День: 25.06.2008

Интересней всех люди, вытолкнутые из колеи, которая пусть размыта местами, но все-таки довольно определенная канава. С тем, что канава, не согласятся почти все, располагающие жизненным комфортом, я вижу их заносчивые лица в проезжающих машинах. Поплёвывают из окошек. Ну, пусть, назовем это… нескончаемо длинной кормушкой, и по мере жизненного продвижения, она все расширяется, углубляется…
Мне недавно говорили – творческому человеку тяжело жить. Не могу согласиться, жить не тяжелей, чем всем. А вот уходить от реальности нужней, и это тяжело. Трудно без длинного узкого хода к себе, и чтобы в конце – нора, в ней тихо, темно… Раньше людей, создающих новое, загоняли в такие норы, а теперь они и сами рады, только бы подальше от идиотского веселья, игр, лотерей, да пирушек этих, да чванства на пустом месте… А торжествуют приспосабливающие новое к обыденной жизни, владельцы технологий. Им кажется, что именно они создают новое, потому что постоянно его умножают, и пьянеют от своей силы и удали…
Но иногда им приходится все-таки заглядывать в полутёмную пещерку, и нетерпеливо спрашивать:
– Ну, как?..

28. Пошло — поехало…

Мы живем на большом холме. Под холмом река, на холме город, за городом овраг. Вдали от города два дома — десятый и девятый, это наши. То, что за ними, кругом них, теряется в тумане, мраке, сне, мне там не интересно. Здесь мой мир, и друзья. Перед нами зима, она угрожает нам. Время это течение, иногда оно сбивает с ног. Дождь, ветер мечет листья — пошло, поехало, не остановишь, покатится в темень… пока не выпадет первый снег, и мир осветится холодным, неживым светом… Хрюша на балконе с надрывом вопит, подбадривает себя, ждет необычных встреч. «Хрюша, что ты?» Он на миг стихает, потом снова, еще решительней и громче… Макс пробежал полдороги по лестнице и наткнулся на меня. Я уже шел искать его, вижу — лохматый парень, горбом спина, втянутая шея… норовит проскочить, не поднимая глаз… Плохие, опасные привычки, смотри врагу в глаза, дружок! Позвал его, он рванулся убегать. Наконец, понял, откуда знакомый звук, глянул выше ног, успокоился, пошел за мной. Никак не освоит путь на балкон.
Как ему страшно было… Люди! Огромные злобные существа, они могут все! Как жить такому малышу и недотепе?.. Дал мягкого хлеба, он зачавкал, с натугой проглотил и тут же бросился отнимать у кошек. Алиса отдала безропотно, как своему котенку. Сколько их было у нее, черных, рыжих, серых… Я не стал его укорять, смотрел на сгорбленную спину, и чувствовал комок в горле, будто подавился хлебной коркой.
Я слышу — удар, загремела жесть на балконе. Кто-то к нам идет.

29. Макс сидит на козырьке…

Погода шагнет и остановится, снова шагнет, и задумается… Даже птицы раздумали сбиваться в стаи, медлят, ждут. Но упавшие листья понемногу чернеют, тают. Со мною Макс и Люська. Хрюша, ворча, вылезает из подвала. Что не так, Хрюша? Вчера утром меня не было, он укоряет за невнимание. Макс поел и вылез на козырек, ветер шевелит его лохматый воротник. Он ждет, когда уйдет женщина, что прочищает мусоропровод железной палкой. Баба эта страшна, но полезна — оставляет дверь мусоропровода открытой, идет к соседнему дому, открывать и прочищать. Надо дождаться, пока уйдет… Макс сожрал миску каши с рыбой, но в мусор все равно тянет, там попадается интересная еда. Он нетерпеливо смотрит вниз, клык торчит из полуоткрытого рта, блестит, тянется по ветру вязкая слюна. Хорошо, что его челюсть не видно с высоты человеческого взгляда, а то поддали бы еще… Люди обожают красивых причесанных зверюшек и сладкие истории про их преданность. А вот и Люська, вылезла к Максу, села рядом, понюхала, лизнула друга в лохматый бок. Он ей — не мешай, а сам рад, что не один. Люська криклива, глаза развратные, веселые, когда глажу, выгибается, уходит от рук, и тут же возвращается. До сих пор пытается сосать у Алисы молоко, так и лезет, поджимая уши, тычется в теплое брюхо. Алиса шипит, замахивается лапой — великовозрастная ду-у-ура… Но быстро отходит — полижет дуру, и ей подставляет голову и бока… А я дома с Костиком сижу. Вспоминаем обед — рыбный суп, кашу, чуть пригоревшую, остатки тушенки, мы поделили ее между собой.

Была без радости любовь…

/////////////////////////////
И окончательный разрыв!

……………………..

юююююююююююю
по-прежнему, как истинная кошка, влюблена в своего Хокусая.
Тот отлучается надолго, но успеха пока никакого на стороне, скорей, напротив — приходит с разодранным носом. Гюльчатай его утешает, и они снова вместе, день или два…

………..
Вдали окошко, там она живет. Надо раздобыть еду. Я кормил ее, но нужно и самой что-то добыть…
Мотя — дочь второй Зоси, та — дочь первой Зоси, которая дочь дикой кошки Жучки. Дикость у них в крови. Жучка меня и на три метра не подпускала, Зося уже приходила поесть, но трогать себя не разрешала, вторая Зося, стоило протянуть руку, могла ударить лапой или укусить, но если я был дома, то приходила и садилась где-нибудь рядом, хотя делала вид, что не замечает… А Мотя дает себя погладить, на улице сопровождает, а потом убегает к себе в подвал. Несколько раз я приносил ее на второй этаж в мастерскую. Стоило только закрыть дверь, как она рычала, бежала к окну и не раздумывая выпрыгивала. Какие-то признаки дикости ослабевают, другие — усиливаются…
Я отстал от нее, кормлю у подвала, и здесь мы отлично ладим. Итак, за двадцать лет пройден путь от Жучки до Моти, дикость уменьшилась, но домашней кошка не стала. Лет сто нужно, а может и больше, а может — и никогда. Наверное, это хорошо: к нам, все-таки, стоит относиться с опаской.

……………..
Что-то произошло в жизни этой кошки, давно, и, сколько я ее знаю, она выкармливает всех котят, которых видит. Вместе со своими обычно. Происходит это так. Она тащит своих котят туда, где нашла чужих, в ящик или корзину, и поселяется там. Если там есть мать других котят, то они уживаются вместе. Если та мать часто уходит, не проявляет желания кормить, вообще, относится к своим обязанностям спустя рукава — Алиса выгоняет плохую мать, и остается одна с котятами. Я это видел не раз и не два.
Свойство это передается по наследству, у нее мать такая же была, тоже Алисой звали. Я написал о ней в повести «Перебежчик»
…………