Месяц: Август 2014

Слушал и смотрел по «Свободе» передачу «Дубина пропаганды». Конечно, до конца не досмотрел, и тяжело, и скучно. Да все правильно! но не в этом дело. Это другой конец той же дубинки, вот в чем дело.Сочувствую, конечно, но моя позиция совсем, совсем другая. Поймите, через десять лет на «арене» будут совсем другие люди, вернее, фигуры… и другие локальные проблемы, а общая, конечно, та же, но она непроходимо банальна. Да, люди таковы, и мало изменились за тысячи лет, а наложенные ограничения быстро слетают, когда заявляют о себе другие свойства, главные… Но это все для умных людей, а я не умный. Я просто упрямый и увлеченный своими делами человек, непоколебимо верящий, что есть единая нить культуры, и что очень многое еще можно сделать в этом плане. Возьмите двадцатый век живописи, например, так ведь он только начал, только обозначил какие-то новые пределы, а дел полно, и все только способностью твоей и чутьем определяется, тонкой кожей и все такое, о чем тоже говорить банально. И потому нужно делать то, что делаешь, и по возможности развивать и самому развиваться, а все эти крики и стоны о том, что все погибло, погибает и протухает… да идите вы… Все обязательно продолжится и приложится к тому ядру, которое от наскальных рисунков начиналось, да и в других жанрах то же самое, уверен. Конечно, такое упрямство вызывает недоумение и возможно раздражение этих постоянных плакальщиков, разговорщиков и борцов за справедливость — ну, и что с этого? Я вижу, что есть еще люди, которым продолжение линии назовем ее условно — «развития» интересно, их мало, но даже мне с моими скромными возможностями… полсотни- сотню таких вижу, и мне достаточно, такие вещи, продолжающие нить, они часто проносятся через хаос единицами… А тут… какие-то игры престолов, какие-то внушающие людям «новые представления» произведения… Да черт с Вами, беснуйтесь, внушайтесь, или подавленные и испуганные, умно объясняйте и объясняйтесь… мне все равно. Мои дела это мои дела. И вряд ли меня может что-то остановить, завлечь «на свою сторону» — не будет этого. Может быть, я мал и не так уж силен в своем стремлении ПРОДОЛЖАТЬ, но попробуем, а лет через десять… впрочем, не увижу сам, — посмотрим, останется ли от современности выжженная дыра или все-таки вырастет трава…

День рождения

Однажды в году дарят настоящие подарки. На день рождения, конечно. Новый год не в счет, там всем что-то раздают, шум, суета, и каждый смотрит, не лучше ли у другого. От этого устаешь, и подарок кажется маленьким, неинтересным. Всем дарят, просто день такой. Говорят, Новый год начинается. Откуда они знают, когда он начинается? Я спрашивал, никто не отвечает. Папа говорит, просто люди договорились, надо же когда-то новое время начинать. Мало ли о чем можно договориться… Правда, Новый год никто еще не отменял, многие праздники поменялись, а этот остался. Приятно, папа говорит, никакая власть его отменить не может.
Но если подумать, разве я виноват, что старый год кончился? А день рождения я заслужил, жил, жил — и добрался до конца своего года. И вот они, подарки…
Лежат на тумбочке около кровати. Бабка рано уходит на кухню, готовит что-то вкусное к обеду, к завтраку она не успевает. И я здесь в уголке один. Через дырку в ширме вижу окно. Бабка говорит, здесь раньше не было дыры, ширма единственное, что осталось с довоенного времени. Кроме альбомов, они были завернуты в эту материю. Раму папа заказал, не такая красивая, как старая, он говорит, зато куда прочней, так что ширма нас переживет. А на месте дырки был рисунок знаменитый, бабка говорит, хорошие деньги они выручили. Зато теперь я вижу окно. Второй год на этой квартире, второй день рождения у меня здесь. Помню еще третий, в квартире у дяди Бера, давно, а дальше не помню. Дядя так и не вернулся, переехал в Москву жить, у него теперь другая жена.
Все-таки решился, а я плохо о нем думала, бабка говорит.
А папа не радуется, я брата потерял, когда еще увижу…
Чудак вы, Сёма, главное, он живой, бабка всегда права.
А с подарками случаются удивительные вещи, мама говорит. Мне до войны подарили огромного медведя. Мы уехали, бросили все, наш дом разбомбили, а мишка у моей подруги сидел, я его починить отдала. Как приехали, он к нам вернулся.
Я про этого мишку сто раз слышал, теперь он на верхней полке в темноте сидит. Мне его немного жаль, никто не играет с ним, я больше с игрушками не играю. Но все равно, он дома живет.
— Я уже не помню, как жили при войне. Алику хорошо, — мама папе говорит, — я бы хотела все забыть — войну, и особенно до нее, мне бы легче стало.
— И меня забыть молодого?
— Тебя нет, она смеется. — Забыть чего лишилась, чтобы не жалеть.
А я ничего забыть не могу, бабка говорит, для меня жизнь один бумаги лист, на нем все записано, не вырубишь топором.
Она родилась в июле, не наша порода, а мы с папой в октябре, в один и тот же день. Вообще-то, я на десять минут опоздала, мама говорит, другой день начался. Врача упросила время рождения изменить, на бумаге, конечно. Так что у Алика записано двенадцать без пяти, с Сёмой в один день, отцу приятно.
Я подслушал, она подруге Соне по секрету говорила. Подумаешь, секрет, пятнадцать минут, все равно мы с папой близко родились. Только разные года.
— Я родился еще в старом веке, в нем Пушкин всю жизнь прожил, — папа говорит.
— А я родился еще до войны.
— А я еще до той войны, — он говорит.
— Какой той?
— Да ладно тебе… он засмеялся, — успеешь эти войны сосчитать.
Утром сумрачно в комнате, темно, дует ветер из форточки — мама закаляет меня, и слышно, как шлепаются капли о стекло. Впереди зима, темнота, желтый, тусклый свет. И все-таки — день рождения! Я добрался до конца собственного года. И чтобы веселей было дальше жить — подарки…
Они притаились в темноте, ждут, когда я проснусь. А я уже давно не сплю, смотрю на тумбочку. Не очень они возвышаются… Но бывают невысокие длинные подарки, очень нужные, например, фонарик, мне его подарили в прошлом году. Он круглый, длинный, с большим прозрачным окошком в одном конце, в другой вставляются батарейки. Он бы светил до сих пор, если б не упал у меня. Мама говорит, я варвар, потому что вытекла батарейка. Другую я сам разломал, одной все равно маловато. Папа обещал новые купить, если будут в магазине, и у него в тот момент окажутся деньги в кармане, и он не забудет, как обычно. Все вместе у него редко получается, то денег нет, то магазин переехал на другую улицу. Но когда-нибудь он соберется с силами. Так говорит мама — соберись с силами, Сёма… Перед днем рождения он собирается, и вот — подарки.
Не очень длинные подарки, они умещаются на тумбочке. В прошлый раз что-то свешивалось, я даже подумал, что шнур от машины-самосвала. Не выдержал, протянул руку, а это, оказывается, салфетка, они решили салфетку постелить, для красоты. Подарки, правда, оказались ничего, но самосвал остался в магазине. И не очень нужно, в нем батареек, говорят, хватает на полчаса, потом катай его сам, а что в батарейках, я давно выяснил. Папа обещал другой фонарик, особый, пока его нет в продаже. Сам светит, ему батареек не надо.
Так что фонарика среди подарков быть не может.
Они не высокие, не длинные, и не круглые, подарки… Значит, мячика тоже нет среди них. Ну, и хорошо, мячик трудно найти в траве, ходишь рядом и не замечаешь. Надо не просто глазеть, как ты, а видеть, мама говорит. Смотреть легко, потому что глаза даны, а вот видеть…
Сейчас мне даже смотреть трудно — еще темно. Я лежу и жду. Понемногу идет время, первый день моего нового года. Ветер старается для меня, разгоняет тучи, в окне становится светлей. Я вижу, на тумбочке что-то чернеется плоское — одно, непонятной формы — второе… и еще, что-то тонкое, длинненькое, совсем небольшое…
Я уже знаю. Догадываюсь, конечно. Насчет плоского почти уверен. Это книга. У меня две любимые книги, про Робинзона и «Что я видел», а эта? Я думаю, та самая, о прошлом земли, которую видел у Эдика, и даже начал читать, сам! Очень медленно, правда, но все понял. Но он домой не дал — пода-а-рок, говорит. Начало интересное — как произошла земля. Какая-то звезда вырвала из солнца клок, получились планеты, они закружились, завертелись, остыли, и появилась на них жизнь. И в конце концов, родился я. Осенью, и сегодня мой день рождения.
Насчет второго подарка… Я думаю, это полезная вещь. Она тряпичная. Это не очень интересно, но нужно. Может, рубашка или даже штаны. Штаны бы лучше, в старых карманы продрались. Мама говорит, это необратимо. Без карманов штаны неинтересны. А в новых просто должны быть карманы.
Насчет третьего подарка — не знаю. Может, мне показалось, там просто тень, и не лежит ничего? Если очень хочется, то кажется.
Я лежу, не спешу вставать. Когда все потрогаешь, ждать нечего будет.
Этот парень меня удивляет, папа говорит, он умеет ждать, я не умею до сих пор.
Он в меня, мама говорит.
Не, в меня…
И так они спорят почти каждый день, но не ссорятся. Пока бабка есть не позовет. А сегодня выходной, и день рождения, сначала пойдем к морю, потом обед, потом придет Эдик с тетей Соней, принесут подарок, будем есть крендель, пить чай.
Вот настоящий первый день. Какой там Новый год… подумаешь, договорились. А я жил и добрался до своего собственного дня.

Лето кончается, и с ним кончится этот цикл. Пробы, исправления, воспоминания и дополнения все больше похожи на повторы, а лучше не делать ничего, чем повторяться. Я склоняюсь к молчанию, когда нового ДЛЯ СЕБЯ сказать не могу. С другой стороны, написал же я повесть «Робин, сын Робина», в которой есть почти точные «заимствования» из повести «Остров», написанной более десяти лет тому назад. Противоречия нет: для меня «Робин» новая повесть, а спорщикам не отвечаю, смайл… Из «Острова» удалена очень важная «линия» — преступления и вины, она до несовременности интересна, но локальная, все-таки локальная. А осталась линия более важная (для меня!) — это старческая деградация. Когда-то я мечтал о ней, вернее, об одной из черт, которую она несет на временном промежуточном этапе, вопрос был в том, как остановиться на ней, и успеть что-то дельное сделать… В старости есть черты, родственные деградации и распаду, но еще не деградация, и не распад. Это обработка натурального продукта, удаляющая из него лишнюю «воду», например. Или беспощадная к себе зоркость стареющего Моэма… И многое еще. Это осталось живой проблемой, и пока надежда не потеряна. Старику нечего жалеть ни себя, ни окружающий мир, и от того он временами зорче и точней молодого, которому мнение окружающих, пафос, кураж и тщеславие мешают, если талант невелик…
………………………………………………………….

Да, порядок картинок в ЖЖ для меня так и остался загадкой… которую не хочу разоблачать, так интересней. «Торф тлеет» Было несколько лет тому назад, и заинтересовало меня своей «графической точностью в тумане». С тех пор мания «туманизировать» атмосферу осталась, и влечет меня сильней оптической точности, которую все больше считаю идиотизмом оптики. Наверное, пора совсем отказаться от фоток, даже как этапа начального… Но пока подожду, не люблю решений разумных и рациональных, пусть как-нибудь утром кто-то шепнет на ухо, и вопрос будет решен сразу без сомнений и размышлений…
…………………………………………

Хуторок в степи. На самом деле совершенно непотребная по наглости желтого бумажка, которая долго пылилась у меня на полке, что делать с ней, не знал…
……………………………………….

Холст и масло, старый автопортрет. Ужа давно не смотрю в зеркало, когда пишу их. Общую форму головы знаю, а расстояния между глазами каждый раз мне кажется разным, пусть так и останется. Долго боролся с красным креслом, вариантов тьма, некоторые явно слабы, некоторые от вкуса и настроения на сегодня. Выбор случаен.
………………………………………………

Кася. Все чаще отхожу в сторону неправильности масштабов и ракурса, иногда от раздражения, иногда от скуки, и неумение больше не заботит, какое есть, такое есть. Всю жизнь стремился к лучшему — точному и выразительному, а теперь никуда не бегу, не стремлюсь, это, говорят, признаки, затухания и конца. Ну, что же…
………………………………………………..

Это бесконечный для меня сюжет, наводящий скуку на окружающих, и это хорошо, они уже не смотрят, «все одно и то же…» И я спокойно продолжаю свои проблемы решать. Эта узкая полоска света, второе окно, наверное, останется со мной до конца, смайл… В конце концов, человек куда мощней меня, Пикассо, не был лишен этого соблазна — сначала сделать себе хуже, а потом исправить положение, и от этих усилий выиграть.
…………………………………………….

Дом интроверта постепенно становится домом аутиста. Говорить о полной независимости от текущего дня — вранье, главное, чтобы ответ был не текущим, возникал из глубины. Кому-то хочется прислониться и сдаться, кому-то хулиганить и сопротивляться… Для меня это почти одно и то же, зависимость, взятая с разных сторон, все равно зависимостью остается, прибежище слабых. Грешу и я порой, но все реже… все-таки останавливаюсь. Всегда, и в лучшие времена, считался только с самим собой, это ужасно и не совсем правда, но исключения редки. А отношения с окружающим миром — высушенное разочарование, до предела горечи. Говорят, теперь нельзя ругаться, но мир полон говнюков, увы, слабых и легко поддающихся любому внушению тварей. Я все-таки больше люблю муравьев, их гонор и храбрость мне понятней.
…………………………………………….

Убирать и менять цвет до полного непонимания, как он теперь называется — идея фикс старого человека. Наверное, потому что весь мир становится совсем непонятным, загадка в том, всегда ли он был таков, а юный дурак не видел, не понимал… или мир меняется в сторону идиотизма, который, конечно, не возникает из ничего, а всегда сидел внутри, только и ждал момента выползти и победоносно бить себя в грудь. Идиотов и мерзавцев всегда примерно одинаковое количество, это почти что геном, но время то заставляет их помалкивать, то выпускает на помостки и приветствует снятие штанов.
…………………………………………………

Ракурс и хаос, этим закончим на сегодня, здоровья и удачи всем, входящим сюда.

Уборка урожая. На большой, метровой клеенке написана маслом. Редкое для меня явление, и по размеру, и по клеенке. Да и рисунок какой-то странный… Она собственность А.Е.Снопкова, московского предпринимателя, знатока книги (Кооп. «Контакт-Культура») Вообще, у А.Е.С. не меньше полусотни моих картинок, еще больше графики, и это всё он надежно хранит, надеюсь, а покажет ли на выставке… не знаю, может, после моей смерти (он несколько моложе меня) Но сохранность обеспечена, и продавать он не будет, не такой характер 🙂
…………………………………..

Пастельная большая серия «Подвалы», написана в 80-х годаж, ( в цвете, конечно), лучшие работы этой серии — собственность семьи Барановых (Пущино), листов двадцать у них. На компе эти картинки (цифровые репродукции, конечно) я часто обрабатывал в угоду своим временным пристрастиям, поэтому их много, и они очень разные. Много попыток, проб, игры со светом, для этого они годятся, поскольку света там мало, а источников много, и это всегда было мне интересней всего. Что может давать настроение? — свет и как он распространяется по картине, это главное, и в совершенно жанровых работах, и в абстрактных тоже. Есть и другие мнения, например, Кандинский геометрию любил, зато я больше люблю Клее, смайл…
…………………………………………

Это не серьезная картинка, певец мехового царства мой приятель получился.
……………………………………

Старый зонтик и его КО на балконе. Мусор в основном. Но это не важно ЧТО там, важней — КАК. Собственно, это остановка на пути к абстракции, путь давно пройденный Кандинским, но я именно эти его «промежуточные» работы больше всего люблю. Художнику кажется, что дошел до цели, и это его пик, а вот бывает и не так, где-то на пути лучшее осталось. Только мнение.
………………………………………..

Послеобеденный час. Не знаю, почему так назвал, видимо, что-то вспомнилось из сытых спокойных дней. А что?.. Не знаю. Свойство света натолкнуло. Возможно, какой-то «обобщенный» момент жизни, из многих(немногих) мгновений, в этом уже не разобраться, но вот есть такое преобразованное фото, оригинал просто значения не имеет, только отправная точка, и там ВСЁ НЕ ТАК
………………………………………….

Коллажик, рисунок вырезан из листа, наложен на какой-то фон и т.д. Искусственность такая, как и сам вопрос — «Помнишь ли ты…» Ясно, что зря вопрос задан, дура, не помнит ничего, смайл…
………………………………………….

Сильно преобразованное минималистическое изображение, я их натюрмортами не называю — они НЕМОРТЫ, условно говоря. Главное — два окна, стремление создать себе сложность и не разрушить цельность. Подсмотрел когда-то у Пикассо, но он это делал об избытка силы, а я стремился к обострению чувствительности своей. Собственно, если можно художника чему-то научить, то только НЕ этому — такое он только САМ может, и это главное — шкуру истончить, смайл… Время наше — толстошкурное, отсюда и стремление художников, писак — приспособленцев — идти по пути усиления, форсирования образа, звука, тона… Тупиковый путь, поскольку натыкается на физиологический предел, после которого потеря слуха, цвета, звука, вкуса…
……………………………………

Урок анатомии. Другое название? да пожалуйста — запоздалый консилиум. Перед ними уже труп. Разумеется, многие тут же думают о политике, это навязчивый бред современности; судьба любого объединения, государства, любого муравейника не стоит одной картинки Рембрандта. О людях не говорю, людей всегда жаль, особенно тех, кто возлагает надежды на «МЫ» а не на «Я»
……………………………………

ЕЩЕ НАЛЕЙ!.. Это стремление в России обязательно идти до потери сознания… оно меня всегда поражало и огорчало. Другое дело, когда напиваешься «с размаху», не успев остановиться, и чувствуешь, что явно перебрал. Нет, это сознательное здесь распространено — «закуска градус крадет!» Я как выросший не в России, и не в русской семье, выпить любил, каюсь, но в основном для того ощущения безграничной возможности пожрать, и чтобы было! С детства несмываемое и неистребимое ощущение тянущего под ложечкой полуголода при полной возможности усвоить что угодно, любую еду сокрушить. Чувство в одном ряду с необузданным половым влечением. Но это ведь распространяется на все увлечения и цели, включая самые изощренные и тонкие, сюда относятся и картины, и тексты (если коротки, конечно). С возрастом все это почти одинаково теряется…
…………………………………..

Старость. Кот смотрит с балкона на осень. Видит как видит, а я это могу уже — пред-видеть.
…………………………………

Обреченные не своей смертью умирать, поэтому никогда не рву цветы, и покупать не люблю тоже.
…………………………………

Постоянный сюжетик с бутылочкой с перцем, вроде французской, откуда у меня, не знаю. Тряпочка иногда вульгарна, иногда я ее умеряю, иногда обрабатываю «до посинения», когда реальная предметность претит, и так бывает… Пятна интересней. Иногда фактура, фон. Наверное, их несколько десятков. Мне часто говорят — «одно и то же…» Это мне сразу говорит о направлении взгляда, понимании изображений… и нет интереса к разговору. Вообще-то никогда говорить о картинках не люблю, собственно, не о чем говорить, и чем больше этого «не о чем», тем больше и шанс что-то другое встретить. Обычную часто встречающуюся толстокожесть просто не беру в расчет — не интересно.
……………………………………….

Ну, и этот набросок под конец. Набережная. Ничего не могу сказать.
Пока всё.

Шнурок пришел. Он не всегда карабкался по вишне ко мне на балкон, иногда поджидал у окна на лестнице. Ага, «окно за мусоропроводом», там почти всегда было выбито одно стекло, работа курильщиков, и он таким образом на лестницу проникал.
………………………………….

Лестница наверх. Вообще-то она может и вниз вести, но это как смотреть.
……………………………………..

Масяня перед смертью подолгу смотрела на небо, там пролетали птицы.
…………………………………………….

ТУСЯ, ее голова. Живопись, рисунки, фотографии большого смысла не имеют, если только похожие на реальность изображения. Несут информацию, это бывает полезно, интересно, если сам автор не слишком мельтешит перед замками да фонтанами — «я здесь был», самая частая причина нажать на кнопочку, а техника сейчас такая, что нечто среднее всегда получится. Законы устройства изображения основаны на законах зрительного восприятия, необходимое условие художественности (но не достаточное)
………………………………………………..

День рождения, лет тридцать тому назад.
…………………………………………

Пир во время чумы (вариант) Тема, которая меня всегда привлекала. С удивительным постоянством повторяется она. Большинство людей под властью иллюзий и внушений, их число почти постоянное, только не всегда находятся настырные «возбудители». Злодеев мало, я раньше думал, что особый талант нужен. Нужна потрясающая наглость, и отчаянное желание «порулить» историей. И Случай, совокупность безымянных причин…
……………………………………..

Эта Мотька, свободная кошка, веселая, добрая… пока ее не соберутся присвоить и запереть. Тогда она готова прыгнуть с любой высоты, один раз с восьмого этажа выпрыгнула, ушла на свободу. Детишкам вырывала нору в овраге, там выращивала, потом перетаскивала в подвал, когда они уже прятаться умели сами. Она до сих пор жива, а сколько домашних, тепличных за это время умерло…
…………………………………………………

Красные дома. Бумага, каз.масл. темпера, я с нее начинал, потом увлекся маслом. Потом к темпере, к гуаши вернулся. А потом меня увлекли фотообработки на компе, до неузнаваемости начального «фото-наброска»… В сущности природа первого толчка, внешнего, я имею в виду, большого значения не имеет.
……………………………………..

Картинка на линолеуме с тканевой основой, льняной. Ткань оказалась долговечней линолеума.
………………………………….

В старом доме, в оставленной мастерской… Они наверное думали, что я забыл про них. Уверен, что именно так думали, и смотрели в окно… Но я пришел за ними, и мы снова вместе. Жизнь не просто «свойство белковых тел», а всё, что в нас живо, в восприятии и памяти постоянно циркулирует. Образы, звуки, слова…

Искусство мудро, и одна из мудростей в том, что оно забывает о создателе. Картина нередко выше и значительней художника, он вложил в нее все лучшее, что имел, а иногда художник гораздо интересней своего творения… В конце концов изображение становится отдельной жизнью, своим миром, и даже личностью — дышит, общается с другими, далекими поколениями, и постепенно вопрос «что же хотел сказать нам автор» отмирает, отмирает…
Так вот, Паоло, он не изменился, он вернулся, а значит в картинах была его суть, не больше и не меньше.
И снова он живет весело и счастливо, еще пять лет.
Потом думаешь, боже, как мало, всего-то пять… На деле же все лучшее на земле совершается быстро и незаметно. Написать хорошую книгу можно за неделю, хорошую картину — за час. Но почему же, почему, если так быстро, и легко, и незаметно, — не каждый час и не каждый день, и даже не каждый год — такой вот год, и день, и час, когда это незаметно и быстро делается и происходит? Чего-то не хватает? Духом не собраться? Или, хотя и быстро, и незаметно, но не так уж и легко? А может хочется просто жить, как говорят те, кто ничего такого не создал, не может, не умеет — » мы просто хотим жить…» И они правы, черт возьми, ведь все имеют право, а как же!
За эти пять лет он создал целый мир, по своему понятию и разумению. А потом заболел.

Слабость, боли в суставах… мерзкий сырой подвал, в котором прошло детство, догнал его и ударил. Потом зубы — мелочь, но тоже следствие времени, когда он ел кое-как и не замечал зелени. Зубы выпадали один за другим, и в конце концов еда стала причинять страдания, а он так любил вкусно поесть!
Но все это не главное — живопись начала подводить его.
Он больше не мог писать, рука не слушалась, плечо нестерпимо ныло и скрипело при малейшем движении.
И еще, странная вещь произошла — он стал сомневаться в своих основах, что было не присуще его жизни на протяжении десятилетий. Началось с мелочей. Как-то на ярмарке он увидел картинку, небольшую…

Там в рядах стояли отверженные, бедняки, которым не удалось пробиться, маляры и штукатуры, как он их пренебрежительно называл — без выучки, даже без особого старания они малевали крошечные аляповатые видики и продавали, чтобы тут же эти копейки пропить. Молодая жена, он недавно женился, потянула его в ряды — «смотри, очень мило…» и прочая болтовня, которая его обычно забавляла. Она снова населила дом, который погибал, он был благодарен ей — милое существо, и только, только… Сюда он обычно ни ногой, не любил наблюдать возможные варианты своей жизни. В отличие от многих, раздувшихся от высокомерия, он слишком хорошо понимал значение случая, и что ему не только по заслугам воздалось, но и повезло. Повезло…
А тут потерял бдительность, размяк от погоды и настроения безмятежности, под действием тепла зуд в костях умолк, и он, не говоря ни слова, поплелся за ней.
Они прошли мимо десятков этих погибших, она дергала его за рукав — «смотри, смотри, чудный вид!», и он даже вынужден был купить ей одну ничтожную акварельку, а дома она настоящих работ не замечала. Ничего особенного, он сохранял спокойствие, привык покоряться нужным для поддержания жизни обстоятельствам, умел отделять их от истинных своих увлечений, хотя с годами, незаметно для себя, все больше сползал туда, где нужные, и уходил от истинных. Так уж устроено в жизни, все самое хорошее, ценное, глубокое, требует постоянного внимания, напряжения, и переживания, может, даже страдания, а он не хотел. Огромный талант держал его на поверхности, много лет держал, глубина под ним незаметно мелела, мелела, а он и не заглядывал, увлеченный тем, что гениально творил.
И взгляд его скользил, пока не наткнулся на небольшой портрет.
Он остановился.
Мальчик или юноша в красном берете на очень темном фоне… Смотрит из темноты, смотрит мимо, затаившись в себе, заполняя собой пространство и вытесняя его, зрителя, из своего мира.
Так не должно быть, он не привык, его картины доброжелательно были распахнуты перед каждым, кто к ним подходил.
А эта — не смотрит.
Чувствовалось мастерство, вещь крепкая, но без восторгов и крика, она сказала все, и замолчала. Останавливала каждого, кто смотрел, на своем пороге — дальше хода не было. Отдельный мир, в нем сдержанно намечены, угадывались глубины, печальная история одиночества и сопротивления, но все чуть-чуть, сухо и негромко.
История его, Паоло, детства и юношества, изложенная с потрясающей полнотой при крайней сдержанности средств.
Жена дергала его, а он стоял и смотрел… в своем богатом наряде, тяжелых дорогих башмаках…
Он казался себе зубом, который один торчит из голой десны, вот-вот выдернут и забудут.
— Сколько стоит эта вещь? — он постарался придать голосу безмятежность и спокойствие. Удалось, он умел скрыть себя, всю жизнь этому учился.
— Она не продается.
Он поднял глаза и увидел худого невысокого малого лет сорока, с заросшими смоляной щетиной щеками, насмешливым ртом и крепким длинным подбородком. Белый кривой шрам поднимался от уголка рта к глазу, и оттого казалось, что парень ухмыляется, но глаза смотрели дерзко и серьезно.
— Не продаю, принес показать.
И отвернулся.
— Слушай, я тоже художник. Ты где учился?
— Какая разница. В Испании, у Диего.
— А сам откуда?
— Издалека, с другой стороны моря.
Так и не продал. Потом, говорили, малый этот исчез, наверное, вернулся к себе.
Жить в чужой стране невозможно, если сердце живое, а в своей, по этой же причине, трудно

Сухой цветок и больше ничего. Они поразительно красиво умирают, нам в пример.
……………………………..

Окно за мусоропроводом в десятом доме, я много с ним возился, фактически это множество картинок на одном листе, причем, соединенных между собой без моих усилий, здесь наоборот, стремишься придать своеобразие каждому «окошку». Потом эти решетки убрали, и картинка ушла в прошлое. Но силен компьютер, я еще долго могу возиться с этими изображениями, все дальше удаляя их о «реальности», и не знаю, где остановлюсь, где Пикассо остановился или где Кандинский…
……………………………………………….

Рисуночек на бумаге — «Курильщик». Потом столько раз его преображал, что теперь и не знаю, что за жанр… Меня с детства «обкуривали», дома, мать отчаянно курила «Приму», а мне и в голову не пришло попробовать самому. Так и прожил, ни разу не затянувшись самостоятельно. Никакие привычки и пристрастия не одобряю, хотя люблю и выпить, и вкусно закусить… но нет так нет, годами жил на самой скудной еде. А теперь вот за курильщиков заступаюсь, что за черт, на старости лет в сумасшедшем доме оказался, да еще и со всей страной… Мой журнал здесь я бы назвал «Пятой колонной», если бы не избегал всю жизнь ЖЕСТОВ и ДЕКЛАРАЦИЙ любых. Но главное — я остаюсь со своими рисуночками и текстами, которые далеки от текущего дня — были, есть и останутся. Так что такая идея могла родиться только от чувства солидарности, но оно к искусству отношения не имеет.
…………………………………………

— Жаль, но пора когти рвать…
Но всё было печальней, умер его хозяин, и кота, породистого между прочим, а значит более беспомощного, чем метисы всякие, выгнали из дома. И он ушел в наш подвал, и со многими подружился, потому что оказался простой парень и добрый. Но от дикой и шальной жизни уставал, сидел вот так, и думал — пора домой… Он забывал! через полгода забывал, что дома нет у него! И шел, и снова выгоняли… И так несколько лет…
Но к счастью нашелся добрый человек, взял кота к себе домой, так что история кончилась вроде бы неплохо. Только думаю, ходит он по ночам, и смотрит в окно…
………………………..

Всего лишь головка чеснока. В молодости я такую сьедал всю запросто, если было, что выпить, и чем закусить. А сейчас смотрю с опаской…
…………………………………………..

Эти сломанные почтовые ящики, а у нас их часто ломают, и потеряв ключ, и просто так… Удивительно, я видел в Болгарии 2-3этажные дома, которые десятки лет стояли без живущих в них хозяев или вообще ничейные, и ни одного стекла разбитого! Бить, ломать и всё крушить — это Россия. Но это неважно сейчас, я о другом. Почтовые ящики напомнили мне отъезжающие поезда, и мой друг (а он мой друг) на ступеньке вагона… НО поздно прощаться, и ехать некуда, с возрастом начинаешь понимать, что любишь жизнь в себе и в близких людях и зверях, но не любишь людей. Как род, как вид, как толпу, как совокупность особей, как объединения, страны, нации и государства… Но только о себе говорю.
………………………………………………..

Мама-папа, я еще живой…
………………………………………………

Всё для глаз. Если бы я лишился зрения, то МОЖЕТ БЫТЬ написал бы еще что-то стоящее… Но глаза МЕШАЮТ МНЕ, смайл…
………………………………………..

Окно надежд.
…………………………………………..

Так встречают блудных сынов в России, и даже кошки российские так встречают… Но я знал Алису, кошку, которая любила всех котят, и помогала всем. Так что любые обобщения это блуд, это неправда. Но не улыбаются в России, как переходишь границу, это бросается в глаза.
………………………………………….

А это просто натюрморт, несколько напряженный, потом я стал с большим уважением относиться к СЛУЧАЮ…
…………………………………………..

Друг мой и всех наших кошек — СУЛТАН, много лет мы с ним общались, а потом он загулял, прилепился к магазину «Стекляшка», где лучше кормили… Скурвился кот. Но я все равно его люблю, и часто вспоминаю.
………………………………….

— Ваше время вышло, господа…
Мой друг знает, что говорит.
……………………………………

Не забывай, где живешь, он говорит молодому котику, наивному еще…
…………………………………..

Анна полюбила Перца…
………………………………………………….

фруктнаш! фруктнаш! Почему-то думают (а скорей врут), что запреты на импорт подтолкнут своих выращивать, ну, не апельсины, но хотя бы помидоры нормальные… Увы, не будет этого, на тех, кто захочет, тут же накинется толпа жадных ворюг и проходимцев…

Откуда я?..

Старик Матвеев, главный инженер одного из уральских заводов, после смерти жены вышел на пенсию и приехал к сыну. В свои шестьдесят пять он был еще крепок, ничем не болел, но работать, как это считал нужным, больше не мог, а перейти на работу полегче не захотел. Он решил пожить немного у сына и не спеша обдумать, что делать дальше. Сын давно жил отдельно — работал научным сотрудником в маленьком подмосковном городке — и особой близости с ним у старика не было. Этот лысеющий человек с замученными глазами когда-то был маленьким мальчиком, с которым он, его отец, возился, стирал пеленки, водил в детский сад, потом в школу… дальше воспоминания были отрывисты и неярки. Теперь многое в сыне его раздражало и удивляло. Развелся с хорошей женой, оставил ребенка, просиживает дни и ночи в институте, домой приходит как в ночлежку… Старик много работал сам, но любил и умел заниматься домом. Его удивляли странные знакомые сына, которые могли говорить только о работе… и то, что у него вместо пальто — кургузая куртка, и нет вовсе пиджака, а только поношенный свитер с протертыми локтями… В первые же дни старик купил сыну дорогой обеденный сервиз на шесть персон и зимнее пальто из добротного материала. Сын постучал ногтем по прозрачному фарфору, послушал долгий звон — «Лучше бы тарелок простых купил, отец, знаешь, есть — «общепит», — но видно было, что сервиз ему понравился. А пальто он носить не стал — «до института три шага, зачем оно?..» Старика раздражало, что сын проходит в башмаках в комнату, садится в куртке на кровать, швыряет окурки издалека в урну и не попадает, не моет посуду, ест кое-как, уставившись отсутствующим взглядом в стену…
— Что вы там делаете? — иногда спрашивал отец. Сын объяснял, стараясь говорить понятно, и это тоже раздражало.
— Какая польза?.. — сын дергал плечом, — хорошая теория всегда полезна…
Но старик не верил.
— А зачем ты отсылаешь статьи за границу?..
— Чтобы там узнали…
— Что же в этом хорошего, если узнают?..
— Наука едина, отец, нет чужой и нашей.
И это было непонятно, и даже дико, потому что всю жизнь наше было нашим, и его следовало защищать от посягательств.
— Смотри, перегонят они нас…
Сын хотел сказать, что его давно перегнали, и вот уже много лет, задыхаясь и проклиная все на свете, он бежит следом, подбирая крохи за американцами, японцами и даже голландцами и шведами… но посмотрел на знакомый крутой подбородок, жесткие морщины отцовского рта — и промолчал… У старика была отдельная комната с окном на реку и лес, но он скоро заскучал и собрался домой. «Вот еще разик схожу на реку — и двинусь в путь…» Ему уже казалось, что он сделал глупость, отказавшись от хорошего места диспетчера. Теперь оно будет занято и ему придется искать работу на другом заводе, или вообще неизвестно где…
Субботним утром старик еще лежал и слушал, как сын звякает ложечкой на кухне, мечется по комнате, собирая бумаги. «Пришел среди ночи и снова убегает, в субботу… что за работа такая…» После ухода сына он не спеша позавтракал, взял сумку и спустился вниз. Надо в магазин, потом пройтись… На последних ступеньках его качнуло. Это было похоже на землетрясение. «Откуда здесь?..» — мелькнуло у него в голове. Он постоял и вышел на крыльцо, зажмурился. Яркое осеннее солнце бездумно расточало последнее тепло. Вдруг его качнуло еще раз. Как странно… Произошло что-то неуловимое — он все так же стоял, опустив голову, борясь с головокружением, — но мир изменился. Он посмотрел вокруг — все было по-прежнему — и все непонятно. Ярко-зеленая трава и желтые листья… белоснежные облака на прозрачном небе — и он?.. Он по-прежнему ощущал свое тело, как родное и необходимое ему, и из него через глазные впадины смотрел на траву и небо, как из окон своего дома… но кто он такой?.. где он?.. как оказался на этом месте, что хотел делать, куда ему идти? Инстинкт подсказывал, что надо вернуть все, как было — вернуться туда, откуда он пришел, но он не знал, откуда он. Его разум робко ощупывал стены тюрьмы и не находил ни щели, ни зазора…
Через два часа, возвращаясь за журналом, сын нашел отца на ступеньках дома. Старик уже не плакал, слезы высохли, оставив белесоватые следы в глубоких морщинах у рта. Он узнал сына, хотел что-то сказать, но не смог. Знакомое лицо пробудило в нем цепь воспоминаний, и пока они поднимались домой на второй этаж, память стала возвращаться:
— Где мой дом?..
— Теперь ты здесь будешь жить.
— А раньше я жил где?..
— В Челябинске.
— И что я делал там?..
— Работал на заводе.
— А, да… На заводе, конечно!.. Это сразу оживило его.- А я-то все забыл, мне стало страшно.
— Ничего особенного, ты же все вспомнил.
Старик лег.
— А мать где?..
— Она же умерла… папа…
— А, да… Ты иди, иди, я буду спать. Он уже успокоился — «ну, забыл…» Ему стало тепло и хорошо. «Надо ехать к себе. Через пару дней двинусь…» Он вспомнил, как стоял на крыльце, ничего не зная о себе, и куда идти, как вернуться… но подумал уже совсем спокойно:
«Бывает… последние годы работал много…» — и стал засыпать.

Вариант с ослабленным цветом.
…………………………………….

Три цветка Саши Кошкина.
……………………………………………..

Окно мастерской, рисунок 90-х годов, недавно обработанный.
……………………………………………….

Голубь вполне скульптурный
……………………………………………..

К свободе, к свету!!! Отряд не заметил потери бойца…
………………………………………….

Кася и штора, а может штора и Кася
…………………………………………..

В шкафу.
………………………………………..

Портрет И.К.
……………………………………………..

Инструмент
………………………………………………

Пришельцы

Ласточки на фоне стены. Тракийская долина, Болгария
……………………………………..

Зарисовочка. Я так называю любые незаконченные изображения, неважно при помощи какой техники сделанные. Иногда они полезны в дальнейшем, несовершенны и от этого свободны
………………………………………….

Вход в подвал десятого дома, о котором повесть «Перебежчик». Летом он выглядел совсем не мрачно, но повесть о жизни зимой. В России зимой жить нельзя, с годами я понял это (для себя, конечно)
………………………………………..

Картинка (смеш. техн. мелки, пастель…) на стене около окна. Потом убрал ее, цветная бумага начала выцветать. «Аллея»
………………………………………….

«Красное одеяло» В основе фотография, но от нее мало что осталось. Один из многочисленных вариантов, от абсолютной резкости до полного растворения изображения в свете. С годами все больше смещаюсь в сторону растворения…
……………………………………………

Свет, цвет, кот… Интересно, что по мера разрастания запретов такой вот разговор ведется в Фейсбуке — «что нам осталось, только изображения котиков». И некоторые пытаются. Это глупость, дело не в том, ЧТО ты изображаешь, а только — КАК это делается, а яблоко на картинке, кот или живопись Домье — какая разница… было бы хорошо сделано. Тут же спрашивают, а что такое хорошо, и ответить нечего. Хорошо — это хорошо. Как можно объяснить, если художник тратит годы на развитие этого ЧУТЬЯ, НЕ ПОНИМАНИЯ, А ЧУТЬЯ, к тому же в начале должен иметь какое-то ядро этого чувства или хотя бы ПУСТОТУ вместо тупости и толстой кожи…
………………………………………..

Вася удивительный кот, он со всеми находил общий язык, но при этом держался всегда своей линии. Как это ему удавалось, не знаю, вещи, мне кажется, несовместные, смайл…
……………………………………………

Одиночка, пустой стол… Что говорить — жизнь и есть одиночка, которую мы скрываем от себя, и перекрашиваем и маскируем… А потом — раз! и полное чувство! Оказывается, внутри всегда было. Это не страх смерти, нет, страх может не парализовать, а наоборот, толкать к действию, к творчеству (см. Лев Толстой, как еще боялся, но жил в полную силу при этом). Зависит от силы воли к жизни, если она есть, то страх нужен. А ощущение одиночки — это другое, это тот фон, который всегда за нами. Впрочем, оптимисты, наверное, возмутятся… смайл…
……………………………………………..

Мир и покой Тракийской долине. Для меня пример жизни бедной, но благородной.
…………………………………………………

Зарисовочка на столе, так, между прочего…
……………………………………………..

Зеленая женщина в красном кресле. Женщина-кресло. no comments 🙂
……………………………………………….

Сухие листья и разный мусор на балконе. Зарисовка, тут работать и работать еще…

Двое на крыше.
……………………………………………….

Улица, ведущая в Никуда
………………………………………………

Нет, не голландцы мы…
……………………………………………..

Мотькин старший сынок
…………………………………………..

Берегите яйца, они дорожают
…………………………………………

Очень неправильная картинка, но не уберу
…………………………………………….

Кася среди посуды
……………………………………………

После пожара, до ремонта. Стены были чудные…
………………………………………………

Довольно несдержанный минимализьм
…………………………………………………

Лоджия по ночам
………………………………………………

Художественный слив. Как художественный свист. Что хотел сказать? Ничего, намеки на геометрию. И по далекой ассоциации — про слив и про сортиры. Ирония истории — обычно свои своих сливают и мочат в сортирах, при этом справедливость жалобно стонет за дверями…
…………………………………………….

Зимняя прогулка с котом. Оригинал маслом висит дома, а здесь я ее немного (чуть-чуть) меняю, вариирую в угоду настроению, комп позволяет…
………………………………………….

Долго боролся с зеленью, но до конца не победил.
………………………………………….

Мои друзья бомжи, вернее, БОЗы (Без Определенных Занятий, наверное, пенсионеры)
……………………………………………

Заснули Парки…
……………………………………………..

Русалка в домашнем рабстве
……………………………………………

Цветок перед окном

Картинки это картинки, там все просто, вроде бы, во всяком случае, что можно сказать — «нра» или «не нра» и все дела. А стоит слово сказать, как тьма возражений, «а вот такой-то вовсе не такой» а вот эти — совсем другое сказали, и масса примеров, и многие очень правы, и знают гораздо больше меня, а я что — единственное, могу по латыни перечислить все кости человеческого тела, и даже со всеми фиссурами и фораменами, но это же испорченность памяти почти что с детства, кому нужны эти щели-фиссуры… Но милые мои, я не претендую на истины, на объективность, вообще, считаю слово это объективность ругательным, и стоило бы его вместо мата запретить, хотя ничего запрещать не нужно, каждый выроет свою яму в лесу, чтобы в нее все запретные и очень личные слова крикнуть, смайл… Это ведь ЖЖ, и я только о себе. Иногда забываю снять галочку, и в FB проникает лишнее, а там люди суровые, «ты за путина или против»… Я за Сезанна и Марке, и за того первого человечка, который еще мычал нечленораздельное, но на стенах своей родной пещеры ТАК нарисовал, что прочертил линию, несмываемую и несгибаемую, которая все наши неприличные века прошла как нейтрино сквозь земной шар. И только это дает надежды, из-за этого человек еще представляет интерес, для меня, для меня… Смайл…

Мало понимаю в текущей жизни, она мне не нравится, но долго говорить не люблю. Лучше о картинках, в них те же вопросы — диктатуры и свободы, понимаете, в картинке невозможно отсутствие иерархии пятен, глаз не простит, и зритель (да и художник сам!) превращается в Буриданова осла — значит, цельность теряется, а без цельности картинки нет, единого взгляда нет, и хоть тресни, каких красот ни навесь сюда, ни черта не получится. Но если только диктатура… Нет, не втягивайте меня! Свобода, элемент случайности, небрежности, недосказанности… как без них? Но это страшно сильное ощущение покоя, то, что умные люди называют гармонией, это разве не диктатура, пусть в бархатных перчатках?.. НО к данной картинке прямого отношения все это не имеет, она слишком незначительна для такого глубокомыслия. Впрочем, если картинка наталкивает на глубокомыслие, значит дело плохо, она для того, чтобы наталкивать на ощущение, на зрительное восприятие…
Черт возьми! Извините… Я не хотел. Только две бутылки! не больше! И почти пустые! Что вам с того, как я сам смотрю на них. Фон. Фактура. стоят… места маловато… но стоят… И мне спокойно на душе. Но воздуха бы… Ах, оставим это…
…………………………………….

Место для слива. Просто грязная раковина. Специально серая? В живописи грязи быть не может. И связь с реальностью — бред. Но тогда надо бы отойти, в сторону графики хотя бы… Но тут нечего обсуждать, объект и всё.
………………………………………….

Неправильно! Но не нарочито, а иногда нужно постоять на грани, и чем-то собрать несобираемое. Пикассо мог. Он — да. Желтый привлекает, но и он на грани… Узкий вкус! Ага, узкий. Больше ничего не скажу.
………………………………………………

Это я. В любимом своем углу. Временами перевоплощаюсь, внешние отличия. Собственный облик давно надоел, да и не важен уже. Это в молодости выглядеть хочешь, а потом… не-е-т, не интересно. О чем смеемся? Наверное о том, что названия начал придумывать картинкам, вроде даже самостоятельный жанр. Внутренние ассоциации? Не совсем, но что-то есть, безотчетно.
……………………………………………..

А если убрать смешки, то скучновато, но тот же угол, и несколько более «объективно», хотя это слово ругательное, я бы вместо мата запретил!
……………………………………………

Не, мертвых тут нет, просто один уже подвергся «трансформации», из него полдуши вынули, и вот он полез к свеженькому обниматься… удушающая любовь… Кто-то скажет — во! власть — и культура!!! Пусть себе говорят, хотя не интересная трактовка. Вы еще скажите путин, тогда вообще… Тут в тысячу раз (ДЛЯ МЕНЯ!) интересней моменты, хоть точечки эти, фактура, а реальность эту, текущий день оставьте себе, если досаждает. Нет ничего сильней осязания, с него начинается отношение к миру. И в живописи — осязательное ощущение обязательно! Но слишком долгий разговор…
……………………………………………

За справедливость! Кому-то дали, а мне нет… Исконная начальная стадия всех процессов отношения к миру — неравнодушие…
……………………………………………..

Робинзон. Мой первый герой, и на всю жизнь один главный. Из зарослей своего острова наблюдает за дикарями… Они уедут, они временные идиоты, а он — останется, постоянный, и на своем месте.
…………………………………………….

А ведь минздрав предупреждал, предупреждал… Страсть в жару опасна! У человека все можно отнять, даже его взгляды, если прижать… но животное начало, животное счастье — оно навсегда с нами… В молодости так кажется, уверяю Вас, и это проходит…
……………………………………………….

Нам не все равно!!!
………………………………………………..

Движение в сторону графики. Оно полусознательное, картинка, фотка или рисунок трещин на стене — толкает туда или сюда… А наше дело — подстерегать СЛУЧАЙ.
……………………………………………

Несложившийся натюрморт, только СХЕМА, но с чувством, потом что Мартини, и стенка интересна автору, и пакет этот… НО угол! пространство! (в дальнейшем пригодилось)
…………………………………………….

Не глаз тут, а ВСЁ ТЕЛО говорит, надо что-то сдвинуть… Вообще самые серьезные пространственные вещи и проблемы решаются не глазом и не вычислением, а ощущением собственного тела в пространстве, в которое вдвигаешься, вернее — находишься, потому что все это только пространство ощущения собственного тела. И чем оно острей, тем лучше композиция. Рубенс, да! он это понимал, и даже бравировал. Но еще лучше понимал великий ГРЕК (el Greko) для которого разместить сотню фигур без зарисовок и черновиков ничего не стоило — он грезил этим в голове, в темноте. В голове у нас ведь темно, а из глаза узкий пучок света, да? Или не так?
…………………………………………………
На сегодня уж точно хватит. Удачи всем!

серьезные книги…

Мой дядя, Иосиф, был настоящий философ. Учился в Германии, диссертацию по Канту защитил. В 20-ые годы. А в советской Эстонии философы были нужны другие. И он, чтобы прожить, переводил эстонских классиков на русский язык. Он прозу презирал. За приблизительность.
– Не пиши такое, – он говорил.
Я его подвел. Долго держался, а на старости лет начал-таки прозу писать. Хорошо, он не знает, давно умер. Он часто повторял – “стоит говорить лишь достойное быть сказанным, и не говорить того, что каждый сам может подумать”. И добавлял – “Шопенгауэр. Плохой философ, но в этом прав.”
Так началась моя сознательная жизнь. С нескольких книг, которые мне дядя дал читать. Вообще-то, моей первой книгой был «Робинзон Крузо», но это в раннем детстве было. А взрослая жизнь с книг Иосифа началась. “Жизнь как воля и представление” Шопенгауэра и “Человеческое, слишком человеческое” Ницше. И немного Гегеля – по старой философской хрестоматии. Канта тебе рано, Иосиф сказал тогда. Так оно и осталось – рано.
Тогда мне было 16, можете представить, что за каша в голове. Никак не мог понять, что Маркс и Ленин – философы. И что “жизнь есть способ существования белковых тел”.
Шопенгауэр писал -” умственная нищета, запутанность, напыщенность будут рядиться в изысканнейшие выражения и темнейшие речи, чтобы прикрыть тощие, ничтожные и будничные мысли…”
……………………………………………………….

миллиона достаточно?..

Я спросил у трех человек:
– Тебе важно, что после смерти будет?
– Интересно – пожалуй, но не важно, – ответил первый.
– Интересно, но только в ближайшем будущем, – сказал второй.
А третий подумал, и говорит:
– А мне всего интересней, что будет через миллион лет. На этом месте.
Мне третий ответ пришелся впору.
Миллион лет проходит… и я снова здесь, такое чудо, представь.
Именно сюда хотел вернуться, и сбылось.
Вижу, совсем другое кругом! Никакой умеренности в климате. Жарко, душно, желтое небо, выгоревшая трава, саванна, львы…
А кончается… Все равно, похоже кончается.
……. Вот и домик… огород, в нем картошка, помидоры, огурцы… Трава за домом выше головы. Раздвинешь ее – там белый тонкий песок, вода… Плещет чуть– чуть, и так каждый день – и миллион лет покоя…
Миллиона хватит?
Достаточно, пожалуй…
Теперь, что в доме… Вот это уже слишком. Я просто уже без сил. Сядем на ступеньки. Бегает, суетится головастый муравей. Термит, что ли? Нет, рыжий…
Что делать будем? Картошку окучивать, помидоры поливать?..
………………………………………………………..

несовместны…

Период романтического увлечения якобы демократической властью давно позади. Кончился и период умеренного доверия. Но обходимся пока без сияющих голенищ. Незаметные ботиночки, убегающие глазки…
И снова вопрос ” с кем Вы, мастера культуры?” решается двояко.
– Мы с вами, только дайте нам, дайте! – это одни.
– Назад, в подвалы! – другие.
Крайности, конечно, беру.
Но подвалы нормальней. Художник и власть несовместны – были и будут.

Слушал по «Эху» Дм. Быкова о военной литературе. Но он шире взял, умный человек, что не очень гармонирует с брызжущей жизнерадостностью, смайл… В конце я ушел оттуда, вполне хватило. Умно до тошноты. Почему? Ну, вся эта литература, она о человеке и о жизни, о послевоенном «конце истории», уточнять не буду, просто, как всегда, «хочется определиться». 🙂 Наверное, многое правильно сказано, но… это не о том человеке, который мне интересен, мне интересен Паоло, Рем, Саша Кошкин и т.д. постольку, поскольку интересно то, что внутри них, и по генетике, и по линии, которая идет издалека, издалека, и никто не убедит меня, что она прервалась — она затихла, и только, и тот человек, который рисовал на стенах пещеры — он жив, и он мне интересен. И вообще, что в головах этих людей родится, НЕЗАВИСИМО, (или почти), от всей этой тягомотины двадцатого реального века, и реальной текущей истории… Если она ВСЁ, то действительно истории больше нет, и человек больше НЕ ИНТЕРЕСЕН… Но это, по моему убеждению, НЕ ТАК. И потому мне интересней всего это ощупывать в простой модели, когда на площади в писчий лист ставишь мелкие предметы, обрывки и кусочки… и как, почему из всего этого рождается мир, который в другом измерении, в другой плоскости, чем все эти, пардон, довольно плоские и жуткие истории о том, каков человек, устроивший ад двадцатого века. Не таков человек, видно потому, что есть Сезанн (например), и внутри, значит, есть такое, от чего вся эта тягомотина правды локальной, местной, кажется не настоящей. Извините, мои десять слов перевыполнены, да, слушаю Быкова с интересом, но не верю, по большому счету не верю… Извините, пусть глупо, но не уберу.

Чего головушку повесил? Да свои проблемы, со светом спорил. Не то плохо, что маразм кругом, а что, лучше заслужили? — а то плохо, что повторы, они в частной индивидуальной жизни чума… Хотя, глупость сказал, какая-никакая, а частная, а другой и нет, другая — беспомощная каша-размазня. Одна жизнь — это столкновение генома и личности со СЛУЧАЕМ, ведь всё, начиная от дальних предков рода, родителей, конечно, и всех внешних, не зависящих от меня обстоятельств — это СЛУЧАЙ. А историк это «случаевист», он распознает в случае причины, хорошее дело, но к личной жизни отношение слабое имеет, почти исчезающее… Но с другой стороны, я сам — случай для каждого из вас, надо честно признать… смайл..
………………………………………..

Путь, ночной путь. Вполне личное отношение имеет, как всё, что художник придумал или выхватил из реальности тем или иным способом, который значения не имеет. Путь не только намекает на перемещение из одного места в другое, но гораздо больше нам может сказать, но тут наталкиваемся на банальность — «жизнь-путь». В конце концов устаешь от себя и начинаешь понимать, что скроен из банальностей, единственное, что возможно, это передать их свои собственным способом, через свое зрение и ощущение…
…………………………………………..

Тут я долго возился с тем, что для зрителя почти никакого значения не имеет, — насколько вот этот кусочек пространства слева нужен вообще, а если нужен, то какой он должен быть плотности и цвета, чтобы сыграть свою роль во всей картинке, и что-то главное не затуманить, не отвлечь от него, а только подчеркнуть. Сезаннизм, чистейший сезаннизм, смайл, но для автора важно. Цветочки эти особенные, как обычно, автор не знает названий и знать не хочет даже, при жизни они довольно сухи и остры, а после смерти почти также сухи, острые и цельные, они переходят из жизни в изображение почти без потерь, и если б мы так могли!.. Наша смерть и распад безжалостны и дики, а эти цветки совершают точно то же самое, только сухо и благородно.
………………………………………….

Все реже вижу такое лицо и прикосновение. В России это было, но исчезает. В Израиле — «нечистые твари», в Болгарии жить дают, но не кормят ( я говорю о большинстве народа, и только!) . Надо отпустить на волю, а не строить им концлагери, должен начаться трудный процесс «раздомашнивания» — ухода этих зверей от нас, а мы должны им, и с благодарностью можем еще помочь уйти от нас, мы погибаем, они нам помочь уже не могут, а мы им — ещё можем, если поймем и захотим помочь. Мы неминуемо погибнем или переродимся, на земле нам нет ни места ни прощения, и скоро это станет ясно.
………………………………………

— Он и тебя бросит!..
………………………………………………

Бокал и вино. Но не в них дело, а только в свете, который распыляет цвет…
…………………………………………

Несколько брошенных вещей, и пространство, а что еще надо…
……………………………………….

Вечерний свет. В реальности есть живое и неживое, в этом своя драма реальности, ее конечность, в частности, а в изображениях живое всё, что художник способен оживить своим взглядом и отношением, и потому искусство долговечней текущей жизни.

К тому же проспал вино!..
А в Китае на заводе прогремел взрыв. Наверное, не только в Китае. И не только на заводе. Похоже, что каждый взрыв гремит… или прогремливает?.. Как гром или не так? Плохо, что взрывы, конечно, но не лучше то, что они гремят. Взрывы надоели, но они не вечны, бывают и перерывы в их громыханиях. А то, что они гремят — вечно, гремят и гремят… Как-то скучно от этого, журналюги, черт бы вас всех побрал! А еще эти стайки веселые детишек… Взрывов на вас не хватает, стайки…