Месяц: Август 2010

:-)

Давным-давно мне рассказывал один бывалый человек, какой вкус у ананаса. А я тогда их видел только на картинке. Лет через двадцать попробовал, и был разочарован.
Непохоже на ананас.

все-таки 70, куда денешься, смайл

До прошлого года, рассматривая свои и чужие изображения, я пытался понять, почему «не получилось». Если фундаментально «не то», объяснять самому себе не надо, а вот если «что-то есть» и все-таки «нет!» — тут бывало сложно. То ли убирать надо что-то, то ли двигать куда-то, то ли цвет режет, то ли «не срослось», то ли превращаешься в буриданова осла, не знаешь, на что смотреть, что главное, где, черт возьми, иерархия, картинка это диктатура, а не демократия, каждый может вякнуть свое, но не против, а за! смайл!..
Видимо, устал допытываться у себя, «что не так» — у соседа, у себя… Теперь просто смотрю — да или нет.

перевод с японского -суперпупервременное

Интро- или экстравертность художника, может, не так сильно влияет на его творчество, как всякие жизненно-эстетические принципы, но для поведения в Сети имеют важное значение. Возьму крайне-напряженные состояния, они редко реализуются в полноте, но для понимания имеют смысл. Художник-экстраверт нарисует десяток картинок, зато приобретет пятьсот так наз. друзей, и в ответ на каждый его чих — тут же сочувственные голоса — «где рисовал», «где такую рыбу поймал», и прочее. Он никогда не пренебрегает «раскруткой» своей постоянной десятки, она может годами не меняться, но на весь интернет слышна. Его антипод, художник-интроверт… повторяю — крайности беру, напряженные случаи, а как не брать, на них всё искусство строится, а жизнь — слабое отражение того, что делается в головах (или почти). Так вот, интроверт занят тем, что строгает новые и новые работки, занят постоянно собой, любуется и страдает над своими детишками почти одновременно… и, сделав галерейку из тысячи работ… отворачивается от нее, забывает, занятый следующей, не приобретя друзей, не интересуясь отзывами коллег — уходит, чудак снова в себя…
Крайности, разумеется, хотя мне вторая ближе, что скрывать.
Тогда вопрос — зачем торчишь в системе, в которой главное — огласка и рейтинг?
Но так только кажется, заблуждение века — похвалы, шлепки и оценки. В демонстрации вообще мало смысла, но он есть, мал золотник да дорог. Как говорил мне когда-то сотрудник КГБ, ведущий одно дело, в котором и я подозревался ими — «ищете единомышленников…» Майор лучше понимал смысл «изо-эксгибиционизма», чем сотня критиков. Какой бы ты ни был суперпуперинтроверт, а не в пустоте живем. Хотя в сильно разреженной среде, и всегда так было — всегда, просто кругом было меньше ора и непристойностей, а так — одинаково всегда. Смайл-смайл, конечно, если очень хочется… Сильно прав Юрий Кувалдин, когда говорит, что писатель пишет для писателя. А художник рисует вообще — для себя, что скрывать…
Но есть одно на свете тайное общество, в остальные не верю; его иногда преследуют, но чаще стараются не замечать: это люди своего творчества, завороженные своими интровертными увлечениями… И вот что удивительно — они всегда о своем, чертовы интроверты! — и все-таки всегда друг друга узнают: махнет рукой — и снова за свои дела…

временная запись за искл. ссылки…

Зашел из любопытства на ОПЕРУ, и выясняется(склероз!!!), что я там был когда-то и оставил три альбома — кошки, живопись/графика и фотонатюрморты.
http://my.opera.com/danmarkovich/albums/

Из любопытства

http://danmarkovich70.wordpress.com/

……
Вот именно — любопытство. Слышал, что хвалят этот WordPress… Первые впечатления.
Регистрироваться легко, туда можно скачать весь LJ(ЖЖ) хотя и долго это происходит, можно картинки засаживать кучами, а главное — очень большие, говорят, до 1 Гига (зачем такие картинки…) Картинки в 2-3 тыщи пикселей по стороне и на десятки Mb — запросто. Как склад на всякий аварийный случай — наверняка хорош, а все остальное — пока не понял, ясно только, что по движению и общению людей пока (?) с ЖЖ не сравнится. Так что, будем считать — любопытство и только 🙂
Возможно, ошибаюсь, я мало разбираюсь в этом.
………….
Видел отчаянно красивую фотку — женщина читает у вечернего окна, и снято черт знает какой техникой, с ума сойти. Ну, композиционно… на мой взгляд, многовато, болтливо чуть-чуть, и лишние есть куски, но это уж мои придирки. И не об этом удивление моё. Люди обсуждают, может ли вечернее солнце вот именно так освещать комнату или не может… Человек с большим опытом там утверждает, что не может этого солнце, и всё!!
Тут я совершенно не понимаю, какое это имеет значение вообще, как там свет может или не может «в натуре» — это изображение, картинка, значит, главное, чтобы цельной была и выразительной, а солнце хоть марсианское, хоть любое… А для этого и свет выдумать имеет смысл — любой. Другое дело… несколько вяло всё на фотке, ведь картинка, изображение на плоскости, условность, и должна быть по-своему убедительна — по своему… Натура недотягивает почти всегда, искусство использует, усиливает, «лаконизирует»…
Натыкаешься на приличные вещи, на могучую технику, на большое умение — куда мне! — и видишь — совершенно иной подход. И это неизгладимо, несоединимо…

старые фрагментики :-)

Я художник, работы нет, живу один. Что-то в мире меняется, устал следить. Говорят, эпоха перемен, попался… Как начинает трясти и дергать, вспоминаешь то, что было – покой и тишина. Дороже ничего не надо, собственность жизнь отяжеляет. Какой у нас язык, черт возьми! — отрицания сплошные, и все равно понятно. А собственность… сколько себя помню, без сожаления бросал. Минимум миниморум, латиняне говорили. И мы учились понемногу… А теперь у меня снова работа, хотя давно на пенсии. И дело-то простое. Платят скромно, но на еду хватает, а что еще надо… И не работа, так — по вечерам стучусь к соседям, после восьми, моя новая обязанность — о жизни с ними поговорить.
Не каждому так везет.
Думаю, идиотом меня считают, но доказать не могу – приветливы и ровны.
Пусть себе считают, хоть наговорюсь, а то кругом пустыня, умные люди куда-то подевались…
А эти умные, но свои возможности, мягко говоря, преувеличивают… Я даже думал, из психушки сбежали, там умных пруд пруди. Но непохожи, и документы на квартиру в порядке, я как-то видел, на столе лежали…
А о справедливости поговорить и я люблю.
Молодой и старик.
Тот, кто моложе, тощий, с острой бородкой, лет сорок ему.
Старый зовет его – Малой. Старик еле слышно говорит. Малой его как-то называет, длинными хрустящими звуками. Чтобы легче было, я его буду называть — Хрыч. Как-то ведь нужно назвать. Не обращаюсь к нему, неудобно — имя расслышать не могу, а спрашивать стесняюсь. Пусть для меня — Хрыч, и ладно. Маленький, пузатый, с отекшим лицом, светлыми глазами.
Что их волнует, трудно сказать, но мне они интересны. Потому что поддерживают мои темы, серьезный разговор. Я часто думаю, мир несправедливо устроен, и как надо бы… Но никто со мной разговаривать не хочет, раньше слушали, а сейчас только об одном – бабки… Как устроено, говорят, так и живи. А я не хочу. Смеются, крутят пальцем у виска…
А эти — слушают…
Спрашивают, хочешь по-другому жить?
— Ну, пожалуй, чуть-чуть…
— Чуть-чуть нельзя, принцип изменить следует.
— Как это?
— Подумать надо. Ищем, и ты нам поможешь.
Наверняка шутят. Но почему бы не помечтать…
— Лучше бы отключить вас, на перерыв для размышлений, это проще всего… — Малой говорит, — но задание выполнено не будет, вот в чем тоска. Скажут, частично не соответствуем…
Оказывается, проблемы у них.
Хрыч молчит, но вижу, еле заметно кивает.
Бездельники или проходимцы, а может торгаши, всучивают товары весь день, а по вечерам отдыхают. Думаю, шутят они, а сами в кооперативе «рога-копыта», как приехали, так уедут.
Приду домой после чая, ухо в стену врастает – но ничего не слышу.

Так уж случилось.

Папа говорит — наша жизнь случайность, и то, что ты у нас появился, тоже случай, мог быть другой человек.
Но они бы его также назвали – давно готовились, и решили. В нашем городе был один мальчик, его звали как меня, и больше здесь таких нет. Я его никогда не видел, он гораздо старше, уехал учиться, а я остался на весь город один с его именем. Мама хотела, чтобы у меня все было красиво, имя тоже. Откуда она знала, что я буду такой?
Папа говорит, не знала, но догадывалась, это генетика: в каждом записано, какой он, и что за дети будут, с самого начала известно. Кроме случая, он добавляет, важно, какой подвернется случай.
Ты всегда надеялся неизвестно на что, говорит ему мама, она верит только в свои силы.
Бабушка ничего не говорит, ни во что не верит, она вздыхает – где моя жизнь… А деда я не видел, он умер до войны. В нем все было красиво, мама говорит, но его имя тебе не подходит, теперь другие времена. Его звали Соломон, это уж, конечно, слишком… Его так не случайно назвали, у него дед был – Шлёма. Тогда можно было так называть, а теперь не стоит, и мне дали другое имя, чтобы не дразнить гусей, папа говорит.
Не стоило дразнить, соглашается мама, а бабушка вздыхает – у него все было красиво… И я, конечно, похож на него, это генетика. Но как случилось, что именно я его внук, а не какой-нибудь другой мальчик. Я долго думал, почему так получилось, ведь меня могло и не быть, а он сидел бы здесь и смотрел в окно… А может она?
Дочки не могло быть, мама говорит, она знает.
Откуда ты берешь это, спорит папа, еще запросто может быть.
Нет уж, хватит, и так сумасшедший дом, он меня замучил вопросами! А я и сама не знаю, почему так получилось…
По-моему, неплохо, а? – папа почему-то злится, дрыгает ногой, он так всегда, если не по нем. Если не по нем, говорит бабушка, то берегись…
Я вовсе ничего не сказала такого, говорит мама, просто непонятно все…
Наоборот, мне давно все понятно, и папа уходит.
Дед так никогда не поступал, вздыхает бабушка, он мне руки целовал, и платья покупал каждый месяц.
Ах, мама, говорит мама, жизнь совсем изменилась, а вы не хотите понимать.
Я все давно поняла, отвечает бабушка и торжественно уходит на кухню.
Это сумасшедший дом, говорит мама, и тоже идет готовить ужин.
А я остаюсь один, и думаю, как бы тот, другой, который мог быть вместо меня, с ними уживался, такого терпения ни у кого не найдешь. Бабушка говорит – молодец, умеешь терпеть… но очень упрям, это не в нас, в него… Она кивает на дверь, за которой скрылся папа. Он в уборной, читает еврейскую историю. Ничего случайного в ней, он говорит, все давно было известно. Одно мне непонятно, как я сам здесь оказался… Все-таки важно, какой подвернется случай. Я вам случайно подвернулся, мадам… Это он к маме обращается.
У нее были варианты получше, говорит бабушка, но историю не повернешь вспять.
Что вы понимаете в истории, говорит папа, и уходит читать.
И сегодня, и завтра…
А я остаюсь у окна, один во всем городе, мальчик с моим именем давно вырос, а мне еще предстоит.
Тебе предстоят трудности, говорит мама, главное – верить в свои силы. Все-таки важен случай, вздыхает папа. Они давно помирились, играют в шашки. Бабушка приносит им чай, а мне компот из слив, потому что давно в уборную не ходил.
Тебе клизму, что ли, делать, думает мама.
Клизма – это хорошо, говорит папа.
Не надо клизму, лучше еще компота!

«Ах, если бы… » (нашел старенькое, подзабытое)

Если бы я в тот день пил компот! Огромное событие бы свершилось. Компот или кофе. Потом бы долго гадал — что, от чего… В компоте я бы эту крошку проглотил не сомневаясь. Стал бы другим. А потом бы мучился — что произошло?.. Но я пил молоко, кипяченое, оно белое и любую крошку видно. Что делать — люблю молоко. Компот тоже люблю, но другой любовью, и кофе — совсем не так пылко. Пил бы их и ничего не знал — что, откуда… Хотя жизнь покатилась бы по иному руслу.
А в молоке я сразу заметил эту черную точечку — плавала в пене у стенки кастрюли. Вовремя выключил газ. Обычно ждешь-ждешь, когда закипит, и всегда опаздываешь. Оно сначала неторопливо так собирается, вздыхает, слегка вздувается, словно обижается на меня, понемногу образуется корочка — и вдруг как рванет к краю… Я не успеваю за ним. Сегодня случай спас, звонок. Встаю и вижу — оно тоже куда-то собралось. Небрежно — р-раз — прекратил доступ газа в горелку, за спиной хлопок, иду к двери…
Ненужный разговор, возвращаюсь, бросаю довольный взгляд на кастрюлю — хоть здесь преуспел — и вижу это крошечное пятнышко в пене у эмалированной голубой стенки. Ничего бы не заметил, если бы компот, или кофе, и не знал бы, не подозревал — как, почему… Гадал бы, думал, но бесполезно: жизнь так устроена, самые мелкие решения глубоко в нас отзываются, а соверши нечто героическое — пару поворотов и забудется, слово даю. Нам не дано предугадать, правильно сказано, ничего не скажешь.
Странно, но я сразу понял, что это. Сколько попадалось в жизни зернышек, пятнышек, соринок — беру большую ложку с дырочками, у меня есть, поддеваю… промываю ложку водой и забываю о поступке. А тут сразу догадался — это она. Черная дыра, а в ней антипод нашей Вселенной. Там все также, только антивещество и кромешный мрак, хотя оттуда кажется, все наоборот — у них светло, нормальная погода, обычное вещество, и точно также в молоке у самой стеночки плавает черная соринка, в ней мрак кромешный, и я стою над кастрюлей, подстерегаю антимир… Если бы компот или кофе, проглотил бы и не заметил, а тот, другой, в свою очередь проглотил бы меня. Мы бы слились и все устроилось бы прекрасно, гармонично — я бы примирился с собой, был бы, как говорят, весь в себе. Никто бы не посмел мне сказать — «вы не в себе…»
Если бы компот… А я — молоко… И сразу заметил.
Чувствую — не могу проглотить эту гадость, противно. Молоко это вам не компот, и нечего мне подсовывать всякие соринки! Я обожаю белоснежность и чистоту. Я за гармонию, но не такой же ценой! Чувствую, уже тошнит… Нет, пусть буду не в себе, возьму-ка свою большую ложку с дырками, выужу эту соринку — и в окно. И тот, другой, там, в кромешной тьме, тоже возьмет меня — и в окошко. Пусть он антипод, но ведь не настолько, чтобы грязное молоко хлебать!
И мы, навсегда разлученные, сможем вечно искать друг друга, тосковать, плакать и ломать пальцы, сочинять стихи и прозу — и уж никогда, никогда не соединимся.