День: 21.05.2009

Обнаружил забытое… (отред.) ошибки!

Не так давно умершая талантливая Ирина Полянская написала мне (давно) почти восторженный отзыв на рассказы и совсем плохой на повесть «ЛЧК». Во многом в отношении «ЛЧК» она была права, это первая моя повесть, и теперь я кое-что вижу в ней… Но мне интересно другое, на чем я настаиваю, по крайней мере, читая чужое :-), потому что в своем автору никогда не разобраться.
Есть сложность — и есть запутанность. Я за прозрачность при любой сложности, что вижу, то вижу, если не вижу, хожу кругом да около, ищу ассоциации, но тоже ясные, приближение к своим истинам через путаницу в словах или того хуже, словесный выпендрёж, ради «красивости» — невозможно. Это первое.
Второе — это черты «примитива», которые накрепко сохранил в изображениях, и которыев текстах, особенно в повести «ЛЧК» явно налицо — все характеры просты и можно сказать — носители своих главных черт, и в этом смысле предсказуемы. Вообще, мне любо, когда с самого начала могу отделаться от сложностей сюжетных линий, в двух словах рассказать, что же произошло по внешней канве вещи («Коломбо»!) — и отношения людей заострить на главной черте, на главной драме, как в «Острове», например — протекла целая жизнь героя — но вся, ВСЯ! под знаком того получаса, когда он не думая уничтожал гениальное открытие — по приказу, в который поверил, не размышляя. И все его скитания между тремя домами и поиски своего жилья — все это под знаком того получаса, так ему отмстилось, если угодно… А в глазах изощренного прозаика — это примитив, конечно, «человек сложен» и все такое… Так же как стоящий на своем куске земли человек без имени в повести «Последний дом» — ведь вся его жизнь где она? разве что пунктиром, какая-то жена, какие-то события… вроде бы художник… И всё поглощено теми минутами, когда на его глазах сжигал себя на пражской площади Ян Палах в 1968-ом — все, все изменилось…
В общем, я сохранил черты примитива в живописи, ведь «стиль это человек». И в прозе то же самое, насколько это возможно в прозе.
Красивая женщина и талантливый писатель Ирина Полянская. Перебирал старые бумаги и обнаружил ее рецензии — на рассказы и первую повесть.
………..

Черная шаль (вариант) текст временный


……………………
Не знаю про многих, тем более про каждого — автора, художника, поэта, — лучше про себя говорить, и этот разговор, уверен, не безнадежен. Люди разные, но чем дольше живешь, тем больше видишь, как много в них похожего. Для меня это было неожиданностью в автобиографическом исследовании (так называю этот жанр) «Монологе о пути» — начал с личного, индивидуального, шел глубже, пытаясь понять причины, мотивы… а в конце прошел сквозь личное — и оказался перед самыми общими для всех — жаждой жизни и страхом смерти. То есть, личное образует слой со своей глубиной, и в этом слое искусство может что-то свое сказать, но где-то должно касаться общих корней, и это чувствует чувствительный читатель/зритель. А если автор только копошится в ежедневном, всё про форточку да про насморк, так это каждый знает, переживает каждый день, зачем же еще про это читать, тратить жизненный срок — непонятно… «Степь да степь кругом…» «Одинок месяц плыл, зыбился в тумане…» Смотрите, найдены слова, протянута мелодия, коснулось самого серьезного, даже жуткого, но без крика, без надрыва — кратко… и без сморкания, форточки, ежедневной тягомотины, с которой литература и вообще искусство превращается, как говорят эстонцы — в «manna-kreem» — манную кашу с добавкой сладости, немного кислоты из красной смородины — и жевать не надо, глотай себе и глотай…
………..
А картинка из тех, что всегда перед тобой — годы, и это делает ее незаметной, и нет никакой необходимости уже показывать, выставлять. Прав Юрий Кувалдин — самый серьезный разговор с самим собой, и, может быть, с другим писателем, и иногда — редко — попадается такой читатель-зритель… и зрителем не назовешь — соучастник… а остальное — тягомотина: кухня-спальня, ежедневная форточка, выставка, фуршет, сальные рожи, пиар да политес…