечкой на кухне, мечется по комнате, собирая бумаги. «Пришел среди ночи и снова убегает, в субботу… что за работа такая…» После ухода сына он не спеша позавтракал, взял сумку и спустился вниз. Надо в магазин, потом пройтись… На последних ступеньках его качнуло. Это было похоже на землетрясение. «Откуда здесь?..» — мелькнуло у него в голове. Он постоял и вышел на крыльцо, зажмурился. Яркое осеннее солнце бездумно расточало последнее тепло. Вдруг его качнуло еще раз. Как странно… Произошло что-то неуловимое — он все так же стоял, опустив голову, борясь с головокружением, — но мир изменился. Он посмотрел вокруг — все было по-прежнему — и все непонятно. Ярко-зеленая трава и желтые листья… белоснежные облака на прозрачном небе — и он?.. Он по-прежнему ощущал свое тело, как родное и необходимое ему, и из него через глазные впадины смотрел на траву и небо, как из окон своего дома… но кто он такой?.. где он?.. как оказался на этом месте, что хотел делать, куда ему идти? Инстинкт подсказывал, что надо вернуть все, как было — вернуться туда, откуда он пришел, но он не знал, откуда он. Его разум робко ощупывал стены тюрьмы и не находил ни щели, ни зазора…
Через два часа, возвращаясь за журналом, сын нашел отца на ступеньках дома. Старик уже не плакал, слезы высохли, оставив белесоватые следы в глубоких морщинах у рта. Он узнал сына, хотел что-то сказать, но не смог. Знакомое лицо пробудило в нем цепь воспоминаний, и пока они поднимались домой на второй этаж, память стала возвращаться:
— Где мой дом?..
— Теперь ты здесь будешь жить.
— А раньше я жил где?..
— В Челябинске.
— И что я делал там?..
— Работал на заводе.
— А, да… На заводе, конечно!.. Это сразу оживило его.- А я-то все забыл, мне стало страшно.
— Ничего особенного, ты же все вспомнил.
Старик лег.
— А мать где?..
— Она же умерла… папа…
— А, да… Ты иди, иди, я буду спать. Он уже успокоился — «ну, забыл…» Ему стало тепло и хорошо. «Надо ехать к себе. Через пару дней двинусь…» Он вспомнил, как стоял на крыльце, ничего не зная о себе, и куда идти, как вернуться… но подумал уже совсем спокойно:
«Бывает… последние годы работал много…» — и стал засыпать.

ЛЕТНЕЕ АССОРТИ 060814


Вариант с ослабленным цветом.
…………………………………….

Три цветка Саши Кошкина.
……………………………………………..

Окно мастерской, рисунок 90-х годов, недавно обработанный.
……………………………………………….

Голубь вполне скульптурный
……………………………………………..

К свободе, к свету!!! Отряд не заметил потери бойца…
………………………………………….

Кася и штора, а может штора и Кася
…………………………………………..

В шкафу.
………………………………………..

Портрет И.К.
……………………………………………..

Инструмент
………………………………………………

Пришельцы

ЛЕТНЕЕ АССОРТИ 050814


Ласточки на фоне стены. Тракийская долина, Болгария
……………………………………..

Зарисовочка. Я так называю любые незаконченные изображения, неважно при помощи какой техники сделанные. Иногда они полезны в дальнейшем, несовершенны и от этого свободны
………………………………………….

Вход в подвал десятого дома, о котором повесть «Перебежчик». Летом он выглядел совсем не мрачно, но повесть о жизни зимой. В России зимой жить нельзя, с годами я понял это (для себя, конечно)
………………………………………..

Картинка (смеш. техн. мелки, пастель…) на стене около окна. Потом убрал ее, цветная бумага начала выцветать. «Аллея»
………………………………………….

«Красное одеяло» В основе фотография, но от нее мало что осталось. Один из многочисленных вариантов, от абсолютной резкости до полного растворения изображения в свете. С годами все больше смещаюсь в сторону растворения…
……………………………………………

Свет, цвет, кот… Интересно, что по мера разрастания запретов такой вот разговор ведется в Фейсбуке — «что нам осталось, только изображения котиков». И некоторые пытаются. Это глупость, дело не в том, ЧТО ты изображаешь, а только — КАК это делается, а яблоко на картинке, кот или живопись Домье — какая разница… было бы хорошо сделано. Тут же спрашивают, а что такое хорошо, и ответить нечего. Хорошо — это хорошо. Как можно объяснить, если художник тратит годы на развитие этого ЧУТЬЯ, НЕ ПОНИМАНИЯ, А ЧУТЬЯ, к тому же в начале должен иметь какое-то ядро этого чувства или хотя бы ПУСТОТУ вместо тупости и толстой кожи…
………………………………………..

Вася удивительный кот, он со всеми находил общий язык, но при этом держался всегда своей линии. Как это ему удавалось, не знаю, вещи, мне кажется, несовместные, смайл…
……………………………………………

Одиночка, пустой стол… Что говорить — жизнь и есть одиночка, которую мы скрываем от себя, и перекрашиваем и маскируем… А потом — раз! и полное чувство! Оказывается, внутри всегда было. Это не страх смерти, нет, страх может не парализовать, а наоборот, толкать к действию, к творчеству (см. Лев Толстой, как еще боялся, но жил в полную силу при этом). Зависит от силы воли к жизни, если она есть, то страх нужен. А ощущение одиночки — это другое, это тот фон, который всегда за нами. Впрочем, оптимисты, наверное, возмутятся… смайл…
……………………………………………..

Мир и покой Тракийской долине. Для меня пример жизни бедной, но благородной.
…………………………………………………

Зарисовочка на столе, так, между прочего…
……………………………………………..

Зеленая женщина в красном кресле. Женщина-кресло. no comments 🙂
……………………………………………….

Сухие листья и разный мусор на балконе. Зарисовка, тут работать и работать еще…

ЛЕТНЕЕ АССОРТИ 040814


Двое на крыше.
……………………………………………….

Улица, ведущая в Никуда
………………………………………………

Нет, не голландцы мы…
……………………………………………..

Мотькин старший сынок
…………………………………………..

Берегите яйца, они дорожают
…………………………………………

Очень неправильная картинка, но не уберу
…………………………………………….

Кася среди посуды
……………………………………………

После пожара, до ремонта. Стены были чудные…
………………………………………………

Довольно несдержанный минимализьм
…………………………………………………

Лоджия по ночам
………………………………………………

Художественный слив. Как художественный свист. Что хотел сказать? Ничего, намеки на геометрию. И по далекой ассоциации — про слив и про сортиры. Ирония истории — обычно свои своих сливают и мочат в сортирах, при этом справедливость жалобно стонет за дверями…
…………………………………………….

Зимняя прогулка с котом. Оригинал маслом висит дома, а здесь я ее немного (чуть-чуть) меняю, вариирую в угоду настроению, комп позволяет…
………………………………………….

Долго боролся с зеленью, но до конца не победил.
………………………………………….

Мои друзья бомжи, вернее, БОЗы (Без Определенных Занятий, наверное, пенсионеры)
……………………………………………

Заснули Парки…
……………………………………………..

Русалка в домашнем рабстве
……………………………………………

Цветок перед окном

смайл, ребята…

Картинки это картинки, там все просто, вроде бы, во всяком случае, что можно сказать — «нра» или «не нра» и все дела. А стоит слово сказать, как тьма возражений, «а вот такой-то вовсе не такой» а вот эти — совсем другое сказали, и масса примеров, и многие очень правы, и знают гораздо больше меня, а я что — единственное, могу по латыни перечислить все кости человеческого тела, и даже со всеми фиссурами и фораменами, но это же испорченность памяти почти что с детства, кому нужны эти щели-фиссуры… Но милые мои, я не претендую на истины, на объективность, вообще, считаю слово это объективность ругательным, и стоило бы его вместо мата запретить, хотя ничего запрещать не нужно, каждый выроет свою яму в лесу, чтобы в нее все запретные и очень личные слова крикнуть, смайл… Это ведь ЖЖ, и я только о себе. Иногда забываю снять галочку, и в FB проникает лишнее, а там люди суровые, «ты за путина или против»… Я за Сезанна и Марке, и за того первого человечка, который еще мычал нечленораздельное, но на стенах своей родной пещеры ТАК нарисовал, что прочертил линию, несмываемую и несгибаемую, которая все наши неприличные века прошла как нейтрино сквозь земной шар. И только это дает надежды, из-за этого человек еще представляет интерес, для меня, для меня… Смайл…

ЛЕТНЕЕ АССОРТИ 030814


Мало понимаю в текущей жизни, она мне не нравится, но долго говорить не люблю. Лучше о картинках, в них те же вопросы — диктатуры и свободы, понимаете, в картинке невозможно отсутствие иерархии пятен, глаз не простит, и зритель (да и художник сам!) превращается в Буриданова осла — значит, цельность теряется, а без цельности картинки нет, единого взгляда нет, и хоть тресни, каких красот ни навесь сюда, ни черта не получится. Но если только диктатура… Нет, не втягивайте меня! Свобода, элемент случайности, небрежности, недосказанности… как без них? Но это страшно сильное ощущение покоя, то, что умные люди называют гармонией, это разве не диктатура, пусть в бархатных перчатках?.. НО к данной картинке прямого отношения все это не имеет, она слишком незначительна для такого глубокомыслия. Впрочем, если картинка наталкивает на глубокомыслие, значит дело плохо, она для того, чтобы наталкивать на ощущение, на зрительное восприятие…
Черт возьми! Извините… Я не хотел. Только две бутылки! не больше! И почти пустые! Что вам с того, как я сам смотрю на них. Фон. Фактура. стоят… места маловато… но стоят… И мне спокойно на душе. Но воздуха бы… Ах, оставим это…
…………………………………….

Место для слива. Просто грязная раковина. Специально серая? В живописи грязи быть не может. И связь с реальностью — бред. Но тогда надо бы отойти, в сторону графики хотя бы… Но тут нечего обсуждать, объект и всё.
………………………………………….

Неправильно! Но не нарочито, а иногда нужно постоять на грани, и чем-то собрать несобираемое. Пикассо мог. Он — да. Желтый привлекает, но и он на грани… Узкий вкус! Ага, узкий. Больше ничего не скажу.
………………………………………………

Это я. В любимом своем углу. Временами перевоплощаюсь, внешние отличия. Собственный облик давно надоел, да и не важен уже. Это в молодости выглядеть хочешь, а потом… не-е-т, не интересно. О чем смеемся? Наверное о том, что названия начал придумывать картинкам, вроде даже самостоятельный жанр. Внутренние ассоциации? Не совсем, но что-то есть, безотчетно.
……………………………………………..

А если убрать смешки, то скучновато, но тот же угол, и несколько более «объективно», хотя это слово ругательное, я бы вместо мата запретил!
……………………………………………

Не, мертвых тут нет, просто один уже подвергся «трансформации», из него полдуши вынули, и вот он полез к свеженькому обниматься… удушающая любовь… Кто-то скажет — во! власть — и культура!!! Пусть себе говорят, хотя не интересная трактовка. Вы еще скажите путин, тогда вообще… Тут в тысячу раз (ДЛЯ МЕНЯ!) интересней моменты, хоть точечки эти, фактура, а реальность эту, текущий день оставьте себе, если досаждает. Нет ничего сильней осязания, с него начинается отношение к миру. И в живописи — осязательное ощущение обязательно! Но слишком долгий разговор…
……………………………………………

За справедливость! Кому-то дали, а мне нет… Исконная начальная стадия всех процессов отношения к миру — неравнодушие…
……………………………………………..

Робинзон. Мой первый герой, и на всю жизнь один главный. Из зарослей своего острова наблюдает за дикарями… Они уедут, они временные идиоты, а он — останется, постоянный, и на своем месте.
…………………………………………….

А ведь минздрав предупреждал, предупреждал… Страсть в жару опасна! У человека все можно отнять, даже его взгляды, если прижать… но животное начало, животное счастье — оно навсегда с нами… В молодости так кажется, уверяю Вас, и это проходит…
……………………………………………….

Нам не все равно!!!
………………………………………………..

Движение в сторону графики. Оно полусознательное, картинка, фотка или рисунок трещин на стене — толкает туда или сюда… А наше дело — подстерегать СЛУЧАЙ.
……………………………………………

Несложившийся натюрморт, только СХЕМА, но с чувством, потом что Мартини, и стенка интересна автору, и пакет этот… НО угол! пространство! (в дальнейшем пригодилось)
…………………………………………….

Не глаз тут, а ВСЁ ТЕЛО говорит, надо что-то сдвинуть… Вообще самые серьезные пространственные вещи и проблемы решаются не глазом и не вычислением, а ощущением собственного тела в пространстве, в которое вдвигаешься, вернее — находишься, потому что все это только пространство ощущения собственного тела. И чем оно острей, тем лучше композиция. Рубенс, да! он это понимал, и даже бравировал. Но еще лучше понимал великий ГРЕК (el Greko) для которого разместить сотню фигур без зарисовок и черновиков ничего не стоило — он грезил этим в голове, в темноте. В голове у нас ведь темно, а из глаза узкий пучок света, да? Или не так?
…………………………………………………
На сегодня уж точно хватит. Удачи всем!

серьезные книги…

Мой дядя, Иосиф, был настоящий философ. Учился в Германии, диссертацию по Канту защитил. В 20-ые годы. А в советской Эстонии философы были нужны другие. И он, чтобы прожить, переводил эстонских классиков на русский язык. Он прозу презирал. За приблизительность.
– Не пиши такое, – он говорил.
Я его подвел. Долго держался, а на старости лет начал-таки прозу писать. Хорошо, он не знает, давно умер. Он часто повторял – “стоит говорить лишь достойное быть сказанным, и не говорить того, что каждый сам может подумать”. И добавлял – “Шопенгауэр. Плохой философ, но в этом прав.”
Так началась моя сознательная жизнь. С нескольких книг, которые мне дядя дал читать. Вообще-то, моей первой книгой был «Робинзон Крузо», но это в раннем детстве было. А взрослая жизнь с книг Иосифа началась. “Жизнь как воля и представление” Шопенгауэра и “Человеческое, слишком человеческое” Ницше. И немного Гегеля – по старой философской хрестоматии. Канта тебе рано, Иосиф сказал тогда. Так оно и осталось – рано.
Тогда мне было 16, можете представить, что за каша в голове. Никак не мог понять, что Маркс и Ленин – философы. И что “жизнь есть способ существования белковых тел”.
Шопенгауэр писал -” умственная нищета, запутанность, напыщенность будут рядиться в изысканнейшие выражения и темнейшие речи, чтобы прикрыть тощие, ничтожные и будничные мысли…”
……………………………………………………….

миллиона достаточно?..

Я спросил у трех человек:
– Тебе важно, что после смерти будет?
– Интересно – пожалуй, но не важно, – ответил первый.
– Интересно, но только в ближайшем будущем, – сказал второй.
А третий подумал, и говорит:
– А мне всего интересней, что будет через миллион лет. На этом месте.
Мне третий ответ пришелся впору.
Миллион лет проходит… и я снова здесь, такое чудо, представь.
Именно сюда хотел вернуться, и сбылось.
Вижу, совсем другое кругом! Никакой умеренности в климате. Жарко, душно, желтое небо, выгоревшая трава, саванна, львы…
А кончается… Все равно, похоже кончается.
……. Вот и домик… огород, в нем картошка, помидоры, огурцы… Трава за домом выше головы. Раздвинешь ее – там белый тонкий песок, вода… Плещет чуть– чуть, и так каждый день – и миллион лет покоя…
Миллиона хватит?
Достаточно, пожалуй…
Теперь, что в доме… Вот это уже слишком. Я просто уже без сил. Сядем на ступеньки. Бегает, суетится головастый муравей. Термит, что ли? Нет, рыжий…
Что делать будем? Картошку окучивать, помидоры поливать?..
………………………………………………………..

несовместны…

Период романтического увлечения якобы демократической властью давно позади. Кончился и период умеренного доверия. Но обходимся пока без сияющих голенищ. Незаметные ботиночки, убегающие глазки…
И снова вопрос ” с кем Вы, мастера культуры?” решается двояко.
– Мы с вами, только дайте нам, дайте! – это одни.
– Назад, в подвалы! – другие.
Крайности, конечно, беру.
Но подвалы нормальней. Художник и власть несовместны – были и будут.

десять слов не по моей теме

Слушал по «Эху» Дм. Быкова о военной литературе. Но он шире взял, умный человек, что не очень гармонирует с брызжущей жизнерадостностью, смайл… В конце я ушел оттуда, вполне хватило. Умно до тошноты. Почему? Ну, вся эта литература, она о человеке и о жизни, о послевоенном «конце истории», уточнять не буду, просто, как всегда, «хочется определиться». 🙂 Наверное, многое правильно сказано, но… это не о том человеке, который мне интересен, мне интересен Паоло, Рем, Саша Кошкин и т.д. постольку, поскольку интересно то, что внутри них, и по генетике, и по линии, которая идет издалека, издалека, и никто не убедит меня, что она прервалась — она затихла, и только, и тот человек, который рисовал на стенах пещеры — он жив, и он мне интересен. И вообще, что в головах этих людей родится, НЕЗАВИСИМО, (или почти), от всей этой тягомотины двадцатого реального века, и реальной текущей истории… Если она ВСЁ, то действительно истории больше нет, и человек больше НЕ ИНТЕРЕСЕН… Но это, по моему убеждению, НЕ ТАК. И потому мне интересней всего это ощупывать в простой модели, когда на площади в писчий лист ставишь мелкие предметы, обрывки и кусочки… и как, почему из всего этого рождается мир, который в другом измерении, в другой плоскости, чем все эти, пардон, довольно плоские и жуткие истории о том, каков человек, устроивший ад двадцатого века. Не таков человек, видно потому, что есть Сезанн (например), и внутри, значит, есть такое, от чего вся эта тягомотина правды локальной, местной, кажется не настоящей. Извините, мои десять слов перевыполнены, да, слушаю Быкова с интересом, но не верю, по большому счету не верю… Извините, пусть глупо, но не уберу.

ЛЕТНЕЕ АССОРТИ 020814


Чего головушку повесил? Да свои проблемы, со светом спорил. Не то плохо, что маразм кругом, а что, лучше заслужили? — а то плохо, что повторы, они в частной индивидуальной жизни чума… Хотя, глупость сказал, какая-никакая, а частная, а другой и нет, другая — беспомощная каша-размазня. Одна жизнь — это столкновение генома и личности со СЛУЧАЕМ, ведь всё, начиная от дальних предков рода, родителей, конечно, и всех внешних, не зависящих от меня обстоятельств — это СЛУЧАЙ. А историк это «случаевист», он распознает в случае причины, хорошее дело, но к личной жизни отношение слабое имеет, почти исчезающее… Но с другой стороны, я сам — случай для каждого из вас, надо честно признать… смайл..
………………………………………..

Путь, ночной путь. Вполне личное отношение имеет, как всё, что художник придумал или выхватил из реальности тем или иным способом, который значения не имеет. Путь не только намекает на перемещение из одного места в другое, но гораздо больше нам может сказать, но тут наталкиваемся на банальность — «жизнь-путь». В конце концов устаешь от себя и начинаешь понимать, что скроен из банальностей, единственное, что возможно, это передать их свои собственным способом, через свое зрение и ощущение…
…………………………………………..

Тут я долго возился с тем, что для зрителя почти никакого значения не имеет, — насколько вот этот кусочек пространства слева нужен вообще, а если нужен, то какой он должен быть плотности и цвета, чтобы сыграть свою роль во всей картинке, и что-то главное не затуманить, не отвлечь от него, а только подчеркнуть. Сезаннизм, чистейший сезаннизм, смайл, но для автора важно. Цветочки эти особенные, как обычно, автор не знает названий и знать не хочет даже, при жизни они довольно сухи и остры, а после смерти почти также сухи, острые и цельные, они переходят из жизни в изображение почти без потерь, и если б мы так могли!.. Наша смерть и распад безжалостны и дики, а эти цветки совершают точно то же самое, только сухо и благородно.
………………………………………….

Все реже вижу такое лицо и прикосновение. В России это было, но исчезает. В Израиле — «нечистые твари», в Болгарии жить дают, но не кормят ( я говорю о большинстве народа, и только!) . Надо отпустить на волю, а не строить им концлагери, должен начаться трудный процесс «раздомашнивания» — ухода этих зверей от нас, а мы должны им, и с благодарностью можем еще помочь уйти от нас, мы погибаем, они нам помочь уже не могут, а мы им — ещё можем, если поймем и захотим помочь. Мы неминуемо погибнем или переродимся, на земле нам нет ни места ни прощения, и скоро это станет ясно.
………………………………………

— Он и тебя бросит!..
………………………………………………

Бокал и вино. Но не в них дело, а только в свете, который распыляет цвет…
…………………………………………

Несколько брошенных вещей, и пространство, а что еще надо…
……………………………………….

Вечерний свет. В реальности есть живое и неживое, в этом своя драма реальности, ее конечность, в частности, а в изображениях живое всё, что художник способен оживить своим взглядом и отношением, и потому искусство долговечней текущей жизни.

ассорти чуть позже, в самолетах не сочиняю, там вино хреновое подают

К тому же проспал вино!..
А в Китае на заводе прогремел взрыв. Наверное, не только в Китае. И не только на заводе. Похоже, что каждый взрыв гремит… или прогремливает?.. Как гром или не так? Плохо, что взрывы, конечно, но не лучше то, что они гремят. Взрывы надоели, но они не вечны, бывают и перерывы в их громыханиях. А то, что они гремят — вечно, гремят и гремят… Как-то скучно от этого, журналюги, черт бы вас всех побрал! А еще эти стайки веселые детишек… Взрывов на вас не хватает, стайки…

ЛЕТНЕЕ АССОРТИ 300714


Порядок помещения картинок сюда для меня загадка, в папках он совсем другой. Эта шла у меня как «утешительная», в конце, а получилась первая…
……………………………………………..

Отношение к природе и к людям в России одинаковое.
…………………………………………….

Наши новости, газетный и прочий хлам. Но эти мои «приписки» к картинкам особого смысла не имеют, наоборот, они скорей маскируют стимулы. Этот хлам на балконе привлек меня цветом и графикой, разнообразной…
……………………………………………..

Я уже писал, земля не принадлежит никому, все имперские и собственнические бредни мне смешны — это мы принадлежим ЗЕМЛЕ, в нее уходим, и теряемся, исчезаем…
……………………………………………..

Разговор друзей, им собственно не о чем спорить. «Лишь тот достоин жизни и свободы?..» Какая чушь, даже обсуждать не хочется, и жизнь и свобода дается каждому из живущих, а дальше… дальше как получится, когда выбор между этими двумя, когда только слабое пятно в памяти… Геном и Случай, их столкновение, соприкосновение…
………………………………………….

Старый и молодой… «Жизнь прожить..». и так далее..
…………………………………………..

Гладильщица. Тушью на кальке, вот она и скукожилась. Так бывает, по суеверию художника бумажку выбираешь поплохее, погрязнее…
……………………………………………

Огрызки и остатки кошачьего корма. В основе. Мне показалось — красиво.
…………………………………………….

За натурой далеко ходить не надо, иногда видишь — рядом она! А иногда ни на какой козе не подъехать, не дается… А иногда нет ее — и все, хотя кругом могут быть самые-пресамые кррррррасоты…
……………………………………………..

Исправленное, все-таки фрагмент, но цвет привлек. Вообще-то никакого там не было цвета, фигня, а фон — картинка сзади тоже не годилась, и все они просто «не в ту степь» были, так что привлекло когда-то намеком сделанное, в черновике. Процесс это постоянное влечение по мелким шажкам, порой блуждание, а потом вдруг — вот! Но так редко бывает.
………………………………………………

Всякая всячмна на столе, с которого долго ничего не убирали. Такие столы интересней всего. Для меня.
………………………………………….

Такой вот желто-черный вечер
……………………………………………

Постоянный мотив, только здесь время явно устало… наверное, как сам автор…

Из повести «Робин, сын Робина»

Вы спрашиваете, кто я?
Я же сказал — художник. Иногда пишу слова, если рисовать не получается, но так и не полюбил это слишком трезвое занятие.
Верите словам? Для меня всё начинается с изображений. Слова потом возникают, а часто вообще не появляются. Со словами сложно, шансы сказать банальность велики. Беру любого современного писателя — вижу, серость по-хозяйски гуляет по страницам. А часто пошлость хлещет через край. Куда денешься, даже великие мыслители рождают пару новых мыслей за всю жизнь, остальное время и силы уходят на разработку… и саморекламу. Тем более, писатели… ведь все давно сказано. Спасение в том, что некоторые сочетания слов рождают в нас картины, сцены… и мы просыпаемся для развития, для переживания, сочувствия…
Но чаще перед глазами только черные значки, иероглифы унылых описаний.

…………………….
Мерзость зимних длиннот с годами начинает тяготить… Промерзлая страна, здесь жить невозможно! Повторяю это, втягивая голову в плечи девять месяцев в году, но с места не сдвинулся. Глубокое убеждение подвело — неважно, где жить, с кем жить, было бы внутри себя в порядке. Так-то оно так, но постоянное уклонение от общежития, уходы в прошлое даром не проходят, образуется со временем в памяти дыра… И с каждым разом все сложней, после воспоминаний, рассуждений о том о сём, возвращаться в текущий день, вспоминать умение выживать в нем… К тому же, в этой сногсшибательной реальности люди злы, приходится защищаться.
— Твое время вышло, — они говорят, а если не говорят, то думают, их обычная подлость. — О чем мечтаешь, где постоянно пропадаешь?
Или по-другому:
— Старик, старик… время, время, путь… — и важно качают головами. Делают вид, что уважают.
Но им-то осталось мно-о-го, а мне чуть-чуть. И хочется общим взглядом свою жизнь окинуть. Разумеется, будут пыжиться, доказывать нашу зависимость от дня текущего. Те, которые тянут меня обратно — «жить реальностью»…
Никто не может меня учить, я сам себе учитель.
Мудрость не нужна, если ее не выразить в трех словах.
Недаром дураков люблю — родственные души…
А еще лучше, не рассуждать — нарисовать!
……………………………….
Меня не раз спрашивали,
— Зачем художник пишет картины?
— Хороший вопрос… Всегда надеюсь, не про деньги спрашивают. Творческий труд неоценим, попытка выразить его в деньгах — зловредная привычка все на свете приравнивать к дерьму, помещать в бесконечный торговый ряд.
О живописи охотно расскажу вам…
Возьмем два куска холста, небольших. Широкой кистью пройдемся по одному белилами. Второй точно также покроем сажей. Смотрите, вот равновесие, белое или черное, все равно. Мы в жизни ищем равновесия, или покоя, живем обманом, ведь настоящее равновесие, когда смешаешься с землей. Что нужно художнику?.. Представь, ему тошно, страшно… или тревожно… или радостно, наконец… Он берет кисть, и наносит мазок, как ему нравится — по белому темным, по черному светлым, разным цветом — его дело. Он нарушает равновесие, безликое, однообразное… Теперь холст — он сам, ведь в нем тоже нет равновесия. Он ищет свое равновесие на холсте. Здесь другие законы, они справедливей, лучше, это не жизнь. В картине возможна гармония, которой в жизни нет. Мазок тянет за собой другой, третий, художник все больше втягивается… строит мир, каким его видеть хочет. Все заново объединить. В нем растет понимание, как все создать заново!.. Смотрит на пятна эти, все напряженней, внимательней всматривается, ищет следы нового равновесия, надеется, оно уладит его споры, неудачи, сомнения… на языке черного и белого, пятен и цвета…
Нет, он не думает, мыслями не назовешь — он начеку, и слушает свои крошечные «да» и «нет», почти бессознательные, о каждом мазке. В пылу может даже не подозревать, какой на щетине цвет, но тут же поправляет… или хватается за случайную удачу, поворачивает дело туда, где случай подсказал новый ход или просвет.
Он подстерегает случай.
Так он ищет и ставит пятна, ищет и ставит… И вдруг чувствует — каждое пятно всем другим отвечает, перекликается, спорит… нет безразличных на холсте, каждое отвечает всем, и все — стоят за каждое, понимаешь?..
И напряжение его спадает, пружина в нем слабеет…
И он понимает, что вовсе не с пятнами игра, он занимался самим собой, и, вот, написал картину, в которой, может, дерево, может — куст, камень, вода, цветок… или лицо… а щека — не просто щека, а… каменистая осыпь при луне!.. — он чувствует в ней шероховатость песка, твердость камня, находит лунные блики на поверхности… Он рассказал о себе особым языком, в котором дерево, куст, камень, вода, цветок… лицо — его знаки, слова!..
Содержание изображений?.. — бред бездарных критиков. А вот общение пятен — оно вязко, сложно, но неразрывно связано с Состоянием художника, и чем автор уязвимей, без опоры и надежды стоит, чем ему страшней жить — тем тоньше начинает чувствовать особый вес пятен, их отношения, борьбу, напряженный разговор…
Вот вам один ответ — мой. Кто-то даст другой, но вы ищите свой. Чужая мудрость только затравка или спусковой крючок.
………………………………….
В начале жизни события и вещи множатся, разбегаются, вот и говорят — время. А к концу все меньше остается — лиц, вещей, слов, хотя, казалось бы, должно все больше накопляться. Как говорил один художник, степень обобщения важна, вот-вот, степень обобщения, в ней ум художника, да и любого творца, который мелочным бытописателем не хочет быть, а смотрит за горизонт, и выше сегодняшнего мусора.
Годы усилий видеть дальше, выше, они бесследно не проходят — чувствуешь, что изменяешься: нет уже ни ума, ни мыслей, а на все вопросы только «да» и «нет», короткие, ясные ответы. Откуда берутся … черт знает, откуда. Будто на ухо кто-то шепчет, или внутри головы рождаются?..
События сближаются, сливаются, многие моменты выпадают из картины… Как ночной снимок городской магистрали — трассирующий свет, и никого. Пусто там, где бурное движение и жизненный шум. Вместо беготни и суеты — ночь и тишина. Как настроишь себя на собственные впечатления, так сразу тихо становится кругом, и пусто. Стоит ли ругать память, если она заодно с досадными мелочами выкинула некоторые глупые, но полезные детали?.. Нужно ли удивляться, что, удалившись в собственные стародавние бредни, потом выпадаешь бессознательным осадком из раствора, и долго вспоминаешь, куда теперь идти, где дом родной…
Собственная жизнь вызывает удивление, страх…
И смех.

ЛЕТНЕЕ АССОРТИ 290714


Подвал десятого дома, где Перебежчик кормил котов.
……………………………………………….

Кто куда, а я на драку
…………………………………………….

Пейзаж (на стене)
………………………………………….

Вид из кухонного окна
…………………………………………….

Мотькин сынок
…………………………………………….

Всячина с буквами
………………………………………………

Из серии «кривых гвоздей»
………………………………………………..

Натурщики в перерыве
………………………………………….

Всякая всячина между двумя окнами
……………………………………………..

Моя вселенная

ЛЕТНЕЕ АССОРТИ 280714 (из дневниковых зарисовок)


Туся и ее любимый кот
…………………………………..

«Какое мне дело до вас до всех», у меня свой Остров, нарисую — буду жить там.
……………………………………………

Из крымских набросков 80-х годов
Смешно слушать эти споры — земля не принадлежить никому, это мы принадлежим ей, и в ней прахом останемся.
………………………………………..

Писаки — лауреатка и досидент.
…………………………………………..

Не ЖДИ, не БОЙСЯ, не ПРОСИ.
…………………………………………

Где-то около… (фрагмент)
………………………………………..

Тоска, тоска…
………………………………………..

Несъедобные
…………………………………………….

Из повести «Перебежчик» (пробирается к своим)
…………………………………………….

Чтец-монологист. Я не артист: для артиста важен зал, а я могу читать только глядя самому себе в глаза…
………………………………………………

Далеко от Москвы, чертовски далеко… и слава богу, ближе не стану.
……………………………………………..

Султан и Ассоль, я вас помню… Хотя что вам до меня… А мне важно, что вы были, и я рядом был.

ЛЕТНЕЕ АССОРТИ 270714


Мои постоянные натурщики, сегодня в сдержанных тонах, все больше серые люблю оттенки…
…………………………………………

Вид из кухонного окна, тоже в серых тонах
……………………………………………

Кактусы в голубых тонах
…………………………………………..

Фрагмент картины «Утро котов». Сама картина теперь в Серпуховском музее.
……………………………………………..

Натюрморт с живописью сбоку, одно время увлекался, а сейчас использую эти наработки для своих цветовых увлечений

Жалобы турка…

Геном, собственные стимулы, внутреннее развитие, столкновение этой линии со Случаем, и в точкахъ столкновений (критические точки, что-то из «теории катастроф», примененное к отдельной личности) — резкие переломы направления жизни… Пусть неуклюже, но довольно-таки исчерпывающе написал об этом в книге «Монолог о пути». Занудная вещь для тех, кто по-другому развивался и жил, это совершенно ясно, и таких большинство. Я это понимал, но необходимость написать была во сто крат сильней посторонних аргументов.
И все-таки… вне поля зрения осталось то, что определяло не направление, а качество процесса, наверное, смешно звучит… Вкус действия, если хотите. Вкус неизбежности этого, а не другого пути одной отдельной жизни в океане Случая, на мой вкус слишком красиво сказано, но… все чаще чувствую себя… как можно чувствовать на лодочке над Марианской впадиной, пускай кругом пока тишь и покой, и лодочка только чуть протекает, смайл… Само представление, образ того, ЧТО там под тобой, да?.. Не всегда так было, порой гарцевал, конечно, но давно. Вот это всё — другая книга, и наверное ее не написать, а жаль…

ЛЕТНЕЕ АССОРТИ 260714


Дорога, раннее утро, время решений…
…………………………………………..

По воспоминаниям, холодное, спокойное…
…………………………………………….

Надеяться на тепло уже бесполезно
………………………………………….

Вино и пряники. Вариантов тьма, все небрежней становятся, а может свободней…
……………………………………………

По мотивам П.Н. старого художника (но не копия)
……………………………………….

Красное одеяло. Множество попыток сделать это красное приемлемым в общем плане, и до сих пор продолжаю, продолжаю… 🙂
…………………………………………….

Окно и стекло, из проб
………………………………………….

Тут ничего не могу сказать, сделано как хотелось

Из старенького…

P.S. вместо вступления. (ответ на вопрос тоже)
Нет, я еще пишу, понемногу, медленно… Вообще-то я пишу быстро, но редко, особенно сейчас, когда текущая жизнь мешает больше, чем обычно, да и возраст тоже мешает, нет, пишу-то быстро, но гораздо чаще стал думать, а зачем это, а зачем то… И о людях раньше думал лучше, и все это вместе — вот и получается — медленно пишу…
Но есть и более серьезная причина, а что скрывать, поделюсь и ею. Так получилось у меня… и наверное, не только у меня, но все-таки не у всех, и не у большинства, потому что писать я начал еще позже, чем рисовать, в середине четвертого десятка. И написал рассказики, потом повести … А сейчас смотрю — я не лучше пишу, чем раньше! вот задача, я как-то сразу вылез на свою высоту, большую или маленькую, к делу не относится, но вот — сразу! И думаю, что причины были — долгое напряженное молчание от неумения выразить, и в голову не приходило, что стоит попробовать писать!.. какой-то тупик и разочарование в прежней любви, я о науке… и опять же -возраст: живешь-живешь, и что-то видимо накапливается… И в результате… не могу сказать, что пишу лучше, чем начал. Нет, могу о многом из того, что раньше не знал, или в голову не приходило, но ЭТО НЕ ТО, ради таких вещей не стоит и стараться, мое глубокое убеждение, тексты это что-то другое, не рассказ-пересказ, не словоблудие, не идея какая-то… … И некого убеждать, с кем-то спорить — нет желания, люди такие, какие есть. И не стоит увеличивать кучи мусора и всякой дребедени в мире. А что же еще можно?.. Только что-то свое сказать — сформулировать, если по-научному, кратко и прозрачно, свой неширокий взгляд на вещи, потому что жизнь… каждого… это такое здание, структура, которую хочется довести до крыши, вот и все дела, и ума в этом не требуется, все умное уже сказано, а что нужно… не знаю… Знаете, сейчас ко мне на балкон часто залетают ласточки, у них гнезда неподалеку. А стенка балкона, она мне по пояс, она прозрачная, и они бьются об нее, им в голову не приходит, что нужно чуть-чуть подняться, и крылья-то есть… Некоторые умней, сразу поднимаются вертикально и улетают, а многие, ну никак! Я тогда беру их… они или молчат, или бурно возражают, разные очень… беру, поднимаю повыше — и отпускаю. И они летят, летят!.. а я завидую их быстроте и ловкости, да, завидую… и рад, что могу помочь.
Так о чем это я… Вот когда напишешь хорошую строчку или рассказик удается — вот такое ощущение есть, такое же!

………………………………………..
……………………………………………

один знакомый…
Я долго переписывался с одним человеком, который был умен, разумно скроен, но какое-то сомнение в нем все время копошилось. Уехал из России, жил в Израиле, потом в Париже… И всю жизнь крутился рядом с художниками, с одной целью — доказать, что нет ни искренности, ни страсти, ни чистого наслаждения цветом, а только самолюбие, расчет и жажда славы. И очень удачные приводил примеры, разве этого всего нет, разве мало? Но ему очень хотелось, чтобы это было — ВСЁ! — он успокоился бы.
В конце концов, он выдохся, и начал делать то, к чему был способен изначально — торговать углем со своей бывшей родиной, благо дешево продавали, и можно было у себя дорого продать…
Разбогател, купил дом и сдает его в наем, этим живет.
Удалось ли ему доказать себе, что НИЧЕГО НЕТ — не знаю, человек тайна. И зачем ему надо было? Мучило почему-то…
А я не верил, что он может всерьез так думать. Усмехался сначала, потом злился… Наверное, я был глупей его.
Мы ругались в письмах, а потом друг другу надоели.

/////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////

бежать некуда…
Пес Вася жил со мной 16 лет, и не любил меня. Он не любил нас, людей — никого. Не было в нем собачьей преданности, терпеть ее не могу. За это уважал и любил его. Он уживался с нами, терпел… и ускользал, когда только мог — исчезал. Прибежит через несколько дней, поест, отоспится, и снова убегает. Я думаю, он и собак не любил. Обожал, правда, маленьких злющих сучек, но это не в счет.
Мне всегда хотелось узнать, что же он делает, один, когда устает бежать.
Он не уставал…
А когда состарился, все равно убегал. Только тогда он перестал убегать далеко, и я часто видел знакомую голову в кустах, лохматые уши. Большой пес, с густой палевого цвета шерстью, с черной полосой по спине. Он лежал, положив голову на лапы — и смотрел, смотрел — на деревья, траву, дорогу, небо…
Он умер, а мне понадобилось еще много лет, чтобы его понять.

//////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////

одна и сто…
Искренность — форма бесстрашия. Бывают и другие формы, например, ярость неразумная, благородные порывы, самоотверженность… да мало ли… Искренность — форма бесстрашия, которая к искусству имеет самое близкое отношение. А вычурность формы, нарочитая сложность, высокопарность, грубость, словесный понос, заумь, выдаваемая за мудрость, ложная многозначительность — все это формы страха. Что скажут, как оценят, напечатают ли… в ногу ли со временем идешь или отстал безнадежно… Достаточно ли мудро… И еще сто причин.
Вопрос искренности центральный в искусстве, потому что без нее… Можешь дойти до высокого предела, но дальше ни-ни…

///////////////////////////////////////////////////////////////////////////////

все для нас?..
Читаю:
» О мудрости Иеговы свидетельствует даже состав морской воды…»
Речь идет о фитопланктоне, вырабатывающем половину кислорода, которым мы дышим.
Ощущение плотной перегородки между нами. С понятной мне стороны — пытаются исследовать, понять планктон… и приспособить к собственным нуждам. Тоже не лучшее отношение, пусть живет планктон как ему хочется. Но все-таки, понятно.
А с другой, совсем непонятной стороны — хвалят Иегову за то, что, видите ли, создал — для нас! — такой планктон…

ЛЕТНЕЕ АССОРТИ 250714


Портрет (х.м.) с последующей обработкой
……………………………………………..

Ваш-Наш!
…………………………………………….

Принуждение к миру
……………………………………………

Цветок в ночи
………………………………………………

Утепление балконной двери прохудилось
………………………………………………

Намывание надежд
………………………………………………

Из «Ассорти»
…………………………………………..

Думы о былом
…………………….
Завтра названия могут измениться, в угоду настроению.
Всего доброго, удачи!

ЛЕТНЕЕ АССОРТИ 240714


Кто куда, а я туда…
……………………………………….

Доска, не подготовленная для живописи, иногда на таких писать интересно, хотя знаешь про вредные живописи химические процессы 🙂 На заднем плане набросок, некопия очень известной картины. Интересовала, помню, сама геометрия расположения фигур, гениальная по своей простоте и «эффективности». А портрет… не, чуть-чуть напоминает автопортрет, не в этом дело. А в чем оно? Автор не знает точно, главное, кажется, все-таки было в том, как краска ложится на незащищенное дерево, а все остальное — случайно придуманное? Нет, фон все-таки не случаен, на эту картину Рема долго смотрел — осталось…
…………………………………………

Памяти П.Н.
…………………………………………

Занятие вокальной студии, один из вариантов, из ярких, остальные вообще тонут в теплой темноте, мне так нравилось.
…………………………………………..

Жил-был паук, долго здесь высиживал мух… Потом ушел, паутина осталась. Интересная для меня история, ведь в пауке НЕТ паутины, а только жидкое вещество… Об этом стоит написать…
……………………………………………

Причуды старика. Желание все делать в оччень сдержанных тонах, и чтобы вся игра и напряжение — в малых различиях, в оттенках. Задача не легче, чем сильные тона, а может и сложней, требует тонкого восприятия. И также редко получается… а может еще реже…
………………………………………….

Хвост! хвост! Ничего, кроме хвоста. Так бывает, натура насмешлива, а нашему восприятию изображений сотни тысяч лет, их не обогнешь просто так…
………………………………………..

Околица, или путь в никуда… названия можно сто лет придумывать, а картинкам они не нужны, или неважны, а если очень нужны, то подозрительно…
……………………………………………

Есть такой набросочек лица, сильно закрепленным углем. Сильное закрепление само по себе часть изображенческого процесса, если воспользоваться умело. А здесь еще под настроение обработка на компе, так хотелось — помягче, намёком… Это возрастное, но избегать не стоит, как есть, так есть.
…………………………………………….

Из серии «Любимый угол». (вариант) С цветом долго вел споры, оттого много вариантов. Сливочного масла не люблю, вот в чем все дело…
………………………………………………

Цветки на темном фоне. Не только сливочного масла, а еще и сахара! Букетики так часто сахарные!..

ЛЕТНЕЕ АССОРТИ 220714


Один из вариантов. Объясгить его мне трудно — все менее четко, все более криво… Видимо, кризис в использовании фотографии даже в качестве начального эскиза. Сопротивление оптическому идиотизму и патологической обстоятельности оптики не спеша перерастала увлеченность и привязанность к такому началу. Всегда привлекал Случай, как начало чего-то своего, движения по собственным ассоциациям, оттого и оптика, случайно попавшая в руки (с детства не брал),была интересна. Дальше? посмотрим, что дальше, пока не знаю…
……………………………………………

Из живописи 80-х, и довольно сильно обработано, начал раздражать лезущий в глаза красный, который так любил!.. 🙂 И появился интерес к холодным тонам, хотя пересилить страсть к теплу он вряд ли сможет.
……………………………………….

Трудная победа кота Бориса. Последняя его весна, потом он исчез, как часто делают коты перед смертью. Сильный и благородный зверь, я всегда встречал его с радостью.
……………………………………….

Прохудилось утепление балконной двери, вот и вылезла на свет газетка. Полезной долгие годы была.
……………………………………….

Лестница, ведущая только вверх, а вниз… она была мне незаметна. Столько разных недолгих летучих жизней я здесь видел… и было время о них подумать
………………………………………

Строгая геометрия цветков, а фон для меня диковат, диковат… Но не убираю, чтобы свои границы знать, они ведь меняются, с длинными годами, правда.
……………………………………………….

«… унижая других…» Да, но случайно получилось: то, что между лапами написано, заметил через несколько лет. А ведь об этом часто думал, и вот такая случайность.
…………………………………………..

Картон рыхлый, темпера, кажется 1977-ой, в конце года. В общем, не картинка, а так, мне было интересно на рыхлом картоне, как расплывается водяная краска… Труба в чистом поле
……………………………………………

Стоит за шкафом много лет, большая, на оргалите маслом. Такого расположения цветков нарочно не придумаешь, все-таки, был во мне примитивистский заряд, смайл…
……………………………………….

Что-то органическое, на земле узрел… Если еще сдвинусь в сторону абстракции, то только по пути от простых вещей и всякого мусора, мелочи…
………………………………………

Вид из окна за мусоропроводом, на втором этаже 10-го дома. Фокусировать не хотелось, для меня натюрморт, чем дальше тем больше, — в пространстве, в атмосфере, и все меньше — слишком заданная совокупность
……………………………………………

Портрет А. Так получилось, что сначала резкий рисунок, а потом живопись, а рисунок убирать не захотелось. Так и стоит 🙂
……………………………………………

Россия зимой. Так и не полюбил беспросветные просторы, предпочитаю прибалтийские чистые сосновые леса, с мхом, песком… и никакой путаницы подлеска…
……………………………………………

Люблю минимализм натюрморта, в котором сложности не видно, вся она в точности несильных пятен(если получается), и обязательно вполголоса чтобы…
И в прозе — вполголоса. НЕ люблю крик.

ЛЕТНЕЕ АССОРТИ 210714


Упражнения с собственным лицом, во всяком случае, никто не протестует 🙂
…………………………………

Окна за мусоропроводом, они были интересны мне, поскольку сразу много изображений, и в то же время один пейзаж.
……………………………………….

Лист, цветок, отдельное дерево или куст всегда интересней совокупностей, и то же самое о людях, как только собираются в толпы и стада, все лучшее теряется
……………………………………..

Триптих — три изображения кота на вечернем окне.
Извините, на аккуратность терпения не хватает
………………………………………..

Одинокий лист, о нем написано в романе Вис виталис
………………………………………….

Случайный свет, иногда (часто) интересней специально настроенного
………………………………………

А что тут скажешь, не впервые вывешиваю — земля горит, похоже, никому не нужна.

ЛЕТНЕЕ АССОРТИ 200714


Окно в подвал десятого дома
……………………………………..

Цветок на свету
……………………………………..

Кожурки
……………………………………………

Из проб
………………………………………..

Финики
…………………………………………………

Пусти домой!
…………………………………………….

Теплый вечер
…………………………………………….

Еще не все песни пропеты…

Между прочего

У каждого своя вера, и у меня — своя. Хотя я «абсолютный атеист», ни в какие сверхъестественные силы не верю, в мире много чудесного, но все эти чудеса подчиняются законам физики, если дальше не уточнять. Но вера есть, и вот она. В мире во все времена, которые историей обозримы, и наверное гораздо раньше, от самых наскальных рисунков так пошло — существует республика свободных талантливых людей, независимо от времени их жизни, независимо от общения, возможно или нет… все равно они все вместе, и они — непобедимы. Времена чумы, распада, гниения, застоя, насилия — были, есть, будут еще — и пройдут, а эта республика — она непобедима. Она выше всех объединений, наций, государств во все времена — она неуязвима. И тот, кто носит в себе хотя бы крошечную частицу этого СВЕТА, тот неуязвим и непобедим, как бы ни бесились силы времени и текущей действительности.

ЛЕТНЕЕ АССОРТИ 190714


Занятие вокальной студии
…………………………….

Портрет художника-примитивиста.
…………………………………..

Зимний город
………………………………………..

Отдохнешь и ты… (вариант)
………………………………………….

ПУТНИКИ Один из вариантов, на грани ч/б, что меня очень привлекает сейчас
………………………………………….

Геометрия природы
……………………………………….

Осенний рассвет (фрагмент)
…………………………………..

Вид из окна 20-го дома. Эта квартира и это время — лучшее в жизни: начал писать рассказы, написал повесть «ЛЧК», много рисовал, писал картины (1976-1993гг)
……………………………………….

Из серии «УГЛЫ» Потом назвал ее «Смерть интеллигента». Фотообработка.
Я приехал в Россию из Эстонии в 1963-ем году. Мне сказочно повезло — я попал в окружение замечательных людей, настоящих ученых, российских интеллигентов. Для меня это была школа жизни, в меру своих возможностей я впитывал и учился. В последнее десятилетие эта среда исчезает, люди умирают, уезжают, кое-кто трагически меняется. Весь мой интерес к окружающей жизни, а он всегда был ограниченный, я интроверт, занятый своими идеями и увлечениями… весь интерес был в этом небольшом круге людей. Все остальное в России меня тоже интересовало, но чисто «теоретически»: ни в одной стране я не стал бы «своим», всю жизнь хотел стать своим в мире науки, искусства, что-то там, пусть небольшое, но сделать… А теперь… мне противно и не интересно стало в России жить, и только старость удерживает от перемещений в пространстве. Нет, не только, я вижу, везде буду сам по себе, и большого смысла в жизни в других странах не вижу, вся моя свобода и все возможности, сейчас уже совсем скромные, только во мне. Делать свое дело и держаться подальше от мерзости, которая наступает, единственное, что еще могу. Будем продолжать, удачи всем
………………………………………..

Немного из «КУКИСОВ»

о людях надо…
Иногда меня учат.
О чем надо писать, и вообще, как жить. Разговоры.
А я никак. Обижаются — не хотите с нами разговаривать…
Темы надоели. Все говорим, говорим… — о том, чего не знаем: о боге, свободе, о счастье и вечной жизни.
Я не буду об этом говорить.

///////////////////////////////////////////////////////////
чтоб не сдох…

Два принципа, или правила для прозы есть. «Гласность» и «Бритва». Текст, который легко читается в голос, легко и глазами читается. Чтобы лился, без запинок и затычек, а сложности потом. Чтение вслух — последняя проверка.
А «Бритва» — никакого избытка, нервных клеток мало.
Осёл, всего меж двух стогов, и то от голода сдох.

///////////////////////////////////////////////////////
жизнь страшна…
Грубая кисть, разноцветная тушь. Бумажка грубая, шершавая. Две фигуры, и что-то между ними происходит. Размашистыми пятнами — напор женщины в нелепой шляпке. Беспомощность, растерянность мужика, прижатого к забору. Агрессия — и недоумение. Однажды видел похожую сцену, она закончилась чудом. Женщина, чем-то похожа… только без шляпки, трясла мужика, приговаривала — аванс, аванс… Он говорить не мог, не сопротивлялся, только мычал. Она его не обыскивала, просто трясла и трясла. И вдруг из него начали вываливаться деньги, сначала несколько бумажек, а потом мелочь посыпалась… Она бросила трясти мужика, подобрала деньги и ушла. Он постоял, потом сел на землю у забора, заплакал. Весной было. Там, где он сидел, новая трава пробивалась, зелень, режущая глаз.
А я тогда другое вспомнил. Хотя природа чувства одна — ужас перед жизнью. Рождение жизни внушает почтение… — и ужас. Приходят без приглашения. Постоянно жрущие чмокающие младенцы. Вспоминается длинный розовый червяк, движение земли в нем от начала до конца, так он питается, задерживая в себе съедобное… Еще я как-то рассмотрел ростки, розовые, из старой сморщенной картофелины. Три головы слепого чудища. Уменьшенного, и все равно — страшны слепой силой прорастания через что угодно, хоть дерево, хоть камень…
Ужас к жизни приходит сам… а уважение — по мере собственного роста, мучительно тяжелого. Оттого уважение ценней ужаса.
Но все равно, пообещай жизнь удлинить за счет детства, юности — отказался бы.
Такой ужас остался.

/////////////////////////////////////////////
Не поэт, и не брюнет…

Писатель, поэт — неудобные слова. Я, когда начинал, спросил одного хорошего поэта — «вы поэт?» Он смутился, пробормотал — «пишу иногда… бывает…»
В общем, случалось с ним, иногда, порой…
Столяру, если плохо сделал стул, можно сказать — «твой стул дерьмо!» А читателю, если показывает наглость и дурость, ничего не скажешь — личность оскорблять нельзя, стула сделанного нет, одни ругательные слова.
Писатель профессия уникальная, если хороший. И даже если всех собрать, то больше чем столяров не наберешь. Писатель обижается, когда ему говорят неприличные слова. Но я думаю, зря. Чтобы на стуле сидеть, требуется иметь только известную часть тела. Она может немного различаться у разных читателей, но стул для многих сделан, на средний размер годится. А чтобы понять хорошую книгу, нужно более тонкие места иметь. Не у каждого находятся. А писатель, если человек интеллигентный, начинает недостатки в себе искать. Мучается… Зря! Писатель, поверь, если человек твою книгу купил или даже прочитал, это ничего не значит. Подожди лет десять, а там посмотрим — или читатель умрет, или ты…
Или книга.

///////////////////////////////////////
испугалась чума …
Говорят, у нас чумы нет, полностью побеждена.
И народ веселый стал — жуть!.. Пляшет да поет. Но есть еще небольшая печаль-тоска.
— Без царя-то проживем, — говорят, — а вот старшего брата — дайте нам, ну, дайте!
— Брата дадим, — отвечают народу. — Вот тебе выбор, хочешь брата защитника или уж сразу — охранника?
И в думах этих начинается нетрудовой воскресный день…
Про чуму у меня картинка была смешная, стол прямо на улице, сидят дурачки и выпивают. И тих-хо кругом, ничто не страшит, не угрожает…
Наверное, чума за углом стоит, сама их беспечностью устрашена.

ЛЕТНЕЕ АССОРТИ 180714


…………………………………………

…………………………………………..

……………………………………………

…………………………………………….

…………………………………………….

…………………………………………….

…………………………………………

………………………………………………

…………………………………………..

………………………………………..

Между прочего «(«Кукисы», М.:Э.РА, Летний сад. 2010.

***
Ольга, моя соседка, целыми днями одиноким и больным людям помогает. Недавно встретил ее, тащит какие-то тюки своим старухам. Спрашивает, сколько за электричество плачу. Я сказал, она обрадовалась:
– Немного. Это Бог для людей электричество ворует.
– Зачем воровать, лучше бы дешевле сделал.
– Не может. Власти не имеет. Но помогает людям – ворует понемножку.
/////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////
***
У нас была великая эпоха?
Согласен. Время великих войн, тиранов, праведников.
Но вовсе не знаменитых вспоминаю. За правду легче стоять, когда за спиной великие заслуги. С тобой несколько церемонятся, как с А.Д.Сахаровым. А вот Толя Марченко, рабочий с 8-классным образованием, просто стоял и стоял, пока не убили.
Анатолий Тихонович Марченко погиб сорока восьми лет в Чистопольской тюрьме 8 декабря 1986 года. С августа он держал отчаянную, смертную голодовку, требуя освобождения всех политических заключенных. Такое освобождение уже приблизилось и вскоре началось: в ноябре были освобождены политзаключенные-женщины, отправлен из ссылки за границу известный правозащитник Ю. Орлов. Видимо, в конце ноября Марченко прекратил голодовку: от него пришло внеочередное письмо с просьбой о продуктовой посылке, не предусмотренной тюремными правилами. Может быть, он узнал о первых освобождениях. В ноябре Ларисе Богораз, жене Марченко, был предложен выезд вместе с мужем в Израиль. Не решая за него, она настаивала на свидании.
А 9 декабря пришла телеграмма о его смерти.
//////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////

***
В старости нет преимущества перед молодостью, одни потери и мелкие неудобства.
Результат жизни мизерный, как бутылка с запиской, выброшенная на обочину, в канаву.
И что-то себе остается, хотя непонятно – зачем… Умирать лучше опустошенным и полностью исчерпанным, иначе жаль не совсем вышедших из строя частей организма, а также умственных приобретений, которые истлеют, в пустой мусор обратясь.
Все-таки, два небольших приобретения я бы отметил.
Первое – странная способность понимать по лицам, по глазам гораздо больше, чем раньше. Приходит само, никого не научить, к тому же, опыт горький, потому что много видишь – мелкого. Человеки все, и ты такой…
Второе не греет, не обнадеживает, и не дается само собой, может придти, может и миновать. Особое понимание.
Мой учитель Мартинсон любил слово МАКРОСТРУКТУРА – он первый стал говорить о макроструктуре белков. Сколько верных слов уходит в неизвестность вместе с людьми, их сказавшими. А потом эти же словечки, мысли возникают снова, и ни в одном глазу – никто не вспомнит, а человек за это слово, может, жизнь отдал…
Так вот, жизнь имеет макроструктуру. Архитектуру всего здания, общую форму, если проще. Откуда она берется, структура эта, чтобы в случае удачи развернуться? Думаю, из внутренней нашей энергии, страсти жить, которую мы наблюдаем в каждой травинке, а вовсе не являемся исключением во вселенной. Такова химия живого тела. Она живет в малейшем микробе, в червяке… и в нас с вами. Возможно, мы в недрах гигантского механизма, который ищет способы развития, и мы – одна из возможностей, может тупиковая. Биофизик Либерман считал, что всем этим движением управляет вычислительная машина, или что-то в этом роде, она перебирает нас и совершенно разумно и бесчувственно удаляет, если не выпеклись, как хотела. Такая сволочь бездушная, как говорил мой герой Аркадий в романе «Вис виталис». Сволочь, не сволочь, но ясно, что лишена и проблесков любви и интереса к нам, когда мы кончиками лапок, коготками или пальчиками за нее цепляемся, в попытках выжить и сохраниться. Как детишки в концлагере – « я еще сильный, могу кровь давать…» Какая тут любовь, сочувствие, жалость – нас отбирают по принципам более жестоким и бездушным, чем наших друзей, которых по глупости «младшими» называем…
Наши лучшие и худшие порывы составляют периоды и циклы, витки спирали. Вот такое понимание. Может возникнуть. Однако, чаще и намека нет, одна мелкая предсмертная суета. Но сама возможность – радует.
Но чтоб это заметить в большом масштабе, и что особо важно – на себе! – требуется большой кусок времени. Пожалуйста, тебе его с охотой выдают… Но не бесплатно – стареешь… и теряешь возможность воспользоваться “макроструктурным” взглядом: ни ума, ни таланта, ни сил дополнительных на это уже не дадено.
Что сделано, то сделано.
Что случилось, то и получилось.
Но есть небольшое утешение – можно рассказать.

Из повести «ОСТРОВ»

ОКНА и ДВЕРИ Поиски своего жилья.

Мне приходится наблюдать за жителями, чтобы найти свое жилье. Вступать в хитрые переговоры с уловками, осторожно выспрашивать, где я живу. Надо спрашивать так, чтобы не заметили незнание. Допытываться, кто я, не решаюсь — убедился, они затрудняются с ответом, и, думаю, это неспроста. Как-то я обхожусь, и за своей дверью, куда все-таки проникаю после разных несчастий и ошибок, о которых говорить не хочется… там я многое вспоминаю о себе. Но счастливым и довольным от этого не становлюсь, что-то всегда остается непонятным, словно на плотную завесу натыкаешься… Но сейчас не до этого, важней всего найти дом. Проникнуть к себе до темноты. Вроде дело небольшое, но нервное, так что спокойствия нет и нет. И я завидую коту, идет себе домой, знает все, что надо знать, он спокоен. Я тоже хочу быть спокоен, это первое из двух трудных счастий — спокоен и не боишься жить. Второе счастье — чтоб были живы и спокойны все близкие тебе существа, оно еще трудней, его всегда мало, и с каждым днем все меньше становится. Этому счастью есть заменитель — спасай далеких и чужих, как своих, счастья меньше, усталости столько же… и в награду капля покоя. Это я хорошо усвоил, мотаясь днями и ночами по ухабам, спасая идиотов, пьяниц, наркоманов и других несчастных, обиженных судьбой.
А теперь я забываю почти все, что знал, топчусь на месте, однообразно повторяя несколько спасительных истин, часто кажется, это безнадежно, как миллион повторений имени бога, в которого не веришь. Но иногда на месте забытого, на вытоптанной почве рождается простое, простое слово, новый жест, или взгляд… То, что не улетучивается, растет как трава из трещин.
Про каждого они знают, что сказать, люди в моем треугольнике, а про меня — ничего. Иногда удается вытянуть про жилье, но чаще сам нахожу. Чаще приходится самому. Не отхожу далеко, тогда после возвращения обнаруживаю: окружающие меня помнят. Вернее, они помнят, где я живу. Я имею в виду постоянных обитателей. Только надо приступать к ним с пониманием, осторожно и без паники, чтобы не догадались. Потеря памяти явление непростительное, люди за редким исключением слабоумны, но каждый обязан помнить хотя бы про свой дом и кое-какие дела. Кто забыл, вызывает сильное подозрение.
Люди быстрей чем вещи, меняют внешний облик, но тоже довольно редко и мало меняются. Те, кого я помню или быстро вспоминаю, они, во всяком случае, сохраняют свое лицо. Каждый раз я радуюсь им, что еще здесь, и мне легче жить. Иногда после долгих выяснений становится ясно, что такого-то уже нет. И тогда я думаю, скорей бы меня унесло и захватило, чтобы в спокойной обстановке встретить и поговорить. Неважно, о чем мы будем болтать, пусть о погоде, о ветре, который так непостоянен, об этих листьях и траве, которые бессмертны, а если бессмертны те, кто мне дорог, то это и мое бессмертие. Так говорил мне отец, только сейчас я начинаю понимать его.
Я наблюдаю за людьми и веду разговоры, которые кажутся простыми, а на самом деле сложны и не всегда интересны, ведь куда интересней наблюдать закат или как шевелится и вздыхает трава. Но от людей зависит, где я буду ночевать. Листья не подскажут, трава молчит, и я молчу с ними, мне хорошо, потому что есть еще на свете что-то вечное, или почти вечное, так мне говорил отец, я это помню всегда. Если сравнить мою жизнь с жизнью бабочки или муравья, или даже кота, то я могу считаться вечным, ведь через меня проходят многие поколения этих существ, все они были. Если я знаю о них один, то это всегда печально. То, что отразилось хотя бы в двух парах глаз, уже не в единственном числе. То, что не в единственном числе, хоть и не вечно, но дольше живет. Но теперь я все меньше в это верю, на людей мало надежды, отражаться в их глазах немногим важней, чем смотреть на свое отражение в воде. Важней смотреть на листья и траву, пусть они не видят, не знают меня, главное, что после меня останется что-то вечное, или почти вечное…
Но от людей зависят многие пусть мелкие, но нужные подробности текущей жизни, и я осторожно, чтобы не поняли, проникаю в их зрачки, понемногу узнаю, где мое жилье. Спрашивать, кто я, слишком опасно, да и не знают они, я уверен, много раз убеждался и только беду на себя навлекал. Не все вопросы в этом мире уместны. Я только о жилье, чтобы не ставить в трудное положение ни себя, ни других.
Причем, осторожно, чтобы не разобрались, не заподозрили, это важно. Всегда надеюсь натолкнуть на нужный ответ, но чаще приходиться рассчитывать на себя. Каждый раз забываю, что надежды мало, и остаюсь ни с чем в опасной близости к ночи. Темнеет, в окнах бесшумно и мгновенно возникают огоньки, и вот я в сумерках стою один. Но с другой стороны, темнота помогает мне, а солнце, особенно на закате, мешает: оконные провалы попеременно, то один, то другой, искрами источают свет, он сыплется бенгальскими огнями, и я ничего не вижу, кроме сияния. Но это быстро проходит, сумеркам спасибо, с ними легче разглядеть, темное окно или в глубине светится, и если светится, то оно не мое. Есть вещи, которые я знаю точно. Я один, и возвращаюсь к себе — один. Это никогда меня не подводило, никогда. Как может человек быть не один, если рождается один и так же умирает, простая истина, с которой живу. Многие, как услышат, начинают кривляться — «всем известное старье…» Знать и помнить ничего не значит, важно, с чем живешь.
Я знаю, если свет в окне, то не для меня он светит.

ЛЕТНЕЕ АССОРТИ 170714


Сладкий сон
…………………………………………

Дверь в кладовку
………………………………………..

Фрагмент интерьера (рисунок не мой)
…………………………………………….

Цветки перед ночным окном
………………………………………….

Кот и кувшин
…………………………………………

Несколько исправленный вариант
………………………………………….

Убежище
…………………………………………….

День кончился

ЛЕТНЕЕ АССОРТИ 160714


Раннее утро
…………………………………………….

Красное и закусь. Зачем под углом? Не очень важно это, просто мне никогда не хотелось, чтобы изображение казалось «окном в мир». Это не «окно», это — не существует, а изображено, другой мир, то есть, иногда похожий на этот, но может и совсем другим быть.
……………………………………………….

На страже границ. Это мы добросовестно скопировали из мира, из которого одной ногой вышли… но многое хорошее там забыли, оставили…
………………………………………….

Прохудилось за много лет утепление балконной двери. Новые жильцы, (я вижу, проходя мимо), просто выдернули всю дверь и поставили новую, ПВХ. Там на обрывках были тексты 70-х годов. Судьба журналистики. Кровавые наветы, да-а-а…
……………………………………………

Почти сто лет прошло… Друг моего отца. Лицо, да.
………………………………………….

Подруга матери.
…………………………………………

Несколько лет тому назад решил записать на видео чтения своих рассказов и двух повестей. Двух только потому, что читать могу исключительно «монологическое», повести «Остров» и «Последний дом», а «Паоло и Рема» например, уже не прочитать, там не так прямо «от себя» написано, значит, нужно «актерить», перевоплощаться… Я же могу только свое переживать, во всяком случае так, чтобы прочитать. А чужое воспринимаю, когда своим становится. В общем, трудно объяснить. Но актерство сыграло шутку надо мной, небольшую, но чувствительную. Снимал я как — перед экраном поставил фотоаппарат, чтобы писал видео и звук, довольно неплохой canon, и тогда с текстом забот не было, мог свободно его переживать. Разумеется, заряда хватало минут на 40, но больше зараз я бы и не прочитал=проговорил, я чертовски уставал. Моя постоянная, если не ошибка, то слабость — мне собственное переживание дороже, чем желание его слушателю-зрителю передать, я о нем забываю навсегда. Чем, конечно, отличаюсь от артиста, для которого публика важна. А куколка сзади случайно получилась… Да, так вот шутка — я вдруг понял, что ЭТО, то есть «Последний дом» с добропорядочной лысиной не прочитать, пусть не добропорядочной, а довольно корявой, но недостаточно! чего-то пресновато выглядел. И я нашел эту капелюху — и сразу успокоился. Значит! да, значит облик мне был важен, герой мой не совсем тот, что я, хотя определенно МОЙ монолог, но не совсем мой. От этого я артистом не стал, но что-то больше стал понимать в игре других, особенно театральных, которых недолюбливаю всю жизнь. Интересно, условности в живописи сами в меня «встроились», а условности театра — претят. Смайл.
………………………………………..

Суматошная зарисовка, что-то вроде «После выставки», когда всем пора по домам, со своими впечатлениями, но уходящего пережитого жаль, и медлят немного
……………………………………………

Почти сто лет тому назад. Мать и ее две подружки (мать слева) Ужасно сложилась жизнь всех трех.
Хотя, что значит ужасно — это если смотреть на весь путь, от первых надежд и до конца, а так ведь смотрят только со стороны… или иногда у самого конца видится. А были и счастливые моменты… Ничего не могу сказать, ну, были, вот и мне говорят — тебе повезло… а некоторые не так — «тебе ЕЩЕ повезло… И тоже правы… Одно могу сказать — мнение о людях и особенно их кучах(толпах, нациях, государствах) сильно изменилось в течение жизни, но это, я думаю, банальность.
………………………………………….

По строгим правилам, это не натюрморт, а такой материал для него, «зарисовка». По многим причинам, это долго говорить. Скажу одно, это не ансамбль, здесь есть признаки ПЕРЕЧИСЛЕНИЯ, а этого не должно быть. Не должно, и точка.
……………………………………………

Ничего особенного, Хокусай на балконе, меня привлекла игра света. Есть такая штука на картинах, неявная, но влияет на восприятие поразительно сильно — это я называю «круг света». Где-то писал об этом. Еще есть такое — «три пятна», тоже очень важно. Потом, если будет время…
…………………………………………….

Ну, да, мусор, спички, яблоко свободное на пенсии у меня… Как теперь говорят, ужасно, по-моему, говорят — «я тащусь» от этих моих друзей… А вам — только терпеть остается, смайл…
……………………………………………….

Финики, мой кот, на заднем плане фрагмент картины… ну, да, моя среда, так и живем…
…………………………………………..

Из бокала немного света пролилось, ничего особенного…
……………………………………………

А это свободная зона наша — подвал десятого дома. Я снова перебежчик, герои этих мест ушли от нас, и я теперь далеко живу, иногда мимо прохожу… Но подвал этот во мне остался. И он меня спасает своей прохладой, темнотой и тишиной, когда слышу дикие выкрики вокруг, «ваш-наш» и прочее… толпы беснуются, и не то еще будет…
………………………………………………….

За ними глаз нужен да глаз…
……………………………………………….

Триптих: «Страсти кота Бориса» Последняя весна.

Из повести «ОСТРОВ»

Так что же со мной осталось?..
Ни единого глубокомысленного слова! все стерлись, признаны незначительными, вместе со схемами, законами, правилами, баснями про другую жизнь и прочее. Мало осталось — несколько мгновений, лиц, голосов, простые картинки, несложные события, взгляды, улыбки, прикосновения… ну, пара слов… вот и все, что сохранил. Нарастание событий привело к истощению памяти. Cначала кажется, как пережить!.. развал, потеря жизненной нити, картины общей!.. Но постепенно начинаешь замечать, что не только потеря, а большая перемена происходит — общая форма жизни, как чувствуешь ее в себе, изменяется. То, что было — воспоминание о мертвой змее… пыльной в колдобинах дороге… жизнь, как что-то неимоверно длинное, с тусклыми повторами, пыльными банальностями — растворяется, уходит в землю, события перестраиваются вопреки изначальному порядку, времени и действию причин… незначительные тают, тают, а те, что остаются, сближаются, сплетаются вокруг единого центра, ядра, не зная времени, все одинаково доступны, в пределах видимости внутреннего зрения… очищаются от мелочей, и предстают перед тобой как Остров, он твой, только твой.
Наивысшее достижение старости… или самое печальное достояние?.. — жизнь, как свой необитаемый Остров, истинный дом.
………………………….
Стою за деревом и наблюдаю, как новое племя вытаптывает землю, где расположен мой ночлег. Где-то здесь он расположен, очерчены в памяти границы, но штрихом, пунктиром, и довольно широко, подлость или закон насмешливой игры?.. И все же, вернулся в единственное место, которое можно трогать, это успокаивает, хотя и смешно. Такое не в первый раз со мной, в общих чертах помню, но детали ускользают, например, куда шел в прошлый раз и где нашел дверь. И все же хромая память утешает, до сих пор не пропал, значит, и теперь доберусь.
Место, кажется, слегка изменилось… Но я верю в незыблемость правил, как в то, что земля не может даже на миг остановиться: мой дом по-прежнему на месте. Словно негласный договор заключен с непонятными мне силами… А взамен веду себя, как полагается нормальному человеку, подчиняюсь обстоятельствам, которые сильней меня. Руки вверх перед реальностью, она всегда докажет тебе, что существует. Но это только часть меня, опрокинутая в текущий день, а за спиной моя держава, в ней живет сопротивление, ожесточенное и молчаливое, — в траве, в каждом листе, стволе дерева, всех живых существах, и я своею жизнью поддерживаю их борьбу. Живи и поддерживай жизнь как можешь, и не будешь одинок. Кругом ежедневно и ежечасно совершается предательство, люди предают жизнь и потому обречены, вот и придумывают себе, в страхе, загробное продолжение.
Мне пока везет, почти всегда возвращаюсь в довольно равнодушную среду. Здесь меня не ждут, но и не очень злятся, когда напоминаю о своем существовании слабыми движениями. А я помню, так со мной уже было, ничего страшного не случилось, и успокаиваюсь.
Уверен, что отошел недалеко, и в этих трех домах, которые вижу, находится моя дверь и стены. Убежище мое.
Иногда я помню, откуда вышел, куда иду, но чаще забываю. Как просто там, у себя — бежал, не зная дома, скользил по кривой улочке, смеялся, молодой… вдруг легкий толчок в плечо, приехали… пространство дрогнуло, и обратно выпадаю. Хмурый день, галоши, тяжесть в ногах, и тут же неприятности, думать о пище, где спать… Ничего не поделаешь, трудно жить тем, что было, отталкивая то, что есть; хорошо бы перед исчезновением запомнить хотя бы одну-две детали текущего дня… Но я неисправим, про безопасность всегда забываю. А потом хожу вокруг да около этих домов, и вычисляю, где мое жилье. Каждый раз как на новой планете. Записывать адрес бесполезно, теряются записочки, куда-то исчезают, а расспрашивать опасно, опасно…
Иногда это занимательно, своего рода детектив, игра, но чаще неприятно, даже страшно — можно остаться под открытым небом, а ведь не всегда тепло, в природе происходят смены под влиянием ветров, нагоняющих погоду. Знаю, знаю, есть теории о движении земли вокруг солнца, сам когда-то увлекался… а потом понял, может, и правда, но неважная деталь: никогда не видел, чтобы земля вращалась вокруг чего-либо, не ощущал, и мне привычней говорить о простых вещах, от которых зависит жизнь. Например, про ветер я могу сказать многое.
Они говорят время, я говорю — ветер. Он сдувает все, что плохо лежит, и со мной остается Сегодня, Завтра, и Мой Остров.
Сегодня удерживается потому, что я ухватился за него обеими лапами и держу. Как только явился, выпал, немедленно хватаюсь. Есть подозрение, что существует еще Завтра, но оно пока не живо, не мертво — дремлет где-то, иногда махнет хвостом, чтобы сегодняшние дела не казались уж совсем не нужными, иначе зачем есть, думать о крыше и стенах, о своей двери, если не будет Завтра?.. На один день хватит всего, и пищи не надо, и без крыши перетерплю. Пока еще дремлет где-то мое Завтра, тощий хвостик, хиленькие лапки… А вот Остров — главное, что имею. Его тоже вроде бы нет, но к нему можно вернуться, пусть на время, а потом обязательно падаешь обратно. Я говорю — выпадаешь, привычка; вокруг каждого дела, пристрастия или заблуждения, образуются со временем свои слова, жаргон, некоторые считают, новый язык… вот и у меня свои.
Сегодняшний день — проходной двор, ничего не поделаешь. Но отсюда ведут пути в другие мои места, это важно, поэтому надо терпеть, и ждать, когда меня стукнет в очередной раз, я застыну на месте с открытым ртом, и буду уже не здесь.

ЛЕТНЕЕ АССОРТИ 150714


Не очень подходящая парочка, но без нажима
…………………………………………..

Эти цветы удивительные, чуть-чуть ракурса, и больше ничего
………………………………………….

Геометрия природы, она не педантична, но точности точней.
…………………………………………

Желтые помидорчики и немного грязцы, которую люблю
……………………………………….

Кот на окне, зарисовка давнишняя, маслом на картоне, но столько преобразований пережила, что стала отдельной… ну, не вещью, а отдельным переживанием, что ли. Всякая картинка — момент переживания, но это важно как стимул, а зритель что-то другое видит. Поэтому не стоит обманываться и пытаться точно передать, влить в уши, глаза и рот другому человеку что-то свое — только спусковой крючок… если удалось, конечно. Важно пережить и свое переживание остановить в образе, и только.
………………………………………….

Художник Ш.
………………………………………………..

Зарисовка на полслова, для картинки НЕ ХВАТАЕТ… раньше я пытался понять, чего, чего нет, а сейчас экономлю силы — смотрю и вижу — да? — да! или «нет? — нет!» И ничего ни себе, ни кому-либо объяснять не хочу. Не согласен, не видишь этого, а видишь то?- и иди своей дорогой.
………………………………………………..

Тоже зарисовка, моментик, эти осенние цветы тихо и благородно умирают, теряя постепенно лепестки. Нам учиться и учиться у них… и наверное бесполезно…
…………………………………………..

Это более похожа на картинку…
…………………………………………….

Шуточка, легкий гламурчик, и расстояния игрушечные, нет напряжения… а так, раз в год ресторан, чтобы еду подали, вино — налили… а вообще это не терплю, себе наливаю всегда — сам, и никого не заставляю с собой пить.
……………………………………………

Кувшинчик (для горизонтали) и случайный мусор, который слегка «отформатировал» — от слова форма. Но это треп, а на деле всего интересней — свет, и как он на вещах себя представляет, и как в воздухе встречается с пылью, высвечивает мусор и грязь, и делает их почти бессмертными… смайл…
…………………………………………..

Старый ключ, не нужный, и с ним всякая другая ненужность, менее устойчивая во времени. Вообще, само это слово — «нужность -ненужность» для меня пахнет человеческим нужником, что мы знаем о нужности вещей, сами кому здесь нужные?… Земля презирает нас.
……………………………………………..

Лист и окружение его — пятнами!
…………………………………………..

Русалка в осеннем лесу. Серия была. Тоска по дому, по настоящему своему месту, а есть оно или нет — большой вопрос.
…………………………………………

Кран живописное обещание и угроза, интересен был мне как объект в напряженном окружении. А мне подмигивают — «труба, нефть?» Или УЖКХ??? Ну, надо же, что за люди, и сам порой… Когда поднимаюсь по лестнице, то вижу на окнах — мечутся крошечные мошки, завтра их не будет, но будут другие… От масштаба все зависит, а суть одна, и мы так мечемся. Иногда открываю окно и выметаю их на осенний воздух, чтобы поскорей , поскорей… А бабочек и всяких крупных насекомых аккуратно несу на волю умирать. Зачем? Сочувствую. Для меня нет такого простора, но есть страницы и холсты, а у них -только смертельный воздух и непонимание… такое же, в сущности, как у меня…
…………………………………………

Южный берег, масло, фрагмент. Никогда не задумывался, КОМУ это все принадлежит. ДА НИКОМУ, и никогда никому не принадлежало, а просто наглая свора насекомых, какая — неважно, задумала присвоить… Сто тысяч лет пройдет, и берег этот — будет, а нас — нет.
………………………………………….

Прощание. Картинка была на первом АРТ-МИФЕ, в старом еще несгоревшем Манеже, и я уже тогда подумал, и понял, что нечего мне здесь делать, не потому что лучше или хуже, — как человек — другой, мне не нужно здесь БЫТЬ, а картинкам моим и подавно. Каждый человек создает свой мир… насколько сил хватит. Многие разумные быстро понимают, что свой им не создать, силенок не хватит, и нужно срочно «засоседиться». А такие идиоты как я — продолжают, и создают — не мир, конечно, мир это Рембрандт и Рубений, и то условно говоря, свой угол в мире создают, со всеми его слабостями и достоинствами… и продолжают, и продолжают… пока время за плечо не тронет — пора…
……………………………………………..

Деревья горят. У меня в прозе один человек сгорел, один подорвался, один своим телом защитил бродячего пса… там еще есть, конечно, но один из жизни сгорел — Ян Палах в Праге, и это изменило и мою судьбу, и жизнь моего героя в «Последнем доме», конечно. А деревья горят — как люди горят, это страшно.
…………………………………………

Закончим на ноте посветлей, они тоже есть, а как же…

между прочего

В чем главное преимущество старости? Ни в какой там мудрости — ее нет, был дураком всю жизнь, старым дураком умрешь. Ни в опыте, жизнь быстро меняется, никакая мудрость за ней не успеет. Есть маленькое преимущество — по глазам и лицу сразу видишь дурака, проходимца и подлеца, но тоже не достоинство, печали больше, и сделать ничего нельзя. Уходя, руки не подашь? — кому нужна твоя рука. Но все-таки, одно преимущество есть — верная мысль, что скоро отсюда уберешься, и идите вы к черту все, все… Двух-трех людей — жалко, да, они останутся в этой мерзости…но не надолго… зверей и траву жаль, но они выживут и всю нашу грязь и вонь переживут… А все остальное… не стоит ни переживаний, ни слез, ни попреков.

между прочего


Кресло везения
………………………………………….

Из проб
……………………………………………..

Триптих
………………………………………………

Из иллюстраций

О котах и кошках (по повести «Перебежчик»)

……………………………….
Октябрь сползает к ноябрю. Меня встречает все та же троица молодых — Макс, Люська и Хрюша. Еще примкнувший к ним Костик. Дома обычно Алиса, другие старики — Клаус и Стив досыпают в подвале. Серый сам по себе, у него редкостный нюх на еду: только захрустишь бумагой на кухне, он уже насторожился, в кустах под балконом. Не успеешь сосчитать до десяти, как его громоздкая туша ловко и бесшумно приземляется на подоконник.
За окнами бушуют дети. Листья сухие и теплые, деревья еще не расстались с желтыми шевелюрами. Рядом Костик, вялый от лекарства, ему даже не хочется кусаться. Его глисты погибают и выделяют яд. Кошки на полу, Алиса с живостью наблюдает, как Люська крутится с бумажкой, то кувыркается, то нападает, как на мышь… Я думаю, что им здесь хорошо, спокойно. Я раздаю еду, излучаю тепло, вокруг меня безопасно, и драться запрещено. Не жду преданности и благодарности, просто одна жизнь помогает другой выжить. Они признают за мной первенство в силе и способности добыть еду. Я большой могучий кот, немного сдвинутый… как Макс — не понимаю простых вещей, но все-таки полезный. Они обращаются ко мне за помощью. Когда я иду с ними, они чувствуют себя сильней, и не так боятся людей и собак. Особенно людей, с собаками хуже — я сильный, но медлительный, вмешаться не успеваю. Они знают, что я не позволю собакам окружить их и рвать, но не могу защитить от гонки… Когда они бегут по лестнице, то оборачиваются и смотрят, успеваю ли я, особенно, если кто-то спускается навстречу. Они прибавляют и отнимают меня в своих расчетах с котами, людьми, собаками. Если посмели отнять еду у Клауса, он, прежде чем разобраться самому, с возмущением оглядывается на меня, в желтых глазах неодобрение. «Как допустил?..» Я часть его ежедневной жизни. Если меня нет, он подолгу сидит на балконе, ждет, а когда понимает, что надо рассчитывать на себя, уходит. Но придет на следующий день в обеденное время… Хрюша замахивается на Клауса, но только при мне, а Клаус не ответит Хрюше, если я рядом. Макс без меня не войдет на кухню, если там хозяйничает Серый. А Хрюша пробежит бочком, вспрыгнет на подоконник, завопит, шерсть дыбом, и давай отмечать напропалую самые престижные места, чтобы не достались захватчику! А если я поблизости, Макс войдет и сделает вид, что Серого нет, а Хрюша подбежит и шлепнет чужака по морде, не забывая тут же отскочить на безопасное расстояние. Серый жмурится и отмахивается, он не хочет уходить от нас, готов терпеть и враждебность, и высокомерие, и шуточки… Стива не трогает никто, и он остальных не замечает. Он и меня старается не замечать, если не слишком голоден и надеется на колбасу из богатых квартир.
Я существую среди них, как свой. И все кошки — наши.
////////////////////////////////////////////////////////////////
О зверях пишут книги. Одни сюсюкают, убеждая, что собачки и кошечки красивы и полезны, очень нам верны, готовы жизнь за нас отдать, и еще умеют всякие цирковые штучки. Это важно, оказывается, чтобы позволили им жить рядом с нами. Другие очеловечивают зверей, они у них настоящие философы… Нет, зверь это зверь. Это в чистом виде то бессловесное и нерассуждающее начало, которое мы носим в себе. То, что помогает нам любить и ненавидеть, ощущать страх и боль, видеть цвет и свет, слушать ветер… Мы сами звери. Зажатые, ущемленные, но звери. А домашний зверь и вовсе ущербное существо. Сколько раз, видя жестокость людей, я говорил своим: » Ну, что ж, вы, ребята, рядом поля, леса, неужто не проживете?» Нет, не привыкли, ждут подачек. А те, кто выживают, существуют впроголодь, не могут вырастить потомство.
Не нужно очеловечивать и умиляться. Они не меньше нас. Я не лучше их. Наш общий мир жесток и несовершенен. У нас много похожего — повадки, мимика, привычки… Я смотрю им в глаза и понимаю их лучше, чем детей. Также жестоки и наивны, также способны к привязанности… Вот Хрюша, уязвлен малым ростом, коротким хвостом, вспыльчив и самолюбив, и труслив тоже. Он привык к дому, со мной ему спокойно и хорошо, а на улице тяжело и страшно, и потому со своими он бывает нагл и свиреп, а там легко обращается в бегство перед сильным. Я ему нужен больше, чем другим, он это знает. Малыш, взгляд малолетнего преступника, злоба и растерянность в глазах… Серый? Тоже не простой кот. Мы не раз воевали с ним, и все-таки не рассорились.
Мне с ними легче и лучше, чем с людьми.

ЛЕТНЕЕ АССОРТИ 140714


Царство кривых гвоздей. Цикл, посвященный им. Без намеков, просто люблю их, как все другие бесполезные вещи. Своей жизнью живут. А бесполезность хитрая штука, проходит время, и оказывается очень даже полезна. Зато сам автор бесполезности, и главное, сама вещь, своей собственной спокойной жизнью живет, время непонимания как подарок дадено.
………………………………………….

Забытые на берегу реки. И кораблик с той же судьбой.
…………………………………………..

Дорожка к Оке, по свободным воспоминаниям начеркал, а здесь на экране к тому же еще умерил теплоту изображения, так вдруг захотелось — построже, сумрачней, похолодней… Давно не хожу туда, расстраивают меня бесполезные и грубые изменения ландшафта.
………………………………………..

Поминки по кувшинчику разбитому, угол спокойный у окна… и ничего больше сказать не в силах. Да, а за окном копался дольше всего, оказалось важно.
…………………………………………..

День клонится к вечеру, клонится, да! Ужасная по своей затертости фразочка, не день, это жизнь клонится, да и не клонится, а по наклонной катится… И все — вранье, есть только изображение, а кто и как его воспримет — дело не моё, смайл…
…………………………………………..

С большой симпатией к этим крюкам, они отслужили и отдыхают. А мысли… они любые, и к этим существам отношения не имеют. О чем подумал — о смерти всех властителей, которым не мешало бы почаще вспоминать, что конец недалек, а от их построений не останется — ни-че-го… Трава всех переживет.
…………………………………………..

Пробы, монохромный почти и узковатый вариант. Иногда нехватка воздуха на пользу выразительности, но только — иногда.
………………………………………….

Думы неотвязные и бесполезные… кисть, чернила…
…………………………………………..

Старость Туси, и моя тоже…
…………………………………………..

Листья и стекло, и проходящий свет, он мне интересней всего
……………………………………………….

Жить — и не ждать. Не жди, не бойся, не проси. Первое слово у меня другое, чем в известной троице, да.
………………..
И пока все, удачи всем.

ЛЕТНЕЕ АССОРТИ 130714


ТУСЯ. Несгибаемая кошка. На Тусе кончилась моя история Перебежчика, приблизилась современность, другие звери, другое время. Чтобы отталкиваться от современности, не принимать ее, нужна особая энергия — погружения в другой мир, сила и восторг творчества, например… Или другая сила — энергия сопротивления, неприятия. Об этом подумал, когда узнал про смерть В.Новодворской. Для меня родной первый путь, и он начинает подводить меня — возраст, другой взгляд на мир, уже нет того безоглядного ожидания Случая, настолько много всего встроено, заложено… утрамбовано, и наседает, с этим бы разобраться… Для В.Н., пусть частично, но второй был важным: не уклоняться, не уходить, не скрываться в своем углу, а сопротивляться… и на это значительную часть жизни положить, и здоровье уж точно, ведь смерть от флегмоны не просто смерть, это результат всей жизни, такому как я, ногу бы оттяпали, и я бы кое-как остался, а ее фактически убили всей жизнью… Которую сама выбрала? Нет, в которую попала, и попалась, а таким как она, другого пути не было, это генетика, характер… У меня мать была такая, как она, просто смолоду вне российских проблем, в эстонской спокойной республике, довоенной. А отец был мягче, гибче, и это мне тоже передалось. Об этих двух началах много в «Монологе о пути». Вот что вспомнилось, глядя на Туську, с ней большАя часть меня умерла… как с Хрюшей, Ксюшей моей, к счастью, я тогда не фотографировал.
…………………………………………..

Прогулка по берегу моря. Некоторое пижонство, конечно, иногда кажется, а что, я тоже могу…
…………………………………………

Сжился с этой личностью, и мои изображения тоже. А в обычной жизни… художник часто вместо себя подставляет свои отражения, немногие из окружающих это выносят.
………………………………………….

Тогда показалось интересным, а сейчас смотрю с недоумением, но не возражаю, тут нечего сказать.
………………………………………..

Кусочек южного моря, по воспоминаниям; фрагмент большой картины, кажется, той, где пианистка играет, двое слушают… Хотя, нет, там просторный день, а здесь ночной вид… Скорей всего, просто был кусочек холста, и быстро намалевал. Под настроение, да… Много лет прошло, и забывается… Мотив забывается, настроение остается.
………………………………………….

Из серии «Охота на мух» Самая тяжеловесная в этой серии, думал убрать стенку, слишком «лезет», а потом передумал, черт с ней, из-за фигур оставил.
…………………………………………

Я не Кандинский, он шизоид, я — параноидный тип, есть и другие отличия (смайл!), но что тут объяснять. Из-за рамки и некоторых пятен оставил.
………………………………………….

А это «МУСОР №3» Случайно цифра влезла, и оставил. Интересно, что самый интерес к цвету, и желание его смаковать понемножку-потихоньку, пришли, когда я уже бросил масло и вернулся к менее эффектным техникам… а потом перенес эту старческую страсть на фото-обработки (фотками их не назову).
…………………………………………..

А это «НОЧНОЙ ФОНАРЬ» полностью мышью нарисованный. Была такая мышиная серия, довольно много их.
………………………………………..

«СОН РАЗУМА» Он чаще спит, чем мы думаем. Но еще чаще дремлет, и прислушивается, что там, ниже него происходит. Он паразит, сам мало что, кроме беспомощных придумок, может ( я не о науке, об искусстве только) Но ловко перехватывает беспомощные, неуклюжие, но свои образы, тут же их в рамку и за собственные выдает.
……………………………………………

Из серии «окон за мусоропроводом», их постоянно били, тогда поставили мощную решетку с крохотными «окошками». Эти окошки тоже бьют, но меньше — интереса нет, народ у нас масштабный в таких делах.
А мне было интересно, потому что не одна картина, и не триптих даже , а… полиптих такой…

Из повести «АНТ» («НЕВА», №2 , 2004г)

В какое время я жил?.. Предчувствую возмущение тех, кто обожает достоверность и понимает ее как точность мелочей. У меня нелады со временем, ведь в центре вселенной всегда была борьба за жизнь и ежедневная боль, а все остальное как из окна поезда: люди, детали обстановки, работа, мои увлечения, как на изображающей движение фотографии — смазано, будто ветер прошелся. И не очень это все важно для моего рассказа. Но я не существовал в пустоте. Слишком сильны приметы времени, чтобы совсем забыть о нем. Моего отца убили коммунисты, и приемного тоже. Многие знакомые пострадали от них. Я ненавидел коммунистов всю жизнь. Теперь они перекроили власть, стали называть себя демократами, править вместе с ворами, всю страну сделали зоной, а язык превратили в полублатной жаргончик. Нет, конечно, были, иногда появлялись люди, увлеченные возможностью что-то изменить к лучшему… некоторых я любил, восхищался ими… Но история точная наука, они или погибли, или ушли, или сами скурвились. Власть всегда в руках проходимцев, в лучшем случае — недалеких инженеров, все остальное случайность. Картина, может, и сложней, но, повторяю, для моей истории это не важно. Поручни в туалете для меня важней. Держаться, не уступать Боли, выпрямить спину, ходить, пружинисто отталкиваясь, легко, весело — важней! А дома — пусть ползать, но все же не купаться в собственном говне. Я не говорю об языке, которым всегда был увлечен и захвачен. Что о нем говорить, можешь, так делай.
Меня увлекала проза, от поэзии я всегда держался на расстоянии. Мне по сердцу скрытые ритмы, тайные переклички звуков. В стихах все вывернуто на поверхность и действует сразу… или не действует вообще. Проза крадется, обволакивает, в нее надо войти и остаться, и тогда, со временем проявляется ее суть, атмосфера, воздух, настрой…
Но я говорил о времени, оно быстро менялось. Яд оказался сильней и глубже, чем думали поверхностные реформаторы. Погибал язык, главное, что осталось общего на этом огромном пространстве. Но моя жизнь — отдельная история. Можно сказать, мне повезло. Дали работу, и, главное, получил свое жилье с окнами на поля, реку, лес. Такому, как я, свои стены и дверь — почти все, что нужно для жизни.
Как мне нравилось, что в квартире до меня жили, что коричневый линолеум на полу стерт, стены обшарпаны… Эти панельные дома были расчитаны лет на пятьдесят, но сразу постарели, их старость, безалаберность и заброшенность, разбитые подъезды, трещины, щели между бетонными плитами дорожек, из них с весны до осени лезет буйная трава, вырастают цветы — все это нравилось мне. Часами подъезд молчал, не кричали дети, не ухал лифт, его не было. От порога вглубь квартиры ведет узкий коридор, всегда темный, никогда лампочку не вкручивал, пусть темно… Справа ванна, туалет, вот здесь я кое-что поменял, налепил перила на стены… Дальше направо крошечный коридорчик в кухню — узкую щель, будку, капитанский мостик, рубку пилота, форпост… Перед окном стол, он накрыт старой клеенкой в больших голубых цветах, осталась от съехавших жильцов, я здесь сидел по вечерам и видел, как солнце опускается за лес. Если не сворачивать в кухню, то прямо через широкую дверь, которую я никогда не закрывал, попадаешь в большую комнату, из нее, через угол, налево, вход во вторую. Она поменьше, окном выглядывает на другую сторону дома. Обе комнаты — единое пространство, а весь дом словно корабль, который плывет и остается на застывшей высокой волне… Дом на краю города, высокого холма, и из окон кухни и большой комнаты я видел просторное небо, неторопливый спуск к реке, поросший травой, редкими кустами, чахлыми деревьями… реки не видно, зато за ней плавные широкие поля, дальше лес до горизонта, почти ровного, только кое-где зубцы больших деревьев нарушают проведенную дрожащей рукой линию… В дальней комнате справа от порога большой чулан, за ним моя кровать, рядом с ней кресло, зажатое между кроватью и большим столом. Я устроил себе нору и сидел в ней, испытывая немалое блаженство, вдыхая пустоту, темноту и тишину… У окна книжные полки с обеих сторон, и окно замечательное — две березы тянутся ввысь, обгоняя друг друга и заслоняя меня от света, от соседнего дома, хотя он и так довольно далеко, через небольшой овражек и зеленую лужайку… такой же разбитый, тихий, странный…
И боль моя немного присмирела, смягчилась, утихла, а мне и не нужно было много, чтобы воспрянуть. Нет, не прошла, но срослась с фоном жизни, с ее течением — с ней следует считаться, но можно на время и забыть.. Мои унижения остались при мне, но ушли вглубь, растворились в темноте и тишине убежища, и я любил свою квартиру за постоянство, спокойствие и терпение ко мне.
В передней я повесил большое овальное зеркало и теперь мог видеть себя по пояс, и не стыдился того, что видел, впервые не прятался от своего изображения. Лысеющий брюнет с грубым красноватым лицом, впалые щеки, заросшие щетиной, глаза в глубине — небольшие, серые, немигающие. Лида говорила — «какие у тебя маленькие глазки»… У нее-то были большие, синие… как у матери, она говорила. Я видел фотографии — похожа, также красива, немного крупней, чем дочь. Лида со временем станет такой же… Но я отвлекся. Так вот, глаза… это раны, ходы в глубину, предательские тропинки к линии спартанского ополчения, я всегда был настороже, а сейчас успокоился и глаза немного смягчились. Нос грубый, вызывающе торчащий между впадинами щек, над носом возвышается лоб, прорезанный глубокими трещинами, кусковатый отвесный камень, утес, переходящий под прямым углом в черепную крышу, покрытую редкими волосами. Коренастый мужик, по виду лет сорока, суровый, молчаливый, сам в себе и на страже собственных рубежей, всегда на страже. Ни перед кем больше не унижусь. Не допущу унижений… Разве мало того, что карабкаешься по собственным стенам, чтобы справить нужду… но что об этом писать, кто не знает, тот не поймет, кто знает, тому достаточно намека.
Я любил сидеть на полу, смотреть, как солнце медленно плывет над лесом, тонет в закатном облаке, мареве, тумане, касается темносиней зубчатой кромки, постепенно плавит ее и плавится само, тает, расходится, нарушая геометрию круга, эллипса, становится плоским пирогом, куском масла впитывается в тесто, в синеву, прохладу, в темноту …
О работе писать нечего, кое-какая была, на хлеб хватало. По утрам я заваривал в большой пиале две чайных ложки сухого чая со слонами, смотрел, как льется кипяток в черноту, расходятся красновато-коричневые струи, темнеет вода… жевал хлеб, запивал чаем и смотрел в окно, смотрел, смотрел… Я ждал решения. Оно созревало постепенно, подспудно, и вдруг -толчок, еще один шажок, уверенность в детали, сам себе сказал и тут же поверил. Я хотел начать с небольших рассказов и искал, ловил нужную интонацию… не думал, не решал, а сидел и вслушивался в свое дыхание, чтобы найти нужный ритм.
В конце концов я почувствовал, что застоялся, перегрелся, слишком много во мне накопилось, я стал терять и забывать, и понял, что пора записывать. Небольшие рассказики стали получаться о том, о сем, о детях и детстве, маленькие впечатления и радости, подарки и ссоры, потом о школе, в которой несколько лет учился, об университете… Ничего особенного там не происходило — для начала какое-то слово, взгляд, звук, воспоминание, из этого вырастает короткое рассуждение, оно тут же ведет к картинке… Передо мной открывалась страна связей. Летучие, мгновенно возникающие…. Я на одной-двух страничках становился владыкой этих, вдруг возникающих, наслаждался бегом, парением над пространством, в котором не знал других пределов, кроме полей листа. От когда-то подслушанного в толпе слова — к дереву, кусту, траве, цветку, лицу человека или зверя… потом, отбросив острую тень, оказывался перед пустотой и молчанием, и уже почти падая, ухватывался за звук, повторял его, играл им, и через звук и ритм ловил новую тему, оставался на краю, но прочней уже и тверже стоял, обрастал двумя-тремя деталями, от живой картины возвращался к речи, к сказанным когда-то или подслушанным словам, от них — к мысли, потом обратно к картине, снова связывал все звуком… И это на бумажном пятачке, я трех страничек не признавал и к двум прибегал редко — одна! и та до конца не заполнена, внизу чистое поле, снег, стоят насмерть слова-ополченцы … Проза, пронизанная ритмами, но не напоказ, построенная на звуке, но без явных повторов, замешанная на мгновенных ассоциациях разного характера…
Такие вот карточные домики я создавал и радовался, когда получалось. В начале рассказа я никогда не знал, чем дело оборвется, и если обрыв произошел на верной ноте, то не мог удержать слез. На мгновение. И никто меня не видел. А рассказики почти ни о чем, и все-таки о многом, как мгновенный луч в черноту. Ведь игра словечками, пусть эффектными и острыми, фабрика образов, даже неожиданных и оригинальных… все это обращается в пыль после первого прочтения по простой причине, о которой как-то обмолвился Пикассо, гениальный пижон и обманщик, талант которого преодолел собственную грубость… «А где же здесь драма?..» — спросил он, приблизив насмешливую морду к картине известного авангардиста. И никогда не пересекал этой границы, хотя обожал быть первым. Нечего делать, кроме как путаться в напечатанных словах, если на странице никого не жаль. И этого никто отменить не в силах, тем более, какие-то концепты и придумки, игра ума и душевной пустоты. Но рассуждения не моя стихия. Эти рассказики я писать любил, и мне с ними повезло — успел, возникла щель во времени, несколько лет жизнь наступала, а боль отступила.

Из повести «ПЕРЕБЕЖЧИК» (Старик и его коты)

Меня не раз спрашивали — «Думаете, кто-то дочитает до конца? люди кофе пьют и просматривают ЛЕНТУ… Нужно короче, бикитцер, то есть…» Они правы, мало кто дочитает, а может и никто. Но любой кусок или абзац должен быть так написан, чтобы у автора не вызывать желание подтолкнуть читателя — «ну, тут не очень, ты дальше читай, дальше, весь цимес там…»
Тогда зачем было это, а не сразу «дальше»? Это первое. А второе — есть логика текста, где-то его можно порвать, а где-то и нет, и эта логика выше, чем стремление, чтобы тебя всего проглотили разом, смайл…
,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,

Когда ухожу…

Я долго вожусь со всеми, чтобы не бежали за мной. Некоторые доходят до нашей границы, постоят, глядя мне вслед, и поворачивают обратно. И то опасно, потому что люди и собаки очень злы. Недавно я увидел, как стая собак преследует серого, лохматого как старый валенок, кота из девятого. Когда я подбежал, он лежал на боку в беспомощной позе, закатив глаза. Дернулся, и затих… Я отогнал собак. Среди них была сучка, черная вертлявая собачонка из восьмого, а всей бандой верховодил очень милый рыжий, как лисичка, песик, он-то и организовал натиск на «валенка». Собравшись вместе, они, конечно, выпендривались перед сучкой, к тому же в их компанию затесался явный проходимец — странного вида барбос, помесь фокса с таксой, со злыми белесыми глазками. Я как-то уже видел его в деле — вцепится, не отпустит… Но через день я с изумлением обнаружил у девятого того самого «валенка», совершенно живого, он отлично ладил с красивой кошкой из детского сада, я ее знаю. Может двойник? Не слыхал про двойников среди котов, это невероятно, настолько они разные… Но тела «валенка» я не нашел, хотя тщательно обыскал место сражения, не было даже следов крови! Странно, обычно их тела лежат и разлагаются, ведь эти коты ничьи, живут сами по себе, как могут. Им трудно выжить, только выдающиеся личности доживают до старости. Как не устать от жизни, когда нет спокойного пристанища, никогда не знаешь, что перепадет поесть, не затопят ли подвал, не закроют ли все окошки и щели, не возьмутся ли травить крыс страшным ядом или разбросают ядовитые приманки, такие приятные на вкус… или прибегут мальчишки с луками и пистолетами, стреляющими очень больно, или наш старичок возьмется гонять палкой, или поймают недоделанные дети, привяжут, начнут медленно жечь и резать на части… Или какая-нибудь исполкомовская сволочь, объявит всех котов распространителями болезней, будут ловить и убивать.

Я думаю, кот притворился мертвым, чтобы эти шакалы отстали от него. «Валенок» сыграл в мертвеца, опытный хитрец, а Шурик не умел, эти шавки поймали его и придушили. За день до смерти он сидел рядом со мной, сияющий, важный, пушистый, смотрел доверчивыми оранжевыми глазами. Его облизывала мать, Алиса, а он только поворачивал голову, чтобы достала со всех сторон. А потом начал отчаянно отвечать ей тем же, лизать и лизать, и все мимо, и только мелькал его яркий малиновый язычок. А с другой стороны сидела его сестра Люська и лизала ему пушистый бок…

Когда я ухожу, то стремлюсь оставить их дома, а то хлопот не оберешься, будут бежать и бежать за мной, или, как Хрюша, страшно кричать, глядя вслед отчаянными глазами… И сегодня я запихал обратно Клауса, который ухитрился-таки выскочить в коридор, но через него, воспользовавшись сумятицей, перепрыгнул Макс и устремился вниз. Стив первым ушел через балкон, но уже успел проникнуть обратно в дом, сидел перед соседской дверью и делал вид, что я не существую. Он теперь надеялся на богатого соседа, который может пнуть, а может, под настроение, выдать кусок копченой колбасы. Я не стал его уговаривать, и тоже сделал вид, что никогда не видел. Пусть живет, как хочет, все равно не переубедишь. А Макса выпускать нельзя, он нервный и слегка того… плохо знает дом, будет до утра толкаться по лестницам, и кто-нибудь обязательно даст ему по башке. Она у него крепкая, но в третий раз может не выдержать. И вот я скачу за ним, приманиваю, умоляю выглянуть из-под лестницы, а он не спешит, смотрит из темноты бараньими глазами… Наконец удалось, хватаю его и тащу наверх. Но пока просовываю в щель, через нас прыгает Люська, которой уж вовсе это незачем — она развлекается. Но и ее оставлять на лестнице опасно, я долго упрашиваю ее сдаться, а она, задравши гордо хвост, дразнит меня, шельма, потом милостиво дает себя поймать. Хорошо хоть, что Алиса в стороне от этого безобразия — сидит в передней и молчит, глаза в туманной дымке. Она различает в сумраке только силуэты, и узнает меня по голосу, звуку шагов и запаху. Она играть в побегушки не намерена, устала и хочет поспать в тишине.

Так вот, когда я ухожу, то хватаю их и прячу в надежные места. А они считают, что идет игра, непонятность ее правил раздражает их. Не умеют предвидеть опасности, счастливые существа. А я, трясущийся от страха комок жизни, предчувствую и представляю наперед, и что? Это спасает меня, дает преимущество перед ними? Отнюдь! Наоборот! Они еще снисходительны, я им надоедаю своими страхами. Клаус при этом никогда не кусает меня и не царапает, сидит на руках, сопит и не вырывается — “все равно убегу…” Хрюша может куснуть или ударить лапой, но не всерьез — “отстань!” А Стив только замахивается , но зато страшно шипит и рычит, особенно, когда я советую ему не сидеть перед чужими дверями и не клянчить интересную еду… Все, как ни поели, обязательно копаются в помойках. Раньше я возмущался этим, а теперь радуюсь за своих друзей.

Как-то уходя, пытаясь избавиться от Клауса, я затолкал его в подвал и плотно прикрыл дверь. Когда я обошел дом, то он уже сидел и ждал меня — выпрыгнул из окошка с другой стороны. Уйти от него невозможно, он плетется за тобой, ему страшно, кругом все чужое — поля или дома, незнакомые коты, злобные собаки… он понимает, что мне не спасти его, если начнется гонка, надо будет полагаться на себя… И все равно идет и идет. И попадается, конечно. Потом, отогнав от дерева собак, уговариваю его — “все спокойно, слезай…” а он долго не верит, подозрительно оглядывая сверху местность… Потом мастерски слезает — задом, не глядя вниз, что дается котам трудно. И я, недовольно ворча, провожаю его обратно, а он ворчит, если я иду слишком быстро.

Но сегодня он дома, пусть покрутится там, найдет пару крошек, а меня и след простыл.

Кончается день двенадцатого, ртуть топчется около нуля. Я жду зимы — скорей начнется, скорей пройдет. И боюсь — ведь каждый день спасаться от холода, темноты, людей, собак, машин… Когда я думаю об этом, то уже не знаю, человек я или кот. Смотрю на мир, как они. Белая пустыня поднимается, закрывает полмира, темное небо наваливается на землю. Горизонт скрывает все, что видят люди. Зато окошко под домом становится большим, близким и манящим, я чувствую исходящие оттуда теплые токи; темнота подвала не страшна, наоборот, мне хочется раствориться в ней, уйти туда вместе с котами. Небольшое усилие, внутреннее движение, жест или особое слово, сказанное вполголоса — и мир покатится в другую сторону… Я устал от выдуманной жизни. Хочу видеть мир, как коты. Чтобы простые вещи всегда были интересны мне. Чтобы трава была просто травой, земля землей, и небо — небом. И все это ничего больше не обозначало, а только жило и было. Чтобы я не рассуждал, а чувствовал. Чтобы жил мгновением, а не завтрашним днем, тем более, послезавтрашним. Чтобы не знал всей этой подлости и грязи, в которой купаемся. Чтобы не боялся смерти, ничего не знал про нее, пока не тронет за плечо… А если короче — мне скучно стало жить человеком, несимпатично, неуютно. И, главное, — стыдно. Но об этом еще придется говорить.