временное, вспомнилось…

В конце 70-х я часто бывал в Москве. Как-то должен был остаться на ночь, и мои знакомые устроили меня в мастерской одного художника, в их же доме (к ним самим приехали гости издалека, и места не было). Этот художник был сын хорошего художника Кузнецова, который много работал в Средней Азии, написал там замечательную серию картин. Тогда он уже умер, а сын его, тоже художник, получил мастерскую отца. Сын был мазила, притворялся модным тогда абстракционистом, краски выдавливал на холст целыми тюбиками… но выглядело все беспомощно и претенциозно, даже я тогда это понимал. Так вот, этот сынок придумал такую штуку — выставляться вместе с отцом(картинами отца), и разумеется, на эту выставку шли многие, смотрели с интересом картины отца, действительно хорошие, они и сейчас живы, и отворачивались от картинок сынка. Тогда многие художники презирали этого типа, который вот так присосался к хорошему художнику. У художников нет родителей, в том смысле, о котором речь; Хазанов говорил, что его отцом был Фальк, а отцом Фалька был Сезанн, это правильное родство художника… 🙂
Теперь, после всего, что мы видим вокруг нас, после всех этих Глазуновых и Шиловых (кстати, Глазунов так и пришел к Грабарю — «я внук композитора Глазунова…» Старик растаял…) выходка сына Кузнецова мало кому покажется некрасивой, а тогда — презирали, да-а…

А ни-ча-во…


……………………
Картинка, – спрашивают, – про что, какой в ней тайный смысл?
Чудаки.
Она про финики. И темные очки. В оправе – розовой…
Опять вопросы, не намек ли?..
Дураки.
Вот вам орех – для ума.
И шкурка меховая для тепла.

заповедь 11


……………………………………………..
Писатель, художник тоже человек, и, также как все люди, слаб, ошибается, склонен к иллюзиям. Одна из них, что он за свои писания-рисования достоин любви-уважения читателей-зрителей. Это бред. Ничто так не отделяется от автора-творца, даже стул от столяра, как сделанное словами или красками. Живет своей жизнью. Это авторские дети, и всё, что можно для них сделать, чтобы не сгинули, не погибли преждевременно, нужно сделать. Есть такой минимум для совести. При этом — никому не кланяться, не унижаться, не просить, не ждать, не надеяться. Несколько сот экземпляров книжки, несколько репродукций картинки в Интернете — достаточно, дело сделано. Дальше у детишек своя жизнь — идите в мир, живите как сможете… Что мог, автор вам дал с собой.
Автор же тихо в своем углу живет, ест-пьет что имеет, никому не нужен, НИКОМУ! — это он должен вовремя понять.
Жена, собака, кошка, любимый пейзажик на стене, оставленный по слабости…
Не так уж мало.

Через миллион лет…

Через миллион лет здесь будет море — и теплынь, теплынь…
— Папоротники будут?
— Папоротники — не знаю… но джунгли будут — и оглушительный щебет птиц. Лианы раскачиваются, на них обезьяны. Немного другие, не такие наглые, наглых не терплю. В тенистой чаще разгуливают хищники, саблезубые и коварные. Мимо них без сомнения топает, продирается… не боится -велик… — Слон, что ли?
— Ну, да, суперслон, новое поколение…
— Заросли сгущаются, за ними река?
— Конечно, река, называется — Ока, желтоватая вода, ил, лёсс, рыбки мелькают…
— Пираньи?
— Ну, зачем… но кусаются.
— Сапоги прокусят?
— Нет, в сапогах можно… За рекой выгоревшая трава, приземистые деревья…
— Дубы?
— Может и дубы, а может баобабы, отсюда не видно. Иди осторожней — полдень, в траве спят львы… Нет, это не они… но очень похожи, только грива сзади, а голова голая… А, это грифы — у падали примостились. Львы под деревьями и на ветвях, в тени…
Вот и домик… огород, картошка растет, помидоры, огурцы… двухметровые… Вообще всё очень большое, ботва до пояса, трава за домом выше головы. Раздвинешь ее — там белый тонкий песок, вода… Море. Никаких ураганов, плещет чуть- чуть, и так каждый день — и миллион лет покоя…
Миллиона хватит?
— Хватит-хватит…
— Теперь что в доме… Вот это уж слишком. Я просто без сил… Сядем на ступеньки. Бегает, суетится головастый муравей.
— Термит, что ли?
— Нет, рыжий…
— Что дальше?..
— Картошку окучивать, помидоры поливать…