Месяц: Апрель 2015

Не знаю, что такое — общество… Вот читает человек книгу, смотрит на картинку, говорит — «это мое! это похоже на меня, это мне близко!» Так формируется общность — не против чего-то злобного и дурацкого, а как чувство единения с тем, что близко и понятно, (а может и выше тебя, но стоит тянуться понимать) Толпа — глупость, только человек с человеком, глаза в глаза…
Все остальное — искусственные построения, так мне кажется.

Не натюрморты, нет постановки, местами это хорошо, местами плохо: как выгрузили разные мелочи, так они стоят, и даже не хочется наводить «порядок» 🙂
……………………………………………….

…………………………………………..

……………………………………………

Привожу в порядок компьютер, и слушаю "Свободу".  Передача Фанайловой о современном безумии. Всегда удивляло употребление слова "артефакт" вместо "факта" Меня когда-то давно (поэтому не настаиваю) учили, что артефакт это — ложный факт… Темы мне не интересна —  много раз слышал, но не согласен с основами всех этих рассуждений.
Конечно, время мерзкое, и давление на людей отчаянное в России, да и везде в мире немногим легче, хотя меньше  этого искусственного безумия.  Отзвуки?.. конечно отзвуки есть. Я ведь исхожу из другого, тоже есть сложности, но они — внутренние: мне кажется… более того, для себя я уверен, что главный мир ( а не отражения и тени) — внутри нас, и тогда открывается огромный мир и вне нас, тысячи лет построений культуры, искусства… всего, что переживает и переживет, конечно, периоды ослепления и злобы, и останется. Всегда остается. Не читаю, но одна книжка все-таки рядом лежит, это мир старой японской прозы, тысячелетней, она действительно жила тысячу лет, и вижу, чувствую в ней ту интонацию, которая мне близка, простоту и точность, и глубину, при всех различиях восприятия…  И есть живые Сезанн и Марке, они же навсегда, и стоит, мне кажется это слушать, смотреть… и строить свой мир. А не смотреть на злобные лица недорослей. И слушать глупые туманные речи… Слепые ведут слепых, это давно нарисовано, нечто подобное давно написано. Не нужно ограничивать свой мир, просто нужно открывать его, открыть в другую сторону. А там, если что-то хочешь сам сделать — "гамбургский счет", ни обещаний тебе, ни похвал, случится то, что получится, а это скорей всего немного. Но тебе протягивают пропуск в настоящий мир, чтобы вошел со всеми своими возможностями, пусть их немного, и это настоящая жизнь, так мне кажется.

На машине по всей Европе, шенгенской зоне, начиная от Латвии и до Болгарии, через Румынию, которая уже не «шенген». Вел машину замечательный парень Алексей, знаток компьютеров и машин. Пять дней, три ночевки, жена, кот Вася и кошка Лизочка. Ящики с домашним барахлом. Слегка запутались ночью в Болгарии, перевал оказался закрыт, вернулись к Софии, поехали по южному пути, через Пловдив, в свой городок Хисаря. Надолго ли? Посмотрим, думаю, что навсегда, учитывая мои 75 лет, думаю вполне определенно. Здесь тепло и сухо, люди теплые, доброжелательные. Вася пока что гуляет на поводке и жутко устает, такое кругом разнообразие. Уехали не потому, что в России плохо и страшновато становится, в конце концов 70-ые годы пережили, а повторы (по спирали) неизбежны… Скучно стало. И городок, который любил, разлюбил, и людей знакомых становится все меньше… И понимаю, что от меня ничего не зависит — ни-че-во! А рисовать, писать так, как я это делаю (не из жизни, а из головы 🙂 везде можно. Дышать здесь свободней, и ноги ходят легче. И может еще что-то нарисую, нафотографирую или напишу, кто знает, это никто не знает. Россию ругать не собираюсь, она дала мне все, что приобрел за 50 лет жизни в ней. Был счастлив. И несчастлив тоже, как это обычно бывает в жизни.
Пока все, оглядимся, и что-нибудь, может, придумаю еще.

В литературно-философском журнале «ТОПОС», который люблю и уважаю, написала статью о повести «Перебежчик» Елена Зайцева, на мой взгляд, лучший сейчас литературный критик, умный, серьезный и понимающий прозу.
http://www.topos.ru/article/literaturnaya-kritika/o-perebezhchike-dana-markovicha
Прислала мне ссылку, и я прочитал уже в журнале. Автор не видит свои вещи со стороны, поэтому было интересно, тем более, что с интересом читал статьи Зайцевой раньше, в «Новой литературе». Давно не перечитывал «Перебежчика», заглянул в некоторые страницы. Похоже, что история старика, помогающего зверям и не желающего больше быть человеком… похоже, что она еще живая, хотя прошло с написания двадцать лет. Похоже, что жива 🙂

Чтобы что-то сказать о прозе, нужно лет двадцать подождать, 20-30 лет нужно для созревания понимающей среды, настоящего читателя. Как всегда в таких случаях спрашивают — вы о ком, назовите имена. Да я обо всех, если хотите. О завороженных временем и заоконным пейзажем — в особенности. Лет через двадцать внешняя среда изменится, а хорошая проза останется. Если в ней есть внутренний общевременной смысл, и звук, а это бывает редко.

«Ассорти» — утреннее, дневное и вечернее закончилось. Теперь перерыв до 20х чисел апреля, потом надеюсь появиться с чем-нибудь новеньким 🙂
…………………………………………………

……………………………………………..

…………………………………………….

…………………………………………….

……………………………………….

…………………………………………

…………………………………………….

………………………………………………

…………………………………………

……………………………………………

……………………………………………..

…………………………………………….

……………………………………………..

………………………………………………….

…………………………………………….

…………………………………………………

Воспоминания о Сванетии
…………………………………………..

Обложка к книге, с которой не получилось. Повесть напечатана в журнале Родомысл №9-10 Книга про художника Сашу Кошкина, рисующего цветок, летящий над нами, уткнувшимися носом в землю…
………………………………………….

Балтийский берег, набросок чернилами и цв. тушью
………………………………………….

Снова морской берег
………………………………………….

Городок. Ночной вид. Гуашь с сильными добавками, укрепляющими.
……………………………………………

Ожидание чумы.
……………………………………………….

Прогулка
………………………………………………

Ночное дерево 1978г каз.м. темпера
………………………………………………

Вечерний путь
……………………………………………….

Степной хуторок на оччень желтой бумажке
…………………………………………..

Вечер, художник-5ая колонна, пробирается к магазину
…………………………………………………

Из подвальной жизни. Не обязательно — подвал, но я за жизнь отдельную, в узком кругу.
…………………………………………………

Снова из серии «Подвалы».
…………………………………………………

Боль, страдание не облагораживают — губят, уничтожают слабых, ожесточают сильных. Я не был слабым, со своей хваткой, стремлением выпрямиться, встать, не подчиняться, даже не понимая, зачем… Но я не был бесчувственным, не был! Я всегда хотел помочь тем, кого называют неудачниками, еще больным, и попавшим под колесо случая, таким, как я — понимающим боль, бесчеловечную, унизительную силу, для нее ты комок мышц и нервов. Мать говорила, никогда не спрашивай, за что, смертельный вопрос. Я и не спрашивал, знал — все самое плохое на земле случайно! Если от людей, то можно еще защищаться, знаешь, откуда беда. Если случайно, то ты бессилен. Никакой фашист не придумал бы такую мясорубку, ничья злая воля не может сравниться с игрой в орла и решку — виноватых вроде бы нет. В устройстве жизни нет смысла, а это тяжелей, чем жестокая ухмылка. И если б существовал бог, во что я ни минуты не верил, — ни в сверхестественную силу, ни в высшее по развитию существо… если б обнаружилось что-то подобное, я бы за это и многое другое плюнул ему в лицо. Но нет никого, есть только гора песка, бессилие, засуха, духота — и стремление выбраться на свободу, простор, на волю, к безволию, бесчувствию, пустоте, теплу… И я порой мечтал о том, чтобы ничего не желать, не бояться, не ждать, не надеяться, не верить, не просить, не унижаться…не терпеть! — бесчувствия я хотел. Да, хотел, и не раз, — стоя на коленях, ведь только так я мог подняться с пола, с кровати, лежанки, сиденья, но если меня видели при этом, все равно собирался с силами, улыбался, и лениво, потягиваясь, разминаясь, делая массу ненужных отвлекающих движений, поднимался, — и тут же кровь ударяла в ноги, в грудь, в голову, невидимые ножи изнутри подрезали мясо на голенях, а в ушах стучали ритмы отчаяния, это надрывалось, скрипело сердце, сколько же оно может выдержать?.. Но у меня лошадиное сердце, оно все выдерживало и преодолевало… И я поднимался, разминался, расходился и быстро, легко, играючи, с беззаботным лицом шел по улице, учился, делал дела, встречал знакомых… летел, порхал, пружинил, играл своей легкостью, а когда замечал, что день прошел и вокруг никого, моя выдержка сразу не кончалось … пока не добирался до чердака, где за столом дремал Хуго, и тут я с ужасом понимал, что утром не подняться мне, что еще раз невозможно это все перетерпеть и пережить… Хорошо хоть, он дома, не надо его тащить… И снова на колени, карабкаешься на кровать, лежа сдираешь с себя лишнее и тут же теряешь сознание, падаешь, кружась в черноту… Ночью очнешься, Хуго трезв, он сыплет афоризмами, разбирает Лермонтова, говорит о звуке. Он был маньяк, фанатик не языка, не речи, а звука, об этом мог говорить часами. Он бередил мне душу, разлагая истину на звуки. Ночью, когда короткий, но похожий на потерю сознания сон спасал меня от вечернего отчаяния, а боль, слепая старуха, копошилась, слаба, ничтожна, меня не отвлечь такими робкими трепыханиями… я понимал, о чем он говорит. Я не любил литературу, как можно любить тех, кто заставляет тебя плакать! Можно сказать, сталкивался с книгами, открывал — и строки бросались на меня, били в лицо, толкали в грудь… Но я был привязан к речи, к звуку, слова жили у меня в голове, упруго бились под языком. Пружина, сжатая во мне, только и ждала толчка, родственного ей колебания пространства. Если ты готов и напряжен, тебя выявит, заставит звучать почти любое слово. Если напряжен — и кожа, кожа тонка! С этим-то у меня не было проблем.
Хуго люто ненавидел умничанье, придумки современной литературы:
— Чувства выразить не могут, не умеют, вот и говорят, не хотим, у нас другое. Играют сами с собой в кошки-мышки. Ничего, кроме кривой усмешки по ничтожному поводу, а называет себя поэтом! Перебирает карточки, неудачник… Чудаки, это все может ум, наука, а что не может? — сказать простое слово о себе — «Выхожу, мол, оди-и-и-ин я на дорогу…. Напиши одну такую строчку — и умри! Литерату-у-ра изменилась?.. Выродились, одичали в выражении своей сущности… и сущность измельчала, выразить нечего, кроме наукообразия, ничтожной игры, подмигиваний или прущей из глубины мерзости…
Днем Лотман говорил мне о высоком и красивом, а по ночам этот графоман… Впрочем, неправда, Хуго за всю свою жизнь ни строчки прозы не написал. Он говорил, он слушал звуки. От него осталось поразительно мало бумаг, даже паспорта я не нашел, никаких записок — завещание на официальном бланке и конверт, в нем потертая бумажка с московским адресом приятеля в какой-то редакции, и на листочке из блокнота нацарапано без начала и конца:
— …ты читаешь это, значит меня уже… ага! Мне хватит. В общем, не получилось. Я привязался к тебе АНТ, муравей. Ты один раз поднялся, сделай еще разик усилие, прошу тебя. Как, зачем и куда — не могу сказать, не знаю. Еще скажу не то, и дело может быть испорчено..

Отдых
…………………………………………….

Пора домой!..
…………………………………………………

Б.Н.Гольдштейн
…………………………………………….

Композиция со свечой
………………………………………………

Memento mori!
………………………………………….

Инструментарий
……………………………………………….

Мотька и ее старший
……………………………………………..

Влюбленный кот
………………………………………………

Больной ежик
………………………………………………

Финики, орех и витамины
……………………………………………….

Красный вечер
………………………………………………….

Вид из окна 20-го дома

«Ассорти» заканчиваются 13-14 апреля, потом довольно большой перерыв в записях. Надеюсь появиться в конце апреля.
……………………………………

Триптих.
………………………………………….

Защитники осени
…………………………………………….

Сто лет тому назад
……………………………………………..

Из серии «УГЛЫ»
……………………………………………….

Импровизатор
……………………………………………….

Среди больших бутылок
………………………………………………

«Кто из вас меня умней?»
………………………………………………..

Автор, чтец, да, пожалуй, и действующее лицо повести «Последний дом»
………………………………………………

… жизнь моя, иль ты приснилась мне…
…………………………………………………

Убежище в глуши, мечта аутиста
………………………………………………..

Три поколения. Младший умер в 1999 году в возрасте 86 лет
…………………………………………………

Рынок, то есть, базар
…………………………………………….

Фрукты
………………………………………………..

Вечерний путь
…………………………………………….

Мои гены