День: 29.07.2008

…………..
И, конечно, только для ЖЖ. Из ряда поступков — возьми бумажку похуже для рисунка, погрязней… посади случайные пятна, а потом выкручивайся, или, как тут — начни с совершенно тупой композиции, да еще и банально-глубокомысленной — и выкрутись как хочешь… В лучшем случае приходишь к среднему результату… примерно к такому же, как если взять самый благопристойный и истоптанный разворот, перспективу и планы… Но вдруг! — возникнет какой-то особый поворот, частный случай, особый блеск или игра света… Тогда хватайся, ведь чем мы занимаемся — подстереганием случая!

За последующие десять лет моя точка зрения… вернее — мое ощущение жизни и людей в ней — мало изменились, пожалуй, стали еще жестче и безнадежней только. Но в «Анте» герой от непереносимой боли — не кричал, но говорил ОБО ВСЕМ, что думал, про людей, про себя, про бога… Далее, я почувствовал, что теперь ЭТО ВСЁ уже сказано, и достаточно решительно и прямо, и нечего повторяться. И я перестал отвечать на ЭТИ свои прямые вопросы. В прозе — перестал, в изо-искусстве — нет. И для себя — нет. Проза сильней навязывает себя, чем изображение, поэтому так часто она идеологизирована, идеологизация изображений тоже бывает, но ее легче распознать и оттолкнуть от себя, она примитивней обычно. Слово большой обманщик, люди «ведутся» на слова куда чаще, чем на изображения. Это связано с особым отношением к разной информации у нас в головах, но здесь не место об этом разливаться по древу…
В последующих повестях я был честен, НО куда меньше затрагивал коренные проблемы, понял, что мои ответы касаются только меня. Но все-таки я писал честно, и что-то удавалось сказать так, что люди могли проглотить это не всегда поперхнувшись. Это не забота о людях, а мера самозащиты от самого себя, не стоит выволакивать на поверхность каждый день то, что уже пару раз выволочено и пропесочено — в «Анте» , в «Монологе о пути». Я уже сделал это, выволок на поверхность почти все, что хотел, абсолютно не думая о том, кто будет читать, и каково ему это читать. Правильно делал. Кто не хотел, не читал, и мне так спокойней тоже. А дальше — все в меру способностей, тут уж ничего не поделаешь, и выше себя на два метра не прыгнешь (а на полметра попробовать можно).
Но тут я в раздумии нахожусь, потому что после Анта был «Остров» и «Последний дом»… Тоже не чай с сахаром. Немного в них литературы. Я ведь терпеть не могу литературу, если уж совсем честно. Платонов ведь не литература, у него — ВЫРАЖЕНО С ИСПОЛЬЗОВАНИЕМ СЛОВ, слов — но далеко за рамки прозы выходит… Это то, что я уважаю и люблю… Поэтому дальнейшая моя судьба как писателя — мне совершенно непонятна, захочу ли я еще раз что-то написать или нет. Будет видно. Во всяком случае, изображения перед глазами еще возникают, и значит я не совсем еще умер (смайл!)

…………………….
Как я ни старался, двое котят погибли в течение недели. Они все болели сразу многими болезнями животных — паразиты, вирусы, лишаи… не хочется перечислять. Я измучил их уколами, мазями, таблетками. Боролся, я ведь не умею сдаваться, но спасти не сумел. Первым угас Остроухий боец, самый смелый и сильный. Он в последние дни залез под ванну, там было тепло и темно. Я вытаскивал его, пробовал кормить, насильно открывая пасть. Он висел у меня на руках как лохматая тряпочка… Как-то утром я нашел его окоченевшим. Жучка жила дольше, все тот же взгляд исподлобья, он постепенно тускнел, глаза заволакивала пленочка, туман клубился в глазенках. Я пытался кормить ее, она равнодушно отворачивалась. Разжать ей челюсти было опасно, я боялся сломать хрупкие косточки. Я мазал ей мордочку сметаной, она по привычке облизывалась. Несколько дней удавалось обманывать ее, потом она сидела в белой маске, и только глаза исподлобья, загнанный и в то же время упорный взгляд. Как-то, отчаявшись накормить, я гладил ее. Острым горбиком спина. Ладонь почти полностью прикрывала ее, оставался виден лишь хвостик, тонкий у корня, распушенный и лохматый на конце. Я гладил и гладил, и вдруг она протянула лапку и ударила меня по руке, и второй раз, и третий… За что?.. Да за все, за все, за все! Ей нужно было отомстить кому-то за все, что произошло с ней с того момента, как стала ощущать жизнь, это непрерывное мучение. Я плакал и все гладил ее, давая возможность отомстить. Наконец, она обессилела и затихла, закрыла глаза. Я отошел и не трогал ее до вечера, а когда подошел, то она уже была холодной и твердой. Я забыл о боли в ногах, впервые за многие годы, безнадежно бродил по дому и повторял — » и это жизнь?.. Это жизнь?.. » Что-то во мне разрушалось, а взамен ничего не возникало, я стоял перед пустотой. Какая сволочь выдумала все это?.. В тот момент я бы отдал все, чтобы ударить посильней мерзавца. Я забыл, что не верю, что никого нет, некого бить, вокруг пустота. Некому мстить. Униженность, страх и боль — условия нашего выживания, почти невозможного явления в холодном отвратительном каменном мешке. Жизни не выжить, не выжить. Сволочная машина, а другой быть не может, не может, не может…

3.
Я ненавижу смерть. Больше я мог бы ненавидеть только бога. Но бога в этом сумасшедшем доме быть не может, а смерть — вот она, нате вам. Ненавижу, презираю грязь, боль и суету, в которую нас вовлекают, а мы рады-радешеньки, потому что нет выбора. Мы слабы и хотим выдрать у Случая крохи времени, вздохнуть еще раз, посмотреть кругом, а потом уж опустить голову и сдаться, подохнуть. Я не должен сдаваться. Так меня учили — вставай, муравей, ползи… а может я придумал это, извлек из своей квадратной головы? Или из ног?.. Возможно, я думал ногами.
Но все-таки мне что-то удалось сделать, хоть немного помочь жизни — рыжий Шурик выжил. Он долго тлел, несколько недель колебался между жизнью и смертью, а потом постепенно начал интересоваться едой, жильем, и я понял, что мы с ним победили.
Теперь мы были вдвоем, вместе, против всех. В жизни появилась щель, наполненная светом, как бывает иногда зимними вечерами в конце дня — яркая полоса над лесом у горизонта. Я наблюдал ее всегда с теплым чувством, свет это живое существо на небе, обезумевшем от темноты и холода.
………………….
http://www.periscope.ru/antobl0.htm