День: 08.10.2012

………………………….
Когда я думаю о себе, то многое начинаю понимать, пока не забываю… Помню, однако, что это знание приблизительное, напоминает первый самый простой черновик. И все равно, есть большое достижение, я понял одну вещь, которую не забуду никогда, потому что связана она с той самой книгой детства. Я Робинзон наоборот: он в новое место попал, а я остался там, где много лет живу, но тоже стал робинзоном. Оказалось, не нужно через три моря плыть.
Робинзону нужно было обойти весь остров, чтобы понять — он здесь один.
Я тоже обхожу свой треугольник – и понимаю, что один, хотя здесь куча народу, и я никуда не уезжал. Я уходил, но совсем не так!
И снова уйду, и снова…
Три дома, окруженные тремя дорогами и оврагом.
— Почему домой не идете?
Опасный вопрос! Чертова бабища… Прислужница ЖЭКа, не иначе!
— Гуляю. Полезно.
И неопределенный жест, авось отстанет. Лучшее в мире слово – авось…
Я Робинзон на площадке размером в полтора футбольных поля.
Раньше надо было — ехать, плыть, улетать. Сегодня ничего не надо – всё тут собралось.
Небрежно гуляющий перед окнами трех больших домов человек.
— Куда я попал?..
Глупый самому себе вопрос, задаю его много лет.
Двое, парочка, мирно беседуя, останавливаются рядом со мной, в трех шагах, сначала писают, а потом, прижавшись к дереву, за которым человек, потерявший дом, совокупляются.
Я давно уже без презрения или омерзения – так случилось, попал к зверям.
Отдельные люди бывают интересны, большинство — ужасно. Никто меня не убедит, что сообщество людей интересней, чем сообщество животных. Могу наблюдать за зверем часами, а человек надоедает минут за десять, особенно, когда говорит. Как есть жующий мир, так есть говорящий. Не люблю говорящие рты. Жующие и говорящие.
……………
Я не новый человек здесь — исчезал по своим делам, потом пришлось вернуться, мир оказался обитаем, населен похожими на меня, но чуждыми существами.
Зато почти равнодушными, но все равно, слабости своей показать нельзя им, как нельзя ее показывать любым живым существам. Никому нельзя признаваться в слабости… кроме земли, травы и деревьев, кроме листьев, которые дружественны, сродни мне, да.
Покрапал немного дождь и перестал, темнело, исчезли приземистые тупорылые женщины, которые время от времени проходили мимо, иногда пробегали дети, не замечая меня, и мне пришло в голову, что они вовсе меня не видят, я прозрачен для их глаз… Но один из них, замедлив бег, скосил глаза, как на знакомое, но необычно ведущее себя существо, как я посмотрел бы на знакомую собаку, которая рядом с кустом мочится на открытом месте. Вот и я что-то делал не так, и парень заметил это. Но главное, что я вынес из всех касаний и мельканий – они заняты своими делами – и почти все равнодушны. Пусть не дружелюбны, но равнодушны, и я здесь не совсем чужой. Я странный.
Иногда своим быть лучше, чем чужим, безопасней, хотя обычно, я помню, своих сильно били, а чужих уважали и боялись, и били только, если упадет или как-то по-другому проявит слабость. Каждый раз не знаю, чем кончатся мои соприкосновения и расспросы. Нужно изо всех сил стараться быстро и уверенно двигаться, и спокойно, веско говорить, тогда они устанут наблюдать, косить глазами, и если будут бить, то без азарта, в основном мимо. Меня окружают те, кто меня не помнит, не знает, разве что некоторые и чуть-чуть, по внешности и фигуре… и если не науськают их специальные люди, то останутся равнодушны, ведь ни пользы от меня, ни вреда… Но если им скажут — «чужой!» — тут же кинутся истреблять. Они не столько злы, сколько темны, доверчивы и легко внушаемы. Поэтому должен искать молча, или рисковать – задавать короткие вежливые как бы вскользь вопросы… Лучше, если в руках бутылка пива, полупустая… ну, воды налей, если пива нет… Если заподозрят что-то… черт знает что… тут же окрысятся, обычный ответ на непонятное, и последствия непредсказуемы. Обозлятся — странный хуже, чем чужой, странность серьезное обстоятельство. И в сущности они правы, странные люди вносят сумятицу в налаженную жизнь.
А для странного человека вся жизнь здесь странна, необъяснима…
Вся жизнь здесь устроена неправильно, я уверен!

…………………………
Я уже года два дворником тогда работал.
Тогда многие интеллигенты работали дворниками, истопниками, потому что хотели независимыми быть. Попробуй теперь, предложи быть дворником… денежки хотят, а на независимость им наплевать, дороже бы продаться. В моде теперь охотники за деньгами, любители быстрой езды… Но никто не убедит меня, что купить подешевле, а продать подороже — великое умение, знание или доблесть. Из моих сверстников лучше всего это делают самые тупые. Чем больше человек умеет и может, тем меньше он, оказывается, нужен, а для многих даже опасен. Прикованные к телеге жизни таких только ненавидеть могут! Получает удовольствие от своей работы, да еще платить ему за это!?.
Художник, писатель — не барыга, не коммивояжер — не должен приплясывать перед читателем, предлагать себя, совать свою рожу во все дырки, рисовать планы спасения родины и все такое, жалко это выглядит. Если сделанные вещи хороши, то и через десять лет хороши, а если на сегодня сделано — дорога им на помойку…
…………………….
Так вот, я убирал снег с дорожки, спешил, за ночь нападало, а под снегом как назло ледок, и один из той лихой компании поскользнулся, упал на колено, они со смешками его подхватывают, и все нормально было, но он увидел меня с лопатой, и пристал. Они все были слегка пьяны, но это я потом понял, такие вещи плохо соображаю, только по запаху или если совсем шатается. Они стали задираться, обзывать меня, я только смеялся, остальные были ничего, веселые, а этот злой, я всегда таких чувствую, от них пахнет страхом, как долго ношеные вещи пахнут. По запаху многое можно сказать, нюх, наверное, мне вместо ума даден. И глаз, хорошие были глаза… О потерях не люблю вспоминать, живу с тем, что есть. А когда надоест это издевательство, к себе убегаю…
Тот парень был злой, ершистый, даром что невелик ростом, и мне стало не по себе, я старался не встречаться с ним глазами, так лучше, может, у него пройдет. А он не успокаивается — «дворник, говно… » не люблю повторять… а потом он подскочил и толкнул меня в грудь. Он был гораздо ниже меня, но плотный, быстрый, и знал, куда бить, чтобы больно, а я никогда никого не трогал. Те двое, другие, говорят ему «брось», а он еще злей стал, ударил меня в шею, так быстро и ловко, что я задохнулся. Тогда он еще ногой в грудь, не больно, но я упал на спину, потом сел… и не могу встать, ноги заплелись, действительно, скользко — температура за ночь не упала, как обычно, а пронесся теплый воздух, разогрел, подтопил снег, потом подморозило к утру, а я эти климатические беспорядки прозевал, спал крепко.
Так вот, ноги… не могу встать, а рядом лопата, я потянулся, чтобы взять, опереться, а они подумали, буду их лопатой бить, она действительно опасная, окована толстым жестяным листом, страшное оружие. Теперь только силу понимают и уважают… Быстро оттащили этого, злюку бодрого, и ушли, он что-то кричал, но я уже не слышал.
Они ушли, я встал, и не знаю, что делать, вдруг кто-то смотрел в окно, видел, а я хотел поскорей забыть, было — и не было. Но отрава уже внутри, стало нехорошо, горячо, я хотел к себе, домой… и не мог, пошел в дворницкую.
Я всегда сюда приходил, когда муторно, страшно. Чувствую, для меня нет ничего впереди, другие люди сильней и быстрей меня, и, главное, всегда знают, что хотят. Особенно его злоба меня убила… и он не сомневался, что прав!.. Мне говорят, так только у нас, но я не верю – так везде, грубости, может, поменьше, но сильный везде прав, а такие как я, не нужны нигде.
В дворницкой на большом столе, он линолеумом покрыт, лежали куски ватмана, обрезки можно сказать, и баночки с гуашью, пять или шесть цветов, желтый, красный, зеленый, черный, пятую не знаю, крышка присохла и не открылась, а остальные хотя и высохли, но если расковырять пальцем, то можно поддеть немного. Здесь объявления писали…
Лист бумаги передо мной, большой, белый, яркий, и мне захотелось его испачкать, пройтись по нему… Я взял пальцами немного желтой и намазал, не знаю, зачем, но мне легче стало, странно, да?..
А другим пальцем взял красной, и эти два пальца рядом… я смотрел на них… А потом достал комочек черной, на третий палец, и смотрел — они были раньше похожи, как розовые близнецы, а теперь стали совсем разными… Я протянул руку и начертил желтым линию, и увидел, что это стебелек, стебель, а на нем должен быть цветок, увидел центр цветка, и лепесток, один, но большой, и я быстро, не сомневаясь, желтым и красным, а потом в некоторых местах обводил третьим пальцем, который в черной краске, и снова не сомневался, где и как это делать… А потом смазал слегка внизу стебля и быстро легко провел рукой, и это оказалась земля, она лежала внизу, а цветок летел над ней, сломанный, с одним лепестком, но непобежденный… летел над миром и молчал, а я разволновался, стал доделывать стебелек, чувствую, он мягкий, не получается, я даже разозлился, взял красной горстку, смешал на ладони с черной… потом уж я понял, что лучше на бумаге мешать… и руками, пальцами, пальцами, особенно большим стал нажимать и вести вдоль стебля, и черная, которая не совсем смешалось с красным пошла тупой сильной линией, по краю, по краю стебля, и он стал выпуклый и твердый, я чувствовал, он твердеет… Потом чувствую — еще чего-то не хватает, и я ребром ладони, ребром, ребром стал вколачивать краску в бумагу, и немного смазывать как бы… а потом рука вдруг задрожала, но не мелкой дрожью, а крупной, толчками… полетела вверх и снова вниз, упала чуть поодаль, ближе к нижнему углу, и получился там обрывок лепестка, второго, и я его вколотил в бумагу, раз-два-три…
И понял, что готово, мне стало спокойно, и дышать легко, радостно.
Наверное, не те слова, а тогда вообще слов не было, только чувство такое, будто выплакался, успокоился и замер в тишине, покое, тепле, и все это за одну минуту случилось.
Так было в первый раз. А потом я даже плакал, когда видел на бумаге, что получилось, а откуда бралось, не знаю…

………………………
Иногда своим быть лучше, чем чужим, безопасней, хотя обычно, я помню, своих сильно били, а чужих уважали и боялись, и били только, если упадет или как-то по-другому проявит слабость. Каждый раз не знаю, чем кончатся мои соприкосновения и расспросы. Нужно изо всех сил стараться быстро и уверенно двигаться, и спокойно, веско говорить, тогда они устанут наблюдать, косить глазами, и если будут бить, то без азарта, в основном мимо. Меня окружают те, кто меня не помнит, не знает, разве что некоторые и чуть-чуть, по внешности и фигуре… и если не науськают их специальные люди, то останутся равнодушны, ведь ни пользы от меня, ни вреда… Но если им скажут — «чужой!» — тут же кинутся истреблять. Они не столько злы, сколько темны, доверчивы и легко внушаемы. Поэтому должен искать молча, или рисковать – задавать короткие вежливые как бы вскользь вопросы… Лучше, если в руках бутылка пива, полупустая… ну, воды налей, если пива нет… Если заподозрят что-то… черт знает что… тут же окрысятся, обычный ответ на непонятное, и последствия непредсказуемы. Обозлятся — странный хуже, чем чужой, странность серьезное обстоятельство. И в сущности они правы, странные люди вносят сумятицу в налаженную жизнь.
А для странного человека вся жизнь здесь странна, необъяснима…
Вся жизнь здесь устроена неправильно, я уверен!
А где она правильная?..
………………………………….
Не знаю, никогда о такой не слышал. Все наши беды — последствия одного неверного решения, не знаю, кого винить, может, само так получилось. Произошло огромное несчастье — выдравшись одной ногой из животного мира, мы уволокли с собой, пусть слегка подчищенный, но все тот же закон — выживание приспособленного. А мы уже не в природе, мы выбились из русла с этим законом под мышкой — и оказались в яме. В животном обществе приспособленность к выживанию часто совпадает с улучшением качеств, самых важных и нужных для вида. Когда молодой лев, победив старого, разрывает его львят, а львица спокойно наблюдает это, хотя только вчера, рискуя жизнью, защищала, — в том хоть какой-то смысл виден: от молодого львица наплодит детишек посильнее, чем от старого… Но даже среди простых растений и зверей борьба за выживание часто буксует. Например, один вид сначала уничтожит всех, а потом рухнет, стоит условиям ударить в слабое место, а оно всегда найдется… Или, звери в каком-то месте все время вытаптывают траву, ходят на водопой — глядишь, через несколько лет нет травяного разнообразия. А что вы хотите: в неблагоприятных условиях выжили самые сильные и приспособленные: одуванчики, лопухи да простая травка. Ничего плохого в них, но пейзаж становится куда примитивней, скучней, однообразней, и если вдруг изменится климат, местность в пустыню превратится, у сильных и однообразных меньше гибкости.
Тем более, в сложном человеческом мире сбои сплошь и рядом. И пора бы понять, что выживание приспособленных губительно для развития. Что способствует выживанию? Одаренность наилучшими качествами? Как бы не так!.. Главенствуют отвратительные черты — жадность, настырность, злобность и властолюбие, они в жизненной борьбе побеждают, сволочи карабкаются вверх, остальные еле теплятся. Но еще хуже, что всех побеждает тот, кто утверждает силой свое право вообще не подчиняться правилам.
Сильно усложнившись в человеке с развитием культуры, науки и техники, понятие лучшего изменилось. А иерархии строятся все по тем же примитивным признакам. Вот и выживают совсем не самые нужные обществу, и не лучшие. Часто ли и долго ли у власти — профессионалы и ученые? А мздоимцы, воры, интриганы — не в пример ли чаще? Но зато как приспособлены! Куда до них Ньютонам, Фарадеям и Эйнштейнам, на которых, собственно, и зиждется вся лучшая сторона наших дел!
Руководствуясь тем же принципом, что и звери, мы несколько подновили биологические законы, и это всё. Под высокопарный треп о милости и справедливости, о морали и заповедях, и что в игольное ушко не пролезешь… — скопом лезут, обдирая шкуры, никого не стесняясь.
А живущие ради высоких задач сидят тихонечко по углам, незаметны. И хорошо, когда не замечают их, а то еще примутся истреблять, как не раз
было. Привычка рубить ветви, нужные для сидения, — тоже из животного мира, только там генетика вовремя останавливает. Даже альтруизм выдумали не мы — его знает любая птичка, уводящая хищника от своего гнезда. Это принцип выживания популяции, генетически закрепленный, а мы его выдаем за небесные рекомендации. Так что гордиться тебе особо нечем, человек, «который звучит гордо».
Нужен иной принцип устройства — вытеснение идиотов и сволочей.
Но такая популяция, при существующих правилах общежития, неспособна противостоять наглости старых принципов.
Значит, снова с нуля начинать?
…………………………………
Вижу кругом страх, горе, прозябание живого мира.
Большинство людей надежно защищено от этого ежедневными заботами, сохраняют уверенность в ценности собственной шкурки.
Но я видел и таких, кто сами лишили себя защиты, живут в открытом море горя и страха. Бросаются на помощь, забыв о собственной безопасности и пользе.
Мир держится на этих беззащитных, на пути полного очерствения стоят они, как триста спартанцев стояли…
Мало их, забывающих о себе?
Но без них всю жизнь загоним под асфальт, а потом и себя — туда же.

…………………
я имею в виду собственное лицо. Во-первых, избегаешь претензий со стороны натурщиков — » я не такой!» Во-вторых, можно не задерживаться на начальной стадии, при разных техниках она разная, но досаждает. И сразу приступить к делу. Вопрос «что вы хотели сказать» остается без ответа, автор исходит из каких-то своих задач, световых, цветовых, а получится ли при этом документальное соответствие — кто его знает… Но самое интересное в том, что чем дальше ты отходишь от идеи «передать как оно есть», тем ближе порой оказываешься к натуре. (общее рассуждение)