Ты же помнишь наши места, не мог за полгода одичать и все забыть, правда? Тогда отчего не едешь?.. Я понимаю, сестра, тяжело, другие родственники, сорок этих дней, но ведь уже месяцы плывут, зима, а ты не возвращаешься, и писать перестал… Малов, я терпение теряю, рассержусь на тебя, хоть ты и смеялся — «не умеешь…»
Хожу, ищу, темно, самое темное время года эти дни. Под ватником у меня почти ничего, пижаму даже не переодел, и начинаю чувствовать, холод заползает… Удивительно, голова не болит, и даже губы перестали, только говорить трудно, и плакать — трещины мешают, но я тихо говорю сам с собой, шепотом, и не плачу больше. И голове тепло, на ней шапка, я не сказал?.. Нашел в рукаве ватника, связана наподобие известного колпачка «петух», знаешь, знаешь, только совсем деревенская ручная работа, не из ниток даже, а из тонких лоскутков, скрученных, и связана очень плотно, не продувает. Вот и про шапку теперь рассказал. Нет, не забыл, просто долго говорить не умею, ты знаешь, сколько раз ругал, а что тут говорить, подумаешь, шапка в рукаве… Но решил и о ней рассказать, вспомнил Тараса, фотографа, сарайчик за оврагом, ну, он еще делал тебе фотки на загранпаспорт, вполне умеренно слупил, ты говоришь… так он остановил меня недавно на беседу, про тебя спрашивал, тут же упрекнул за разговор, «все спешишь, ничего толком не расскажешь…», а я молчу, ну, наврал, пишешь каждую неделю… землю носком ковыряю, как бы поскорей смыться от него…
Это я разговорился потому, что никого не видно, заборы одинокие стоят, сугробы утомились за день, тихи, даже ветер заснул, в домах гаснут огоньки, гаснут, у нас ведь рано ложатся, нечего делать, не о чем говорить. Это мы с тобой, два бешеных дурака, вечно дела находим… Прости, Малов, я бессмысленные слова говорю, а сам все шарю глазами по снегам, в тени проницаю, а два дела сразу мне непосильная задача, ты знаешь.
А про шапку недаром вспомнил, она мне помогла, ведь дальше еще одна история получилась. Я говорю, этот день самый длинный в моей жизни, и тяжелый, да. Паренек выбегает из-за угла, и на меня наткнулся, лет пятнадцати, наверное, в кепочке странной, козырек пол-лица тенью накрывает, только вижу — оно узкое, очень бледное, от пота блестит, хотя вовсе не жарко, и шея голая, и рубашка не застегнута, птичья грудь, хрупкие ключицы… а про глаза ничего не скажу, так и не увидел.
Он совсем не растерялся, тут же говорит:
— Дядя, мне денег надо!..
Очень уверенно, убедительно сказал. Маленький, тощий, в куцей курточке с короткими рукавами, из них тонкие ручонки торчат, он их то в карманы, то наружу, в постоянном движении руки у него… и лицо дергается странно, искривляется, как в испорченном зеркале, знаешь, чуть сдвинешься, и щека раздуется, я видел в рекламе, ты еще звук отключил, помнишь?.. Там парочка целуется, хочет стать ближе друг другу…
Я сразу понял, он голодный, несчастный, конечно, дам, а завтра мне по бюллетеню заплатят, обещали. У меня еще с больницы пять рублей было, большой монеткой, я ее в ватник переложил, когда отчалил оттуда, теперь шарю, карман какой-то бездонный… нашел и протягиваю ему.
Он схватил, спрятал, и говорит — «еще!»
— У меня больше нет, — отвечаю, а он:
— Тогда телогрейку сымай!
Я удивился, такой малыш, а распоряжается. К тому же телогрейка не моя, никак не отдам.
-Зачем тебе телогрейка, — говорю, — она больничная, на ней клеймо, не продашь. И вдруг вспомнил — хвосты! Дам ему один хвост, придет домой, сварит, поест, и то хорошо.
— Бери… вот, хвост, еда что надо! Только довари, сыроват малость.
Он посмотрел, взял… и словно взбесился — начал меня этим хвостом лупить, молча, молча, только дышит тяжело, по голове, по лицу два раза попал, по плечам… Шапка эта, колпак деревенский, он мне помог — голове не больно, плечи толстый ватник защищает, а вот щеке немного досталось, поцарапал плавником. Я руками как могу закрываюсь, ничего сказать не успел, да и не услышит он, и чем это кончится, не понимаю…
Вдруг хвост сломался, переломился, он его отбросил, еще толкнул меня, и убегает. Секунда, и нет его, скрылся за углом, даже не верится, что был, вся природа кругом по-старому стоит, молчит… Только вот щека слегка скулит, царапина, и значит, дело было, а как объяснить его, не понимаю. Странный грабеж получился, Малов, за пять рублей и осетровый хвост, и тот лежит где-то рядом, надо бы найти…
Откуда он взялся, этот странный мальчик?.. Глаза так и не видел. Знакомое лицо… Ты будешь смеяться, Малов, на меня он был похож, лет в пятнадцать, каким я был, только очнулся от своей спячки — тощий, личико бледное, весь на иголках и шарнирах… Может, помнишь, фантастический сериал по телеку шел — «Петля во времени», герой там встречает самого себя в молодости. Знаю, знаю, презираешь, объяснял мне — время не в силах так поступать. Ерунда, конечно, просто вспомнил, как ты потом со мной десять лет возился…
Вот такой разыгрался к вечеру день… Еще немного, и я бы вовсе свихнулся, может, в сторону нормальной жизни, а может наоборот?.. но вовремя про Жасмина вспомнил, надо друга найти… и поднять рыбий хвост, очень ему пригодится. Пошарил взглядом, нигде не вижу… А рядом заборчик невысокий, за ним стройка начинается, гаражи будут для новых людей, и я подумал, может туда упал хвост… Перелезть сил не хватит, и я кругом обошел, это метров пятьдесят, иду обратно вдоль забора, смотрю в снег… Действительно, лежит!.. Подошел, нагнулся, взял… а когда поднял глаза, вижу — прямо передо мной, за сугробом, в трех метрах, возвышается огромный пес, лохматый, широкоплечий, могучий как скала, и это наш Жасмин!.. И стоит он на всех своих четырех лапах, две их которых мы безнадежными считали. Стоит и смотрит на меня, молчит, хоть бы звук издал какой, а то мне стало казаться, что это сон, или он призрак, как по телеку, знаешь, знаешь, хотя и не смотришь…
Ему надоело привидение изображать, он шагнул ко мне, еще, еще, и я вижу — ступает!.. бережно, осторожно, но настойчиво на лапы нажимает, на больные, и они держат его, держат…
Подошел… мы же его во весь рост никогда не видели! — он еще больше, чем я думал, спина по пояс мне, голова под мышку не пролезает… Прижался к ноге и стоит, чувствую, большое тепло от него струится. Я руку положил ему на спину, он вздрогнул, еще сильней ко мне прижался. Я даю ему хвост, он сначала не берет, потом подумал немного — и одним махом сжевал, только кость хрустнула. И второй хвост проглотил, из кастрюли, и я говорю ему:
— Жасмин…
А он сначала ничего, потом вижу, уши дрогнули, поворачивает морду и смотрит на меня. Не просто на глаза ему попался, как раньше было, а словно хочет что-то сказать… Впервые так посмотрел.
-Идем домой, Жасмин…
Он понял, немного отстранился, и мы двинулись с ним, сначала он рядом шел, поглядывал на меня, а потом все быстрей, и я вижу, он теперь здоровый, а я калека, но он далеко не уходил, отойдет метров десять и ждет меня.
