………….
Очень люблю эту лошадку, которую Пикассо нарисовал одним росчерком пера. Я немного приподнял ее, так она, вроде бы, задорней смотрится. Поместите ее куда-нибудь на свой ЖЖ, может она Вам удачу принесет.
ДЛЯ МЕНЯ ОНА СИМВОЛ СВОБОДЫ ТВОРЧЕСТВА И НЕПОДЧИНЕНИЯ ЗЛУ, ТУПОСТИ И ТЕМНОТЕ, КОТОРЫЕ НАСТУПАЮТ НА НАС.
Была выставка моей живописи, написанной в период 1977-1997гг. Теперь многие из этих картинок — собственность музея. У меня было довольно много выставок, я редко показываю фотки оттуда. Причина есть — если не считать первые выставки 80-х годов, к остальным, почти ко всем, я отношусь отрицательно, и с каждый годом все хуже. Это бесполезная трата сил, времени и денег. Вообще-то увидеть свои картинки на больших чужих стенах очень полезно, но если не любишь место, где выставляешь, неприятное чувство трудно преодолеть. Серпуховский музей -почти единственное исключение, это замечательный дом, и я рад, что мои лучшие картинки будут здесь жить.
…………………………..
……………………………..
………………………………….
///////////////////////////////////////
Много лет жизнь казалась ему болотом, над которым бродят светила. Не ползать в темноте, а вскарабкаться туда, где сущность земных обманок!.. И вместо того, чтобы жить, постепенно поднимаясь, он стремился подняться, не живя — разбежаться огромными скачками, и полететь, как это иногда случалось в счастливых снах. Но наяву чаще выходило, как в дурных, тревожных — бежишь от преследователей, вяло отталкиваясь ватными ногами, в кармане пистолет, который в последний момент оказывается картонным… Марк все же заставлял его стрелять, а врага падать, и просыпался — усталый, потный, с победой, которая больше походила на поражение.
Иногда он чувствовал угрызения совести из-за того, что слишком уж вольно обращается с историей своей жизни, и с чужой тоже. «Не так!» — он восклицал, читая какой-нибудь кусок о себе. А потом, задумавшись, спрашивал — «а как же на самом деле было?..» Он мучительно пытался восстановить истину, но чем больше углублялся, тем меньше надежды оставалось. В конце концов герой превратился в «действующее лицо»… вернее, бездействующее… в персонаж, стал казаться ему настолько непохожим на него, что угрызения исчезли.
Но он был вынужден признаться себе, что мало понял, и создает в сущности другую историю — сочиняет ее, подчиняясь неясным побуждениям. Среди них были такие, которые он назвал «энергетическими» — словно какой-то бес толкал его под руку, заставлял ерничать, насмешничать, чуть ли не кривляться перед зеркалом, злить воображаемого читателя или пугать. В конце концов, вычеркнув все это, он оставлял две-три строки, зато выражающие истинные его чувства — грызущего нетерпения, горечи, злости, разочарования, иронии над собой, обломков тщеславия…
Среди других побуждений он выделял те, которые считал главными — они поддерживали его решительность, устойчивость, ясность суждений, немногословие, стремление к простоте и краткости выражения. Это были чувства равновесия и меры, которые прилагались к делу непонятным образом — как если бы он измерял длину без линейки, да на ощупь, да в темноте. Иногда, вытягивая на бумагу слова, он чувствовал, словно за ними тянется линия, или слышится звук… где-то повышается, потом сходит на нет, и это конец фразы или рассказа.
Он узнавал в своих решениях, как и что писать, те самые голосочки, которые ему смолоду бубнили на ухо, но не радовался — ведь теперь он целиком зависел от прихотей этих тайных советчиков. А зависеть он не хотел ни от кого, даже от самого себя.
Он сильно постарел, борода клочьями, и женщина, которая продавала им картошку, как-то приняла его со спины за умершего старика Аркадия, испуганно охнула и перекрестилась.
За много лет, даже при моем невнимании к окружающей жизни, накопились какие-то изображения ЕЁ. Пусть повисят, если успею, расскажу пару слов о них.
Восход солнца с высоты 14-го этажа.
……………………….
Оттепель в декабре, из окна второго этажа. Не люблю промозглую сырость, но всё лучше, чем втягивать голову в грудь от морозного ветра, да и надеешься, что еще продержится тепло, а там и зима, нас не заметив, — ПРОСКОЧИТ!
……………………..
Вид из окна 20-го дома, с третьего этажа, не со стороны улицы, а туда, где березы, трава, и расстояние до соседнего дома позволяет о нем забывать. А колеса этого давно нет, некому кататься было.
………………………..
Вид с балкона третьего этажа, меня за него ругали, а я считаю — хорошая картинка, или фотка, все равно, теперь обработка сглаживает границы. Уберите, говорят, шумы… Дураки, эти «шумы» и сопли на голых ветках — то, что надо!
………………………….
Как-то утром проснулся в Крыму…. А через тридцать лет что-то об этом нарисовал.
…………………………….
Вид из окна кухни на 14-ом этаже. И листок.
……………………………
Самая отчаянная была жара, у стены 10-го дома. Воду выносил голубям и кошкам. Голуби шатались.
………………………………
Утренний туман, случайно щелкнул, и отбросил, у нас каждое утро такой бывает, настроения не было возиться с ним
……………………………….
Деревня Балково с высоты. Так посмотришь — остров в пустыне. Российские деревни и есть такие острова.
………………………………
Что-то, возможно, нам сказать хотят этой вязью, да не до них нам.
…………………………..
Эшеры давно разъехались по Америкам да Парижам, в доме бомжи живут, и фонарь — стоит.
…..
Две короткие записи, непонятно как связанные между собой (или никак?)
Видел современную писательницу Устинову. Упитанную и жизнерадостную. Для того, чтобы достоверно описать операцию (а то не поверят читатели!!!) ходит в операционную, ну, чушь собачья, простите меня собаки… Достоверность — что-то совсем другое, на мой вкус, ведь сама жизнь недостоверное предприятие, и становится все недостоверней…
Человек скроен не так просто, чтоб его тыкать мордой в любую лужу… В достоверность…
……………..
Среди так наз «наива» есть точно такие же, как среди всех, циники и надуватели, которые свою неумелость не просто культивируют, но еще и оценивают высоко в бумажках. Часто дело начинается с высокого полета, а кончается обычной лужей, и не только дело, но и все на свете, и как хорошо бы вовремя остановиться, не лить стихи — ведрами, не засыпать в корм читателю анекдоты — мешками… да кто же остановит, если не сам себя?..
А это уж как Алоиз Альцхаймер разрешит, а то где-то на пути потеряешь разум, и не заметишь…
………………………………………………………………………
Мне говаривал учитель про цвет — должен такой быть, чтоб невозможно было назвать имена пигментов. Такая степень обработки мне не по плечу, но все-таки цвет не купишь в магазине даже самых прекрасных красок и пигментов. Так меня учили люди, которые учились у Сезанна, их голос до меня дошел.
И еще. Неважно, с чего начинается, каким путем получено изображение, — через фотографию, натуру или рисунок трещин на потолке.
…………………………………………………………………
Вообще, зрителю не стоит недооценивать, как много в этом деле, изобразительном искусстве (в частности) своих внутренних вопросов у художника, своих проблем, которые вовсе не для показов, тем более, выставок и всяких парадов.
Стоит ли показывать непарадную сторону, пусть в сдержанной вполне степени, автор не знает, разве что догадываться может «кончиками пальцев». Возможно, это шаткий мостик к обыденной ясности дня — оттуда, где общие понятия теряют силу, и только неясное приближение к пониманию возможно, (как говорил Сезанн — «кажется, я продвигаюсь…») В отличие от науки, искусство оперирует большими неопределенностями, очень большими, и это, наверное, из ученых, лучше всего могут понять те, кто занимается современной логикой… или «теорией темных дыр»…
………………………………………….
Я имею в виду наивное желание показать все, что показываешь, в полную величину и рост, ничего не скрывая. Так было очень давно, но так и потом бывало, и даже у изощренных голландцев 17-го века вы можете увидеть перед роскошной вазой с цветами — выставленные напоказ и по отдельности мелкие, но любимые вещицы, ракушки всякие, отдельные цветочки, и без всякой подспудной мысли все это как-то собрать и объединить, то, что потом получило полное развитие у Сезанна. Хотя, если покопаетесь в его самом симпатичном раннем периоде темненьких картинок, то увидите, что его наивность и страсть тогда были сильней, а потом уж он начал строить свое величественное здание… Стремление показать всё, и ничто ничем не заслонить так и осталось в руках «наива», и оно — вечно. И мне лично симпатично, потому что это отношение к картинке НЕ как к реальности, в которой всё всех может заслонить, и показать в таком вот «реальном» виде. В личном развитии — удивительная штука, если взять, к примеру, поздние картинки Марке, то видно его непрерывное движение к простоте и наивности.
………………………………………..
Это интересное дело, искусство, вообще бессмысленно, если не вкладывает хотя бы крупицу в дело самопознания и само-развития автора, отсюда, наверное, самая большая вредность «творчества» на потребу — повторение, топтание на месте или циничное — «все равно схавают». Другое дело, вещь бывает совершенно не нужна зрителю-читателю, не вовремя подоспела, или слишком уж в авторских тараканах запутана, но это не страшно, обычно всегда находится один-два человека, которым в резонанс, по теории вероятности. А что касается обвинений в «плохом вкусе»… так это нормально, у автора и не может быть вкуса, это категория статистики. А большой тираж и стремление к известности — опрыскивание территории, пустое занятие.
……………………………………………………
Недостаток литературы, он на поверхности — по сравнению с изо-искусством — ТЕМЫ. Какие темы в изо? — свет и тьма, их противостояние, напряженное равновесие, и где-то на границе их — фигуры, вещи, растения, звери… Тут важно самому испытывать это напряжение, чтобы оно проходило через тебя, а рисовать, зарисовывать — вторично, а «мастерство» — частность, второстепенная (хотя нужная) деталь процесса, всего лишь ремесло в квадрате. И самого процесса может и не быть, во всяком случае, очень долго, долго, не в этом дело… НО… Не то ли самое, когда говорим о темах в прозе, в словах? Немного не так, но в общем то же самое — жизнь и смерть, учитель и ученик, укорененность и врастание… Наше время просто помешано на сексе, довольно примитивном щекотании семенных пузырьков, а ведь даже облагороженная его форма — любовь, довольно эгоистическое и примитивное чувство, за исключением чрезвычайно редких самопожертвования и отдачи… она лишь — простая, частная, и примитивная форма того, что я называю укорененностью в жизни, когда человек, зверь, чувство, воспоминание — становятся неотъемлемой частью личности, и таких «вещей» за всю жизнь очень немного, сторожевых столбиков памяти, которые всегда с нами, и обегаются лучом света(внимания) ежедневно, а может и ежесекундно, где-то вдали от нашего со-знания… Но именно они образуют личность и обеспечивают ее целостность, их не вырвать и не заменить… Те же самые «свет и тьма», которые в изо-искусстве образуют картину. Только в изо- граница ясней… и то не всегда… И здесь обычный вопрос — НУЖНО ли это выражать словами, и для кого нужно. Если не нужно ДЛЯ СЕБЯ, то вообще никакого смысла нет, потому что все искусство в сущности — элемент и процесс внутренней работы по самопознанию, и поддержанию целостности личности, которая порой разваливается «на ходу», а ВТОРИЧНО, или третично, написанное может стать слабой, но подмогой другому, и тут уже ничего планировать или на что-то рассчитывать — невозможно, нельзя… Абсолютной честности не бывает — и не столько по причине подлости или слабости, но сильней по неизбежности непонимания себя, и вот это постоянное уточнение и есть процесс искусства, и живопись, и проза, и, наверное, самое сильное и таинственное — музыка… Слитность и срастание воедино садовника и цветка, о чем гениально догадался О.Е.М. И о чем ( в том числе) точно выразился наш современник, один из них в комменте к моему тексту — «ХЕРЬ» Это и есть наше время, когда тебя не сажают, не увозят, а просто то, что ты делаешь, называют вот этим емким и простым словом… Но существенно ли это? — я думаю, что те, кто так думает, склонны превеличивать свое значение, и назначение… Время примитивных хамов в расцвете, но это еще не вершина, не предел, так что много любопытного нас еще ожидает (смайл) Но это не только не важно, но и не интересно, немного любопытно, как нечто временное — да… Но никак не тема, не темы; темы — это другое, а содержание искусства — другое совсем. Пусть пьют еще больше пива(позитива), скорей лопнут… Лучше вернуться к проблеме молчания…
Но тут я умолкаю, поскольку мое непонимание уже превышает то постоянное непонимание, которое на границе света и тьмы, молчания и слова… и так далее…
