Приходит время — я осторожно продвигаюсь к краю кровати и спускаю вниз ноги, прямо в старые войлочные туфли. Это деликатная работа. Кровать скрипит и угрожает развалиться. Я — Толстый. И не стесняюсь признаться в этом — я Толстый назло всем. И я копошусь, встаю не зря — у меня гость будет. Мне не нужно смотреть на часы, чувствую его приближение. Слава Богу, столько лет… И не было дня, чтобы он не пробегал мимо. Он мой лучший недруг, мой самый дорогой враг. Он — Тонкий. Синева за окнами еще немного сгустится, и я услышу мерный топот. Это он бежит. Возвращается с пробежки. Мой сосед. Дома ему скучно — один, и после бега он выпивает у меня стаканчик чая. Он поужинал давно — бережет здоровье, а мой ужин впереди. Я ем, а он прихлебывает теплую несладкую водичку. Для начала у меня глазунья из шести глазков с колбаской и салом. Он брезгливо смотрит на глазкИ — называет их бляшками… готовые склеротические бляшки… А по-моему, очень милые, желтые, тепленькие глазочки. Нарезаю толстыми ломтями хлеб, черный и белый, мажу маслом — сантиметр-два… перчик, соль и прочие радости — под рукой…
— Спешишь умереть?..
Я сосредоточенно жую — с аппетитом пережевываю оставшееся мне время.
— А ты его… время… запиваешь пустым чайком… вот убожество…
Он не обижается — насмешливо смотрит на мой живот. Что смотреть, живот спокоен, лежит на коленях, никого не трогает.
— Понимаю, зачем бегаешь… Думаешь, долго буду жить — перебегу в другое время… Пустое дело… и никакого удовольствия… Не жрешь… без слабительного давно засорился бы…
— Клизма на ночь… — он довольно кивает… — зато я чист и легок, и все вижу ясно.
— А что тут видеть, что?.. расхлебываем, что наворотили…
Он не спорит, сидит прямо, смотрит в угол светлыми усталыми глазами.
— Что у тебя там?.. — Он каждый раз это спрашивает.
— Что-что… икона. Забыл, что такое?..
— Грехи отмаливаешь?..
— И рад бы, да не у кого…
И каждые раз он изрекает — «это не для интеллигентного человека…»
Я не спорю — с грустью прощаюсь с яичницей, с надеждой берусь за котлеты. Готовил их с утра, вложил в них всю душу. Если она существует. Если да, то она переселилась в котлеты. Я снова поглощаю ее, и она, как блудная дочь, возвращается в родное чрево… Котлетки… они долго томились, бедняжки, в кастрюле, под периной, у меня в ногах. Я чувствовал их жар весь день, когда лежал на одеяле под пледом. Постепенно охлаждалось мое тело, и пришла бы смерть, если бы не котлетки под ногой…
— Не отведаешь?..
Он с отвращением качает головой — «ты же знаешь…»
— Может, одумался?
Он дергает плечом — «с ума сошел?..»
Еще бы, котлеты напоминают ему бляшки в стадии распада — побуревшие глазки, изрытые трещинами…
Ну что скажешь — псих. Мы старики. Нам вместе сто сорок лет. Одному человеку столько не прожить, ни толстому, ни даже тонкому.
— Что там на улице нового?.. — Я давно не читаю и не слушаю, мне довольно того, что он говорит.
— Переливают из пустого в порожнее.
— А как же — расхлебываем. Душу отменили, в рай лететь нечем. Вот и решили строить башню до небес, войти своими ногами.
— Ты-то что волнуешься, при твоем весе вообще надеяться не на что…
— Вот и хорошо, хорошо-о… Исчезну, вот только дожую свое время. Буду лежать и жрать… потому что презираю…
— И себя?..
— И себя… А тело, подлец, люблю, как свинья свое свинское тело, — жалею, холю и питаю…
— Юродивый ты…
— А что… Если видишь, что мир безумен, как по-другому? Надо стать свиньей — и жрать, жрать, жрать…
— Надо бегать — силы сохранять… и спокойствие…
— О-о, эта история надолго — не ври самому себе.
После котлеток — компот, после него — чай с пряниками, мятными и шоколадными… И халва!
— Откуда золото?.. Или деньги печатаешь?..
Он думает, я ем каждый час. А я целый день жду его, сплю или дремлю. Мне жаль его — совсем высох, а не ест, носится по вечерам.
— Может, соблазнишься?..
После долгих раздумий он нерешительно берет пряник, откусывает кусочек — «ну, разве что попробовать…»
Я исподтишка торжествую… Нет, откусил — и выплюнул — «сладко…». Сейчас пробьет девять и он уйдет. У него остались — клизма, душ и постель. А мне доесть пряники, и тоже постель. Утром поплетусь в магазин. Пойду по весенней улице в теплом пальто, в валенках с галошами. Пусть смотрят — толстый старый урод, не вписывается в преддверие рая…
Но иногда среди дня выпадает несколько светлых часов. Сажусь за печатную машинку — и живу, где хочу, как хочу…
Потом взбираюсь на кровать. Она податлива, вздыхает под привычной тяжестью. Теперь буду лежать, пока не сгустятся тени… и не раздастся за окном знакомый топот…
Тонкий бежит…
Перейти к содержимому
