временное, вспомнилось…

В конце 70-х я часто бывал в Москве. Как-то должен был остаться на ночь, и мои знакомые устроили меня в мастерской одного художника, в их же доме (к ним самим приехали гости издалека, и места не было). Этот художник был сын хорошего художника Кузнецова, который много работал в Средней Азии, написал там замечательную серию картин. Тогда он уже умер, а сын его, тоже художник, получил мастерскую отца. Сын был мазила, притворялся модным тогда абстракционистом, краски выдавливал на холст целыми тюбиками… но выглядело все беспомощно и претенциозно, даже я тогда это понимал. Так вот, этот сынок придумал такую штуку — выставляться вместе с отцом(картинами отца), и разумеется, на эту выставку шли многие, смотрели с интересом картины отца, действительно хорошие, они и сейчас живы, и отворачивались от картинок сынка. Тогда многие художники презирали этого типа, который вот так присосался к хорошему художнику. У художников нет родителей, в том смысле, о котором речь; Хазанов говорил, что его отцом был Фальк, а отцом Фалька был Сезанн, это правильное родство художника… 🙂
Теперь, после всего, что мы видим вокруг нас, после всех этих Глазуновых и Шиловых (кстати, Глазунов так и пришел к Грабарю — «я внук композитора Глазунова…» Старик растаял…) выходка сына Кузнецова мало кому покажется некрасивой, а тогда — презирали, да-а…

А ни-ча-во…


……………………
Картинка, – спрашивают, – про что, какой в ней тайный смысл?
Чудаки.
Она про финики. И темные очки. В оправе – розовой…
Опять вопросы, не намек ли?..
Дураки.
Вот вам орех – для ума.
И шкурка меховая для тепла.

заповедь 11


……………………………………………..
Писатель, художник тоже человек, и, также как все люди, слаб, ошибается, склонен к иллюзиям. Одна из них, что он за свои писания-рисования достоин любви-уважения читателей-зрителей. Это бред. Ничто так не отделяется от автора-творца, даже стул от столяра, как сделанное словами или красками. Живет своей жизнью. Это авторские дети, и всё, что можно для них сделать, чтобы не сгинули, не погибли преждевременно, нужно сделать. Есть такой минимум для совести. При этом — никому не кланяться, не унижаться, не просить, не ждать, не надеяться. Несколько сот экземпляров книжки, несколько репродукций картинки в Интернете — достаточно, дело сделано. Дальше у детишек своя жизнь — идите в мир, живите как сможете… Что мог, автор вам дал с собой.
Автор же тихо в своем углу живет, ест-пьет что имеет, никому не нужен, НИКОМУ! — это он должен вовремя понять.
Жена, собака, кошка, любимый пейзажик на стене, оставленный по слабости…
Не так уж мало.

Через миллион лет…

Через миллион лет здесь будет море — и теплынь, теплынь…
— Папоротники будут?
— Папоротники — не знаю… но джунгли будут — и оглушительный щебет птиц. Лианы раскачиваются, на них обезьяны. Немного другие, не такие наглые, наглых не терплю. В тенистой чаще разгуливают хищники, саблезубые и коварные. Мимо них без сомнения топает, продирается… не боится -велик… — Слон, что ли?
— Ну, да, суперслон, новое поколение…
— Заросли сгущаются, за ними река?
— Конечно, река, называется — Ока, желтоватая вода, ил, лёсс, рыбки мелькают…
— Пираньи?
— Ну, зачем… но кусаются.
— Сапоги прокусят?
— Нет, в сапогах можно… За рекой выгоревшая трава, приземистые деревья…
— Дубы?
— Может и дубы, а может баобабы, отсюда не видно. Иди осторожней — полдень, в траве спят львы… Нет, это не они… но очень похожи, только грива сзади, а голова голая… А, это грифы — у падали примостились. Львы под деревьями и на ветвях, в тени…
Вот и домик… огород, картошка растет, помидоры, огурцы… двухметровые… Вообще всё очень большое, ботва до пояса, трава за домом выше головы. Раздвинешь ее — там белый тонкий песок, вода… Море. Никаких ураганов, плещет чуть- чуть, и так каждый день — и миллион лет покоя…
Миллиона хватит?
— Хватит-хватит…
— Теперь что в доме… Вот это уж слишком. Я просто без сил… Сядем на ступеньки. Бегает, суетится головастый муравей.
— Термит, что ли?
— Нет, рыжий…
— Что дальше?..
— Картошку окучивать, помидоры поливать…

Только мнение

В социальной стороне литературы сейчас по крупному счету делать нечего, настолько область изъезжена, истоптана… Поэтому авторы скатываются на «мелкие мазочки», грешат многословием… Весь прошлый век отражен в нескольких главных книгах, одна из них «1984». А наше время, да и будущее, пожалуй, гораздо раньше набросаны широкими мазками, с потрясающей провидческой силой — «Машина времени» Уэллса в первую очередь.
Уэллс предвидел — мы живем в стране морлоков и элоев. Более того, похоже, весь мир таким же образом устроен. Детали не интересны. Мы — элои, и нас время от времени кушают, больше-меньше, но все равно — элои. Для того, чтобы это изменилось, мир должен перевернуться, а этого не будет.
Остается художественная сторона, прозрения насчет глубин в человеке и всех живых существах. И это всё — через ФОРМУ, через то, КАК сделано: это «КАК» — и есть содержание искусства: именно путем тонких и сложных аналогий, часто непонятных самому автору или малопонятных… оно позволяет приблизиться к пониманию вещей, недоступных сейчасной науке, а может быть и никогда недоступных.

ГДЕ МОЕ ПАЛЬТО?..

……………….
Пропади она пропадом, пропади!..
Каждый вечер на земле столько людей проклинают жизнь, что движение ее тормозится. И только когда угомонятся все, улягутся и заснут, стрелки часов снова набирают ход, до следующего вечера.
Но в глубинах машины времени остаются песчинки сомнения, крупицы горечи, сознание ненужности подтачивает вечный механизм…
Пропади она пропадом!
И так каждый вечер…
И она пропадом пропала. Ночь прошла, а утро не настало, солнце сгорело за одну ночь. На сумрачном небе тлеет забытой головешкой. Поднялся ветер, несет сухие листья… а света нет… Холодеет понемногу, посыпал снег, день не настанет больше. Птицы мечутся, звери бегут в леса…
Люди проснулись, завтракать сели, на работу собираются…
— Ого, морозец ударил… Где мое пальто с воротником?..

Листок из альбома


…………………………………….

Умному трудней писать художественное, чем не очень умному.
Умный должен правильно описать.
Охватить все стороны.
Исключения – не упустить!..
Все ошибки подложить герою, самому – в сторонку. Ведь казаться дураком смерти подобно…
Ну, а художественное… Выдумки, чушь-ерунда, ошибки-заблуждения, бред сивой кобылы…
И потому умные, опасаясь глупости… пишут занудно, скучно, длинно…

супервременное, между дел

Мне прислали небольшую видеозапись, в которой мускулистый мужик в трико крутит-вертит свою партнершу со слабыми признаками женского пола. Техника у них поразительная, акробатика на высоте, берет за ногу, а за ногой все тело… как картонное, или как… из единого куска металла… Ну, в общем, натренировались. Знакомый прислал с восторгом, не устает смотреть… Мне одного раза хватило — мерзко, и трудно даже объяснить, почему… Не-ет, ни капли порнухи, никакого секса! Хоть эротика была бы, и то понятней стало бы! А тут — холодные упражнения, изображающие чувства. Местами смешно — прыгает вокруг нее как обезьяна… Да что обезьяна, они живые, обезьяны… А мне говорят, ты что! это так современно! Да идите вы… Не люблю классический балет, но с теплотой вдруг вспомнил маленьких лебедей…

Обнаружил забытое… (отред.) ошибки!

Не так давно умершая талантливая Ирина Полянская написала мне (давно) почти восторженный отзыв на рассказы и совсем плохой на повесть «ЛЧК». Во многом в отношении «ЛЧК» она была права, это первая моя повесть, и теперь я кое-что вижу в ней… Но мне интересно другое, на чем я настаиваю, по крайней мере, читая чужое :-), потому что в своем автору никогда не разобраться.
Есть сложность — и есть запутанность. Я за прозрачность при любой сложности, что вижу, то вижу, если не вижу, хожу кругом да около, ищу ассоциации, но тоже ясные, приближение к своим истинам через путаницу в словах или того хуже, словесный выпендрёж, ради «красивости» — невозможно. Это первое.
Второе — это черты «примитива», которые накрепко сохранил в изображениях, и которыев текстах, особенно в повести «ЛЧК» явно налицо — все характеры просты и можно сказать — носители своих главных черт, и в этом смысле предсказуемы. Вообще, мне любо, когда с самого начала могу отделаться от сложностей сюжетных линий, в двух словах рассказать, что же произошло по внешней канве вещи («Коломбо»!) — и отношения людей заострить на главной черте, на главной драме, как в «Острове», например — протекла целая жизнь героя — но вся, ВСЯ! под знаком того получаса, когда он не думая уничтожал гениальное открытие — по приказу, в который поверил, не размышляя. И все его скитания между тремя домами и поиски своего жилья — все это под знаком того получаса, так ему отмстилось, если угодно… А в глазах изощренного прозаика — это примитив, конечно, «человек сложен» и все такое… Так же как стоящий на своем куске земли человек без имени в повести «Последний дом» — ведь вся его жизнь где она? разве что пунктиром, какая-то жена, какие-то события… вроде бы художник… И всё поглощено теми минутами, когда на его глазах сжигал себя на пражской площади Ян Палах в 1968-ом — все, все изменилось…
В общем, я сохранил черты примитива в живописи, ведь «стиль это человек». И в прозе то же самое, насколько это возможно в прозе.
Красивая женщина и талантливый писатель Ирина Полянская. Перебирал старые бумаги и обнаружил ее рецензии — на рассказы и первую повесть.
………..