Месяц: Ноябрь 2015

Не хочу слышать больше про политику, про идиотов у власти, про всё, всё, всё, что было всю жизнь, что есть, и что после меня останется, как было. Это так. И внимания не стоит.
Я лучше Вам про другое расскажу.
Я кормлю трех котов, которые живут в нашем районе, двух улиц небольших и трех переулков, за ними поле, далее холмы и начинаются горы. Высокие горы не люблю, от них холодом недоступности веет, и угрозой, а в Болгарии горы живые, они для людей… Три кота, значит — Макс, белый с двумя серыми пятнами на спине, старый, при сырой погоде хромает, ревматизм, наверное. Большой серый, Шурик, очень быстрый, может у любого отнять еду и моментально проглотить. Но боится Макса, если надоест своей наглостью, то старик будет драться, хотя и слабей, но всегда победит, потому что за правду бьется, и готов до конца стоять. А Шурик еще хочет жить сладко, незачем ему зализывать раны, он сдастся, отбежит к своей миске. И третий, мой любимый кот Матисс, черно-белый, единственный, кого можно на руки взять, он это любит, это редкость среди местных котов, которых знаю.
Дождь проливной шел день и вечер, а мне выходить кормить зверей. Домашних уже кормил два раза. Смотрю из окна — на их месте, где они не ссорясь ждут еду, нет никого. Дождь хлещет… Сижу, с картинками вожусь… почти забыл о них — уверен был, до завтра не придут, прячутся по углам, где сухо. Здесь не холодно в ноябре, а если солнце, то даже жарко… Забыл, и только около двенадцати выглянул в окно, дождь все также… А на котовском месте Макс сидит, ждет. Мне так стыдно стало, уже часа два наверное сидит! Выбежал тут же, он мне навстречу, а из-под машины появляются другие оба, они разумней старика оказались. Неправда, кто-то должен был показаться, он это на себя взял. У самого дома есть сухое место, метра полтора шириной, и там в трех мисках их кормил. С годами все реже чувствуешь счастье, потому что это не умное, не мыслительное понятие, а самовозникающее чувство покоя в груди…
Они ели, я смотрел, мне стало легче. Так просто быть счастливым…
………………………………..
A temporary note about rain

For about a year and a half I have been waiting for Facebook to limit me in some way, or just kick me out as an unwanted user, then I will have a break, LJ is more than enough for me. So I am waiting for them to say – you are not wanted here. And it will be justified, and will be a relief for me. I don’t want to hear any more about politics, about idiots at the helm, about all, all, all that had been happening during my lifetime, that is happening now, and will be happening after I am no more — the way it always happens and used to happen. Things are the way they are. And don’t deserve any attention.

I’d rather tell you about something else.

I am feeding three cats that live in our neighborhood, which is two small streets and three alleys, beyond them there is a field, then there are some hills, and then the mountains begin. I don’t like high mountains, they have that cold formidable air about them, and spell threat, but Bulgarian mountains are alive, they are fit for people… So there are three cats — Max, a white cat with two gray spots on his back, he is old, in wet weather he starts to limp, must be rheumatism. Shourik, a big gray cat, very fast, will snatch food from other cats and gulp it instantly. But he is wary of Max, if his insolence becomes too great, the old guy will fight, and though he is weaker, he is sure to win, because he fights for the right cause, and because he is prepared to stand his ground to the end. And Shourik is yet keen on having a nice and easy life, he doesn’t want any wounds to lick, he will give up, retreat to his bowl. And the third one is my favorite cat Matisse, he is black and white, and the only one you can take in your arms, he likes it, which is rare for local cats, those of them whose acquaintance I have made.

It was downpouring all day long and continued into the evening, and I was to go out, to feed my animals. My domestic cats had had a meal twice meanwhile. I look out of the window – there is nobody in that spot where they usually wait for their food, never quarreling while waiting. The rain is pelting… So I kept fiddling with my pictures… I nearly forgot about them – I was sure they wouldn’t show up till tomorrow, must be hiding in some corners where it is dry. It is not cold here in November, and if the weather is sunny it is even rather hot… I forgot about them, and it was close to midnight when I looked out of the window the next time, the rain was pouring just as before… But in the cats’ spot there was Max, he was sitting tight, waiting. I was so ashamed, he must have been sitting there for a couple of hours! I at once ran out, he rushed to meet me, and from under a car the other two cats appeared, they proved to have more sense than the old guy. But no, that’s not true at all: somebody had to sit in the rain to be seen by me, and he undertook the mission. Near the house there is a dry spot, about half a yard wide, and there I served them their food in three bowls. With the passage of years you feel happy less and less often, because it is not an intellectual, a thought-born thing, but a sense of peace that originates spontaneously inside your breast…

They were eating, I was watching them eat, and it made me feel better. It is so simple to be happy…

Без нажима
………………………………..

Хокусай, упрямый кот…
…………………………………..

Масяня удивляется
…………………………………..

Тусе в старости надоели все!
……………………………………

Из серии «Сухие цветы»
…………………………………..

В конце дня (композиция со спичками)

Шура, дородная трехцветка с широкой плосковатой мордой и очень светлыми глазами. После нашествия собак еще три года жила. Тех ребят, кто ее убил, потом посадили за убийство своего приятеля. Не хочу о них говорить, у меня своя история. Про убийц другие охотно вам расскажут. Хотя и мне смерть не обойти, без нее жизни не бывает. Только жизнь не надо торопить. Вот в чем беда, торопим ее вечно.
— Иногда ей не мешало бы пошевелиться, жизни, — Гена говорит.
А я считаю, ни к чему хорошему спешка не приводит.
Мне сначала казалось, Шура глупая, а она поздно созрела. Есть такие звери, и люди тоже, их принимают за недоразвитых, а это долгое развитие. Она все делала медленно и обстоятельно, сначала упорно думала, смотрела, как другие поступают… Зато потом у нее все сразу получалось — быстро и безошибочно. Почти год сидела на подоконнике, наблюдала, как коты и кошки уходят и приходят — через дверь, окно, как спрыгивают с балкона… Я пробовал ее подтолкнуть, сажал даже на форточку, но она не хотела спешить. А в один день нашел ее на лужайке возле дома, и никаких нервов, спешки… ушла сама, а потом без вопросов вернулась, поела, и снова ушла. Началась ее самостоятельная жизнь. Даже слишком самостоятельная, потому что пошла на чужую землю, через старую дорогу, а там опасные ребята. Дома там похуже наших, но в подвалах теплей. Ей там понравилось, почти два года ходила… В конце концов, неторопливость ее подвела, ребята окружили и забили палками. Мне поздно рассказали, я не нашел ее. Наверное, подобрали, увезли и сожгли.
Неважно, что с ней потом сделали. Нужно вовремя думать о живых.
И все-таки стараюсь, чтобы у всех было место после смерти — красивое и удобное. Я еще хожу здесь, дышу, и пусть все мои будут рядом. Феликс и Вася на высоком берегу, видят меня и всех оставшихся…
Вы так не думаете?.. Генка тоже говорил, человек живет обманами, иначе не выжить. Слишком много помнишь, и представляешь наперед…
А я не думаю, я ЗНАЮ — видят они, видят!..
Шуру жаль, моя вина… Но что сделаешь… как случилось, так и получилось.
Генка терпеть не мог:
— Что за глупая присказка у тебя…
А я отвечал, усмехаясь:
— Я и есть глупый, Гена, я дурак.
— Ты не дурак, ты юродивый, парень… Это я пропащий, алкаш, а ты добровольно себя к месту привязал, зачем?..
— Так получилось…
— Не говори ерунды… Выпить хочешь?..
— Не поможет мне… Скоро Феликс придет, а у меня еще нет еды.
Так и жил, не умел ни одурманить себя, ни обмануть красиво.
И все беды и потери на этой земле — моя вина. Маленькая земля, а груз тяжелый за годы накопился

Блондина и Пришелец
………………………………

Бася в подвале, хвост наружу
……………………………

Автопортрет навскидку
……………………………….

Вокальная студия
…………………………………

Филолог в психушке
……………………………….

Взаимная прогулка
…………………………………

Размышления над родным трупом
……………………………………….

Домик с дыркой
…………………………………….

Утепление двери
……………………………………

Ночной автобус
………………………………………

Русалка у реки
………………………………………..

Ночное окно, вид с кровати

В FB постоянно спрашивают — «Вы их знаете? — Добавьте в друзья!» И тут же лица.
Как я могу… Но если сами люди спрашивают — добавьте, то безусловно добавляю. Правда, смотрю на лица. Не очень важно, что говорят, а лицо — важно, да. Иногда, правда, в ленте бывают высказывания… настроение портится. Но обычно не удаляю чуждое мне сказавшего: он в друзья просился, ему кажется возможным, значит. Пусть. Здесь друг, кто смотрит иногда, реже читает… пусть будет. Щелканья эти, лайки, ничего не значат. Пусть лучше смотрит-читает, а не щелкает. Сказал как-то об этом, а мне — зачем тогда «вывешиваешь?» Читают единицы, это труд и время, а щелкать… отчего не щелкнуть?.. Нелогично, да? Знаете, что бы я сам спрашивал? У очень некоторых, конечно. «Добавьте в дураки!» Быть психом или дураком почетно. Но в психи лучше не проситься, могут обидеться. А принять в сообщество дураков… это, пожалуй, некоторые поймут. Со столбовой дороги слезть в канаву придорожную… не так уж плохо… I think… Иногда спрашивают — «вы про наше время?.. Не было другого времени, так — чуть лучше, чуть хуже…

Взгляд в будущее. Ничего хорошего в общем плане не вижу. А в частности, для себя… хотел бы безопасности и спокойной жизни тем, кто останется — и в первую очередь тем людям, которых люблю и уважаю, своим картинкам, некоторым по крайней мере. А тексты… что им сделается, ну, забудут, но их при желании всегда можно найти, если все библиотеки разом не сгорят 🙂
…………………………….

Композиция с Касей. Всегда старался, чтобы не только фигура, взгляд, но и в целом картинка была интересной. Не всегда получается, да-а… Так что называть их лучше композициями все-таки…
………………………………

Вазочка упала, и очень сдержанно… Прошли времена, когда мне хотелось — ярче, сильней, острей, резче… в этом смысле, конечно, пик активности позади.
……………………………….

Туся, часто вспоминаю ее…
…………………………………

На закате. Несколько раз пытался умерить цвет, а потом бросил, черт с ним, не интересно стало 🙂
…………………………………

Серьезный разговор. Картинка маслом на линолеуме с тканевой основой, пркрасная была основа, лён, наверное, и крепко держалась. Проблема в том, что линолеум постепенно меняет форму, слегка скручивается. Но опыт уже есть. Нужно взять доску или толстую фанеру, наклеить на нее картину, и держать под прессом день или два. А потом рамка, как обычно.
…………………………………..

Из серии «Моя вселенная» Цифровая обработка, конечно, часто этим занимаюсь теперь, даже рисую комп-пером, мало чем отличается от пера на бумаге, а возможности, при достаточном навыке, огромные… А здесь в качестве «пятен» мои же картинки.
……………………………………

То же самое, из серии «Моя вселенная»
……………………………………

Это такая постановка, реальные предметы=вещи в любимом моем углу (теперь у меня его уже нет)
Называется? Я называл ее «Осень в осаде», пусть так и останется. Осень — время сопротивления, там воспринимаю. Особенно это в России так: слишком долго тянутся холод и темнота…
…………………………………..

Такая драма погибающих растений, тоже осенью.
………………………………………

Дверь открыта всем. И никто не приходит, обычное дело. Немного ретро, но это из-за фигурки, наверное… Теперь этой квартиры нет. То есть, она есть, но совсем другая, не наша…
…………………………………

На мой взгляд, очень живописный объект… или даже субъект? — Тогда «вертикаль власти», и ее главный создатель и держатель 🙂

Из цветной графики 80-х годов
………………………………..

Вид с колесом обзора.
…………………………

Вход во двор
…………………………..

Письмо из дома
……………………………..

Вид из окна 20-го дома «В»
……………………………….

Вечерний городок
………………………………..

Прогулка по аллее
…………………………………….

Ночной городок
…………………………………

Сидящая
……………………………………….

Пригороды Ленинграда, 60-ые годы
………………………………..

Такая собака (илл. к одноим. рассказу)
………………………………………..

В музее
……………………………………….

Натюрморт со спичками

Я что-то ЗНАЮ — видел, помню, усвоил-освоил… В этом знании бОльшую часть занимает то, что знают почти ВСЕ. Меньше, гораздо меньше того, что знают немногие. И почти ничего — из того, что не знает никто, почти ничего… За чаем, за бутылочкой что-то могу, наверное, рассказать, но большинству будет скучно, некоторые прислушаются, а еще меньше таких, кому это в резонанс: сказали за них то, что они предчувствовали, чувствовали или даже догадывались, но выразить не могли… Но последних днем с огнем не сыщешь…
Что-то УМЕЮ, с большими трудами освоил, и мог бы, наверное, написать или нарисовать, но почему-то не делаю этого часто, а делаю редко, вот незадача!
Знания и умения, оказывается, маловато. Это банально, и знают многие. Но что может помочь, что надо еще?! Ой, тяжело и писать долго! И точно не скажешь. Поэтому общие два слова назову, неточные, расплывчатые, и всё такое — ТВОРЧЕСКИЙ ПОРЫВ нужен! Энергия для делания… и иллюзия необходимости этого процесса (повторяю за Л.Толстым, что поделаешь…)
…………………………
перевод Е.Валентиновой
…………..
Well, Even If It Is So…
I KNOW certain things: I have seen them, I remember them, they are the learned-and-mastered things… Of this knowledge the greater part is occupied by that which almost ALL people know. Smaller, much smaller one is that which know just a few. And there is almost nothing of that which nobody knows, practically nothing… While having some nice tea, or over a bottle of something I can, presumably, tell a thing or two, but it will be boring for the majority of people, a few will listen to it, and even fewer will be those who will resonate to it: something put into words for them, something that they have anticipated, sensed, and even had some guesses about, but couldn’t express on their own… The latter kind you normally meet once in a blue moon…
I have some SKILLS, I have attained them by hard labor, and can do some writing or drawing, though for some reason I don’t do it often, but do it rarely, what a disgrace!
So knowledge and skills are not enough. It is a triviality, and known to many. But what can help, what is wanting?! Oh, that’s a hard one, and will demand such lots of writing! And you cannot word it with precision. So I will just name two general words that are non-precise, vague, etc. – CREATIVE IMPULSE is wanting! The energy to act… as well as the illusion that this process is actually necessary (I am repeating what L. Tolstoy had said, but that cannot be helped…)

Давно взял себе за правило, если не спрашивают мнения о картинке, фотографии (тоже картинка), то молчу. Меня когда-то спросил Е.И., мой учитель живописи… {{(странным образом, но я у него все-таки учился, приезжал с картинками 3-4 раза в год, и он деликатно говорил самые общие слова, которые могли меня натолкнуть на что-то, а если не наталкивали, значит не готов был воспринять. Но запоминал, и потом часто всплывало…)}} У меня оставались белые уголки на бумаге, там, где я прикреплял лист, на котором что-то изображал. И он как-то деликатно спросил — «вам не мешают эти белые пятна?» Я даже не понял — почему мешают? Совсем нет! Я тупо смотрел на свою работу, она мне нравилась! Я не видел всего листа! Он помолчал, потом заметил — «ну, значит рановато…» Рановато мне, конечно. Но и к себе он отнес это замечание тоже, я уверен. Но вопрос у меня в памяти остался… и потом, через год-другой… я просто не мог понять, как МОГ эти ужасные белые пятна не заметить!
К чему это, да?.. Вижу в FB фотографию, которую хвалят. Как чаще всего бывает — за содержание. Хочется сказать — ну, посмотри на изображение как на «картинку», неужели не видишь? Во-первых, узко, тесно, фрагментарно, воздуха мало… Во-вторых, вот это облако, которое нависает, оно просто задавило и землю, и старую крепость, и дерево это, довольно само по себе выразительное… Кто здесь главный? Все друг другу только мешают! Дальше — мельче замечания, но бросается и это в глаза. Одинаковые по высоте дерево и стена! Неужели не видишь?
И тут человек-фотограф мне ответил бы — ТАК БЫЛО!
Так было, и нечего сказать. Вот чем отличается фотограф (плохой!) от художника. (Но не только этим, конечно.) Если не подходить к фотографии как к картине подходит художник, то фотография остается может и живым свидетельством места и времени, но ТОЛЬКО, и объектом искусства не станет. Потом что потому 🙂 Мне иногда отвечали — ну, и что, у меня другая была задача. Задачи умирают и забываются, сменяются новыми задачами, а живая картина останется, она целостна, несет в себе драму, и многое еще, что будет с людьми всегда, так мы смотрим на портрет неизвестного нам человека… или места — через века, и ВОСПРИНИМАЕМ то, что вот этой художнической работой по упорядочиванию, усилению впечатления, стремлением создать свой цельный образ! художник нам передал, новым людям, да…

Пока Шульц боролся со всем светом за свои колебания и космический разум, Штейн преуспел на почве физики, и вот, уже знаменит и прославлен, бросается завоевывать новую область, туда, где живое граничит с неживым. И здесь наталкивается на Шульца, который всю жизнь на этом пограничном посту и не выносит вмешательства в вопросы жизни и смерти. Он кое-как терпел Глеба с его болтовней и частыми исчезновениями, но этого Штейна никак не может вынести. Штейн же с порога во всеуслышание заявляет, что любимые Шульцевы колебания не что иное, как ахинея, выдумки, галлюцинации, а, может, даже подделка. Все в жизни происходит не так, он утверждает — совсем не через колебания, никому не нужные, а путем медленных постепенных перестроек и редких революций и взрывов, а если и колеблется, то иногда, и вполне уважая земные правила.

— Никакого дурацкого космического вмешательства, я, — говорит, — не потерплю, все это басни и сон разума среди бела дня.

И они сцепились, основательно, страстно, надолго, по правилам честной борьбы, без подножек и ударов ниже пояса, каждый волоча за собой шлейф сторонников и поклонниц.

……………………………….

Они кивнули друг другу, не друзья, но и не враги: Штейн благосклонно, с оттенком превосходства — по всем меркам велик, Шульц — с долей иронии, и тоже, разумеется, превосходством — знаем мы ваших академиков… Но в целом получилось довольно доброжелательное приветствие, что было трудно понять мелюзге, кишевшей у них под ногами; там разыгрывались кровопускания, в тесноте и духоте шла рукопашная без жалости и сомнений.

Встал красавец Глеб, чтобы возглавить действо. Он виртуозно открывал собрания и семинары, давал «путевку в жизнь» людям и книгам, и с годами оказался единственным диспетчером во всех пограничных областях и смежных науках. Физики считали его выдающимся биологом, а биологи не сомневались в его гениальности как физика, и так продолжалось много-много лет; теории развеивались, идеи и книги устаревали, те, кто были впереди, давно оставили беговую дорожку… а предисловия-то всегда нужны, и верны, если всего в них в меру — это Глеб умел, и потому не старел и не выходил из моды.

То, что он говорил, описать словами также трудно, как натюрморт Пикассо. О жизни и смерти шла речь, об основном вопросе, и в первых же словах он упомянул известную притчу о зеркале, которое разбили злые силы, и теперь каждый кусочек из разлетевшихся по всему свету, отражает крошечную часть истины, то есть, неправду, и мы, сумасшедшие дети, в сердце которых только осколки и обломки, должны собрать воедино всю поверхность отражения и явить, наконец, миру его нетреснутый двойник. И тут же подчеркнул, как много делает, чтобы его Институт, дежурящий на передовых рубежах, указывал свет другим. Вопрос жизни велик, задача воссоздания нетленного образа огромна, места хватит всем, и он, Глеб, всех поддержит, возглавит и отредактирует.

Марк слушал с противоречивыми чувствами: было много волнующего в тех образах, которые создал коварный вельможа, умеющий затронуть самые нежные струны в самых чувствительных душах. И тут же рядом ясные намеки на простые и некрасивые обстоятельства, низменные страсти… Виртуоз умел играть на всех струнах сразу, одним намекал на высокие истины, другим раздавал простые и понятные обещания. Наконец, Глеб умолк, широким жестом пригласил Штейна, тот вышел вперед и начал речь.

Детали этого выступления не так уж интересны нам. Речь шла о недавно обнаруженном в некоторых растворах явлении: молекулы, отделенные друг от друга расстояниями, которые, если сохранить масштаб, можно сравнить только с межзвездными, будто договорившись, действовали синхронно, как девицы на сеансе аэробики. Явление сразу вызвало спор между основными течениями. Штейн, считавший, что все в природе происходит под действием внутренних причин, сначала был озадачен.

Этим моментально воспользовался ядовитый и острый Шульц. Ловкий жонглер, он во всем находил проявление внешней силы, питающей жизнь. «Vis Vitalis Extravertalis!» — он воскликнул на своем лженаучном языке, что означает: «Жизненная Сила — вне нас!» Как змей, просунув голову в прореху в укреплениях противника, он ужалил в уязвимое место — ему все ясно, пляски эти совершаются под мелодию космических сфер. Шульцу всегда нравились то и дело возникающие скандальные явления: то где-то в чулане найдут пришельца, то обнаружится баба, в темноте угадывающая цвет, то мысли читают на расстоянии, то золото ищут деревянной клюкой, то ключи гнут в чужих карманах, то будущее предсказывают на растворимом кофе… Он умел так перемешать факты, запутать самое простое дело, незаметно переставить местами причины и следствия, что Штейн долго трясет мудрой головой, прежде чем опомнится, развеет шелуху, побьет могучей челюстью инопланетян и, вздохнув спокойно, возвратится к истинной науке. Немного времени пройдет — снова прореха, опять влезает Шульц, все повторяется.

— Пусть они бесятся по ту сторону, — говорил Штейн, — а в науку не пущу, это мое.

По ту сторону лежал весь мир, и его безумству не было предела. Снова лезут с полстергейтами, домовыми, чертями, колдунами… «Не допущу…» — багровеет от досады Штейн, а Шульц тут как тут со своим ядовитым жалом

Три сухих дерева на берегу Оки
……………………………..

Луковица и две бутылки. Вам хочется протереть глаза? 🙂
……………………………

Зеленая женщина в красном кресле. Нет, нет, я хорошо отношусь к женщинам, даже к зеленым, но очень не хотелось отделять ее от кресла… 🙂 Пластилин позволяет…
………………………………

Названия не было, зато штук двадцать вариантов, и очень четкие и резкие и совсем расплывчатые. А названия всё нет!.. Однажды пришло почему-то в голову — «Конец вечности». Почему — не знаю, но оставил. Наверное, много думал о конечности бытия 🙂
…………………………………

День рождения у моего любимого Хрюши, и звери пришли его поздравлять.
…………………………………

Детская площадка, первый снег…
…………………………………..

Она же, в сентябре…
…………………………………..

Художник Ш. Говорят, похож.
……………………………………

Окно в мастерской
……………………………………

Из серии «Ветреный день на реке»

……………………………….

МАКИ. 1977г. Единственная картинка, которую взял с собой в Болгарию. Просто за 38 лет сжился с нею.
……………………………..

Ночной залив. Неизвестно где, по каким-то воспоминаниям, или просто выдумал.
……………………………..

Русалка в зарослях. Вообще-то в цветном горшке, но это между нами 🙂
…………………………………

Осенняя графика.
…………………………………

День рождения лет тридцать тому назад, а то и больше.
………………………………..

Несъедобные плоды
…………………………………

Цветы и огурцы
…………………………………

Взгляд из зарослей. (так Робинзон смотрел на дикарей)
………………………………….

Композиция со скорлупками
…………………………………..

Перед сном
………………………………..

Пейзаж через занавеску
………………………………

Кошка и кот.

Бывают поражения явные, а бывают тайные, больше ничего не скажу про этих симпатичных персонажей.
………………………..

Картинка называлась прощание, она была на первом Арт-Мифе, еще в том Манеже, который не горел. Тогда я понял, что такие картинки на таких сборищах лучше не выставлять, мне было больно за нее.
………………………….

Детская площадка зимой, такая фото-графика
………………………….

Заточение финика.
…………………………

Листья ранней осенью
……………………………

Неправильный натюрморт, но для меня чертовски симпатичный
…………………………….

Три цветка, террористы-самоубийцы, мечтающие отомстить убийцам цветов
……………………………….

Пастель на почти черной бумаге, давнее увлечение, и вариантов тьма. Название — У РЕКИ
………………………………

Фигура цветка. Давно прошли времена, когда мне хотелось «что-то выразить — «сильней, полней… отчетливей, резче…»
…………………………

ч/б с некоторым «самокопанием», когда сначала идешь на явный проигрыш, а потом самоотверженно исправляешь свой поступок. Имеет смысл, но не для зрителей, конечно. Развивающее упражнение. Да глаза уже не те, и терпения маловато стало…
………………………….

Мы с тобой одной крови…
……………………………………

Прогулка в полдень. Кажется, она теперь в Серпуховском музее… Альцгеймер, наверное! такие вещи забывать стал! Но имя свое еще помню, так что не всё потеряно… 🙂

В каждом месте, где живут люди, кладбище есть. В городах, деревнях и любых поселках, и рядом с отдаленными от шумной жизни одинокими жилищами… иногда подальше от них, иногда почти под окнами живых еще людей, эти особые поселения имеются. Бывает, случайно туда попадаешь, иногда провожаешь знакомых и друзей… а иногда тянет пройтись вдоль безымянных могил, говорят, такие прогулки наталкивают на глубокие размышления.
Читая то высокопарные, то простые искренние надписи, думаешь, а что бы ты хотел, чтобы над твоей могилой написано было?.. Как-то возвращались с очередного дружеского закапывания, и спутница моя спросила — что бы ты хотел?..
Не знаю. Тут не к кому обращаться, для меня это ясно. Если и есть какое-то заведующее всеми высшее существо, думаю, здесь его власть над нами кончается. СЛУЧАЙ, я бы назвал его, самый вероятный на власть кандидат. Говорят, верующие думают совсем напротив, но я ни одного верующего не встретил в жизни. Были такие, кто верил, что верует, другие сознательно придумывали себе веру, без этого, как мне не раз объясняли, страшно жить…
Жизнь должна пустотой и темнотой кончаться, уверен. Тогда можно и отдохнуть…
А на могиле что написать, что?.. Имя напишите, и то сомневаюсь в необходимости. А все эти «наконец, свободен» воспринимаю с усмешкой.
Но одну фразочку я бы, пожалуй, воспринял на своей могиле с интересом и пониманием.
«Здесь можно не мыть посуду» — вот что бы я себе написал.

Птицы улетают от нас…
……………………..

Робинзон из зарослей наблюдает за дикарями, приплывшими на его остров
……………………….

Ночной кот
………………………….

Утро, день, вечер…
…………………………..

Сплетницы
……………………………….

Отъезд
……………………………………

Сто лет тому назад

Смотрел передачу Фанайловой по «Свободе». Обсуждали акцию Павленского. В одном письме меня тоже спросили, вы же натюрмортики всё… как относитесь…
Знаете, я уехал из России, с большим облегчением, много хорошего в памяти увез с собой, а все плохое — тень, которая конечно всегда будет со мной. Тень страха перед многообразным насилием, властью, тень безнадежности и для меня лично невозможности как-то противостоять. НО… Скажу Вам честно про эти тени — не настолько это было для меня важно всю жизнь, все зловещие пляски властей, начиная с моего детского возраста. Меня учила мать читать хорошие книги, говорила, что на свете столько сделано и прожито-пережито значительного и прекрасного, и оно будет, и останется навсегда, а эти вот, вчерашние, сегодняшние, завтрашние наверняка… тени, они кажутся себе всесильными, но по сути ничего изменить не могут. Они как перманентная чума… в свое время она выбила половину Европы, но Европа воспряла, и сегодня воспрянет мир, и завтра так будет… И меня всегда привлекали чудные строки, но больше зрительные образы наверное, как я теперь вижу, потому что ценю только такие слова, которые вызывают вовсе не мысли в нас, а образы, чувственные образы.
А Вы меня спрашиваете про Павленского. Он герой, он вызывающий глубокое уважение человек. Для меня это всё. Дело-то не в нем, а вообще во многом в современном искусстве. Главное для меня слово было сказано — акция продуманная и просчитанная. Может быть, по своему красива, хотя все сделанное явно напоказ, агрессивно, мне не нравится. Я просто говорю — не нравится, и никаких оценок давать не могу. И больше всего мне не нравится именно рассчитанность, разумные акции, логическая доминанта. Просто у меня другое представление об искусстве. Мне нравятся художники, да и писатели тоже, которые начиная вещь, не знают точно, как она кончается, Мне важно в искусстве его работа с бессознательным, с далекими ассоциациями, в общем, с тем, в чем наука, логика, рациональность бессильны. И я это хорошо знаю, потому что лет двадцать, а то и больше всерьез занимался наукой… и убедился, что хотя она идет шажками, от известного к неизвестному, все-таки и в ней, И В НЕЙ! необъяснимые строго порывы и скачки … и в ней они главное, главные стимулы развития.
Акция Павленского для меня поэтому и не искусство, поскольку замечательно просчитано. При всем уважении… О связи искусства и политики, общественных страстей… Вполне возможна… если это “Баллада Редингской тюрьмы”. Я говорю о высоте чувства, о высоком таланте, да, конечно, тогда это и высокое искусство.
А для меня… у меня тихий голос: тоска и страх одинокого цветка, зверя, их образы — гораздо сильней действуют, и мне кажется, дольше будут действовать и влиять на людей, хотя и не были на это РАССЧИТАНЫ…
Извините за дурную стилистику, времени мало.
Будьте здоровы. Дан Маркович

Свет откуда-то сбоку и проходящий через пыльный воздух мне сейчас интересен. И разлюбил резкие контрасты, если темнота, то пусть будет, но в этой черноте тоже какое-то свечение, пусть ничтожное, должно быть.
……………………….

Забытое какое-то заброшенное место, хлам и грязь, если по-человечески подходить, а я не по-человечески, а по-художнически — грязи нет, есть только свет и цвет
……………………….

Смещение в сторону «живописности», оно само собой происходит, если смотришь на фотку как на картинку недоделанную, да-а…
………………………..

Иногда не красивости хочется, а графичности
…………………………..

Финики
……………………………

Один из вариантов
……………………………..

Отдых натурщиков
……………………………….

Кота кошки порвали, наверное из зависти, что он в картинку приглашен был
…………………………….

Не спм, не спи, художник…
………………………………

Одуванчик

Одинокое дерево. Одно время меня так устраивало: сочетание слабой размазни типа акварели с сильными штрихами тушью-кистью или чернилами-пером. Не знаю почему, наверное хотелось, чтобы не думали, что это «из жизни» взято, что-то вроде «пленэээра», терпеть не могу картинки с натуры, обманки такие. Меня спросили как-то, «а Левитан?» Другое дело, он почти экспрессионист был, настроенческие вещи…
…………………………..

Цветки, ромашки, наверное. Забыл про это зарисовку, и вдруг — вижу! Люблю такие встречи с самим собой, это почти машина времени, да-а-а…
…………………………..

Была такая картинка, это она на выставке где-то, а где — не помню… Что-то вроде воспоминаний о Сванетии, из всей Грузии больше всего понравилось там и в Тбилиси.
………………………………

Серьезный разговор или выяснение отношений.
…………………………….

Прогулка по заброшенному городу. (кажется, «мышкой»). Наверное, по собственным впечатлениям от собственной повести 🙂 «ЛЧК» или любовь к черным котам. В 1991 году напечатал в сборнике «Цех фантастов-91» Кир Булычев. Можейко, да. Он даже не видел меня, не разговаривал ни разу, прочитал и взял, он был редактором этой серии. Настоящий человек, настоящий редактор, не стал со мной даже разговаривать, не видел — ему вещь понравилась, и этого достаточно было! И мне так нравится, и особенно понравилось после постоянных хождений в редакционные кабинеты, улыбок этих ихних, вранливых обещаний… Я настолько возненавидел это, что плюнул, перестал ходить, и сам напечатал свою первую книжку, благо тогда картинки продавались… И до сих пор не хожу, иногда посылаю еще свои тексты, но молча. И забываю… Отношение к авторам такое же как к прочим людям, ко всем. Иногда думают — это ж интеллигенты там сидят… Ничего подобного, там такие же чиновники сидят, только себя ценят повыше, иногда сами чего-то кропают и т.д. Все вранье.
А собственное впечатление от собственных текстов — очень ценная штука, и ничего общего с любованием не имеет. Это твоя среда, твоя оболочка — грубо говоря, «твой мир», и он должен постоянно напоминать о себе, потому что жизнь за окном — это дерьмо (не помню, нужен ли мягкий знак… вот беда…)
……………………………

Серенькую Масяньку мне всегда жалко было, с ее постоянной страстью властвовать над всеми кошками. И получалось одно время, пока на старую Тусю не наткнулась. Та долго терпела, а потом решила не спускать этого хамства, и победила. А Масяня после этого скисла, потом заболела…
……………………………..

Симочка, самая большая умница, и с характером!».. Когда смотрел на нее, то вспоминал портрет Иды Рубинштейн, а почему… не знаю…
…………………………………

Речка, рыбак, лодка… тишина… Никогда в жизни рыбу не ловил, и хорошо, хорошо… Совесть моя и так отягощена работой на кафедре, в Тарту… не хочется вспоминать…
………………………………..

Ночная игра в шашки. Вспоминается, ага! И еще безудержная жратва по ночам, в известных многим обстоятельствах, кто спать моментально укладывается, а кому пожрать сильная охота, да-а-а…
…………………………………

В большой комнате в доме 16Д вот так они висели. Теперь три из этих в Серпуховском музее, а две… хочу отдать в Музей Наива в Москве… если получится. Мне самому ничего не надо уже, хочется жизнь начать с чистого листа, даже если мало времени осталось. Это страсть, о которой в «Монологе о пути» писал. Отталкивание, отстранение… не помню, как-то назвал ведь это, а заглядывать не хочется. Это связано с чрезмерным сосредоточением… писал…
………………………………….

И эту отдам…
………………….
Вчера у нас был короткий ураган, ну, не ураган, а ветер сильный, и уличных котов это испугало, кроме одного — Матисса, я вышел с едой, он бросился ко мне с жалобами на погоду… хотя по-прежнему тепло… и получил то, что троим предназначалось. Я даже испугался, не лопнет ли, но нет, коты привыкли есть впрок, и впереди холода, хотя не такие как в России, но все же, и надо создавать жировую прокладку, да-а-а… Холестерин им не угрожает. Да и нам он не враг, все бредни, важно чтобы сосуды были в порядке, тогда никакой холестерин не страшен. Враг нам жирное сладкое тесто, самый страшный враг. А вообще… надо слушать себя, свои ощущения, и только.

Когда мне было 67, случайно в мои руки попал фотоаппарат. Вообще-то с оптикой я имел дело, когда изучал специфические флуоресцентные метки, их поведение, главным образом подвижность, на отдельных определенных группах белковых молекул-ферментов. Эти чувствительные метки позволяют характеризовать окружение групп в молекулах, их подвижность (исследуя например поляризацию флуоресценции, а также круговой дихроизм в полосах поглощения меток). Имея рентгеноструктурную картинку устройства молекулы, можно получить ценную информацию о том, как она функционирует, регулируется другими молекулами и т.д. Приходилось собирать оптические приборы для специальных задач. Это я про оптику, и почему фотоаппарат, который с детства в руки не брал (не интересно было) не испугал меня, наоборот, его возможности как-то вовремя помогли мне. Ведь я не фотограф, второй раз говорю, и у меня всегда были проблемы с объектами, пленэр был не для меня 🙂 Картинки не писал с натуры, меня возбуждали и подталкивали к рисованию первые пятна на плоскости… или на стене, в луже, все равно где… а это не часто бывает… И вот фотик вдруг помог мне — начал подбрасывать сюжеты, своего рода «зарисовки», «эскизы» — для дальнейшей обработки, конечно. А обработку мне подсунул компьютер, с которым я имел дело уже лет десять тогда. Возможности фототехники меня не сильно волновали, чем приблизительней была фото-картинка, тем легче мне было с ней работать дальше.
Так получилось, что среди этих работ (фотографиями их не назову, фото-правила меня мало волновали — только изображение было интересно, а требования к изображениям в самых разных жанрах и техниках по большому счету одни и те же, они определяются физиологией нашего зрения, психологией, а также зависят от типа культуры, хотя последнее не так важно: несмотря на различия, общие требования в зрительному образу одинаковы и у европейца, и у китайца… и в наскальных рисунках эпохи палеолита они те же самые.
Я собрал в одной папке те изображения, которые кажутся мне БЛИЖЕ к фотографии, чем остальные. Я подходил как художник, выстраивал реальный натюрморт с особым вниманием к композиции и цвету, фотографировал по-разному, а потом использовал эти цифровые «зарисовки» для компьютерной обработки. Я не прибегал к «автоматической» обработке, использовал мышку или комп-перо и по пятнам, по фрагментам «делал картинку» . Эта работа практически идентична тому, что художник делает на холсте, а перспективы и возможности такой обработки очень большие. И пределом градаций по свету и цвету является уже не палитра художника, а чувствительность его глаза, и это мне нравится, как всё, что зависит от меня, а не от условий, которые существуют независимо от меня.
Вот тут можно скачать, около ста картинок, нового здесь нет, просто собраны в кучу те, степень обработки в которых относительно невелика:
https://cloud.mail.ru/public/5JF7/Xjw2utzMQ
Может быть кому-то будет интересно, на всякий случай вот, написал. Знаю, что теперь большинство людей отравлены текущей политикой, всякими иллюзиями по поводу госустройства, мне это кажется временными и малоинтересными увлечениями и болезнями: пройдет время, как это всегда, ВСЕГДА было, и часть общества, самая интересная для меня, снова обратится лицом к культуре, которая является единственным связующим звеном в истории человечества, а всё остальное — простите уж — временный хлам. На моей жизни уже столько этого было — и истлело… 🙂 Натюрморты, и вообще все художественные изображения (в меру сил и способностей авторов, конечно) снова займут свое место. Так будет, пока остается таким как есть наш глаз и наш мозг, оперирующий образами и далекими ассоциациями…

Разговор у рынка
……………………………..

Своя нора
……………………………….

Я и садовник, я же и цветок,
В темнице мира я не одинок
………………………………….

Под дождем
……………………………………..

Внимание
…………………………………….

Бабушка и внучка
………………………………………

— Как я тебя понимаю!..
………………………………………

Женщина с кошкой
………………………………………

Семья позирует художнику
……………………………………….

Богатая и бедная

Цветы. (кисть-тушь)
………………………….

Яша слушает Баха. Давно было. Недавно Яков умер в Димоне.
…………………………….

— Кабы я бы…
……………………………

На пляжу… (монотипия, масло)
………………………….

Запах.
…………………………..

У магазина. Несколько подпорченный оргалит. Улетела в момент с аукциона в 90-х и где-то живет- поживает… надеюсь…
……………………………

Мальчик. В 1983-ем выставку не открывали из-за этого портретика 🙂 Поклеп на советских детей, которые брызжут радостью… Скучное круговерчение времен, увы…
……………………………

Фрагмент картинки «Ищу человека» Другой вариант названия — «Кто идет», нравится мне больше. Хотя названия… какое значение!..
……………………………..

Вечерний вид.
……………………………….

Курильщик. Есть вариант с ногами, да
………………………………

Автопортрет. 90-ые годы

Я и Волк. Илл. для рассказика про зоопарк. Для себя сделана.
………………….

Дом престарелых.
……………………….

Художник и его кот на пленэре.
………………………

Ночные фонари. Маслом на бумаге, миниатюра 10см. На домашней выставке в 1985-ом, на Каляевской (Москва, была такая улица) в квартире Лены Калмыковой.
……………………….

Вся эта история с пропажей трупа — мистификация всех времен. (Простите, но мое мнение такое.) А дальше привиделось истерическим поклонникам его. Но последствия огромные, вот как бывает… Но это мне не очень интересно, другое важней: можно рисовать цветными карандашами на наждачной бумаге! очень сильно по цвету можно делать. Но не я придумал, так рисовал Аветисян (иногда). Техническая сторона не интересна обычно, но то, что такую слабую технику можно усилить неимоверно… показалось интересным. Правда, карандаши стираются моментально 🙂
…………………………

Ассоль. Она так до старости и ждала свой парус… увы…
………………………….

Нашел такой эскизик, решил не обрабатывать его, зачем? Стремление все пригладить, казаться лучше, чем есть или был… оставим для молодых (и глупых 🙂
…………………………..

Поля, дорога (дерево, забор…) сюжеты, для которых не нужна натура, настолько они въелись…
……………………………

Первый этаж, картинки на окне. Я там не был.
……………………………

Идущая. Перо.
……………………………

Уличная якобы зарисовка, легкий выпендрёж…
…………………………………

Пришел с приветом… доложить, что солнца мало…
…………………………………

Эстизик для картинки, которая была, судьба ее смешная. Выставил у каких-то знакомых-знакомых на ВДНХ, 90-ые годы, тогда там всякое бывало. И в одну ночь исчезли эти ребята, наверное, так надо было… И прихватили картинку с собой. Исчезли из виду… Но потом сложными путями передали мне 300 рэ, не совсем нечестными оказались. А где эта картинка… хто ее знает… Но в сущности, обычное дело, около трехсот работ где-то в мире обитают, в 19 странах, в Японии десяток, в США около 70-и работ… Это судьба картин, и если автор мало известен, то их история печально кончается. Также как наша, ага… 🙂

Что делать, как жить? Третьего вопроса не было, он всегда знал, что виноват сам. Вечерами выходил, шел к реке. Там на розовом и желтоватом снегу расхаживали вороны и галки, в сотый раз просматривая борозды, которые просвечивали сквозь тонкий зернистый покров. Снег незаметно и быстро испарялся, не успевая таять, проступала голая земля, вся из холмов и морщин, за морщины цеплялись дома. Проступившие из-под снега ритмы успокаивали Марка, но, возвращаясь к себе, он снова чувствовал растерянность и пустоту — иллюзия устойчивой действительности исчезла, открылась голая правда невесомости. «Вот и летишь наяву…» — он мрачно посмеивался над собой, наследство Аркадия, — мечтал, а оказалось страшно. Проснуться-то некуда!»
Оторван от всех, он с каждым днем становился все чувствительней к малейшим дуновениям — к ветру, дождю, полету листьев, взглядам зверей, колыханию занавесок, вечернему буйному небу… Он стал открыт, болезненно слаб, незащищен, не готов к жизни: старую оболочку, пусть тяжелую и жесткую, но надежную, кто-то безжалостно содрал с него, а новой не было, и вот он колеблется, дрожит, резонирует на каждый звук, шепот, видит и слышит то, что всегда пропускал мимо ушей и глаз… И совсем не хочет, чтобы все было так — обнажено и страшно, мечтает спрятаться, но больше не может обманывать себя.
Он механически делает какие-то дела, чтобы выжить, прокормиться, а в остальное время прячется среди пустых стен, лежит, не замечая времени. Раньше пять минут без дела — он бесился, изнывал от тоски, стучал в раздражении ногами, кусал ногти, ломал пальцы… — теперь он замирает на часы: ему достаточно шорохов за окном, игры пятен на занавеске, постукивания об стекло веток вымахавшей на высоту березы…
Постепенно страха в нем становилось все меньше, словно умер, а впереди оказалось новое пространство, в котором он все тот же — и другой: не знает, сохранил ли жизнь. Если следовать философу, то не сохранил, поскольку устал мыслить, но вообще-то живой.

Зимним вечером
…………………………..

Улица 1987г.
……………………………

Эскиз весенней улицы
……………………………….

Сухое дерево в горах
………………………………..

Дорога, осень, вечер…
…………………………………..

Натурмордистский этюдик
…………………………………..

Две дамы (перо)
…………………………………..

Сухие цветы (рис. комп-пером)
…………………………………..

На пляжу
……………………………………

Подруги (цв. тушь)
………………………………….

Дума думается

И здесь падают листья…
………………………….

Цветы на балконе и соседний дом
……………………………

Лизочка в Хисари теперь. Проехала через пять стран шенгенской зоны, документы в порядке у нее.
……………………………..

Утро на балконе
…………………………….

Раннее утро. Солнце показалась из-за гор…
……………………………..

Раннее утро
………………………………..

Чуть позже…

Как всегда, о себе. 🙂 Так время поджимает уже.. Это не оправдание, так, к слову сказано…
Наверное, не случайно почти во всех моих повестях… Два героя, люди или звери, или человек и зверь… Сложней всего, когда два человека. Почему-то старый и молодой. Паоло — и Рем, Рем и Зиттов, Лео и Мигель, Марк и Аркадий… Не думал никогда, писал как писалось, но раз есть вопрос, придется подумать… Год наверное думал, я медленный человек… А то, что придумал, как всегда у меня и моих героев, на поверхности лежит 🙂 Все человеческое, и культура в частности — они передаются по личным путям — от человека к человеку. Так я в своей жизни видел, думаю, это общий закон. Люди умней меня наверняка знают — только личные связи, глаза в глаза. Бывает, что и книга, картина… но все равно должен быть разговор, пусть через сотни лет. Это главный механизм поддержания непрерывности в культуре, да и вообще в нормальных человеческих отношениях. Один протягивает руку другому, пусть через века, пространство… или когда рядом, все равно. Паоло умирает в ту ночь, но успевает Рему дать знак. Мигель умирает — Лео начинает рисовать. Аркадий умирает — Марк меняется, начинает писать прозу…
Так все просто оказалось, а я и не думал об этом. А если бы думал?.. — ничего бы не написал: всё, что слишком ясно, не интересно, и к творческим делам не подталкивает.
Пустые и бестолковые, кто с высоты — власти, положения, думают, что управляют… толпой, что-то важное совершают. Их «важное» быстро рассыпается.

Один из Мотькиных сынков, родившийся в овраге
………………………..

Листья, умирающие
………………………………

Лестница в подвал
……………………………..

Высоко!..
…………………………..

Куда?!.
………………………………

Пережившие зиму на балконе
……………………………..

У окна

Гарик работал по ночам. Днем ничего особенного, копался в своем электронном чудище не поднимая головы, возвращался домой тихий, погасший, один в просторной кухне варил вермишель, вываливал дымящуюся на тарелку, поливал подсолнечным маслом и с черным хлебом уминал, торопливо насыщаясь. Потом пошарит под столешницей, отодвинет потайную щеколду и вытянет тонкую трубочку, ведущую в одну из ножек огромного дубового стола. Во время Фаининой командировки, Гарик, умелец, снял ножку, выдолбил, поместил в пустоту длинный сосуд, который аккуратно заполнял спиртом, хватало ему надолго… Припадет раз-другой, лицо разглаживается, глаза успокаиваются, и тут же, сидя, засыпает, стукнувшись лбом о прохладную клеенку.
Откроется беззвучно дверь, из комнаты, насыщенной теплым светом, выплывет в ночной рубашке Фаина, брезгливо глянет, погасит свет и удалится…
Часа в два ночи Гарик очнется, медленно придет в себя. Он чувствует боль в спине, тяжесть в затекших ногах, все вокруг кажется ему странным, ненадежным, случайным, словно он плывет над землей на высоте седьмого этажа. И вдруг, среди пустыни, холода, темноты различает слабый огонек, родное свечение… как в детстве — «а после ужина — торт…» К нему из тьмы придвигается изображение: все, что он делал днем — механически, слепо — оживает, он видит смысл, причины… и в его тяжелую голову приходит простая ясная мысль: как надо? — вот так!
Он встает и идет, не разбирая, где лужа, где сугроб, где куст… по дороге ищет противоречия, возражения… спотыкается, скользит по сырой глине, сморкается, большим пальцем зажимая ноздрю… У прибора он уже спокоен, трезв как стеклышко, мысль его выросла и обустроилась.
Значит, ночью Гарика дома не было. А Марк?..
Вот он, после звонков, планов, нагоняев, научных сборищ, и главное, опытов — идут, идут! — полон впечатлений, надежд, сомнений — «… эта фракция, откуда бы?.. не почистить ли заново соли…» — идет к пяти, они встречаются с Фаиной в ее лаборатории, в укромном уголке, тут же прильнут друг к другу, со стонами и вздохами, будто год не виделись… Тело ее вызывало в нем восторг — неодолимо, необъятно, непобедимо, он всегда чувствует, что остается нечто на следующий раз, это его восхищает и приводит в ярость одновременно.
Часов около семи, освобожденный, просветленный, забывший о мелких дневных заботах, он возвращается к себе, в темное помещение. С порога слышит, где-то в глубине струится вода — так и должно быть, и что-то слегка потрескивает в углу — хорошо, подсушивается то, что специально поставлено было… а у окна тонко-тонко комарик зудит — прекрасно, значит на славу трудится крошечный насосик, перекачивает жидкость на колонку…
Сипит, кашляет, рухлядь, выбросить бы, предаст в любой момент, и все в этой комнате предатели, у-у-у!.. Но он так думает в редкие минуты, а в остальное время эти милые вещи любит, переживает за них — не зачихал бы, не споткнулся… Он стоит в темноте и все уже знает. Отсюда наступаю, здесь я один, и наука — моя! Чертовы журналы, доносящие грохот больших событий, ему противны, с их суетой, беготней, немилосердным вырыванием дела из рук, истошными криками — «я первый, я!..» Он в эти страницы заглядывает, как в щель в заборе — еще не заметили или уже идут, сорвут с места, затянут в свою гонку, отнимут спокойствие, неторопливое смакование?.. И потому сторонился модных проблем, сногсшибательных полей и новых человеческих способностей, которые открывались, одно за другим, среди общего бессилия и упадка. Нет, он говорил, не нужно мне этой пены, хочу понять только самое простое — откуда она берется VIS VITALIS, где рождается и таится?..
Он проходит в темноте, безошибочным щелчком включает лампу — перед ним круг света, то, что он так любит — свет среди тьмы. И в свете стоят его пробирки, пипетки, колбы, колонки, здесь же нехитрый приборчик, измеряющий кислотность, не чудо, но надежен. И он начинает, наслаждаясь тишиной, темнотой, сосредоточенностью приборов и устройств, хранящих ему верность, и, главное, чувствуя под ложечкой сладкое спокойствие и мир, которые изливаются волнами на окружающий его рай. Он берет тонкую трубочку, видит — чистая, сухая, касается губами верхнего кончика, радуясь прохладному гладкому стеклу, берет пробирку, другую… Его вопрос разбит на множество мелких точных движений, разумных и определенных, в этом его ум и хитрость, в движениях спокойствие и точность, в конце — да или нет.
И постепенно оживает темнота, к середине ночи все уже гудит, воет, сипит и стонет, струится и клокочет, горит и даже взрывается… И снова понемногу гаснет свет, утихают звуки, остается нечто неуловимо малое, вобравшее в себя события всей ночи — несколько капель в крошечном сосудике. Раствор под невидимым лучом многообещающе светится, и вот выскакивает из овального окошка цифра, она глупа и лучезарна, не знает, что несет, победу или неудачу, чаще — новый вопрос. сомнения… Глубокой ночью, все выключив и заперев дверь, он идет медленным шагом по коридору, возбужден, раздражен, клянет себя, полон подозрений… Наука, как Фаина, даже в момент полного слияния, высшего напряжения, оставляет за собой последнее слово, новую возможность, которая тут же из крошечной точки в мозгу, начинает деловито разрастаться, прочно обустраивается, и снова неодолима, снова вызывает желание — вывести, наконец, на чистую воду! Она с ума его сводит своей непобедимостью и волшебным вырастанием из ничего, подобно головам дракона, срубаемым прилежным рыцарем.
Проскользнув мимо спящей старухи у выхода, он сбегает по ступенькам в летнюю темноту. Скрипят как оглашенные большие кузнечики, посвистывает и тенькает запоздалый соловей. Он быстро и бесшумно движется по скользкой неподатливой почве, дышит свежестью, запахами трав, он полон счастья, хотя не знает об этом, только чувствует — живу! в полную силу живу! Теперь он здоров, силен, изо всех сил барахтается на глубоком месте, при важном деле, верит в свою выносливость, постоянно движется, не думает о себе, тратит себя, безоглядно тратит… Плывет, наконец, плывет!
У темного подъезда стучится в обитую дубовыми планками дверь, даже роскошь этого дома не беспокоит его, не касается — там она. Он видит через матовое стекло — в глубине охотно разгорается свет… Дверь открывают, он окунается в темное тепло: перед ним она в длинной ночной рубашке, он видит ее тело — смуглое, большое, крепкое — тянется к ней, она пятится, чтобы ступить на ворсистый ковер, и здесь опрокидывается…
Что я могу сказать?.. Конечно, лучше и спокойнее, когда в жизни в меру и того, и этого… но гармония так часто является нам, когда силы исчерпаны, желания слабы, плотины и всяческие нарывы давно прорваны или рассосались сами по себе. Как живет человек крайностей, далекий от обычной жизни? — он качается от крайности к крайности, от одной иллюзии к другой. «Где ты, Адам?» — бесполезно кричит Бог дураку. Старик ревниво относится к выдумщикам, сам этим грешит.
Когда эти двое очнутся, заря уже догорает, светило вступает в свои права. Он торопливо мечется по комнате, раскапывая носки, жует что-то, ею подставляемое, пригладит волосы рассеянной пятерней — «вечером, в пять? — да, да, да…» Оглядевшись по сторонам, выскакивает из дома и тут же делает вид, что шел себе мимо, портфель подмышкой… Она соберется, припудрит синяки под глазами и тоже вершить дела.

— Почему бы вам не заглянуть к Фаине? — спросил Штейн, бросив мимолетный взгляд на столы, стулья и подоконники, где было выставлено все, чем юноша гордился. — Она, конечно… — он помолчал, — но химик непревзойденный, и многое вам подскажет… если захочет.
Марк и сам собирался, преодолевая робость перед важной дамой. Как-то они задержались в семинарской, нашлась тема, потом вышли в полутемный коридор. Сигнальные огоньки раскачивались от сквозняка — провал недочинили, оттуда дуло. Она в тяжелом шумящем платье с открытой грудью, монумент, и рядом он, робко взирающий на чудо природы.
— Убедили, вы мальчик бойкий, но… — она говорит ему, и тяжелой рукой берет за плечевую кость, — не понимаете еще, не выросли…
Ей лет сорок, она ему казалась старухой, и вдруг он видит — кожа на груди гладка, наверное, шелковиста, черные глаза сияют на смуглом лице, губы не вызывают сомнений… Он был крайне взыскателен именно к губам, векам, форме ноздрей, раковине уха, эти органы казались ему самыми откровенными; взглянув, он мгновенно чувствовал расположение или отталкивание… к другим дамским особенностям он быстро привыкал. Губы у нее, действительно, хороши — полные, я бы сказал, мясистые, но не отвислые. В ней поразительно много было сочного мяса, упругого, но без той жесткости или дряблости, которые с годами… Она вся, как… мясной снаряд, и даже внушительные выпуклости не могли помешать этому ощущению обтекаемости. Спусти ее с горы, как советовал поступать великий скульптор, правда, со статуями, ничего бы у нее не поломалось, не оторвалось, так бы и шмякнулась, цела и невредима…
Ну-у, ты даешь… — он тут же отругал себя за людоедский вздор, — как могло только в голову прийти?
…………………………………..
Приходило, что поделаешь. Ради научной объективности, которую он так обожает, я должен и это не упустить из виду. Он всегда себя подозревал — «сам закручиваешь пружину», иначе откуда берется то, что выскакивает на поверхность в снах, да и наяву бывало — негуманные образы и соображения. Сознание — тонкая оболочка, а под ней… Это его унижает. Неистовый самоучка-провинциал, он боготворит разум и видеть не желает мерзости, которая ему нередко досаждает — бессмысленные ощущения, бестолковые образы, суетливые грезы… К примеру, вчера.
Спокойно возвращается домой, усталый после очередной неудачи — пристраивал синтезатор к анализатору, оба со свалки. Входит без сомнений в подъезд, весь в мыслях — «опять подножка, когда же дело?..» И вдруг перед ним возникает образ, вычитанный из недавней книжонки. Серьезного давно в руках не держал, а эти пошлые проглатывал за час… Старик-вампир, дурацкое существо, свистит, жужжит и коготками цепляется за шею!
Первая атака не получилась у него, еще сильна вера в обычность лестницы с мирно спящими дверями — соскальзывание за грань не состоялось. Но, поднимаясь выше, Марк чувствует, нечто в нем — не разум же, конечно! — не удовлетворено, и ждет. Деталь необходима! И он, презирая себя, ищет: кровавое пятно?.. силуэт у подъезда?.. Он ищет и стыдит себя, пытается удержать, а руки разума как во сне, трогают, но не держат… Хочешь деталь — получай! — окно с выбитым стеклом. Мальчишки днем… Нет! Там странная чернота и шевеление воздуха при отсутствии разумной причины… Светятся листья, а фонарь-то погашен! Блудливой рукой брошен камешек, изнутри поднимается страх, спина леденеет… оборачиваешься, стараешься сохранить видимость спокойствия, стыдишь себя, ужасаешься, борешься, спотыкаясь, в панике, неровным шагом добираешься до порога, и здесь, окончательно потеряв стыд и разум, вполоборота, чтобы подлец не достал шею, мучаешь ключом замочную скважину, и, ввалившись, наконец, в переднюю, отряхиваешься, словно пес после взбучки.
Пружина, спускающая с цепи всех чертей, у него всегда была под рукой

Свобода за мусоропроводом
………………………..

Да здравствует ЖОЛТАЯ революция!
…………………………..

На свиданье с волком.
{{ Не по теме: Сейчас многие говорят — надо разговаривать… компромисс и все такое… Вот этого мне не надо говорить! В России, творческим людям?.. Или уходите, или underground forever…
…………………………….

Масянька укоряет (за пустую бутыль, наверное…)
……………………………………………

Не любил вас, но все же… будьте бдительны…

Римляне строили в 3-ем веке н.э.
…………………….

На окраине
……………………..

Ноябрь все-таки, и цвета осени есть…
………………………..

Растут в стене (1)
……………………………..

Растут в стене (2)
…………………………….

Стена
………………………………

Парк
………………………………

……………………………………

На окраине

Пора, пора…
Тоска и грусть по поводу гибели России, в некоторых произведениях, вызывает сочувствие, но куда серьезней глобальное: тупиковый вариант всей эволюции, который мы перетащили в свою жизнь из прочего живого мира. Но там он служил развитию, хотя с оговорками. Принцип «выживания приспособленных» превратился у человека в разрушительный, препятствующий нормальной жизни.
Пора звать ученых и мыслителей править миром, единственный выход. И гнать взашей алчных тупиц, владеющих примитивной комбинаторикой.
……………………………………………….
Найди то, не знаю что…
В доме, где постоянно скитаюсь по лестницам, меня привлекают пятна цвета, трещины, паутина, тусклые окна и все такое, от чего обычно люди брезгливо морщатся, пожимают плечами, стараются прошмыгнуть…
Держу подмышкой бутылку или фигурку, которую вылепил, или предмет из домашних, подходящий для лестничного интерьера.
Кризис искусственных постановок, имитирующих свободу. С ними скучновато стало…
Особенно, когда бродишь по этажам, видишь, как у бомжей самопроизвольно рождаются натюрморты.
………………………………………………
Если бы…
На поверхности никакого кризиса литературы, наоборот, щедрое словоизвержение, иногда с большим мастерством по части расстановки слов, много хирургии психики и всякого рода манипуляций с сознанием и инстинктами.
Есть кризис совести, расцвет многообразного приспособленчества бывших интеллигентных людей.
Похоже, снова кончится доносами начальству, «а Петя сказал про родину бяка…»
Если б происходило в Китае, где многовековые слои высокого искусства, тысячи произведений… было бы полбеды, а в России культурный слой тонок и уязвим, генетика сильно повыщипана.
……………………………………………….
ПризнАюсь…
Одно из сильнейших, образующих личность впечатлений детства — двое: «железный гаваец» штангист Томми Коно и обрусевший немец силач Засс. Люди, создавшие себя из ничтожного материала. Никуда не денешься — ни философы, ни писатели, ни даже ученые не повлияли так.
…………………………………………………………..
Последняя защита…
Симбиоза звука и цвета, в общем, не получилось. А симбиоз изображений и слов?
Картинкам, если хороши, не нужны слова. А слова, если хороши, сами рождают образы и картины, сцены…
Но вообще-то все начинается с осязания — прикосновение, тяжесть, тепло и боль… Похоже, что осязанием и кончится. Теряющий зрение Дега начал лепить. Наши воспоминания — наполовину осязание.
То, что трудней всего отнять.
…………………………………………………………..
Битва за клиента
В том, что доминирует в искусстве сейчас, честно и точно написано в руководстве по сетевому маркетингу — идет «битва за клиента». Дело доходит до больших тонкостей в способах обработки, но суть одна: привлечь к себе внимание, убедить — и навязать.
Характер продукта придает процессу некоторые особенности, но не существенные.
……………………………………………………………….
Кто знает…
В умение, технику любого дела сначала вовлекаешься, увлечен, потом теряешься среди изысков, тонкостей, а в конце концов… озлобляешься против умения, устаешь от приемов…
И тогда, может, что-нибудь получится.
А может сам себе надоешь…
………………………………………………………………
Реклама!..
Стакан красного вина каждый день — и риск рака легкого снижается, черт возьми! Цифры подозрительные, но со всех сторон трубят.
Зато эти же дозы увеличивают вероятность рака гортани и горла… на 168%!!!
Радует такая точность… как в рекламе косметики.
Но еще полезней считается зеленый чай, чудодейственное зелье…
Эх, хорошо бы иметь «контроль», как в научном опыте – еще одну жизнь, точно такую же, только без чая и вина…
— Такую точно?
— А как же – контроль!..
Скучновато что-то…
…………………………………………………………………..
Про сериалы…
Слышу критику сериала, который меня глубоко тронул.
Особенно одна женщина, писательница… такие умные и острые слова у ней…
Как точно подмечает — нелепости, плохую игру, несуразности исторического плана… И вообще — всё, оказывается, дрянь-мусор и мура. А я-то переживал…
Понимаю, что она пишет, признаю — да, и это верно, и то…
Отчего я не видел, когда смотрел?
Но если б снова посмотрел, или что-то подобное — сегодня, завтра?..
По-прежнему был бы уязвлен, обижен, растроган.
В чем дело? Только ли в том, что ум ее острей моего, а это факт…
А ведь я хороший был ученый, умел точно анализировать, ставить вопросы…
Посмотреть бы сегодня на мой открытый мозг, украдкой, чтобы рядом никого…
Отчего он так корчится от задачи, которая другим легко дается?..
Наверное, что-то во мне испортилось… или устало, истлело, было выжжено?..
Эта писательница… Она постоянно на расстоянии, как наблюдатель и оценщик событий, и, остро чувствуя ошибки, промахи или фальшь… и фальшь тоже, да! — говорит: «вот это — они, такие-сякие, а это — я! И я им не верю…»
И она права, права… Она отстранена от действия, не сливается, не участвует, как я с детства, ведь до сих пор разговариваю с героями… Мгновенно прирастаю, вижу только то, что хочу увидеть, а остальное неважно мне…
Если подходят с критикой, то я – «да, да…» — и тут же забываю.
И это совершенно не годится.
Понимаю, но толку ноль.
При этом, не скрою, думаю иногда, за ужином, например, или ночью, шастая от окна к окну… – «как было бы ужасно мне… до ломоты в костях, до судорог в шее и икроножных мышцах, если б я…»
Был как она?..
Страх, ужас. Задохнулся бы в безвоздушном…
Хотя знаю — есть люди, которые живут хорошим и высоким, им, чтобы поверили, нужно многое доказать.
А таким как я, доказывать не надо — готов! Рад, что надули!
С ума сойти…
Как может такой человек писать или рисовать серьезно!..
Но я пробую — и не унываю.
Хотя постоянно этим удивлен.
………………………………………………………………………………….
Вы этого достойны!..
Что характерно для так называемого «авангардного» искусства — оно не просто обращается к зрителю — бросается на него, зазывает, угрожает, эпатирует, сбивает с ног, валит с катушек — и кричит, мерзким голосом вопит, снимая штаны — вот я какой!
А если еще двигается, крутится, светит, блестит, звенит, то значит самое прекрасное, что может быть — яркая безделушка, огненная вода для дикарей…
Еще хуже — обращается к зрителю с идиотскими предложениями, планами, лозунгами, предостережениями, что мол опасно, жарко, холодно…
Или что-то безумно глубокомысленное изрекается… Стоит в стороне и наблюдает за жизнью или поэтом настоящим, которого творчество выворачивает, так ему бывает тошно, страшно, трудно… и спокойно так записывает себе на карточку динамику процесса…
Цирк. И не скрывает, что завтра другое, послезавтра третье — и не естественно меняется в силу внутренней логики, а где-то раздался клич, новый голосишко прорезался, новое требование поступило или мода изменилась…
И миллионы смотрят, ошеломленно крутят головами… искусствоведы, кормящиеся здесь, глубокомысленно кивают…
Мир глупеет на глазах. Всегда был глуп, но сейчас подвергается умелой атаке хитрецов, обманщиков и гипнотизеров; люди доверчивы, а сегодня просто рвутся обманутыми быть.
Это так напоминает рекламу прокладок или удлинения ресниц на 400%, что может вызвать только смех, как вызывает смех победа не умеющего петь мальчика на иностранном сборище, где полно таких же продавщиц, что и у нас на пошлых смешилках по телеку…
…………………………………………………………..
Смешное и не смешное рядом…
Вспомнил чудную фразу, которую слышал от начальника первого отдела Лудильщикова осенью 1971-го:
«Сумасшедшие бывают разные, кто за советскую власть, а кто и против…»
В то время моего сотрудника судили «за литературу», а потом отправили в психушку подлечиться.
…………………………………………………………
Оснований маловато…
Следующее лето обязательно наступит.
Мы в это верим, так до сих пор было.
Нет оснований сомневаться, взойдет ли завтра солнце.
Вера в нековарство, незлонамеренность природы, жизни… куда интересней и теплей, чем любая религия, вера в чудеса.
………………………………………………
С чего такое?..
Бывают времена, когда десять гениев в одном городе, какой-нибудь папа их опекает или герцог, а они между собой еще собачатся, в свободное от работы время… Ты это, мол, доделать не сумел! А ты — это!..
Но все равно — друг друга из виду не упускают, ревниво следят, а это важно.
Союз гениев? Или хотя бы мыслящих образованных людей, ведь от них все зависит, а не от своры, что гавкает вверху и внизу…
А потом возникают другие времена, кругом толпа, свободно разбушевалась… Кто-то малую малость совершит, чуть выше средней головы, и тут же ор – «гений суперкультовый!»
С чего бы это?..
…………………………………………………
Начало и конец…
Окна на втором этаже, где я жил с родителями, когда вернулись из эвакуации…
Странное чувство, когда смотрю на них. Возвращаться некуда, понимаю… но осознаю, что здесь начавшись, цикл жизни здесь заканчивается.
Об этом много можно писать, но смысла нет, и желания тоже. Просто иногда смотрю. Удивляюсь? Нет. Ясное спокойное понимание.
Даже самая наполненная жизнь кажется бессмысленной, если одновременно видишь начало и конец.
………………………………………….
Началось в снах…
Вроде, был у меня рассказец такой… Во сне долго искал.
Проснулся, лежал, вспоминал… Не было рассказа! Нет, был! Не помню, о чем, но был там зонтик под дождем — со сломанной спицей. Встал, пошел на балкон — на табуретке лежит, откуда взялся… не помню… Не складывается, птица со сломанным крылом. Потом Вова, сосед, стукнул в дверь – пойдем, говорит, — покажу!
Я пошел, ведь недалеко. Открывает чулан. Ведро эмалированное из темноты глядит… Зачем мусор прячешь?..
— Дурак, не мусор, а бомба — всем конец, стукну по крышке, земля в пыль!..
Видит, не верю, закрыл чулан, иди, говорит — я сам…
Назавтра исчез. Через месяц искать начали, сломали дверь, Вовы нет. И ведра нет…
Потом начали взрываться бомбы, то здесь, то там…
Как-то ночью стук, я к двери — Вова стоит, в руке ведро.
— Вот, вернулся, — говорит, — мусор вынести забыл. Там еще холодней, тоска, я без сил…
— На том свете, что ли?..
— Я вас проверял.
А что проверял, не говорит.
Утром проснулся, вспомнил, пошел к его двери, стукнул. Он открыл:
— Чего приперся в такую рань?..
— Ты уезжал?
— Куда, проспись!..
— А бомба?
— Какая бомба, совсем не умеешь пить!
Я постоял, пошел к себе, сел за стол, написал — «Последний дом». Начал с зонтика. А он тут при чем? Выкинул, легче стало.
А дальше просто, всю повесть за несколько дней написал.

Рассвет
……………………….

Композиция со старыми часами
……………………………..

Композиция с щеткой
………………………………

Прогулка в ветреный день
………………………………

Ветреный день на реке
………………………………….

Набросок мимолетный
……………………………………

Портрет художника средних лет

Из «Записок художника»
Я вырвался из науки после тридцати, с огромным запасом впечатлений, которые не находили выражения.
НО если б я не встретил на своем пути нескольких художников (и художниц), то скорей всего начал бы с литературы.
Я был к этому более готов, имел учителя, это Михаил Волькенштейн(МВ), физик, сын известного литератора 10-20 годов Владимира Волькенштейна, писавшего псевдоклассические пьесы. МВ был высокообразованный человек, талантливый в науке, писавший и картины (ужасные), и даже романы (правильным языком, больше не скажешь). Он вырос в довоенной российской интеллигентной среде. В 60-ые годы я видел и слышал этих людей, будучи аспирантом Волькенштейна, это был замечательный круг, которого не стало теперь, а с ним пропала, на мой взгляд, надежда на обновление России. МВ сам делал работы на уровне нобелевских, например, в физике полимеров, одним из создателей которой сам был, но удивительно «умел» до раздачи наград уходить в другие области, руководствуясь исключительно своим интересом, и премии его не догоняли.
МВ учил меня писать статьи – ясно, прозрачно, брать сразу «быка за рога», а это общелитературная подготовка, неважно, что писать. До прозы я написал около 70 статей.
…………………………
Я вырос в послевоенной Эстонии, в провинциальной еврейской среде, тяготеющей к русской культуре, стремился вырваться в настоящую науку, к интересным людям, этот путь тогда лежал только через Ленинград и Москву, другого не было, границы были закрыты. Окружающие меня в детстве люди боялись и ненавидели коммунистов. При этом отец во время войны вступил в компартию, — пришлось, он говорил. Он был врачом, человеком способным, очень мягким, прочувствовавшим на себе ужас войны и послевоенных лет — они были страшным контрастом к их довоенной жизни.
До войны это была среда либеральной интеллигенции и мелкой буржуазии в эстонской республике, а после войны отец прожил всего шесть лет, пострадал во время «дела врачей», лишился работы, и умер от второго инфаркта в 1951 году в возрасте 52-х лет. Перенес на работе первый инфаркт, а второй убил его моментально; мне было 11, я присутствовал при его смерти.
Я поступил на медицинский факультет в Тарту, других возможностей не было, Россия страшила, мать не могла мне помочь, болела, а в Тарту жил и работал сводный брат Рудольф, он помогал мне материально на первых курсах.
Ни о каком искусстве я не думал, из нашего класса только один мальчик учился в художественной школе, потом почти все закончили технические вузы, стали инженерами. Мой выбор профессии был странным: я считал, что врач, как никто, должен «знать людей», именно этого ждал от медицины; я был очень отвлеченным от реальной жизни мальчиком, хотя мать мне внушала, что «так нельзя». Отца не было, и нам жилось тяжело. А учиться я мог чему угодно, был одинаково способным к любым наукам, никаких особых пристрастий не имел, кроме чтения книг.
На втором курсе я понял, что медицина не наука, и что весь мой интерес в теоретической биологии и биохимии. Биологии и генетике в конце 50-х, при засилии лысенковцев в России, нас учил старый эстонский профессор, ученик Моргана; он притворялся глухим, лекции читал по Добжанскому, то есть, учил нас запрещенной тогда генетике. А Эдуард Мартинсон, обрусевший эстонец, известный биохимик, профессор Ленинградского университета, (посланный в Эстонию для «борьбы с антипавловцами», была такая кампания) меня очаровал — первый настоящий большой ученый, преданный науке, талантливо учивший нас биохимии. Я понял, что мой путь в теорию, начал заниматься биохимией со второго курса. К нам относились серьезно на кафедре биохимии, давали настоящие темы, мы участвовали в научной работе. Так что в концу университета я был почти что сложившимся ученым, многое знал и умел.
Там же в Тарту я два года учился заочно на физфаке, сдавал экзамены по общей физике и высшей математике. Биохимиков в стране тогда не готовили, они выходили из медиков, биологов и химиков.
(Среда и Время подготовили в дальнейшем мой переход к таким художникам, которые или были диссидентами, или тихо ненавидели власть, и были противниками официально признанного искусства, но об этом позже.)
В детстве я читал много художественной литературы, под руководством матери, которая в довоенное время свободно читала то, что в России не печаталось, было запрещено. Она рассказывала мне о таких книгах, находила их, когда можно было найти, в общем, направляла мой литературный вкус. Но со второго курса Университета я перестал читать что-либо, кроме науки; я не умел ничего сочетать в себе, всегда бросался в крайности.
Моей женой в 70-е годы была художница Алена Романова. С ней я посещал дома и мастерские разных художников, в основном это был андеграунд, диссидентская среда. Моя наука тогда уже кончалась. Мне было интересно среди художников, их жизнь и разговоры, но никакого желания заняться живописью самому во мне не было.
В 1977 году, летом, я взял в руки краски, случайно, и набросал какой-то пейзажик. Это перевернуло мою жизнь.
Михаил Рогинский не был моим учителем, но его картины впервые в жизни произвели на меня сильное впечатление. Раньше я бывал в музеях, считалось, что культурный человек обязан, и я ставил себе «галочки» — знаю, смотрел…
Картины Рогинского — реализм, органично сплавленный с экспрессионизмом без всякого литературного налета — простые бедные вещи, город, лица, красные трамваи… Не было стремления к поверхностной похожести, это были сильно переработанные образы, его собственные впечатления, и в то же время узнаваемые реалии московской жизни, выраженные в самых простых элементах быта того времени, и в то же время, всегда превращенные в факт искусства взглядом на них художника…
В общем, картины, далекие от официального искусства. Рогинский, пожалуй, шел от Фалька, Хазанова, от своего образования театрального художника, от некоторых людей, группировавшихся вокруг училища 905-го года и московского Полиграфического Института, тогдашнего прибежища многих независимых талантов. И от европейского современного искусства, конечно. Он всегда спорил с поп-артом, но считается одним из основателей российского поп-арта, хотя, конечно, гораздо глубже и интересней; от всех он отличался своим взглядом на реальность: укрупнял простые вещи, вплотную рассматривал их… Его фактически изгнали из России: выставляться не давали, последние годы он жил в подвальной мастерской, и уехал из страны в конце 70-х, получив разрешение взять с собой ограниченное количество работ. В Европе он стал известен среди профессионалов, уважаем и признан культурным сообществом, но никогда не стремился к широкой известности. Перед смертью он приезжал в Москву.
Я был на первой свободной сквозь зубы разрешенной выставке на ВДНХ в 1975-ом. Интерес культурных людей к ней был огромный, царила нервная почти военная атмосфера: до этого реакция власти и официального искусства была «бульдозерной». Мы с женой получили от Рогинского приглашение на выставку, прошли мимо километровой очереди, милиционер у входа сказал – «а, это к Рогинскому, он хороший художник».
На первом этаже павильона пчеловодства было два художника, которых я запомнил — Рогинский и Измайлов. Через несколько лет Рогинский уехал в Париж, а Измайлов с начала 80-х был моим учителем. Примерно 10 лет общения.
Так сложилось, что потеряв интерес к науке, увлекшись живописью, я несколько лет еще оставался в академическом институте: моих знаний и умений хватало, чтобы как-то поддерживать свой научный уровень. Мне помог МВ, который был избран член-корреспондентом АН, переехал из Ленинграда в Москву, а вторую лабораторию возглавлял в Пущино, куда принял меня, в 1966 году. Он всегда дружески ко мне относился, в 70-80-ые годы «прикрывал» мое увлечение живописью; благодаря ему, я сохранил «кусок хлеба», и даже мог заниматься рисованием прямо в лаборатории. Он приезжал раз в неделю, смотрел рисунки, вздыхал, мы говорили о науке, у меня еще были кое-какие идеи… и так продолжалось 7-8 лет, пока в 1986-ом я не ушел окончательно. Если б не он, меня бы «съели» куда раньше, а он был самым компетентным биофизиком в России, и мог меня защитить. Он видел мои перспективы в науке, направлял меня на докторскую, и я ее написал, неплохую, прошел предзащиту… и ушел из науки насовсем. Мне «помогли» коллеги, но иногда толчок в спину (или пониже) придает решительности, я сделал то, что давно собирался сделать. Но ушел в никуда, потому что ничем кроме науки заработать не умел, живопись меня занимала днем и ночью, но кормиться ею я никогда не рассчитывал. Несколько лет меня кормила жена.
Потом, к моему удивлению, картины начали понемногу продаваться.

На берегу (оч. смеш. техника)
……………………………

Вино и конфеты, ночная мечта…
……………………………

Очч. неравный брак!
…………………………….

Обеденное время
…………………………….

Чужой среди своих
……………………………..

Стихи!
……………………………..

Морковь
……………………………….

Лесной пожар