Рубрика: Uncategorized

Лестница, седьмой этаж
…………………………………

Смотри, ноябь, а ручей не замерз еше!..
…………………………………………

Обложка к повести «Перебежчик» (Изд-во «Э.РА» 2009г) Старик не хочет больше быть человеком, хочет уйти к зверям, к котам. Я его понимаю. Иначе писать не стал бы, конечно 🙂
…………………………………………….

Триптих в очень сдержанных тонах, старческая манера, наверное. Согласовать очень сильные и разные по цвету и тону пятна трудно и в одной картинке, а если их несколько, то требования единства трудно выполнить. Устаешь, и гасишь понемногу цвет и свет. Но иногда получается неплохо, не обязательно кричать, смайл…
…………………………………………

Желтое и сниее, нашел у себя такую картинку, вернее, эскиз маслом. Ничего кроме картинки в голове не держал, меня флаги не интересуют, гораздо интересней попробовать на прочность границу собственного вкуса, я ведь синий цвет не люблю.
……………………………………..

… ты взгляни на меня…
…………………………………….

Эскиз маслом — осенняя дорога
……………………………………

Два цветка дружат на окне
………………………………

Вася разумный зверь, и знает обо мне больше, чем я о нем…

Конец периода жизни, эпохи, эры… периода в творческих попытках, например… характеризуется самоиздевательством, в разной форме, конечно, но без этого любой конец не обходится, смайл. Если говорить о жизни отдельной личности, творческих дел… Для художника (а все-таки видимо я художник, хотя бы в самом общем смысле) часто (себя, конечно, имеешь в виду… :-)) именно с этого и начинается конец, когда сознательно еще ничего решить невозможно, а признаки исчерпания налицо… на лице, то есть. Кто-то, самый разумный, просто замолкает и не боится дыры во времени, а кто-то продолжает до полного опупения. Пример с пряниками, кто-то разумно понимает, что ХВАТИТ, а кто-то должен отравиться, вытошнить, и тогда поймет, что конец, конец, конец…
Но это если честная работа, и творческая, а если просто воровство и откровенная ложь? А человек пусть умный, но циничный и подчиненный времени, удила в зубах (Часть сбруи — металлические стержни, вкладываемые в рот упряжного животного.) В России пьет, это понятно. Не стреляются, не принято, давно забыто. Черт возьми…

Мы любим все притягательное и приятное, и чтобы повторялось многократно, а от притягательного один вред. Есть два крайних способа избежать вреда, если жизнь дорога, конечно, а если не дорога, то зачем избегать?..
Всякие прочие способы ни то ни се, они не для нас. Возьмем проблему в простом виде, например, отношение к пряникам. Они вредны, тут и спорить нечего, а если хотите спорить, не читайте дальше, вам не помочь, тихо-мирно погибайте со своей загрязненной донельзя печенью и отвисающим до колен животом. А если есть еще силы сопротивления, то вот вам мой рецепт. Правда, теперь рецептов не выписывают, а раньше по латыни крупными буквами — RECIPE, то есть возьми. А здесь наоборот — не бери, так что рецепт не нужен. Первый способ — это разум проявить, ограничить свои желания, выделить к чаю один-два шаблона, дальше насмерть стою. Способ трудный, особенно тому, кто с разумом не дружен, а это мне близко и знакомо. Второй способ легче — нужно всё сразу съесть, опустошить пакет, желанию подчиняясь. Потом замереть, ждать, и надеяться, что тошнота запомнится надолго. Приятно поначалу, и легко, но все-таки опасно, ведь кроме пряников прочих соблазнов много, то есть, способ эксклюзивный, как теперь говорят…
А третий способ такой крайний, что сбоку от путей стоит — ни много, ни мало, ни разумно, ни безумно, а просто не есть — НЕ ЕСТЬ их, вражеских приманок. Хотя эти пряники вроде наши, но в них какая-то пряность явно заграничная, и значит все основания — с презрением отринуть. Презрение нам поможет! Нам, простым людям, этот путь особенно знаком, к тому же дешевле всяких вывертов…

/////////////////////
Марк нюхом чуял — двери все казенные, не милые его сердцу, из-под которых, будь хоть самая малая щелочка, попахивало бы каким-нибудь дьявольским снадобьем, ипритом, или фосгеном… или мерцал бы особенный свет, сыпались искры, проникал через стены гул и свист, от которого становится сладко на душе — это делает свое дело суперсовременный какой-нибудь резонатор, или транслятор, или интегратор, и в мире от этого каждую минуту становится на капельку меньше тьмы, и на столько же больше света и разума.
Нет, то были свинцовые двери, за ними шел особый счет, деньги делились на приборы, приборы на людей, а людям подсчитывали очки, талоны и купоны. Бухгалтерия, догадался Марк, и ускорил шаг, чтобы поскорей выйти из зоны мертвого притяжения; казалось, что слышится сквозь все запоры хруст зловещих бумажек.
И вдруг коридор огорошил его — на пути стена, а в ней узкая дверка с фанерным окошком, в которое, согнувшись, мог просунуть голову один человек. «Касса?» — с недоверием подумал Марк, касс ему не приводилось еще видеть, денег никто не платил. Стипендию выдавали, но это другое: кто-то притаскивал в кармане пачку бумажек, тут же ее делили на всех поровну, чтобы до следующего раза «никакого летального исхода» — как выражался декан-медик, главный прозектор, он не любил вскрывать студентов.
Делать нечего, Марк потянул дверь, вошел в узкую пустую конурку, а из нее проник в большую комнату. Там сидели люди, и все разом щелкали на счетах. Марк видел счеты на старых гравюрах и сразу узнал их. Вдруг в один миг все отщелкали свое, отставили стулья, завился дым столбом. Перерыв, понял Марк, и двинулся вдоль столов к выходу, за которым угадывалось продолжение коридора. Его не замечали до середины пути, тут кто-то лениво обратился к нему с полузабытым — «товарищ… вы к кому?..» и сразу же отвернулся к женщине в кожаной куртке, мордастой, с короткой стрижкой, Марк тут же окрестил ее «комиссаршей». Комиссарша курила очень длинную сигарету с золотой каемкой, грациозно держа ее между большим и указательным пальцем, и если б не эти пальцы, мясистые как сардельки, она была бы копией одной преподавательницы, которую Марк обожал и ненавидел одновременно — умела также ловко курить в коридоре, пока он, студент, выяснял, какие соли и минералы она тайком подсыпала в его пробирку, это называлось качественный анализ. Подойдешь к ней — хороша! — уговариваешь — «это? ну, это?.. откройся!…» а она лениво щурится, сытая кошка, с утра, небось, наелась, — и молчит, и снова идешь искать катионы и анионы, которые она, без зазрения совести, раскидала ленивой щепотью…
……………………………..
Номера продолжались, но двери стали веселей, за ними слышались знакомые ему звуки. Эти особые, слегка запинающиеся, монотонные, как бы прислушивающиеся к бурчанию внутри тела голоса, конечно же, принадлежали людям, чуждающимся простых радостей жизни и предпочитающим научную истину ненаучной. Не глядя друг на друга, упершись взорами в глухие доски, они, как блох, выискивали друг у друга ошибки, невзирая на личности, и, окажись перед ними самая-пресамая свежая и сочная женская прелесть, никто бы не пошевелился… а может раздался бы дополнительный сонный голос — «коллега, не могу согласиться с этим вашим «зет»… И словно свежий ветер повеял бы — ухаживает… А коллега, зардевшись и слегка подтянув неровно свисающую юбку, тряхнув нечесаными космами — с утра только об этом «зет» — порывисто и нервно возражает — «коллега…» И видно, что роман назрел и даже перезрел, вот-вот, как нарыв, лопнет… Но тут же все стихает, поскольку двумя сразу обнаружено, что «зета» попросту быть не может, а вместо него суровый «игрек».
Здесь меня могут гневно остановить те, кто хотел бы видеть истинную картину, борения глубоких страстей вокруг этих игреков и зетов, или хотя бы что-то уличающее в распределении квартир, или простую, но страшную историю о том, как два молодых кандидата наук съели без горчицы свою начальницу, докторицу, невзирая на пенсионный возраст и дряблое желтое мясо… Нет, нет, ни вам очередей, ни кухонной возни, ни мужа-алкоголика, ни селедки, ни детей — не вижу, не различаю… Одна дама, научная женщина, как-то спросила меня — «почему, за что вы так нас не любите?» Люблю. Потому и пишу, потому ваша скромность, и шуточки, и громкие голоса, скрывающие робость перед истиной, мне слышны и знакомы, а ваша наглость кажется особенной, а жизнерадостность ослепительной, и чудовищной… Именно об истине думаю непрестанно, и забочусь, преодолевая свой главный порок — как только разговор заходит о вещах глубоких и печальных, меня охватывает легкомысленное веселье, мне вдруг начинает казаться, что в них не меньше смешного и обыкновенного, чем во всех остальных — несерьезных и поверхностных делах и страстях.
……………………………..
Марк шел и шел по пустынному коридору, а лестницы все не было. Он решил постучаться в любую дверь, спросить, где же поднимаются на верхние этажи. Он стукнул. после долгой возни ему открыли. На пороге стоял высокий костлявый человек, он сделал приглашающий жест и пропустил гостя в помещение. Оставив без внимания вопрос о лестнице, он приблизил к Марку длинное узкое лицо, и, стараясь дышать осторожно и неглубоко, спросил:
— Существует ли Жизненная Сила с точки зрения физики?
Подумал, и ответил сам:
— Не уверен.
Дыхание его все же не оставляло сомнений, также, как и нос, и увесистые мешки под глазами. Марат, вечный аспирант отдела фундаментальных величин, занимался серьезнейшим делом — раскапывал цифры, составляющие одну из мировых констант, подбирался уже к десятому знаку после запятой. Он постоянно жил в напряжении и страхе — вдруг за очередным знаком обнаружатся признаки недолговечности, неустойчивости жизни?.. Больше-меньше на единичку — и все пойдет колесом, атома целенького не найдешь, не соберешь, что уж тут говорить о нежных капризных молекулах… Теперь он готовил к опыту новый прибор. Он собрал его из лучших частей самых современных японских и американских приборов, и в случае удачи надеялся сразу вырвать из неизвестности два-три знака. И в то же время боялся сдернуть одеяло с истины, печаль сквозила вдоль и поперек его узкого лица с рассекающим пространство носом. Он немного принял, чтобы поддержать отчаянность в душе, и был не один.
За столом сидел, опустив щеки в ладони, его учитель, Борис, крупный теоретик, «предводитель дохлых крыс», как называли его завистники — невысокий мужчина лет пятидесяти, серый, тонкий, но с пузиком… мутные очи, отрешенность взгляда, короткий лоснящийся носик… ниже носа лицо быстро сходило на нет. Он, как и Марат, был в синем халате, продранном на локтях. Борис давно пришел к убеждению, что все существующее вытекает из одного уравнения: стоит только подставить в него точные значения нескольких констант, как будут получены ответы на все вопросы. Поэтому он с нетерпением ждал от Марата новых и новых знаков, уточняющих нужные ему числа. Каждый раз не хватало одного-двух, и он постоянно науськивал своего аспиранта, а тот без устали подкручивал свой прибор, и нужно было видеть, как лихо справлялся с тем или иным винтом.
Узнав дорогу, Марк обратился к выходу, но хозяева решительно воспротивились, пошли вопросы, что думает гость о последнем знаке, устойчива ли жизнь в свете такой-то статьи… Марк был далек от этой суровой проблематики, подкапывающей краеугольные камни. Ему казалось, что если жизнь существует, то значит, ей разрешено быть, как же без разрешения…
— Может и без, если недолго. Жизненная Сила еще не такое может… скажем, за счет локального фикуса… — уныло промолвил Борис.
— Фокуса?.. — почтительно переспросил Марат.
— Нет, фикуса! Я смотрю, ты современное не читаешь, не знаешь даже моих теорем. — Борис истерически рассморкался. — Завтра, надеюсь, не подведешь, мне бы еще знака два-три…
Вот-вот подсохнет чудо-клей, которым Марат присобачил японскую деталь, она позволит им продвинуться дальше.
Марку стало скучно. Он не понял сути разговора, однако здоровый инстинкт подсказывал ему бежать из этой трясины не оглядываясь.
Но тут произошло неожиданное. Марат спросил:
— Вас интересует Парение?.. вы упомянули…
— Смотря в какой смысле… — нерешительно ответил Марк, он боялся опошления высокой идеи.
— А мы сейчас посмотрим, посмотрим… — Марат подскочил к какому-то блоку, — это не Vis Vitalis, это небольшое дельце, айн момент!
— Пусть, — тоскливо подумал Марк, — пусть издевается, перетерплю, если момент…
— Секундочка… — сквозь зубы пропел Марат, он держал во рту проволочку, одной рукой что-то подкручивал, другой подергивал, левая нога ерзала меж двух педалей, правая не знала, что делает левая, но, кажется, была готова надавить на красную кнопку на главном пульте. Он действовал, слившись с любимым чудищем в единый организм.
— Как все удобно устроено, — подумал Марк, — вот что значит природный дар, не то, что ты — руки-крюки.
Вспыхнула ослепительная лампочка, и Марк услышал:
— Невозможно по техническим причинам — нет такого горючего.
В глубоком недоумении, он поблагодарил, попятился, и вышел.
……………………………..
Борис и Марат продолжили дело, прерванное появлением Марка. Придерживая пузико, Борис осторожно наклонился и вытащил из-под стола большой химический стакан с разведенным спиртом. Он где-то вычитал, что наилучшее действие оказывает 70%-ная жидкость, и с тех пор они разводили. Ритуал происходил в конце дня или перед обедом, и делу не мешал.
— Все правильно, — торжествующе сказал Марат, имея в виду отсутствие конкурентов. Приятно сознавать себя первыми в джунглях науки, с мачете в руках, прорубающими путь другим.
Борис кивнул, он не сомневался в Марате. Он радовался, что когда-то верно выбрал направление, и пошел, пошел… не оглядываясь, не встречая по пути ни единого человека. Он верил в уравнение неописуемой красоты, оно висит над миром как фантастический остров, источая свои милости людям в виде миллиардов решений по всем вопросам. Иногда, в снах, оно представлялось ученому сверкающей светом сетью, ажурной и в то же время плотной… по ее хрустальным нитям, текли к нам приказы, мгновенно воплощаясь в материю.
Марат твердой рукой разлил жидкость по стаканчикам, они не спеша выпили, и задумались — предстоял тяжелый день.
— Что у него с горючим? — рассеянно спросил Борис. — Куда он собрался?
— Куда все, — подумав, ответил Марат, — а если повезет, то в Штаты.
Если дело не касалось уравнения, Борис не слушал: то, что предопределено, все равно свершится. Точно также его не волновало, что есть, где спать, во что одеться — брюки на теле, и ладно. Контакты с существами иного пола он отвергал. Марат старательно подражал шефу, но не мог подавить пристрастия к пышнотелым лаборанткам, надеялся на свадьбу, после диссертации, конечно. «Тебе бы еще парочку знаков… » — задумчиво говорил Борис. Этих знаков постоянно не хватало.
Они снова разлили и выпили.
— Как же ты… — вдруг медленно сказал Борис, — а клей?.. Что же ты ему намерил, пустая голова?..
— Разве я мерил? — не понял Марат. Спирт действовал на него странным образом. — А что я ему сказал?..
Клей, стиснутый двумя шероховатыми поверхностями, медленно застывал. Теперь ничто не помешает сделать новый шаг: взмах мачете — и впереди простор.

Натюрморт с яблочком
……………………………………

С семечками
…………………………………………

Въезд в город
………………………………………..

Обещанный сыр — где?..
………………………………………..

Это не натюрморт…
……………………………………………

Гроза — угроза Интернету
……………………………..

Туся не ошибается
…………………………………………

Туся
……………………………..

Осенний балкон
…………………………………

Эшеры давно уехали, там бомжи живут
///////////////////////////////////////

Ночью — пиво!

Спокойной ночи, малыши…
Что-то я хотел сказать, не связанное с картинками, кое-какие наверное впечатления от текстов… которых не читаю, а смотрю на их вид… Вам, должно быть, смешно, как это так, не читаете, а вздумали судить! Не сужу, я только о виде говорю. Это важно — вид… Еще важней — звук, звук!!!
Но вообще-то не об этом хотел, а о другом.
Чтобы написать хороший текст, не нужны две вещи, как минимум, конечно. Не нужно «знать жизнь», это первое. Проза не для того, чтобы описывать жизнь, для этого есть эпикриз у врачей. И читать чужие тексты никакого смысла не вижу. И еще третье, оказывается, есть: не обязательно разговаривать с людьми, ничему не научитесь, то что узнаете, для прозы не годится. Слова для самочувствия важны.
Но вот что обязательно — постоянно, нервно, нежно и жестоко разговаривать с самим собой, без этого ничто не случится.
…………………………….

Игры черных кошек летним утром.
Да, еще явно не по делу… пока не забыл. Что нельзя ни в прозе, ни в живописи, ни в песенках этих особенно. ВЫТЬ, ГУДЕТЬ И ПРИДЫХАТЬ. Еще, конечно, стонать, скулить и ныть.
……………………………

«Скоро магазин откроется… Перетерплю, перетерплю…»
……………………………….

Мы одной крови… в нас соль океанов древности… у нас в генах агрессия и неминуемый популяции конец…
………………………………………

Триптих, если очень условно, два окна, посредине мусор. Это неважно, ЧТО… И все-таки, недотянул…
……………………………..

Противостояние. В зверях вижу всё, или почти всё, что в нас есть. Масштаб, вопрос в масштебах. Возможности, огромные возможности нас угробят…
…………………………………….

Двухрядный триптих, задача почти бесконечная и не решаемая, но попробовать хотелось…
…………………………

Мир на Балканах, пока что мир, а значит мировой войны еще можно избежать…
………………………………………….

Из подмосковного городка можно сделать юг, и Крым… все, что угодно. Художнику всё принадлежит… и не принадлежит ништо…
……………
Еще несколько дней «ассорти», потом нужно посерьезней дело выбрать…

Вдруг стало больно за траву
Которую косили
Как будто ярым острием
Ладонь пробили

И кожи хруст, и тут же боль
Тоскливая и долгая…
Траву косили за прудом
И мимо шел я.

Скосивши луг, вложили сталь
В чехол тугой…
И недоступную мне боль
Узнал другой

Он чутким сердцем услыхал
Стон старой кожи
И тайный ужас лезвия
Постиг, быть может

Жизнь натыкается на боль,
Ища защиты
В сад безмятежности пути
Давно забыты

И боль, и страх наш сад и дом
И слюбится, и стерпится…
А кровь тяжелая с песком
О чем-то шепчется.

Камень, который врос в землю за десятым домом, около оврага, где подорвался мой друг Гена. Удивительно похож на мой череп. И мысли приходят разные, например:
Memento mori (лат. mementō morī «помни, что [придётся] умирать», «помни о смерти») — латинское выражение, ставшее крылатой фразой. В Древнем Риме эта фраза произносилась во время триумфального шествия римских полководцев, возвращающихся с победой.
……………………………..

Серенько, довольно строго, но не избегая некоторой грязцы, которую люблю, не переставая…
……………………………………

Из серий про УГЛЫ, сильно обработано, но не пижонства ради, и не выпендреж, а что… не знаю…
………………………………………………

Суровая Соня любит Мунка.
………………………….

Ночной шабаш на книжной полке.
……………………………………..

Пей до дна, смотри на мир через стекло, через окно. Наши глаза в сущности те же окна…
……………………….

Мотькин старший, печальный был всю короткую жизнь
…………………………..

Что они снова там придумали!!! Кошки о людях: ничего хорошего…
…………………………

Тоска, тоска… Вечерняя тоска… Утренняя больше от психологии, вечерняя — от жизни…

Вижу в Яндексе — продается букинистическое издание, книга рассказов Дана Марковича «Здравствуй, муха!» 1991 года, тираж 3 000 экз, по цене 357 рубликов. Довольно справедливая цена, она стоила тогда 3 рубля. Отдельные экземпляры у меня где-то еще есть, если поскрести по сусекам. Правда реальный тираж был 1 000 экз, остальные утонули где-то в подвале, в Москве. А тысячу я успел привезти в Пущино, потом понемногу продавал, в Казачьем пер., например… подарил многим… Так что не совсем книжка пропала. Приятно видеть, что название еще мелькает, ведь больше двадцати лет прошло. Привет, МУХА!

………………………….

…………………………………….

……………………………………

………………………………….

……………………………………

………………………………………….

……………………………………

………………………………………

……………………………….

……………………………………..

……………………….

……………………………………..

…………………………………

Сегодня зарисовки, сделанные «мышкой». Обычно вспомогательные, но иногда получается интересно. Нашел старую папку, в ней одни рисунки. Варианты.

Человек со свечой. Это не «мышой», вариантов много
………………………………………..

Дорога, вечер…
…………………………………………

Мир, покой…
……………………………………………

Илл. к повести «Перебежчик» «Стыдно быть человеком»
…………………………………….

Городок пропащий, труба, бездомная собака…
………………………………………….

Прогулка среди городских развалин
………………………………………

Вечерний вид, птицы улетают от нас…
…………………………………….

Осень, вечерняя прогулка
…………………………………

Встреча разговор… мама, пойдем…
………………………………………

Рядом с родным домом
………………………………………………

Кормление котов
………………………..

Путь, разговор… обычная тема
……………………

Пес в заброшенной деревне
……………………..

Вариант картинки «У магазина»
……………………..

Яблоко, цветок, вариант…

Увы, люди, к сожалению, мне стали задавать вопросы, на которые отвечать не хотелось бы… И сегодня тоже, моя почта открыта на весь Интернет, может увы, а может и черт с ним, пусть будет как есть, когда-то я это сделал сам, и нечего жаловаться.
Сейчас развелось много провокаторов, но я не дам им пищи, не получится. А может спрашивают люди, которым не все равно? и так бывает… Ну, что сказать, не знаю. Я многократно говорил, что эгоцентрик, интроверт, и всегда был поглощен своими увлечениями. Может, из этого что-то получится, из моих проб и ошибок, а может ничего, тогда ничего и не поделаешь, «что случилось, то и получилось», как говорил мой друг из повести «Последний дом», героев у меня не было, только друзья, о них писал.
Мне 74, и я всю жизнь боялся высоты. И восторгался людьми, которые не боялись, даже любили. У меня был знакомый в Местиа, сван, который залезал на Ушбу, страшную гору, опасную, я видел ее вершину, она была выше облаков, и я не мог себе представить, что это еще на земле… и что оказался бы там, ТАМ… Генетика, наверное, высоты боялся и мой отец, и моя мать…
Так что вот, я еще попытаюсь, например, что-то сделать или хотя бы написать о своих друзьях, среди которых много зверей, я их люблю… и я не хочу ставить себя в положение, в котором не чувствую ни уверенности, — что именно ТАК нужно… а без этого как… — ни свободы, потому что жил в разные времена, и ценил в основном свободу внутреннюю, ну, конечно, если в тебя не целятся, а бог миловал… И еще, страшно не люблю публичные ЖЕСТЫ, и вообще ситуации, в которых говорят — «МЫ!»
И не люблю кривить душой, и лучше снова промолчу, я не знаменитость, не гений места и времени… и останусь со своим пренебрежением, своим неприятием, своей брезгливостью и желанием своего угла…

…………………………………..

………………………………………..

21 августа 2014 г. в 10:54

ничего особенного…

На темно-серой бумаге, шершавой, скупо — пастель, туши немного или чернил…

Сумерки, дорожка, ничего особенного.

Смотрю — иногда спокойно там, а иногда — тоска…

А кому-то, наверняка, ничего особенного.

Так что, непонятно, от чего тоска…

……………………………………………………….

умники, понимаешь…

Мне говорил учитель живописи:

— Пробуя еду, сразу знаешь, вкусно или нет. Так и цвет…

Художник берет «вкусный» цвет, в этом его ум проявляется.

А книжник умный… ищет на картинке библейскую рыбу или мальчика в кустах…

…………………………………………..

темы…

Есть темы бесконечные, у каждого свои. Мои просты — прогулка да разговор. Гуляют со зверями. Иногда застолье, простая еда. Если помещение, то подвал, огромный, в полутьме, со многими ходами, чтобы надежда выбраться была. Там сидят, спят, едят, и вся жизнь проходит. Вроде подвала, в котором картины Миши Рогинского смотрел, его последнее пристанище до отъезда из России.

Но чаще картины без людей — дерево, трава, река… Поваленный забор, дорога — заросшая, разбитая. Чем сильней заросшая, тем ближе и дороже мне. Приветствую траву, прорастающую меж камней, запустение, гибель асфальта, победу всего растущего свободно.

………………………………………………….

свои законы…

С самого начала в художнике есть всё, необходимое для живописи. Оттого в начинающих иногда поражает неизвестно откуда взявшееся умение. Средний уровень мастерства постепенно возрастает, и это всё. Художник как готовенький гомункулус, сидит внутри себя, понемножку вырастает…

Или загнивает.

……………………………………………..

зачем, зачем…

Однажды мне пришлось утешать одну даму, обиженную жизнью и людьми. Вся в сожалениях и счетах, обидел кто-то, сделала не то…

Я говорю ей, представь, вышла в поле, отличная погода… и вдруг ураган, ливень хлещет, ветер сбивает с ног… Ты же не будешь обижаться на природу?

Мне казалось, неплохой взгляд на вещи: рассматривать свои невзгоды как природные явления. Не жаловаться, не сожалеть, а просто пытаться выбраться к безопасности, и забыть… Когда-то у меня получалось : не пускали за границу, кто-то на меня стучал… … Ну, повздыхаю, погода мерзкая… и дальше работаю себе…

Говорю, она слушает… И вдруг заплакала еще пуще:

— Зачем, зачем я не взяла зонтика с собой..

………………………………………………..

не упирайся…

Как сказал мне один старый художник — «ты не зырь, не упирайся зенками, не ешь глазами — ходи себе, да посматривай, поглядывай…»

…………………………………………….

скурвились…

Бывает неприятие плодотворное, отстаивание своего. Бывает враждебное, но талантливое. Но бывает неприятие крысиное, обнюхивание в поисках, чего бы вкусного сожрать.

Новая власть обнюхала интеллигенцию, и поняла: особо поживиться нечем, сухо, пресно… Ну, если очень просят… то можно проглотить тех, кто, дрожа от страха или счастья, сам лезет в глотку.

До конца цикла «ассорти» осталось, без сегодняшнего, десять дней. Чтобы не упасть на старые рельсы, отмечаю. 🙂
………………………………..

Колесо давно известно в природе, просто ближе к живописи, чем к чертежу.

……………………………..

Склянка затесалась не в свою компанию…
…………………………….

Смягчение цвета и света не идея, а инстинктивное желание, может, от возраста оно, а может от утончения и обострения, которые совсем не всегда на пользу, совсем…
……………………………………..

Лизочка проснулась, и недовольна светом, а может дело в желтом цвете, который на нее перешел… Она лежит на покрывале, про которое мне говорили — какая гря-я-зь…» Никто не заставляет их покрываться им, а я в изображениях грязи не вижу, а только серый цвет, который вместе с коричневым, очень силен, оччень…
…………………………………

Названия нет, просто показалось, что эти три овала вместе о чем-то говорят… А для FB, там ведь реальные пацаны (не все, не все…) написал — «взгляд в будущее». Не приспособленчество, а скромное тихое издевательство, если хотите, смайл…
………………………………..

Если убрать два листа внизу, то сдвиг в сторону минимальности, НО… Есть свое «но», и тут еще нужно подумать… или, может, выкинуть на фиг?..
………………………………

Придумал неплохое название… вроде бы… И забыл! Думаю, оно было супербанальным, например, ВЗГЛЯД.
………………………………..

А здесь нечего сказать… Вернее, сказать-то можно много, но смысла никакого. Например — «психологический вес». Эта корочка фруктовая на зеленом слишком много о себе думает, вернее, я думаю о ней… Нам вместе с глазами выдали руководство, как пользоваться, но оно бесполезно (почти), потому что тысячелетней программой задано, куда и как в первую очередь смотреть, и это неисправимо (не пишите «тысячилетней», FB постоянно меня огорчает, вроде бы люди образованные, а пишут ужасно, за исключением нескольких…
…………………………………..

Чтобы смотреть на окружающий нас маразм, одного глаза достаточно, и то мельком лучше — посмотреть и отвернуться.
……………………………………

Очень неважная репродукция, картинка интересней, но это бесполезно утверждать.
………………………………………..

Несколько промилле нам не помешает, некоторые говорят — свобода, а я думаю — расхлябанность, но тоже нужная иногда…
…………………………………..

Геометрия природы
………………………………..

Нитки, сухие листья, потерявшие цвет… случайные натурщики мои…
………………………………..

Уходя, оглянись. Но лучше этого не делай, запомнится на всю оставшуюся жизнь…

ЗАТМЕНИЕ

Именно в тот самый день… Это потом мы говорим «именно», а тогда был обычный день — до пяти, а дальше затмение. На солнце, якобы, ляжет тень луны, такая плотная, что ни единого лучика не пропустит. «Вранье, » — говорила женщина, продавшая Аркадию картошку. Она уже не верила, что крокодил солнце проглотил, но поверить в тень тоже не могла. Да и как тогда объяснишь ветерок смятения и ужаса, который проносится над затихшим пейзажем, и пойми, попробуй, почему звери, знающие ночь, не находят себе места, деревья недовольно трясут лохматыми головами, вода в реке грозит выплеснуться на берег… я уж не говорю о морях и океанах, которые слишком далеко от нас.
Утром этого дня Марк зашел к Шульцу. У того дверь и окна очерчены мелом, помечены киноварью и суриком, по углам перья, птичьи лапы, черепки, на столах старинные манометры и ареометры, сами что-то пишут, чертят… Маэстро, в глубоком кресле, обитом черной кожей, с пуговками, превратился в совершеннейший скелет. В комнате нет многих предметов, знакомых Марку — часов с мигающим котом, гравюры с чертями работы эстонского мастера, статуэтки Вольтера с вечной ухмылкой, большой чугунной чернильницы, которую, сплетничали, сам Лютер подарил Шульцу…
— Самое дорогое — уже там… — Шульц показал усталым пальцем на небо, — и мне пора.
Как можно погрузиться в такой мрак, — подумал Марк.
— Сплошной бред, — он говорит Аркадию, пережевывая пшенную кашу, — Шульцу наплевать, как на самом деле.
— На самом деле?.. — Аркадий усмехается. — Что это значит? Представьте, человеку наврали, что у него рак, он взял да помер…
— Аркадий… — Марку плохо спалось ночью, снова мать с неизменным — «чем занимаешься?..» — Аркадий Львович, не мне вам объяснять: мы делим мир на то, что есть или может быть, поскольку не противоречит законам… и другое, что презирает закон и логику. Надо выбирать, на чьей вы стороне.
И тут же подумал — «лицемер, не живешь ни там, ни здесь».
Наступило пять часов. У Аркадия не просто стеклышко, а телескоп с дымчатым фильтром. Они устроились у окна, навели трубу на бешеное пламя, ограниченное сферой, тоже колдовство, шутил Аркадий, не понимающий квантовых основ. Мысли лезли в голову Марку дурные, беспорядочные, он был возбужден, чего-то ждал, с ним давно такого не было.
Началось. Тень в точный час и миг оказалась на месте, пошла наползать, стало страшно: вроде бы маленькое пятнышко надвигается на небольшой кружок, но чувствуется — они велики, а мы, хотя можем пальцем прикрыть, чтобы не видеть — малы, малы…
Как солнце ни лохматилось, ни упиралось — вставало на дыбы, извергало пламя — суровая тень побеждала. Сначала чуть потускнело в воздухе, поскучнело; первым потерпел поражение цвет, света еще хватало… Неестественно быстро сгустились сумерки… Но и это еще что… Подумаешь, невидаль… Когда же остался узкий серпик, подобие молодой луны, но бесконечно старый и усталый, то возникло недоумение — разве такое возможно? Что за, скажите на милость, игра? Мы не игрушки, чтобы с нами так шутить — включим, выключим… Такие события нас не устраивают, мы света хотим!..
Наконец, слабый лучик исчез, на месте огня засветился едва заметный обруч, вот и он погас, земля в замешательстве остановилась.
— Смотрите, — Аркадий снова прильнул к трубе, предложив Марку боковую трубку. Тот ощупью нашел ее, глянул — на месте солнца что-то было, дыра или выпуклость на ровной тверди.
— Сколько еще? — хрипло спросил Марк.
— Минута.
Вдруг не появится… Его охватил темный ужас, в начальный момент деланный, а дальше вышел из повиновения, затопил берега. Знание, что солнце появится, жило в нем само по себе, и страх — сам по себе, разрастался как вампир в темном подъезде.
«Я знаю, — он думал, — это луна. Всего лишь тень, бесплотное подобие. Однако поражает театральность зрелища, как будто спектакль… или показательная казнь, для устрашения?.. Знание не помогает — я боюсь. Что-то вне меня оказалось огромно, ужасно, поражает решительностью действий, неуклонностью… как бы ни хотел, отменить не могу, как, к примеру, могу признать недействительным сон — и забыть его, оставшись в дневной жизни. Теперь меня вытесняют из этой, дневной, говорят, вы не главный здесь, хотим — и лишим вас света…
Тут с неожиданной стороны вспыхнул лучик, первая надежда, что все только шутка или репетиция сил. Дальше было спокойно и не интересно. Аркадий доглядел, а Марк уже сидел в углу и молчал. Он думал.

— Гениально придумано, — рассуждал Аркадий, дожевывая омлет, — как бы специально для нас событие, а на деле что?.. Сколько времени она, луна, бродила в пустоте, не попадая на нашу линию — туда- сюда?.. Получается, события-то никакого, вернее, всегда пожалуйста… если можешь выбрать место. А мы, из кресел, привинченных к полу, — глазеем… Сшибка нескольких случайностей, и случайные зрители, застигнутые явлением.
— Это ужасно, — с горечью сказал Марк. — Как отличить случайность от выбора? Жизнь кажется хаосом, игрой посторонних для меня сил. В науке все-таки своя линия имеется.
— За определенность плати ограниченностью.
Марк не стал спорить, сомнения давно одолевали его. — Что теперь будет с Глебом? — он решил сменить тему. Интриги одолели академика.
— Думаю, упадет в очередной раз, в санаторной глуши соберется с мыслями, силами, придумает план, явится — и победит.
— А если случай вмешается?
— В каждой игре свой риск.
— Я не люблю игры, — высокомерно сказал Марк.
— Не слишком ли вы серьезны, это равносильно фронту без тыла.

Их болтовня была прервана реальным событием — сгорел телевизор. Как раз выступал политик, про которого говорили -» что он сегодня против себя выкинет?..» И он, действительно, преподнес пилюлю: лицо налилось кровью, стал косноязычен, как предыдущий паралитик, и вдруг затараторил дискантом.
— Сейчас его удар хватит, — предположил Марк, плохо понимающий коварство техники. Аркадий же, почуяв недоброе, схватил отвертку и приступил к механическим потрохам, раскинутым на полочке рядом с обнаженной трубкой. «Ах, ты, падла…» — бормотал старик, лихорадочно подкручивая многочисленные винты… Изображение приобрело малиновый оттенок, налитые кровью уши не предвещали ничего хорошего, затем оратор побледнел и растаял в дымке. Экран наполнился белым пламенем, глухо загудело, треснуло, зазвенело — и наступила темнота.
— Всему приходит конец, — изрек Аркадий очередную банальность. — Зато теперь я спокойно объясню вам, как опасно быть серьезным.

нет такой идеи, цели, которая стоила бы жизни одного человека, и неважно, гений он или злодей. В голове каждого вся вселенная таится, со всеми созвездиями и черными дырами. Смерть каждого — и картина слабеет, со смертью последнего исчезнет всё. Во всей структуре вселенной=жизни нет идеи справедливости, это выдумка, хотя и симпатичная.
На эту тему написана книга, условное название «Соседи» Лет через пять, может быть, приведу ее в должный вид.
Всё пока. Картинки старые сегодня, но обработанные вчера. Сохраняю все варианты, не лишенные для меня значения…

…………….
Пробовал писать ему, он не отвечал. Может, не хотел, а может просто так… он письма не любил. А приехать я так и не сумел. Прособирался…
Кое-что знал от знакомых — жив, фокусы свои не бросил, наоборот, стал кем-то вроде Кашпировского республиканского масштаба, вел еженедельную передачу на телестанции, как переносить тяжесть перемен. По-прежнему лечил все, что не лечится…
Он ни шагу навстречу мне не сделал. И я перестал пытаться.
……………………………………..
Нет, было, все-таки, одно письмо. Пришло по старому адресу, мне его отдали через два года. Немо уже не было в живых.
Читал и перечитывал. Он не изменился, только потерял силы. Мы оба не поумнели, не изменились, но потеряли силы и время. Это жизнь. Что бы ты ни сделал, чего бы ни добился, все равно поражение, потеря… Теряем время и силы, вот и всё.
«… Ты жил сам, я тебе не мешал. Ты так хотел. И не сдался, хвалю. Значит, в нашу семью пошел…
… много всякого было, долго писать…
… не приезжай, не на что смотреть. Но я неплохо барахтался. Жил как хотел…
…живи долго, вот мой совет. Если сможешь. А не можешь, все равно живи. Кроме живой жизни нет ничего, не надейся, не верь дуракам и желающим обманутыми быть.
Твой брат Немо».
……………………………………..
Часто теперь просыпаюсь по ночам… лежу без сна…
Думаю, как ему там… сыро и тесно, а он закрытых пространств боялся… Глупость, конечно.
Мы как два муравья, карабкались, отодвигали падавший на нас песок. Пока могли. И оба ничего особенного не сумели. Плыли в потоке, вот и все дела. Немо казалось, он управляет судьбой, я сомневался. Под старость и он потерял уверенность, что раздвигает жизнь как траву…
Часто ловлю себя на том, что по-прежнему спорю с ним!..
Но в одном он оказался прав. Кругом — чужие…
Нет, хорошие, умные, интересные были — люди, встречи… но чужие. И так всю жизнь…
……………………………………..
О его смерти я узнал с большим опозданием, случайно. Похоронили, про меня никто не вспомнил.
Он был последние годы одинок, что страшно непохоже на него. И, оказывается, жил и умер в том самом доме, в котором мы вместе жили. Он откупил его весь у наследников хозяйки, когда Лиза умерла. Она кормила меня картошкой с мясным соусом, я помню, как всё хорошее. Когда Немо исчезал, а стипендия кончалась… Я притворялся больным. И она приносила мне на обед большую тарелку с тушеной картошкой, и сверху кусочек мяса.
Была ли у Немо собака… как тогда, в сортире под полкой?.. Наверняка он устроил себе удобный туалет…
Наконец, я собрался, несколько лет тому назад, поехал смотреть…
……………………………………..
Ничто не изменилось, бесконечные улицы, одноэтажные домишки, высокие заборы, у дороги пыльная серая трава…
Через много лет я пришел к нашему дому.
Он ничего не изменил, так и жил в комнате с крохотной прихожей, с обледеневающей стенкой, только купил мощный обогреватель, держал под столом. Грел ноги. Говорят, в старости стал слезлив, подвержен внезапным вспышкам гнева. Быстро отходил, тут же дремал, как он это умел, в момент отключался… Он почти ослеп, и умер незаметно ни для кого. Когда к нему пришел сосед, случайно забрел, то увидел высохший труп, почти мумию.
……………………………………..
Я увидел ту же лужу, рядом со входом.
У дороги появилась чугунная колонка, но в ней не было воды. Из дома вышел человек, мы разговорились. Он рассказал мне, что здесь совсем недавно, и что бывший хозяин… фамилию назвал правильно!.. продал дом через посредника его покойному отцу, а сам сейчас живет в Анголе. Почему в Анголе?.. Вроде он там как доктор Швейцер, дикие люди его боготворят.
Я видел могилу, но не стал его разочаровывать. Наверное, последняя шутка Немо. Может быть, теперь он нашел свой Дом, Семью, и тот момент, с которого его жизнь пошла как сон?.. Выдумки, литература!.. Хотя у меня давно все смешалось в голове — реальность, выдумки, сны… Мир огромный сумасшедший дом, в котором нет и не может быть порядка, а люди в сущности бездомны, и мечутся по свету в своих стараниях выжить.
……………………………………..
Не стоило мне злиться на Немо, он сделал для меня много хорошего. При этом совершенно меня не понимая, и это не смущало его! Я говорил о своих делах, увлечениях, планах… — он никогда не слушал. Не слышал. Смотрел куда-то отсутствующим взглядом. Но что-то он все-таки ухватывал, что?
Что я жив, здоров, не голоден, что не мерзну отчаянно, как часто со мной бывало… что занят серьезными делами, в которых он ничего не понимал, и понимать не стремился… Что я живу не так, как он, что не понимаю смысла жизни, и всего, всего, всего, что он так хорошо и ясно представляет себе…
Ему безразлично было все, что я так превозносил, называя духовным родством.
Он просто моим братом был.
……………………………………..
Теперь уже неважно, как все было. Сумрак опускается, Немо забыт, скоро и меня забудут. Только озеро останется, и вечное мелкое болото на плоском берегу, и чахлые сосны перед въездом в единственный мой город… Все, как было…

Зарисовка с черным котом, обработка.
…………………………..

Сухие цветы в довольно неоднородном интерьере
………………………………

Херес и зеленый чай
…………………………………

Из «Мира кривых гвоздей»
………………………………………..

Алиса, дочь Алисы
……………………………………..

Из «Мира кривых гвоздей»
……………………………………….

За мусоропроводом
……………………………….

Окно в минимальном понимании

Вдруг сердце остановилось. Старик терпеливо ждал — так уже бывало не раз, останавливается, и снова за свое. Но эта остановка была длинней и томительней прежних, и когда оно, сердце, наконец, тяжело с болью стукнуло в грудину, Аркадий был в поту, холодном и липком, и дышал так, будто пробежал шесть пролетов по лестнице вверх. Вообще-то он за ночь прошел больше — и ничего! Он удивился, что же оно… И, постучав себя по груди, строго сказал — «брось безобразие!..» А оно в ответ — как будто споткнулось на ухабе, и снова грозно притаилось… Перед глазами заплясали черные запятые, похожие на холерных вибрионов, воздуха не стало… И когда сердце вынырнуло, всплыло, забилось, Аркадий понял, что дело плохо.
Он по стеночке, по стеночке к окну, где лучше дышалось, увидел любимый овраг с осколками жизни в нем, а за оврагом бескрайнее пространство. Заря нетерпеливо ожидала своей минуты, исподтишка освещая природу розоватыми редкими лучами, и Аркадий видел поляны, лес вдали, и что-то темное, страшное на горизонте; потом это темное слегка отодвинулось, приподнялось, и в узкий просвет ударили потоки розового света — день начался.
И тут Аркадию пришло в голову то самое слово, про которое он читал, говорил, но не верил в него, поглощенный своей злосчастной судьбой и всякими мелочами:
— ВОТ!.. А я умираю. Нелепость, до чего не везет!..
Нет, смерть не такая, она гораздо страшней — и больней, а это может вытерпеть любой, не то, что я… Я-то могу гораздо больше!
Снова удар, и новая тишина в груди прижала его к полу. Он сел. опершись спиной об стену. Теряя сознание, он все еще ждал -«сейчас оно прекратит свои штучки, не может оно так меня предать! Теперь, когда я знаю, чего не делал — я не жил. Боже, как все неважно — сделал, не сделал… Если б еще раз, я бы только жил!..»
Сердце словно поняло его, очнулось, снова закрутились колесики и винтики, омываемые живительной влагой, самой прекрасной и теплой в мире. Но Аркадий уже не мог подняться, редкие и слабые мысли копошились в голове, никакой яркости, никаких больше откровений… Это его слегка ободрило — не может быть, чтобы так тускло протекало, говорят, вспоминается вся жизнь… Значит, пройдет. Надо бы скорую… Стукнуть соседу?..
И тут вспомнил, в каком он виде. То, что никого не касалось, станет достоянием чужих враждебных глаз. Что на нем вместо белья!.. Надеть бы скромное, обычное, но не грязное, не дырявое… Но он знал — ничего нет, все собирался постирать, откладывал и откладывал. Он всегда откладывал, пока не накапливал презрение к себе — и тогда, проклиная мелочный и суетливый мир, брал тазик, мыло…
Рядом в тумбочке лежала чистая холстина, покрывало для надменного японца прибора. Встать Аркадий не мог, голова кружилась, и ничего не видел из-за вертлявых чертей перед глазами. Он прополз метр, дотянулся до тумбочки, наощупь нашел ручку, дернул. Материя вывалилась, он притянул ее к себе, с трудом, пережив еще одну томительную остановку, стянул с себя лохмотья, ногой затолкал поглубже под топчан — и завернулся в теплую грубую ткань.
Наконец, он в теплом, чистом, и лежит в углу. Теперь бы врача… Он с усилием приподнялся, сел… и тут стало совсем темно. Сердце замолчало, затрепетало слабыми одиночными волокнами, и дряблым мешочком опустилось… еще раз встрепенулось — и навсегда затихло.
………………………………
Марк проснулся рано, лежал, смотрел в окно, постепенно возвращался, ощутил горечь, что сидела занозой — не годен… Где же Аркадий?.. Одевается, бежит вниз, стучится. Дверь молчит, света внутри нет, а окна почему-то настежь, вчера не заметил… Решившись, он толкает дверь плечом, еще — и девять стариковских запоров со стонами и визгами сдаются. Он вваливается в переднюю. В ней, играя бумажками, гуляет ветер. Марк в кухню — там тоже странная пустота. Он в комнату — и здесь простор, книжная полка, раскладушка да столик из-под токарного станочка; Аркадий гордился — немецкий, сто лет, а ходит как!.. Марк в смятении в заднюю комнату — голый кафель под тягой, пустой стол, на табуретке японский пришелец… а рядом — на полу — весь в белом — сидит старик, упершись руками в пол, склонив голову к левому плечу, как он, бывало, делал — посмотрит, подмигнет — » я еще вам устрою сюрприз…»
Марк медленно к нему, и видит — осталась одна форма, нет старика. Это же надувательство, Аркадий…
А в окно льется прохладный свет, внизу шуршат листья, что-то, видите ли, продолжается, только Аркадия уже нет.

Ежик ищет свой угол, свой дом. Если о себе — угол и дом ничего общего со страной, нацией, тем более, государством уже не имеют. Когда-то Россия вызывала у меня ненависть и восторг одновременно. Я приехал из Эстонии взрослым человеком, рано повзрослел, живя в доме, который был в страхе перед новой для них страной.
В России я увидел, какими могут и должны быть люди творчества, раньше я видел таких единицы, теперь это была часть страны, и страна делилась на части. За последние двадцать лет я Россию разлюбил, а я из тех, которых удерживали только интерес и любовь, во всем, вокруг меня, среди людей, и в моих делах, занятиях. Если б я был моложе и планы на будущее имел, то конечно, ушел бы, не оглядываясь. Мои планы слишком куцые, хотя еще есть. К счастью, мои интересы и увлечения очень далеки от того, что делается за окном, я ведь из тех упрямцев, которые бьются лбом об стенку… к счастью, далек от текущей жизни, в своем углу…
………………………………..

Такой конструктивизм довольно дешевый, геометрия, структура-фактура, бывает минутами, а вообще не очень мне интересно. Я вообще к «стилю» к стилистике надрывной и настырной отношусь отрицательно, все эти концептуализмы, минимализмы… когда человек уже законсервировал себя в стиле, жанре — мне не нравится. Стиль — это сам человек, и подчиняется требованиям образа, задачи, цели… И это ценней всего, когда происходит интуитивно-инстинктивно, как было у Ван Гога, как было даже у Утрилло (периоды) при всей его невменяемости. Когда человек в среде, в окружении, в социальном давлении, и даже при самом добром отношении вокруг — это все болезненно и трудно. Нужно уходить, нужно быть одному или уметь удалять окружающих от себя, смайл… Дело не в масштабе, дело в «драйве», куда идешь, вот вопрос… Ошибки при этом неизбежны, но это СВОИ ошибки.
……………………………………………

Каська наколбасилась и гуляет по лоджии, сейчас выберет местечко — и спать, спать…
……………………………….

Такие вещи я не считаю натюрмортами, это «зарисовки», независимо от техник, жанра, это может быть неожиданно, забавно, но всегда все-таки фрагментарно-кусочно…
…………………………………………

Гуляя по лестницам, не испорченным ремонтами, видел такие трубы не раз, торчащие из стен. Иногда это выразительно, но опять же — зарисовки.
……………………………………………………

Один из вариантов, тряпка, брошенная на батарею в углу. Есть более прилично выстроенные, зато спокойные, а сегодня их не хочется. Цвет! Скрытое бешенство, тлеющие угли… мне такие вещи ближе, чем открытый цвет, чем понятный по происхождению свет…
………………………………..

Тоже зарисовка, репортаж, из любимых углов, их много было. Однажды в поисках комнаты, набрел на дом, в котором на первом этаже, полуподвальном, пол земляной… ушел, тогда это меня испугало, зато запомнил, и потом подвалы встречал как родные, когда кормил котов — вспоминал и узнавал… Комфортное жилье всегда меня отталкивало, какой там к черту уют… Ценю тепло и полутьму.
…………………………..

Летом 2010 года много фотографировал птиц, и поил их, лето было безумное по жаре и сухости. Видел отношения, удивительно похожие на человеческие, только более открытые…
…………………………………….

Раннее утро… летнее… Это свет и цвет заставили меня проглотить свое неприятие, смайл…
…………………………………..

Десяток вариантов, с красным большой спор был, такие споры внутри себя полезны, что-то выясняется, оттачивается… или расширяется, отодвигается граница… Здесь весьма умеренное «дно»
…………………………..

УТРО. Набросок, масло, давно…
………………………………

Шнурок со своей судьбой, это окно было нужно мне, и ему тоже…

Заграждающие и направляющие. Окна и лестницы очень интересны как объект графики, и выражают настроение, конечно.
……………………………..

Архитектурные излишества, наверное, период ликвидации комплексов, ведь меня никто не учил рисовать. В живописи у меня был учитель, вернее, умный и талантливый советчик. Но не на пустом месте, конечно, много смотрел голландской старой графики, особенно малых голландцев. Как это сказалось, не знаю, сам дух этих простых рисуночков мне близок, интересней, чем виртуозная графика великих итальянцев… А сейчас я уже много лет смотрю только мельком, и что попадается на глаза, часто интересные замыслы у трещин на стенах, в старых обоях, в мусоре, сухих листьях…
…………………………………….

Набросок к картинкам серии «Подвалы» Редко делал для определенной цели, и использовал не умел. Но что-то, видимо, в руке оставалось…
………………………………………

Пример Случая. Через несколько лет, рассматривая старые фотки, которые хотел использовать для своих обработок, заметил этот заголовок в газете, и он совпал с моим настроением в тот момент. А ниже запись от раздражения: кто-то пустил слух в FB, что я умер. Потом вдруг оказалось, что не совсем так 🙂 Не в первый раз сталкиваюсь в Интернете, раздражает то, что делается это от безделия, от неумения что-то свое сказать, таких в Сети сейчас легионы. А смерть тема достойная, но уж очень много сказано, и свой подход найти трудно, люди по отношению к таким кардинальным темам не очень изобретательны… смайл…
…………………………………………

Опрокинутый кувшинчик с сухой травой и цветами. Все очень просто, но жутко трудная задача с пространством, и не могу сказать, что достойно решена, так — проба…
……………………………………….

Тот же кувшинчик, такой почти минимализм, лаконичность — пристрастие старости, но не самое худшее, все-таки…
……………………………………….

Сухие листья, нитки, блюдо… Путь к абстрактной живописи (изображениям, в общем случае) разный, мне больше нравится, когда от предметности идут, как шел, кажется, Кандинский. Другой путь — когда сразу линии, точки, пятна, мне не очень понятен. Видимо, мне ближе паранояльность, а не шизофрения (шутка) Один знакомый ( а потом я увидел, что он не один такой) на листочке в половину писчего листа, тонким черным «шариком»… линии-точки-линии… Это совсем непонятно мне. Но только мнение… Сам я на полпути остановился, все-таки старые вещи люблю…
………………………………………………

Стекло, бутылки… Очень старая картинка.
Может, в течение дня еще припишу, пока всё. Удачи!

Вернулись на родину, а дом родной разрушен стоит…
………………………………….

Пианистка, вариант с умеренным красным
…………………………………..

Русалочка на траве, для нее нарисовал
……………………………………..

Из проб. Все-таки изобилие не по мне, хотя интересные задачки задает порой…
………………………………………………….

Наши флаги, наши стяги…
………………………………………………

На фоне старой хлебницы
…………………………………………….

Обработка, с грязцой, а как же…
…………………………………………………….

Не-е, не голландцы мы, ветчина дорогая, а вино поддельное, воздержусь…
……………………………….

За мусоропроводом, момент света
……………………………………….

Душа бутылок-близнецов, на двоих одна.
…………………………………..
Итак, 31 августа будет последний выпуск «ассортей». Пора-пора, когда становится привычкой, начинаются повторы, нужно уходить. Не повторы — в основном варианты, но незначительные уже. Из 8-9 тыщ изображений, с которыми можно иметь дело, осталось не более десятка таких, к которым есть еще желание руки приложить. Когда варианты отличаются большим усилием глаза и нервов, то еще не конец, когда же не скажешь, что лучше… тогда время отойти в сторону. А дальше продолжим, есть еше задумки, но уже не в таком темпе…
Привет всем, кто заходит сюда или читает ленту с моими изображениями.

Меня спрашивают, а как же Крым, текущие неправедные и прочие дела… Ребята, я совсем не о том. Страдайте, спорьте, протестуйте, дела ваши чести и совести, НО… Я о том, что личная судьба, история личности и рода, геном, если хотите… и в целом — неразрывная связь между людьми творчества и творческого отношения к себе и к жизни… все это гораздо важней, глубже, интересней и для личности, и для всей истории людей, в которых… ну, в них НИЧЕГО, кроме творчества, глубокого духовного родства через века, страны, нации и поколения, а также способности к сочувствию и самопожертвованию — ну, ничего интересного в людях НЕТ! И много густой вязкой гадости, которую во всем живом мире, если собрать, не найдешь столько.
Помнить это, мне кажется, важно, даже живя одной ногой во всем современном мире… Смайл.

Вообще, это особое умение — писать «завлекательно», я про сюжет. Свойство хороших гидов, которые ведут так, что за каждым углом оказывается интересно — и вид, и история о нем тут же… К литературе отношения не имеет, на мой вкус, меня больше устраивает другой… настроенческо-интонационный, что ли, подход, странствие по собственным ассоциациям. Научить завлекательному письму можно, и это «разработано» классиками детективного жанра, да и другими. Но это подход, по большому счету, все-таки «что изволите»… Зато публика млеет. А путешествие по собственным ассоциациям — для немногих, потому что твои ассоциации мало кому интересны — раз, и другое: нужна такая творческая активность читателя, чтобы он на твоих углах и переходах свои ассоциации увидел, и прочувствовал. И то и другое делает тексты интересными очень немногим, и это надо понимать. Один образованный англичанин спросил меня — «почему вы все время пишете о кошках и о смерти?..» Вообще-то не всегда и не совсем, но я его понял — да, много и часто — о художниках, о кошках и о смерти, правильно. И значит, что тому, кому не интересно ни про кошек (более общо — про зверей), ни про жизнь творческого человека, ни мысли о смерти не «достают», им читать мои тексты нет смысла, не стоит. Дальше, конечно, возникает вопрос выживания и приспособления, и молодому человеку особенно, в наше время «приходится» (не люблю это слово, совсем не приходится, и время не хуже других времен…) оглядываться — что читают, чем интересуются… и пошло-поехало… Ага, я нетерпим, и с детства воспитан в духе противодействия общественным штампам. Это от ранних лет, от семьи зависит, а уже школа мало что может прибавить, если крепкое начало, то и не убавит, но может озлобить, тоже нехорошо… Лучше всего, если в своем мире, в своей среде, в своих темах, а это еще повезти должно…

Ну, что Вам сказать… Письма я пишу сейчас только очень хорошим знакомым. Так что только два слова — через 10-20-30 лет все проблемы, которыми Вы так нашпигованы, или решатся, или лопнут и возникнут другие, и вокруг них снова будет толпа брызжущих слюной и готовых уничтожить инакомыслящего… Так всегда, это обычно, в жизни я видел такое несколько раз, да и постоянный фон был не очень-то симпатичный… Но и тогда, также как сейчас, найдутся люди, которым будет интересен и Рембрандт, и Цветаева… навскидку выбрал, но Вы меня поняли, надеюсь. И я уверен, что независимо от способностей и возможностей, все-таки стоит попробовать свою жизнь в делах, которые в этом направлении, (условно говоря, конечно, я ведь и наукой занимался, и уважение к точному знанию сохранил). Есть вещи вечные, а есть… что говорить… Конечно, мы живем и сегодняшним днем, но стоит ли так за него корячиться и убиваться, забыв о более интересных задачах, целях?

Разработка
……………………………………..

Красные дома (вариант)
……………………………………..

Пейзаж
………………………………………

Разработка NN
……………………………..

Женщина (в интерьере) (без головы)

Вариант постановки «Пессимист и Оптимист».
……………………………….

Мой реализьм — только через окно… или через глаз, он ведь тоже окно.
…………………………………..

Мой старый друг, вздыхает — еще один закат…
…………………………………………

Жизнь идет, и до нас ей нет дела.
………………………………………….

Василий Маркович (1976 — 1993гг) Наша порода.
………………………………………………..

Дайте слова!
…………………………………….

Поиск белого гриба. Рисунок, коллаж, фотообработка, все вместе, но поочередно.
……………………………………………

Завтрак.
………………………………………

Прогулка по берегу моря (х.м.) Давно.
…………………..
Пока всё, будьте здоровы.
Да, ходили слухи, что я умер. Не совсем так, я месяц жил в Болгарии, и работал не регулярно, всё от местного вина, простого и честного — замечательного. А теперь я трезв… и отчет себе отдаю, что «проект» рассыхается. Ниччо, будет новый, имейте терпение, смайл…

………………………………….

……………………………………….

………………………………………..

…………………………………………..

………………………………………..

…………………………………………

…………………………………..

Распространенное заблуждение — пытаться отождествлять создающего образы художника или прозаика с его произведениями. Это не получается даже с самыми отъявленными реалистами, пропагандистами и т.д. О них и говорить не интересно. А художественный образ — это интересно, это результат процесса, происходящего в голове автора. Такой же в сущности процесс происходит в головах всех людей, без него невозможно ни одно решение, ни один вывод, как сознательный, так и бессознательный, который подается в область разума как готовое решение. Просто у художника есть способность, или умение, навык эти внутренние промежуточные этапы головной работы оформлять, формулировать как четкие образы, к которым еще не присобачены умозаключения-размышления, а есть только голое чувство-ощущение. Которое через резонанс чувствительных структур может (иногда) передаваться другому человеку, если тот примерно на той же волне что-то свое создает, пусть не такое ясное и четкое. Тогда этот зритель или читатель говорит — «смотри, он же угадал то, что я хотел сказать, но не мог так основательно и чисто выразить…
Можно бы ясней написать, но честно скажу — лень стало.

Врастание (масл. монотипия)
………………………………………

Корни рваные
……………………………………………….

Смерть каждому шанс поумнеть дает (умирание, я имею в виду)
…………………………………………………

Натюрморт в интерьере, два источника света, напоминает «ретро». но само собой так получилось. По сути, по глубинному содержанию, по главным мотивам и целям искусство времени не имеет, не подчиняется текущему дню Зря увлеченные современностью, текущим днем пытаются использовать (или трактовать) явления искусства в пользу времени… время проходит, хорошие вещи остаются, а локальные свары, противоречия забываются.
……………………………………………….

Вентиляция, темные ходы ведут к свету
…………………………………………..

Земля не принадлежит никому, это мы ей принадлежим, может быть, через миллион лет станем нефтью… если повезет
…………………………………………….

Прогулка по берегу Оки
…………………………………………

Страна кривых гвоздей. Люблю кривые, их не так легко использовать, застучать- забить…
…………………………………………

Свет в стране кривых гвоздей
………………………………….

Стены тоже уши и глаза имеют…
……………………………………..

Свободу ищете? Как же, щас! Свобода и несвобода внутри нас
…………………………….

Что-то из старых папок, сценка любви или насилия, уж не помню, что означало…

Один из вариантов моих «УГЛОВ». Далее меня бумажка привлекала, смятая, в ней много возможностей, для света, тени и цвета таится…
………………………………..

Угол на балконе с бутылками, которые постоянно меня привлекают, и не только своим содержимым… и несколько форсированной стеной, а это вечный мой вопрос, фон или не фон…
………………………………..

Темницы рухнут. Название потом придумал, это окно с решеткой меня давно привлекает, оно насильственно делит пространство, в каждом его кусочке своя картинка, при этом оно всё — целое без извилин, смайл… А темницы… Рухнут, ребята, рухнут обязательно, они периодически рухаются… и снова восстанавливаются, и так будет всегда, потому что темницы внутри нас, и это не только беда, но и спасение, это — ограничения… они нужны, и они интересны, и они не абсолютны, с ними можно работать и спорить… А все эти Путины… да бог с вами, я их пережил пальцев не хватит пересчитать, были и будут… и не тратьте драгоценное время, его МАЛО, его МАЛО…
…………………………………………..

Я называл ее «разговор за столом», а Ира считает, что «Сплетницы», можно и так назвать. Вообще, с названиями смех один, но «литературных людей» много, и они искренне уверены, что содержание картинки можно рассказать. Ничего не сделаешь, я это понял, ничего не сделаешь. Глянешь в какой-то угол, а там такая тень лежит, и через нее что-то, и капля света… а что еще? да ничего еще…
………………………………………………………

Дождливый денек, да, смута и тоска смены времен, и постоянные повторы…
………………………………………….

Энтропийные выбросы, они полезны порой, смотришь — Случай уже все расставил, и по-своему, тут есть о чем подумать…
…………………………………..

Коробочка на кухне в старом доме, она вмещала даже пятерых…
…………………………………………….

Это уже из области игры со светом — тьмы, атмосфера удач и неудач…
……………………………………………

Яблоко в углу на старой трубе, принципиально несъедобное, просто живущий, вернее — живший плод…
………………………………………..

Вид на овраг за десятым домом, здесь подорвался на своей мине Гена, мой друг… Иногда забываю, что было, чего не было… Видимо было всё, и взрыв тот, и Зоська, которая ко мне бежала, а потом я оказался в больнице… но это уже другая история… с Сашей Кошкиным… Я завидую только своим героям, и никому из так называемых «реально живущих»
……………………………………….

Они не сложились, не договорились, но спор этот меня привлек… видимо, атмосфера…
……………………………………

Свет нас спасает, а в конце концов — погубит
……………………………………..

Уж небо осенью дышало… Я не поэт и не брюнет… иногда жалею, но никогда не делаю того, что мне хочется не в полную силу… Я написал с десяток стихотворений, лучшее из них — про блоху, но это для себя сделано. Но думаю, что все делается — самое хорошее — для себя.
…………………………………

Из вариантов на желтой наглой бумажке, и как я ее укрощал. «Хуторок в степи», да. Свойства света, да.
……………………………………

Дождливый день опять, но песня другая…
……………………………………………

Из альбомчика гимназистки. Сто лет ему. Переводятся, вымирают люди, которым такое простое и банальное из старого было интересно. И я в ужасе от судеб этих старых вещей, этих сухих листьев, которые сгребают в кучи, не дав уйти в землю и снова стать живыми… Ненавижу бОльшую часть мира людей, он уничтожает жизнь, если она «не полезна»… Люди глупы в своей массе, всерьез думают, что от чего-то освободятся, а все путы внутри имеют… Если уходить отсюда, то молча и не оглядываясь. Уважаю Гари-Ажана. Но подождем еще, спешить не надо. Вася вот погулял на свободе, отощал и принес кучу блох, вот и вся свобода, да-а-а…

Афиногенов
Я прочитал в газете — Афиногенов пропал. Старик, вышел из дома и исчез. В центре города, днем. В соседнем корпусе жил, оказывается. Не один — дочь с семьей, телефон, приличная квартира. Я знаю этот дом — богатый кооператив. Может, псих, или маразматик, вышел и не знает, куда идти, как вернуться?.. Нет, по лицу не похоже, очень культурное лицо. Карточка плохая, но все равно видно, что разум при нем.
— Ему неплохо жилось, — соседка докладывает, она всех знает, — своя комната, все его ублажали. А он проявил неблагодарность — удрал. Куда в городе идти?..
Вот и я не знаю. Вечером выйдешь, хочется куда-нибудь, а станешь перебирать… к этим — нет, к тем — ни в коем случае… и так добираешься до конца списка. У каждого есть такой списочек, и все укорачивается он, укорачивается… Вечером заглянул к приятелю — он лежит.
— Гулял, — говорит, — споткнулся, и вывих. Хромаю теперь. Нога распухла в щиколотке, туфля не налезает.
Он в отпуск собирался. Уже август, кончается лето, а мы еще здесь. Все выбираем, куда поехать, продлить наше короткое тепло. Так ждешь этого лета, а оно пробегает в один миг. И ехать-то куда?.. Приятель думает об отпуске с весны, и даже зимой мечтает, слушает прогнозы погоды и выбирает самые лучшие места. Время идет, прогнозы меняются, в лучших местах холодно и идут дожди. Он выбирает новые места, но и там погода не держится. Она теперь везде обманчива, не уследишь. Да и ехать-то некуда. Что там хорошего, все давно известно. Раньше мы ходили в горы, а теперь возраст, ходить трудней. Да еще этот вывих… Он лежит, больной сустав на подушке, и размышляет:
— Куда же деться… чертова нога, недельку придется поваляться?.. — он смотрит вопросительно.
Я киваю: — Через неделю будешь в порядке.
— Но куда… — он вздыхает, — вот Афиногенов, смотри, вышел и пошел. В больницах — моргах нет, значит, гуляет.
— Ну, Афиногенов… Нет, я так не могу.
— А может псих?
— Нормальный, говорят. Рядом со мной жил. Жаль, не знал про его план, расспросил бы…
— Что он, дурак? ничего бы не сказал. Представляешь, вышел и пошел…
— На попутках, что ли?.. Недели две уже… или три?
— Счастливец… Вот чертова нога — болит.
Мы живем здесь давно, сначала нравилось, потом нет, а дальше привыкли — тихо, уютно, другого такого места не найти. Да и ехать некуда. Там, где нас нет, только хуже. Афиногенов дурак, куда поперся…
— Поправляйся, — говорю, и поворачиваюсь к двери.
— Через неделю исчезнуть надо, иначе отпуск пропадет. Куда же отправиться?..
— Может, в Крым?
— Там еще жарко для меня.
— Тогда в Прибалтику.
— Сыровато уже, с моими-то суставами.
— Украина не подойдет?
— Говорят, дожди…
— Через неделю неизвестно, что будет.
— Лучше не будет, осень на носу . Так что Афиногенов? Взял да пошел?..

Слушал и смотрел по «Свободе» передачу «Дубина пропаганды». Конечно, до конца не досмотрел, и тяжело, и скучно. Да все правильно! но не в этом дело. Это другой конец той же дубинки, вот в чем дело.Сочувствую, конечно, но моя позиция совсем, совсем другая. Поймите, через десять лет на «арене» будут совсем другие люди, вернее, фигуры… и другие локальные проблемы, а общая, конечно, та же, но она непроходимо банальна. Да, люди таковы, и мало изменились за тысячи лет, а наложенные ограничения быстро слетают, когда заявляют о себе другие свойства, главные… Но это все для умных людей, а я не умный. Я просто упрямый и увлеченный своими делами человек, непоколебимо верящий, что есть единая нить культуры, и что очень многое еще можно сделать в этом плане. Возьмите двадцатый век живописи, например, так ведь он только начал, только обозначил какие-то новые пределы, а дел полно, и все только способностью твоей и чутьем определяется, тонкой кожей и все такое, о чем тоже говорить банально. И потому нужно делать то, что делаешь, и по возможности развивать и самому развиваться, а все эти крики и стоны о том, что все погибло, погибает и протухает… да идите вы… Все обязательно продолжится и приложится к тому ядру, которое от наскальных рисунков начиналось, да и в других жанрах то же самое, уверен. Конечно, такое упрямство вызывает недоумение и возможно раздражение этих постоянных плакальщиков, разговорщиков и борцов за справедливость — ну, и что с этого? Я вижу, что есть еще люди, которым продолжение линии назовем ее условно — «развития» интересно, их мало, но даже мне с моими скромными возможностями… полсотни- сотню таких вижу, и мне достаточно, такие вещи, продолжающие нить, они часто проносятся через хаос единицами… А тут… какие-то игры престолов, какие-то внушающие людям «новые представления» произведения… Да черт с Вами, беснуйтесь, внушайтесь, или подавленные и испуганные, умно объясняйте и объясняйтесь… мне все равно. Мои дела это мои дела. И вряд ли меня может что-то остановить, завлечь «на свою сторону» — не будет этого. Может быть, я мал и не так уж силен в своем стремлении ПРОДОЛЖАТЬ, но попробуем, а лет через десять… впрочем, не увижу сам, — посмотрим, останется ли от современности выжженная дыра или все-таки вырастет трава…

День рождения

Однажды в году дарят настоящие подарки. На день рождения, конечно. Новый год не в счет, там всем что-то раздают, шум, суета, и каждый смотрит, не лучше ли у другого. От этого устаешь, и подарок кажется маленьким, неинтересным. Всем дарят, просто день такой. Говорят, Новый год начинается. Откуда они знают, когда он начинается? Я спрашивал, никто не отвечает. Папа говорит, просто люди договорились, надо же когда-то новое время начинать. Мало ли о чем можно договориться… Правда, Новый год никто еще не отменял, многие праздники поменялись, а этот остался. Приятно, папа говорит, никакая власть его отменить не может.
Но если подумать, разве я виноват, что старый год кончился? А день рождения я заслужил, жил, жил — и добрался до конца своего года. И вот они, подарки…
Лежат на тумбочке около кровати. Бабка рано уходит на кухню, готовит что-то вкусное к обеду, к завтраку она не успевает. И я здесь в уголке один. Через дырку в ширме вижу окно. Бабка говорит, здесь раньше не было дыры, ширма единственное, что осталось с довоенного времени. Кроме альбомов, они были завернуты в эту материю. Раму папа заказал, не такая красивая, как старая, он говорит, зато куда прочней, так что ширма нас переживет. А на месте дырки был рисунок знаменитый, бабка говорит, хорошие деньги они выручили. Зато теперь я вижу окно. Второй год на этой квартире, второй день рождения у меня здесь. Помню еще третий, в квартире у дяди Бера, давно, а дальше не помню. Дядя так и не вернулся, переехал в Москву жить, у него теперь другая жена.
Все-таки решился, а я плохо о нем думала, бабка говорит.
А папа не радуется, я брата потерял, когда еще увижу…
Чудак вы, Сёма, главное, он живой, бабка всегда права.
А с подарками случаются удивительные вещи, мама говорит. Мне до войны подарили огромного медведя. Мы уехали, бросили все, наш дом разбомбили, а мишка у моей подруги сидел, я его починить отдала. Как приехали, он к нам вернулся.
Я про этого мишку сто раз слышал, теперь он на верхней полке в темноте сидит. Мне его немного жаль, никто не играет с ним, я больше с игрушками не играю. Но все равно, он дома живет.
— Я уже не помню, как жили при войне. Алику хорошо, — мама папе говорит, — я бы хотела все забыть — войну, и особенно до нее, мне бы легче стало.
— И меня забыть молодого?
— Тебя нет, она смеется. — Забыть чего лишилась, чтобы не жалеть.
А я ничего забыть не могу, бабка говорит, для меня жизнь один бумаги лист, на нем все записано, не вырубишь топором.
Она родилась в июле, не наша порода, а мы с папой в октябре, в один и тот же день. Вообще-то, я на десять минут опоздала, мама говорит, другой день начался. Врача упросила время рождения изменить, на бумаге, конечно. Так что у Алика записано двенадцать без пяти, с Сёмой в один день, отцу приятно.
Я подслушал, она подруге Соне по секрету говорила. Подумаешь, секрет, пятнадцать минут, все равно мы с папой близко родились. Только разные года.
— Я родился еще в старом веке, в нем Пушкин всю жизнь прожил, — папа говорит.
— А я родился еще до войны.
— А я еще до той войны, — он говорит.
— Какой той?
— Да ладно тебе… он засмеялся, — успеешь эти войны сосчитать.
Утром сумрачно в комнате, темно, дует ветер из форточки — мама закаляет меня, и слышно, как шлепаются капли о стекло. Впереди зима, темнота, желтый, тусклый свет. И все-таки — день рождения! Я добрался до конца собственного года. И чтобы веселей было дальше жить — подарки…
Они притаились в темноте, ждут, когда я проснусь. А я уже давно не сплю, смотрю на тумбочку. Не очень они возвышаются… Но бывают невысокие длинные подарки, очень нужные, например, фонарик, мне его подарили в прошлом году. Он круглый, длинный, с большим прозрачным окошком в одном конце, в другой вставляются батарейки. Он бы светил до сих пор, если б не упал у меня. Мама говорит, я варвар, потому что вытекла батарейка. Другую я сам разломал, одной все равно маловато. Папа обещал новые купить, если будут в магазине, и у него в тот момент окажутся деньги в кармане, и он не забудет, как обычно. Все вместе у него редко получается, то денег нет, то магазин переехал на другую улицу. Но когда-нибудь он соберется с силами. Так говорит мама — соберись с силами, Сёма… Перед днем рождения он собирается, и вот — подарки.
Не очень длинные подарки, они умещаются на тумбочке. В прошлый раз что-то свешивалось, я даже подумал, что шнур от машины-самосвала. Не выдержал, протянул руку, а это, оказывается, салфетка, они решили салфетку постелить, для красоты. Подарки, правда, оказались ничего, но самосвал остался в магазине. И не очень нужно, в нем батареек, говорят, хватает на полчаса, потом катай его сам, а что в батарейках, я давно выяснил. Папа обещал другой фонарик, особый, пока его нет в продаже. Сам светит, ему батареек не надо.
Так что фонарика среди подарков быть не может.
Они не высокие, не длинные, и не круглые, подарки… Значит, мячика тоже нет среди них. Ну, и хорошо, мячик трудно найти в траве, ходишь рядом и не замечаешь. Надо не просто глазеть, как ты, а видеть, мама говорит. Смотреть легко, потому что глаза даны, а вот видеть…
Сейчас мне даже смотреть трудно — еще темно. Я лежу и жду. Понемногу идет время, первый день моего нового года. Ветер старается для меня, разгоняет тучи, в окне становится светлей. Я вижу, на тумбочке что-то чернеется плоское — одно, непонятной формы — второе… и еще, что-то тонкое, длинненькое, совсем небольшое…
Я уже знаю. Догадываюсь, конечно. Насчет плоского почти уверен. Это книга. У меня две любимые книги, про Робинзона и «Что я видел», а эта? Я думаю, та самая, о прошлом земли, которую видел у Эдика, и даже начал читать, сам! Очень медленно, правда, но все понял. Но он домой не дал — пода-а-рок, говорит. Начало интересное — как произошла земля. Какая-то звезда вырвала из солнца клок, получились планеты, они закружились, завертелись, остыли, и появилась на них жизнь. И в конце концов, родился я. Осенью, и сегодня мой день рождения.
Насчет второго подарка… Я думаю, это полезная вещь. Она тряпичная. Это не очень интересно, но нужно. Может, рубашка или даже штаны. Штаны бы лучше, в старых карманы продрались. Мама говорит, это необратимо. Без карманов штаны неинтересны. А в новых просто должны быть карманы.
Насчет третьего подарка — не знаю. Может, мне показалось, там просто тень, и не лежит ничего? Если очень хочется, то кажется.
Я лежу, не спешу вставать. Когда все потрогаешь, ждать нечего будет.
Этот парень меня удивляет, папа говорит, он умеет ждать, я не умею до сих пор.
Он в меня, мама говорит.
Не, в меня…
И так они спорят почти каждый день, но не ссорятся. Пока бабка есть не позовет. А сегодня выходной, и день рождения, сначала пойдем к морю, потом обед, потом придет Эдик с тетей Соней, принесут подарок, будем есть крендель, пить чай.
Вот настоящий первый день. Какой там Новый год… подумаешь, договорились. А я жил и добрался до своего собственного дня.

Лето кончается, и с ним кончится этот цикл. Пробы, исправления, воспоминания и дополнения все больше похожи на повторы, а лучше не делать ничего, чем повторяться. Я склоняюсь к молчанию, когда нового ДЛЯ СЕБЯ сказать не могу. С другой стороны, написал же я повесть «Робин, сын Робина», в которой есть почти точные «заимствования» из повести «Остров», написанной более десяти лет тому назад. Противоречия нет: для меня «Робин» новая повесть, а спорщикам не отвечаю, смайл… Из «Острова» удалена очень важная «линия» — преступления и вины, она до несовременности интересна, но локальная, все-таки локальная. А осталась линия более важная (для меня!) — это старческая деградация. Когда-то я мечтал о ней, вернее, об одной из черт, которую она несет на временном промежуточном этапе, вопрос был в том, как остановиться на ней, и успеть что-то дельное сделать… В старости есть черты, родственные деградации и распаду, но еще не деградация, и не распад. Это обработка натурального продукта, удаляющая из него лишнюю «воду», например. Или беспощадная к себе зоркость стареющего Моэма… И многое еще. Это осталось живой проблемой, и пока надежда не потеряна. Старику нечего жалеть ни себя, ни окружающий мир, и от того он временами зорче и точней молодого, которому мнение окружающих, пафос, кураж и тщеславие мешают, если талант невелик…
………………………………………………………….

Да, порядок картинок в ЖЖ для меня так и остался загадкой… которую не хочу разоблачать, так интересней. «Торф тлеет» Было несколько лет тому назад, и заинтересовало меня своей «графической точностью в тумане». С тех пор мания «туманизировать» атмосферу осталась, и влечет меня сильней оптической точности, которую все больше считаю идиотизмом оптики. Наверное, пора совсем отказаться от фоток, даже как этапа начального… Но пока подожду, не люблю решений разумных и рациональных, пусть как-нибудь утром кто-то шепнет на ухо, и вопрос будет решен сразу без сомнений и размышлений…
…………………………………………

Хуторок в степи. На самом деле совершенно непотребная по наглости желтого бумажка, которая долго пылилась у меня на полке, что делать с ней, не знал…
……………………………………….

Холст и масло, старый автопортрет. Ужа давно не смотрю в зеркало, когда пишу их. Общую форму головы знаю, а расстояния между глазами каждый раз мне кажется разным, пусть так и останется. Долго боролся с красным креслом, вариантов тьма, некоторые явно слабы, некоторые от вкуса и настроения на сегодня. Выбор случаен.
………………………………………………

Кася. Все чаще отхожу в сторону неправильности масштабов и ракурса, иногда от раздражения, иногда от скуки, и неумение больше не заботит, какое есть, такое есть. Всю жизнь стремился к лучшему — точному и выразительному, а теперь никуда не бегу, не стремлюсь, это, говорят, признаки, затухания и конца. Ну, что же…
………………………………………………..

Это бесконечный для меня сюжет, наводящий скуку на окружающих, и это хорошо, они уже не смотрят, «все одно и то же…» И я спокойно продолжаю свои проблемы решать. Эта узкая полоска света, второе окно, наверное, останется со мной до конца, смайл… В конце концов, человек куда мощней меня, Пикассо, не был лишен этого соблазна — сначала сделать себе хуже, а потом исправить положение, и от этих усилий выиграть.
…………………………………………….

Дом интроверта постепенно становится домом аутиста. Говорить о полной независимости от текущего дня — вранье, главное, чтобы ответ был не текущим, возникал из глубины. Кому-то хочется прислониться и сдаться, кому-то хулиганить и сопротивляться… Для меня это почти одно и то же, зависимость, взятая с разных сторон, все равно зависимостью остается, прибежище слабых. Грешу и я порой, но все реже… все-таки останавливаюсь. Всегда, и в лучшие времена, считался только с самим собой, это ужасно и не совсем правда, но исключения редки. А отношения с окружающим миром — высушенное разочарование, до предела горечи. Говорят, теперь нельзя ругаться, но мир полон говнюков, увы, слабых и легко поддающихся любому внушению тварей. Я все-таки больше люблю муравьев, их гонор и храбрость мне понятней.
…………………………………………….

Убирать и менять цвет до полного непонимания, как он теперь называется — идея фикс старого человека. Наверное, потому что весь мир становится совсем непонятным, загадка в том, всегда ли он был таков, а юный дурак не видел, не понимал… или мир меняется в сторону идиотизма, который, конечно, не возникает из ничего, а всегда сидел внутри, только и ждал момента выползти и победоносно бить себя в грудь. Идиотов и мерзавцев всегда примерно одинаковое количество, это почти что геном, но время то заставляет их помалкивать, то выпускает на помостки и приветствует снятие штанов.
…………………………………………………

Ракурс и хаос, этим закончим на сегодня, здоровья и удачи всем, входящим сюда.

Уборка урожая. На большой, метровой клеенке написана маслом. Редкое для меня явление, и по размеру, и по клеенке. Да и рисунок какой-то странный… Она собственность А.Е.Снопкова, московского предпринимателя, знатока книги (Кооп. «Контакт-Культура») Вообще, у А.Е.С. не меньше полусотни моих картинок, еще больше графики, и это всё он надежно хранит, надеюсь, а покажет ли на выставке… не знаю, может, после моей смерти (он несколько моложе меня) Но сохранность обеспечена, и продавать он не будет, не такой характер 🙂
…………………………………..

Пастельная большая серия «Подвалы», написана в 80-х годаж, ( в цвете, конечно), лучшие работы этой серии — собственность семьи Барановых (Пущино), листов двадцать у них. На компе эти картинки (цифровые репродукции, конечно) я часто обрабатывал в угоду своим временным пристрастиям, поэтому их много, и они очень разные. Много попыток, проб, игры со светом, для этого они годятся, поскольку света там мало, а источников много, и это всегда было мне интересней всего. Что может давать настроение? — свет и как он распространяется по картине, это главное, и в совершенно жанровых работах, и в абстрактных тоже. Есть и другие мнения, например, Кандинский геометрию любил, зато я больше люблю Клее, смайл…
…………………………………………

Это не серьезная картинка, певец мехового царства мой приятель получился.
……………………………………

Старый зонтик и его КО на балконе. Мусор в основном. Но это не важно ЧТО там, важней — КАК. Собственно, это остановка на пути к абстракции, путь давно пройденный Кандинским, но я именно эти его «промежуточные» работы больше всего люблю. Художнику кажется, что дошел до цели, и это его пик, а вот бывает и не так, где-то на пути лучшее осталось. Только мнение.
………………………………………..

Послеобеденный час. Не знаю, почему так назвал, видимо, что-то вспомнилось из сытых спокойных дней. А что?.. Не знаю. Свойство света натолкнуло. Возможно, какой-то «обобщенный» момент жизни, из многих(немногих) мгновений, в этом уже не разобраться, но вот есть такое преобразованное фото, оригинал просто значения не имеет, только отправная точка, и там ВСЁ НЕ ТАК
………………………………………….

Коллажик, рисунок вырезан из листа, наложен на какой-то фон и т.д. Искусственность такая, как и сам вопрос — «Помнишь ли ты…» Ясно, что зря вопрос задан, дура, не помнит ничего, смайл…
………………………………………….

Сильно преобразованное минималистическое изображение, я их натюрмортами не называю — они НЕМОРТЫ, условно говоря. Главное — два окна, стремление создать себе сложность и не разрушить цельность. Подсмотрел когда-то у Пикассо, но он это делал об избытка силы, а я стремился к обострению чувствительности своей. Собственно, если можно художника чему-то научить, то только НЕ этому — такое он только САМ может, и это главное — шкуру истончить, смайл… Время наше — толстошкурное, отсюда и стремление художников, писак — приспособленцев — идти по пути усиления, форсирования образа, звука, тона… Тупиковый путь, поскольку натыкается на физиологический предел, после которого потеря слуха, цвета, звука, вкуса…
……………………………………

Урок анатомии. Другое название? да пожалуйста — запоздалый консилиум. Перед ними уже труп. Разумеется, многие тут же думают о политике, это навязчивый бред современности; судьба любого объединения, государства, любого муравейника не стоит одной картинки Рембрандта. О людях не говорю, людей всегда жаль, особенно тех, кто возлагает надежды на «МЫ» а не на «Я»
……………………………………

ЕЩЕ НАЛЕЙ!.. Это стремление в России обязательно идти до потери сознания… оно меня всегда поражало и огорчало. Другое дело, когда напиваешься «с размаху», не успев остановиться, и чувствуешь, что явно перебрал. Нет, это сознательное здесь распространено — «закуска градус крадет!» Я как выросший не в России, и не в русской семье, выпить любил, каюсь, но в основном для того ощущения безграничной возможности пожрать, и чтобы было! С детства несмываемое и неистребимое ощущение тянущего под ложечкой полуголода при полной возможности усвоить что угодно, любую еду сокрушить. Чувство в одном ряду с необузданным половым влечением. Но это ведь распространяется на все увлечения и цели, включая самые изощренные и тонкие, сюда относятся и картины, и тексты (если коротки, конечно). С возрастом все это почти одинаково теряется…
…………………………………..

Старость. Кот смотрит с балкона на осень. Видит как видит, а я это могу уже — пред-видеть.
…………………………………

Обреченные не своей смертью умирать, поэтому никогда не рву цветы, и покупать не люблю тоже.
…………………………………

Постоянный сюжетик с бутылочкой с перцем, вроде французской, откуда у меня, не знаю. Тряпочка иногда вульгарна, иногда я ее умеряю, иногда обрабатываю «до посинения», когда реальная предметность претит, и так бывает… Пятна интересней. Иногда фактура, фон. Наверное, их несколько десятков. Мне часто говорят — «одно и то же…» Это мне сразу говорит о направлении взгляда, понимании изображений… и нет интереса к разговору. Вообще-то никогда говорить о картинках не люблю, собственно, не о чем говорить, и чем больше этого «не о чем», тем больше и шанс что-то другое встретить. Обычную часто встречающуюся толстокожесть просто не беру в расчет — не интересно.
……………………………………….

Ну, и этот набросок под конец. Набережная. Ничего не могу сказать.
Пока всё.

Шнурок пришел. Он не всегда карабкался по вишне ко мне на балкон, иногда поджидал у окна на лестнице. Ага, «окно за мусоропроводом», там почти всегда было выбито одно стекло, работа курильщиков, и он таким образом на лестницу проникал.
………………………………….

Лестница наверх. Вообще-то она может и вниз вести, но это как смотреть.
……………………………………..

Масяня перед смертью подолгу смотрела на небо, там пролетали птицы.
…………………………………………….

ТУСЯ, ее голова. Живопись, рисунки, фотографии большого смысла не имеют, если только похожие на реальность изображения. Несут информацию, это бывает полезно, интересно, если сам автор не слишком мельтешит перед замками да фонтанами — «я здесь был», самая частая причина нажать на кнопочку, а техника сейчас такая, что нечто среднее всегда получится. Законы устройства изображения основаны на законах зрительного восприятия, необходимое условие художественности (но не достаточное)
………………………………………………..

День рождения, лет тридцать тому назад.
…………………………………………

Пир во время чумы (вариант) Тема, которая меня всегда привлекала. С удивительным постоянством повторяется она. Большинство людей под властью иллюзий и внушений, их число почти постоянное, только не всегда находятся настырные «возбудители». Злодеев мало, я раньше думал, что особый талант нужен. Нужна потрясающая наглость, и отчаянное желание «порулить» историей. И Случай, совокупность безымянных причин…
……………………………………..

Эта Мотька, свободная кошка, веселая, добрая… пока ее не соберутся присвоить и запереть. Тогда она готова прыгнуть с любой высоты, один раз с восьмого этажа выпрыгнула, ушла на свободу. Детишкам вырывала нору в овраге, там выращивала, потом перетаскивала в подвал, когда они уже прятаться умели сами. Она до сих пор жива, а сколько домашних, тепличных за это время умерло…
…………………………………………………

Красные дома. Бумага, каз.масл. темпера, я с нее начинал, потом увлекся маслом. Потом к темпере, к гуаши вернулся. А потом меня увлекли фотообработки на компе, до неузнаваемости начального «фото-наброска»… В сущности природа первого толчка, внешнего, я имею в виду, большого значения не имеет.
……………………………………..

Картинка на линолеуме с тканевой основой, льняной. Ткань оказалась долговечней линолеума.
………………………………….

В старом доме, в оставленной мастерской… Они наверное думали, что я забыл про них. Уверен, что именно так думали, и смотрели в окно… Но я пришел за ними, и мы снова вместе. Жизнь не просто «свойство белковых тел», а всё, что в нас живо, в восприятии и памяти постоянно циркулирует. Образы, звуки, слова…

Искусство мудро, и одна из мудростей в том, что оно забывает о создателе. Картина нередко выше и значительней художника, он вложил в нее все лучшее, что имел, а иногда художник гораздо интересней своего творения… В конце концов изображение становится отдельной жизнью, своим миром, и даже личностью — дышит, общается с другими, далекими поколениями, и постепенно вопрос «что же хотел сказать нам автор» отмирает, отмирает…
Так вот, Паоло, он не изменился, он вернулся, а значит в картинах была его суть, не больше и не меньше.
И снова он живет весело и счастливо, еще пять лет.
Потом думаешь, боже, как мало, всего-то пять… На деле же все лучшее на земле совершается быстро и незаметно. Написать хорошую книгу можно за неделю, хорошую картину — за час. Но почему же, почему, если так быстро, и легко, и незаметно, — не каждый час и не каждый день, и даже не каждый год — такой вот год, и день, и час, когда это незаметно и быстро делается и происходит? Чего-то не хватает? Духом не собраться? Или, хотя и быстро, и незаметно, но не так уж и легко? А может хочется просто жить, как говорят те, кто ничего такого не создал, не может, не умеет — » мы просто хотим жить…» И они правы, черт возьми, ведь все имеют право, а как же!
За эти пять лет он создал целый мир, по своему понятию и разумению. А потом заболел.

Слабость, боли в суставах… мерзкий сырой подвал, в котором прошло детство, догнал его и ударил. Потом зубы — мелочь, но тоже следствие времени, когда он ел кое-как и не замечал зелени. Зубы выпадали один за другим, и в конце концов еда стала причинять страдания, а он так любил вкусно поесть!
Но все это не главное — живопись начала подводить его.
Он больше не мог писать, рука не слушалась, плечо нестерпимо ныло и скрипело при малейшем движении.
И еще, странная вещь произошла — он стал сомневаться в своих основах, что было не присуще его жизни на протяжении десятилетий. Началось с мелочей. Как-то на ярмарке он увидел картинку, небольшую…

Там в рядах стояли отверженные, бедняки, которым не удалось пробиться, маляры и штукатуры, как он их пренебрежительно называл — без выучки, даже без особого старания они малевали крошечные аляповатые видики и продавали, чтобы тут же эти копейки пропить. Молодая жена, он недавно женился, потянула его в ряды — «смотри, очень мило…» и прочая болтовня, которая его обычно забавляла. Она снова населила дом, который погибал, он был благодарен ей — милое существо, и только, только… Сюда он обычно ни ногой, не любил наблюдать возможные варианты своей жизни. В отличие от многих, раздувшихся от высокомерия, он слишком хорошо понимал значение случая, и что ему не только по заслугам воздалось, но и повезло. Повезло…
А тут потерял бдительность, размяк от погоды и настроения безмятежности, под действием тепла зуд в костях умолк, и он, не говоря ни слова, поплелся за ней.
Они прошли мимо десятков этих погибших, она дергала его за рукав — «смотри, смотри, чудный вид!», и он даже вынужден был купить ей одну ничтожную акварельку, а дома она настоящих работ не замечала. Ничего особенного, он сохранял спокойствие, привык покоряться нужным для поддержания жизни обстоятельствам, умел отделять их от истинных своих увлечений, хотя с годами, незаметно для себя, все больше сползал туда, где нужные, и уходил от истинных. Так уж устроено в жизни, все самое хорошее, ценное, глубокое, требует постоянного внимания, напряжения, и переживания, может, даже страдания, а он не хотел. Огромный талант держал его на поверхности, много лет держал, глубина под ним незаметно мелела, мелела, а он и не заглядывал, увлеченный тем, что гениально творил.
И взгляд его скользил, пока не наткнулся на небольшой портрет.
Он остановился.
Мальчик или юноша в красном берете на очень темном фоне… Смотрит из темноты, смотрит мимо, затаившись в себе, заполняя собой пространство и вытесняя его, зрителя, из своего мира.
Так не должно быть, он не привык, его картины доброжелательно были распахнуты перед каждым, кто к ним подходил.
А эта — не смотрит.
Чувствовалось мастерство, вещь крепкая, но без восторгов и крика, она сказала все, и замолчала. Останавливала каждого, кто смотрел, на своем пороге — дальше хода не было. Отдельный мир, в нем сдержанно намечены, угадывались глубины, печальная история одиночества и сопротивления, но все чуть-чуть, сухо и негромко.
История его, Паоло, детства и юношества, изложенная с потрясающей полнотой при крайней сдержанности средств.
Жена дергала его, а он стоял и смотрел… в своем богатом наряде, тяжелых дорогих башмаках…
Он казался себе зубом, который один торчит из голой десны, вот-вот выдернут и забудут.
— Сколько стоит эта вещь? — он постарался придать голосу безмятежность и спокойствие. Удалось, он умел скрыть себя, всю жизнь этому учился.
— Она не продается.
Он поднял глаза и увидел худого невысокого малого лет сорока, с заросшими смоляной щетиной щеками, насмешливым ртом и крепким длинным подбородком. Белый кривой шрам поднимался от уголка рта к глазу, и оттого казалось, что парень ухмыляется, но глаза смотрели дерзко и серьезно.
— Не продаю, принес показать.
И отвернулся.
— Слушай, я тоже художник. Ты где учился?
— Какая разница. В Испании, у Диего.
— А сам откуда?
— Издалека, с другой стороны моря.
Так и не продал. Потом, говорили, малый этот исчез, наверное, вернулся к себе.
Жить в чужой стране невозможно, если сердце живое, а в своей, по этой же причине, трудно

Сухой цветок и больше ничего. Они поразительно красиво умирают, нам в пример.
……………………………..

Окно за мусоропроводом в десятом доме, я много с ним возился, фактически это множество картинок на одном листе, причем, соединенных между собой без моих усилий, здесь наоборот, стремишься придать своеобразие каждому «окошку». Потом эти решетки убрали, и картинка ушла в прошлое. Но силен компьютер, я еще долго могу возиться с этими изображениями, все дальше удаляя их о «реальности», и не знаю, где остановлюсь, где Пикассо остановился или где Кандинский…
……………………………………………….

Рисуночек на бумаге — «Курильщик». Потом столько раз его преображал, что теперь и не знаю, что за жанр… Меня с детства «обкуривали», дома, мать отчаянно курила «Приму», а мне и в голову не пришло попробовать самому. Так и прожил, ни разу не затянувшись самостоятельно. Никакие привычки и пристрастия не одобряю, хотя люблю и выпить, и вкусно закусить… но нет так нет, годами жил на самой скудной еде. А теперь вот за курильщиков заступаюсь, что за черт, на старости лет в сумасшедшем доме оказался, да еще и со всей страной… Мой журнал здесь я бы назвал «Пятой колонной», если бы не избегал всю жизнь ЖЕСТОВ и ДЕКЛАРАЦИЙ любых. Но главное — я остаюсь со своими рисуночками и текстами, которые далеки от текущего дня — были, есть и останутся. Так что такая идея могла родиться только от чувства солидарности, но оно к искусству отношения не имеет.
…………………………………………

— Жаль, но пора когти рвать…
Но всё было печальней, умер его хозяин, и кота, породистого между прочим, а значит более беспомощного, чем метисы всякие, выгнали из дома. И он ушел в наш подвал, и со многими подружился, потому что оказался простой парень и добрый. Но от дикой и шальной жизни уставал, сидел вот так, и думал — пора домой… Он забывал! через полгода забывал, что дома нет у него! И шел, и снова выгоняли… И так несколько лет…
Но к счастью нашелся добрый человек, взял кота к себе домой, так что история кончилась вроде бы неплохо. Только думаю, ходит он по ночам, и смотрит в окно…
………………………..

Всего лишь головка чеснока. В молодости я такую сьедал всю запросто, если было, что выпить, и чем закусить. А сейчас смотрю с опаской…
…………………………………………..

Эти сломанные почтовые ящики, а у нас их часто ломают, и потеряв ключ, и просто так… Удивительно, я видел в Болгарии 2-3этажные дома, которые десятки лет стояли без живущих в них хозяев или вообще ничейные, и ни одного стекла разбитого! Бить, ломать и всё крушить — это Россия. Но это неважно сейчас, я о другом. Почтовые ящики напомнили мне отъезжающие поезда, и мой друг (а он мой друг) на ступеньке вагона… НО поздно прощаться, и ехать некуда, с возрастом начинаешь понимать, что любишь жизнь в себе и в близких людях и зверях, но не любишь людей. Как род, как вид, как толпу, как совокупность особей, как объединения, страны, нации и государства… Но только о себе говорю.
………………………………………………..

Мама-папа, я еще живой…
………………………………………………

Всё для глаз. Если бы я лишился зрения, то МОЖЕТ БЫТЬ написал бы еще что-то стоящее… Но глаза МЕШАЮТ МНЕ, смайл…
………………………………………..

Окно надежд.
…………………………………………..

Так встречают блудных сынов в России, и даже кошки российские так встречают… Но я знал Алису, кошку, которая любила всех котят, и помогала всем. Так что любые обобщения это блуд, это неправда. Но не улыбаются в России, как переходишь границу, это бросается в глаза.
………………………………………….

А это просто натюрморт, несколько напряженный, потом я стал с большим уважением относиться к СЛУЧАЮ…
…………………………………………..

Друг мой и всех наших кошек — СУЛТАН, много лет мы с ним общались, а потом он загулял, прилепился к магазину «Стекляшка», где лучше кормили… Скурвился кот. Но я все равно его люблю, и часто вспоминаю.
………………………………….

— Ваше время вышло, господа…
Мой друг знает, что говорит.
……………………………………

Не забывай, где живешь, он говорит молодому котику, наивному еще…
…………………………………..

Анна полюбила Перца…
………………………………………………….

фруктнаш! фруктнаш! Почему-то думают (а скорей врут), что запреты на импорт подтолкнут своих выращивать, ну, не апельсины, но хотя бы помидоры нормальные… Увы, не будет этого, на тех, кто захочет, тут же накинется толпа жадных ворюг и проходимцев…