Меня зовут Роберт. Родители, поклонники оперы, решили, что звучит красиво. Но я называю себя Робин. Робин, сын Робина. Мне было пять, когда мать начала читать мне ту книгу, а потом отказалась — времени мало. Бросила меня, не добравшись до середины. Только-только возник Необитаемый Остров, и она меня оставляет, намеренно или, действительно, дело во времени — не знаю, и уже не узнаю. Что делать, я не мог остаться без того Острова, собрался с силами, выучил алфавит и понемногу, ползая на коленях, облазил свое сокровище. И не нашел там никого, я был один. Это меня потрясло. Как в тире — пуляешь из духовушки, и все мимо, только хлещет дробь по фанере, и вдруг!.. задвигалось все, заскрежетало, оказалось — попал.
Это я попался. Изъян во мне был от рождения, наверное от отца.
— Кем ты хочешь быть, сынок?
Теперь уже часто забываю, как его звали, отец и отец, и мать к нему также. Он был намного старше ее, бывший моряк. С ним случилась история, которая описана в книге, или почти такая же, теперь никто не знает, не проверит. Преимущество старости… или печальное достояние?.. — обладание недоказуемыми истинами.
Так вот, отец…
Он лежал в огромной темной комнате, а может мне казалось, что помещение огромно, так бывает в пещерах, стены прячутся в темноте. Я видел его пальцы. Я избегаю слова «помню», ведь невозможно говорить о том, чего не помнишь. Да, пальцы видел, они держались за край одеяла, большие, костистые, с очень тонкой прозрачной и гладкой, даже блестящей кожей… они держались за надежную ткань, поглаживали ее… То и дело по рукам пробегала дрожь, тогда пальцы вцеплялись в ткань с торопливой решительностью, будто из-под отца вырывали почву, и он боялся, что не устоит. Руки вели себя как два краба, все время пытались убежать вбок, но были связаны между собой невидимой нитью.
А над руками возвышался его подбородок, массивный, заросший темной щетиной… дальше я не видел, только временами поблескивал один глаз, он ждал ответа. А что я мог ответить — кем можно быть, если я уже есть…
— Так что для тебя важно, сын?
— Хочу жить на необитаемом Острове.
Руки дернулись и застыли, судорожно ухватив край одеяла.
— Это нельзя, нельзя, дружок. Я понимаю… Но человек с трудом выносит самого себя. Это не профессия, не занятие… Я спрашиваю другое — что тебе нужно от жизни? Сначала выясни это, может, уживешься… лучше, чем я. Надо пытаться…
У него не было сил объяснять. И в то же время в нем чувствовалось нарастающее напряжение, он медленно, но неуклонно раздражался, хотя был смертельно болен и слаб.
— Хочу жить на необитаемом остро…
— Кем ты хочешь стать, быть?
— Жить на необитаемом… Не хочу быть, я — есть… Я не хочу… Никем.
— Юношеские бредни, — сказала мать, она проявилась из темноты, у изголовья стояла, и, наклонившись к блестящему глазу, поправила подушку. — Я зажгу свет.
Отец не ответил, только руки еще крепче ухватились за ткань. Нехотя разгорелся фитилек керосиновой лампы на столике, слева от кровати… если от меня, то слева… и осветилась комната, помещение дома, в котором я жил.
Тогда я упорствовал напрасно, книжные пристрастия и увлечения, не более… они соседствовали со страстным влечением к людям, интересом, стремлением влиться в общий поток. Но вот удивительно — своя истина была гениально угадана недорослем, хотя не было ни капли искренности, сплошные заблуждения, никакого еще понимания своего несоответствия… Но возникло уже предчувствие бесполезности всех усилий соответствовать. Ощущения не обманывают нас.
…………………………
За уходы в свое пространство нужно платить, мне говорят. Давно знаю. Оно не настоящее, меня уверяют, а только память, воображение, разговоры с самим собой… не жизнь, а выдумки.
Они правы, но примитивной куцей правотой. Я определяю реальность по силе впечатлений и переживаний, мой Остров от времени не зависит.
Постепенно начинаешь замечать, что с удалением от общего пространства, этого коммунального жилья… большая перемена происходит — общая форма жизни, как чувствуешь ее, меняется. Она, как неимоверно длинная, со скучными повторами, пыльная в колдобинах дорога — исчезает, растворяется… События перестраиваются независимо от времени и действия причин: незначительные тают, а те, что важны, сближаются, сплетаются вокруг единого центра, одинаково доступны, в пределах видимости внутреннего зрения… очищаются от мелочей…
Наивысшее достижение старости… или печальный итог жизни?.. — свой Остров, истинный дом. Имею то, что всегда хотел иметь. Но при этом теряю то, что больше всего ценят в реальности — жизне-способность. Так что не признавайся никому, откуда прибыл, а то попадешь в чужие руки, что может быть хуже?..
А со стороны, из окон видят, стоит человек или ходит по ограниченному пространству. Вышел по насущным делам, теперь гуляет, домой не спешит…
