День: 22.03.2007

ПАОЛО И РЕМ

Старик Паоло дважды предал Рема. Сначала он, посмотрев на картину молодого, сказал:
— Это никогда не купят.
Тем самым он предал и свою молодость, когда думал только о живописи.
А второй раз он сказал:
-Этот парень не умеет рисовать.
Хотя моментально понял, с кем имеет дело.
Но на третье предательство его не хватило — он не скрыл секрет своего мастерства. Это было бы уже СЛИШКОМ. У каждого человека есть свой предел — и в предательствах, и в обманах, и даже слабость не может быть бесконечной. Бывают, конечно, злодеи, но они скучны.
И Паоло в третий раз не предал. Он передал начинающему все, что знал. Главный закон картины — гроздь винограда. И умер. Теперь ему не было страшно, весело стало. Он летел над огромным холстом, в руке любимая кисть… Сейчас он начнет новую небывалую вещь, своими знаменитыми длинными мазками…
……………………………

ФИЗИКИ ИДУТ!

Физики пришли в биологию! Это были мои первые годы в Лениграде, 1963-1964. Я учился в аспирантуре Института высокомолекулярных соединений по специальности «физика полимеров». На самом же деле нас интересовали аллостерические ферменты, недавно открытые Жакобом и Моно. Изменения их структуры при регуляции предполагались, но не были еще доказаны и изучены, и вот мы взялись за это в лаборатории М.В.Волькенштейна, в основном оптическими методами. Идея была совершенно авантюрной, по многим причинам, но, как ни странно, что-то сделать удалось.
Потом физики несколько увяли, натолкнувшись на конкретные, не фундаментально-физические, а биохимические проблемы. Сенсаций типа особого биологического поля, важной роли свободных радикалов — не получилось, и классическая термодинамика не покачнулась (зато появилась теория открытых систем), началась нормальная работа.
Но в начале было интересней всего! А иногда смешно.
Я присутствовал на докладе по структуре миоглобина, который делал О.Б.Птицын, крупный теоретик-полимерщик. Он почему-то считал, что миоглобин получен из спермы кита… Присутствующие биологи недоумевали, откуда же в сперме столько крови? Все оказалось просто — речь шла о кашалоте, который по английски звучит как «sperm-whale».
Второй забавный случай — докладчик рассказывал об особых свойствах «потенциала красного быка» («red-ox potential») . Потом оказалось, что речь идет об окислительно-восстановительном потенциале.
Давно это было…

///////////////////////////////////////

Наша цивилизация боится террористов и антиглобалистов, но это все цветочки…
А вот когда родится ребеночек, подрастет, родители ему — «новую машинку купим!..» А он — «зачем, мне и старая хороша…»
— Так новая-то лу-у-чше…
— А зачем мне лучше?..
И у него родятся дети, а у тех снова… И когда таких накопится на земле, безумная гонка кончится, тихо и бескровно.
Лопнет принцип «завтра лучше жрать, чем сегодня».
И что тогда делать, совсем неясно…

////////////////////////////////////////////////////
Мне недавно сказал один человек:
— В тебе нет главной черты писателя. И художника тоже.
-Только одной?
-Не ёрничай… но без нее пропадешь. Ты не хочешь интересным быть для читателя. Зрителя.
-Ну, я рисую, пишу…
— Что ТЕБЕ интересно, то и рисуешь, пишешь. А о нем, сердечном, думаешь?
Я стал думать, что же я думаю о нем… Молчу, так усердно думаю…
— Вот видишь! Хоть бы историйку забавную рассказал… или анекдот из жизни. Чтобы ОН тут же себя узнал! или тебя… Посмеялся. Сказал, покачав головой, — «надо же, как бывает! Как славно, смешно, забавно, пусть печально иногда… живут люди на земле!..» Вот это у тебя — что нарисовано, к примеру?
— Сломанные заборы… в степи. В желтой степи.
-После Берлинской стены… Поня-я-тно. Это люди могут понять.
— Нет, она тогда еще была. Когда рисовал, не думал о ней. Когда думаю, картинок не пишу.
-Отчего же сломал забор?
— Красивше показалось. Цельный забор скучен — повторяемость… Острый, выразительный элемент нужен.
— А, понимаю, намек на кресты!
— Да что мне кресты! И не христианин я…
— Значит, из этих… Хотя у них тоже кресты… и полумесяцы…
— Отстаньте, надоели. Мне это ни к чему. Степь желтая, сломанный забор, темнеющее небо… Ничего не хотел. Ничего!
-Дурак ты, братец! А люди так хочут о себе узнать, как славно они живут на земле…
-Да пропади они пропадом!
-Так ты, братец, еще и негодяй…
-Да, да, да! Пропадите Вы — с заборами, без заборов…
-Жаль, жаль… ушли те времена…
-И вообще, не забор это! Элемент, конструкция, выражающая нечто внутреннее…
— Расстегнулся, наконец! Вот за это и не любят тебя, не читают. Конструкция. Нечто внутреннее. Ишь, Кафка нашелся…
— Ну, и шли бы Вы…
— Феназепам прими. Жаль, ушли времена… Тогда бы ты шел, шел, шел… по своей степи. А заборчик мы починили бы…
-Ага, понятно… Не тыкайте мне!
-Да ладно, кукситься не надо, мы добрые теперь. Только веселей смотри, как много забавного, особенного в жизни — в ЖИЗНИ! понял? Ну, ты же медик, к примеру, был… и потом сколько всего перепробовал, историй знаешь — завались… бабы, например… они же как семечки, лузгаешь, лузгаешь… Люди хочут о себе смешное или забавное узнать!
-Плевать я хотел, жизнь, жизнь… Я вот… Степь. Песок. Забор. Ничего от вас не хочу.
-Оттого и не нужен никому.
— Ну, и хрен с вами. Отстаньте. Степь. Забор. Дерево в ночи. Фонарь, бледные лица…
— Вот, вот, алкаш… Сто лет пройдет, все будет так… пока Вас не изничтожат…

Мне понятны экспрессионисты, особенно Хеккель, меньше Мунк. И другие тоже. Когда я рассматривал их альбомы, то обратил внимание на странную закономерность: они жили или очень мало или очень долго:
1. Макс Бекман 84 года
2. Эрик Хеккель 87
3. Отто Дикс 78
4. Алексей Явленский 77
5. Василий Кандинский 78
6. Оскар Кокошка 94
7. Альфред Кубин 82
8. Август Макке 27
9. Франц Марк 36
10. А.Модильяни 36
11. Эдвард Мунк 81
12. Эмиль Нольде 89
13. Макс Пехштейн 74
14. Жорж Руо 87
15. Эгон Шиле 28
16.К.Шмидт-Ротлуф 92
…………….
Видите, нет среднего возраста вовсе. Что бы это значило?

…………..
Тогда еще казалось, что в выставках есть смысл.

……………………
Недавно выдался свободный день, и я смотрел свою коллекцию, картины, которые остались. Сорок семь работ, и главное — двадцать пять холстов Мигеля. И вот что я вам скажу…
Он был прав, когда говорил — «ничего особенного не хотел…» На его холстах ничего особенного и не было… кроме простоты и цельности, да. Никакого предчувствия беды в них не заложено. Все это вложил я сам. А в меня вложило многое, главное — возраст, предчувствие старения и смерти, и время наше — предчувствие бедствий и катастроф.
Хорошие картины тем и хороши, что оставляют место нам, с нашими чувствами и состояниями — сопереживать, участвовать… видеть в них то, что заложено в нас самих, просит сочувствия и поддержки. Цельное здание, и я вхожу в него со своими бедами и надеждами, и все оно вмещает, почему?.. Он ничего не навязывает, не кричит, не перебивает, не настаивает на своих истинах — просто и спокойно раскрывает передо мной простор. В чем же его собственное чувство, какое оно? Никак не оторвать от моих чувств и состояний, никак! Не знаю, как это получается… Подобное удавалось Сезанну, который истово занимался согласованием пятен, и в это вкладывал всю страсть, замкнул свою систему… а получилось гораздо больше, чем сам ожидал.
Важно вложить в свое дело все умение и силу чувства… и если повезет, то что-нибудь получится.
Нет, не знаю, что он хотел, наверное, он сам не знал. Не мог бы выразить словами, уж точно… Я гляжу на его тихие картины, утренний пустой город, скромные вещи на столе, закрытые лица, с глазами повернутыми внутрь себя… Мои это чувства или его?.. Не могу отделить.
………………….
Чем дальше, тем менее случайной кажется его смерть. Он от себя устал, от мелких своих обманов, собственной слабости, неизбежной для каждого из нас… «Гений и злодейство?..» — совместимы, конечно, совместимы. Хотя бы потому, что одного масштаба явления, пусть с разным знаком. Если бы так было в жизни — только гений и злодейство. Заслуживающая восхищения борьба!.. Совсем другое ежедневно и ежечасно происходит в мире. Мелкая крысиная возня — и талант. Способности — и собственная слабость… По земле бродят люди с задатками, способностями, интересами, не совместимыми с жизнью, как говорят медики. Деться им некуда, а жить своей, особенной жизнью — страшно. Они не нужны в сегодняшнем мире. Нужны услужливые исполнители, способные хамы, талантливые воры…
Кто он был, Мигель?..
Человек с подпорченным лицом, во власти страха, зависти, тщеславия… жажды быть «как все»?.. И одновременно — со странной непохожестью на других. Она его угнетала, когда он не писал картины, а когда писал, то обо всем забывал… Но вот беда, художник не может писать все время, в нем должна накапливаться субстанция, которую древние называли «живой силой»… потом сказали, ее нет, а я не верю.
Откуда же она берется, почему иссякает?.. Не знаю…
……………………..
Но каждый раз, когда спрашиваю себя, вспоминаю его недоуменное — «почему меня не любят?..»
Чем трудней вопрос, тем непонятней ответ.
Поэтому мы и стараемся задавать жизни самые простые вопросы — чтобы получать понятные ответы. А следующий вопрос — в меру предыдущего ответа… и так устанавливается слой жизни, в котором как рыба в воде… И можно спрятаться от противоречий и внутренней борьбы. И забыть, что именно они выталкивают на поверхность, заставляют прыгнуть выше головы… как Мигеля — писать картины искренне и просто, выкристаллизовывая из себя все лучшее.
Но судить легко, рассуждать еще легче. В рассуждениях всегда есть что-то противное, как в стороннем наблюдателе.
Он не так жил, как тебе хотелось?.. Жил, как умел. Но у него получилось!.. Есть картины, это главное — живы картины. Лучше, чем у меня, получилось, с моими правилами как жить…
Можно хвалить простые радости, блаженство любви, слияние с природой, с искусством… но тому, кто коснулся возможности создавать собственные образы из простого материала, доступного всем, будь то холст и краски, слова или звуки… бесполезно это говорить…
Ничто не противостоит в нашей жизни мерзости и подлости с такой силой и достоинством как творчество. Так тихо, спокойно и непоколебимо. И я — с недоверием к громким выкрикам, протестам… слова забываются…
Картины — остаются.
………………….
Я еще занимаю место в живом мире, а он уже часть неживой материи, дополнил мертвое пространство.
Зачем ты оставил меня, Миша… Вокруг все тише и пустей, хотя непрерывный ор и звон стоит. Картин не вижу, одни поделки… Я смотрю на свои стены. Каким был художник, написавший эти картины? Не знаю. Думаю, картины правы. Он был таким, каким нарисовал себя.
……………………..
Теперь он почти все время со мной. Вспомню, и дальше живу. Иногда, среди суеты дня, забываю… до ночи, или предрассветных сумерек, когда вижу из окна тот самый его пейзаж, вывернутое в окружающий мир мое собственное состояние… Утром встаю, иду смотреть пустые тусклые картины, обречен до конца дней… разгребать… Обязанность, которую сам себе назначил — ищу талант.
……………………..
Понемногу прихожу в себя, выполняю обязанности, выплачиваю долги. Снова заказы, окаянные эти лица, потерявшие себя… Неуважение к себе — черта времени. Чувствую, мое терпение кончается…
А на прошлой неделе, мне доложили, несколько голландцев появилось на аукционе, перо и тушь, потрепанные листочки… и немецкая миниатюра, букетик красных гвоздик в синей вазе, масло на бумаге, почти пятьсот лет… удивительной красоты вещь… Неизвестно откуда взялись, и тут же улетели за бешеные деньги. Пусть! Пусть живут!.. Я заплакал, значит, не все они погибли… А на днях наткнулся на ту серенькую картинку, которую выбрал в день отъезда к Мигелю. Парень приходил еще раз, все остальное пока что хуже, а это явная удача. Цвет тонкий, печальный, чувствуется пронизывающая до костей сырость морского берега. Нет, не видел он этой воды, дальше нашей области не бывал. Цвет великолепный, но вот композиция… Что-то не сладилось у парня, стал думать — не вижу причин. Взял машинально листок бумаги, попробовал карандашом — не то, схватил перышко, чернила черные… набросал контур берега, дерево на переднем плане, залив… И дальше, дальше…
Не заметил, что делаю. Неплохо получилось, даже под ложечкой заныло. Много лет не позволял себе, а тут — не заметил! Вспомнил Мигеля, первую нашу встречу, как он стоял за спиной, ухмылялся… Своими картинами он помог мне выжить в чужое непонятное время. А смертью… глупой, непростительной… столкнул с места — «сам пиши!» Сильно расшевелил, раскачал… Я так злился на него. И жалел. Кто бы мог подумать, что вот, сяду и начну рисовать, без сомнений и честолюбивых надежд…
Мы в яме, нас примерами жизни уже не прошибить. А смерть еще аргумент. Последствий смерти не предугадаешь. Я много раз ее видел, в ней самой ничего нет, это жизнь кончается. Мигель умер, живая сила развеялась в мертвом пространстве. Но что-то, видно, и мне досталось. Его уже нет, я еще здесь. Чтобы искать таланты. Рисовать… Не умничать, не сомневаться, лучше получится, хуже… Делай пока можешь.
Понадобилась почти вся жизнь, чтобы осмелиться…
……………………..
Всю жизнь с мучениями засыпаю, зато потом проваливаюсь в темноту, и до утра. Сны вижу редко, наутро ускользают, не удержать… А на днях увидел и запомнил. Гостиная в моем доме, куча народу, дамы с бутербродиками, мужики с пивными жестянками… И в центре толпы Мигель стоит. Как бывает во сне, никто меня не замечает, а мне нужно обязательно к нему пробиться, что-то сказать. Еще не знаю, что, но очень важное. И я, перекрикивая шум, зову:

-Мигель!

А он не слышит…

-Мигель… Миша…

Он обернулся, заметил меня, и тут между нами разговор, незаметный для окружающих, неслышный, будто мы двое и никого больше нет…

— Ну, что, Лева, рисуем?..

Не знаю, что ответить, вдруг обидится…

— Ты не бойся, — говорю, — твои картинки живы, живы!..

А он ухмыльнулся, мерзкой своей ухмылочкой, как в начале:

— Я знаю, — говорит.

……………………….

Искусство мудро, и одна из мудростей в том, что оно забывает о создателе. Картина нередко выше и значительней художника, он вложил в нее все лучшее, что имел… а иногда художник гораздо интересней своего творения… В конце концов изображение становится отдельной жизнью, своим миром, и даже личностью – дышит, общается с другими, далекими поколениями, и постепенно вопрос «что же хотел сказать нам автор» отмирает, отмирает…
Так вот, Паоло, он не изменился, он вернулся, а значит в картинах была его суть, не больше и не меньше.
И снова он живет весело и счастливо, еще пять лет.
Потом думаешь, боже, как мало, всего-то пять… На деле же все лучшее на земле совершается быстро и незаметно. Написать хорошую книгу можно за неделю, хорошую картину – за час. Но почему же, почему, если так быстро, и легко, и незаметно, — не каждый час и не каждый день, и даже не каждый год – такой вот год, и день, и час, когда это незаметно и быстро делается и происходит? Чего-то не хватает? Духом не собраться? Или, хотя и быстро, и незаметно, но не так уж и легко? А может хочется просто жить, как говорят те, кто ничего такого не создал, не может, не умеет – «мы просто хотим жить…» И они правы, черт возьми, ведь все имеют право, а как же!
За эти пять лет он создал целый мир, по своему понятию и разумению. А потом заболел.

***
Слабость, боли в суставах… мерзкий сырой подвал, в котором прошло детство, догнал его и ударил. Потом зубы — мелочь, но тоже следствие времени, когда он ел кое-как и не замечал зелени. Зубы выпадали один за другим, и в конце концов еда стала причинять страдания, а он так любил вкусно поесть!
Но все это не главное — живопись начала подводить его.
Он больше не мог писать, рука не слушалась, плечо нестерпимо ныло и скрипело при малейшем движении.
И еще, странная вещь произошла — он стал сомневаться в своих основах, что было не присуще его жизни на протяжении десятилетий. Началось с мелочей. Как-то на ярмарке он увидел картинку, небольшую…

***
Там в рядах стояли отверженные, бедняки, которым не удалось пробиться, маляры и штукатуры, как он их пренебрежительно называл — без выучки, даже без особого старания они малевали крошечные аляповатые видики и продавали, чтобы тут же эти копейки пропить. Молодая жена, он недавно женился, потянула его в ряды – «смотри, очень мило…» и прочая болтовня, которая его обычно забавляла. Она снова населила дом, который погибал, он был благодарен ей — милое существо, и только, только… Сюда он обычно ни ногой, не любил наблюдать возможные варианты своей жизни. В отличие от многих, раздувшихся от высокомерия, он слишком хорошо понимал значение случая, и что ему не только по заслугам воздалось, но и повезло. Повезло…
А тут потерял бдительность, размяк от погоды и настроения безмятежности, под действием тепла зуд в костях умолк, и он, не говоря ни слова, поплелся за ней.
Они прошли мимо десятков этих погибших, она дергала его за рукав – «смотри, смотри, чудный вид!», и он даже вынужден был купить ей одну ничтожную акварельку, а дома она настоящих работ не замечала. Ничего особенного, он сохранял спокойствие, привык покоряться нужным для поддержания жизни обстоятельствам, умел отделять их от истинных своих увлечений, хотя с годами, незаметно для себя, все больше сползал туда, где нужные, и уходил от истинных. Так уж устроено в жизни, все самое хорошее, ценное, глубокое, требует постоянного внимания, напряжения, и переживания, может, даже страдания, а он не хотел. Огромный талант держал его на поверхности, много лет держал, глубина под ним незаметно мелела, мелела, а он и не заглядывал, увлеченный тем, что гениально творил.
И взгляд его скользил, пока не наткнулся на небольшой портрет.

***
Он остановился.
Мальчик или юноша в красном берете на очень темном фоне… Смотрит из темноты, смотрит мимо, затаившись в себе, заполняя собой пространство и вытесняя его, зрителя, из своего мира.
Так не должно быть, он не привык, его картины доброжелательно были распахнуты перед каждым, кто к ним подходил.
А эта — не смотрит.
Чувствовалось мастерство, вещь крепкая, но без восторгов и крика, она сказала все, и замолчала. Останавливала каждого, кто смотрел, на своем пороге — дальше хода не было. Отдельный мир, в нем сдержанно намечены, угадывались глубины, печальная история одиночества и сопротивления, но все чуть-чуть, сухо и негромко.
История его, Паоло, детства и юношества, изложенная с потрясающей полнотой при крайней сдержанности средств.
Жена дергала его, а он стоял и смотрел… в своем богатом наряде, тяжелых дорогих башмаках…
Он казался себе зубом, который один торчит из голой десны, вот-вот выдернут и забудут…
— Сколько стоит эта вещь? — он постарался придать голосу безмятежность и спокойствие. Удалось, он умел скрыть себя, всю жизнь этому учился.

***
— Она не продается.
Он поднял глаза и увидел худого невысокого малого лет сорока, с заросшими смоляной щетиной щеками, насмешливым ртом и крепким длинным подбородком. Белый кривой шрам поднимался от уголка рта к глазу, и оттого казалось, что парень ухмыляется, но глаза смотрели дерзко и серьезно.
— Не продаю, принес показать.
И отвернулся.
— Слушай, я тоже художник. Ты где учился?
— Какая разница. В Испании, у Диего.
-А сам откуда?
— Издалека, с другой стороны моря.
Так и не продал. Потом, говорили, малый этот исчез, наверное, вернулся к себе.
Жить в чужой стране невозможно, если сердце живое, а в своей, по этой же причине, трудно.

……………………..
Перед этой картинкой меня спросила одна женщина:
-За кем это она бежит?.. ночью, да?
— За собакой — отвечаю, — видите, у нее сбежал пес. Вот она и бежит, машет ему, зовет…
— Отчего же он цвета такого… странного? Будто и не пес вовсе…
— Ну, мало ли… думаю, луна виновата, так освещает.
— Нет, от луны не бывает такого цвета…
— Ну, тогда не знаю… — говорю. Может, просто бежит, сама не знает куда…
Смотрю на нее, а она плачет.
………….
Такие странные истории иногда случаются.

…………………
Я видел, кот неделями наблюдал, как его старший товарищ спускался вниз с третьего этажа. Длинный и сложный путь. Сначала форточка, она чуть приоткрыта, нужно суметь допрыгнуть и протиснуться. Оттуда прыжок на балкон, это метра два… Потом через узкую щель — на козырек мусоропровода, тоже около двух метров, причем можно напороться на осколки, сюда сбрасывают бутылки со всех этажей… Ну, а отсюда уже на ветку деревца, что растет рядом, и надо сразу перескочить на ветку потолще, иначе тонкая не выдержит… Потом вниз по стволу, лучше задом, надежней… метров пять съехать…
А теперь уж не зевай, чтобы не подкараулила соседская собака — прыгай на землю и быстро ныряй в подвал!
Так вот, котик с места не сдвинулся, ни разу не попробовал — неотрывно неделями наблюдал…
Однажды я пришел в мастерскую, его дома нет. Выглянул в окно — он уже на земле. Позвал его. Он легко и радостно вскарабкался, прошел все препятствия, как будто делал это всю жизнь.
……
А дальше написано про интеллигентов (2004 г), теперь не интересно, актальность растеряна. Не стало интеллигентов, остались образованные и знающие. Но и то, число неуклонно сокращается. Проще надо быть господа-товарищи, так нам говорят. Ты мужык или не мужык, деньги не пахнут, иди — торгуй!..
А потом жалуются вельможные — отток мозгов, отток…

////////////////
Одно время меня привлекала эта тема.
Cкрытая подвальная жизнь. Наверху жизнь была страшна и противна, и люди уходили в подвалы, там рисовали, писали, пили, и много спорили.
Теперь жизнь столь же противна. Но не так страшна. Подвалы не нужны, зато кухни пригодятся еще нам .

/////////////////////

…………………
Этот слайд я когда-то послал в одну галерею в Нью-Йорке. Называется «Агора». Галерея, не слайд. А картина никак не называется. Ну, «Разговор». У меня названия не радуют — прогулка да разговор. Да ладно, пусть… Давно было. А недавно они снова пишут — присылай, вот и вспомнил. Тогда слайд послал просто так. Слайд послать по мейлу ничего не стоит. Знак жизни, есть вот такой. А что, иногда знак подать хочется. Пустое в сущности дело, но со своими желаниями считаться надо, опыт говорит. Без этого не нарисуешь ничего, не напишешь. Жить и так можно, но разве это жизнь?..
Написали — присылайте, выставку Вам сделаем. Только оформите, конечно, и вышлите. Ну, немного заплатите за участие… Чудаки, это невозможно было, какие еще деньги! И потом, пройти все унижения, комитеты и комиссии, разрешения… И что, посмотрит кучка американцев? В основном наши, коренные жители другие картинки любят, я знаю. Чтобы интерьер украсить, к обоям подошло. Что-то абстрактное, неколышащее… Мне это нужно? А вернутся картины? Оказалось, они их продавать хотят! Ну, не-ет, вовсе не хочу их продавать, а эту вот — особенно не желаю! Так что, куда лезешь?..
А недавно — вторично, да… И снова плати, плати… Потом зато продадим, продадим — обогатишься… Помешались на продажах. Хрен вам, не хочу продавать!
И картинка осталась. И другие. И хорошо. Дома у себя висят. Так трудно найти свой дом, а потерять его — один момент. И к людям относится. Хотя многие не верят, такое теперь время. А я в другом живу. И ладно, как-нибудь доживу, и картины со мной. Они меня окружают и защищают. От большой жизни отгораживаешься, говорят. Ага, отгораживаюсь, не нужна мне ваша, она пусть большая, но мерзкая. Так я считаю. И привет!

…………
Тогда я еще жил в Лениграде, в общежитии на Тореза. Заканчивал аспирантуру, собирался ехать в Пущино. И встретил одного паренька, который поспешно бежал оттуда. Славный парень, родился в Лениграде, здесь же учился, городской человек. Он с ужасом говорил — «там жить нельзя…» Я не мог его понять. Ну, природа, и что?.. И потом много лет не понимал, был занят наукой и мало смотрел по сторонам. Но со временем понял. Природа — вовсе не цветочки-лепесточки, это огромное пространство, которое нас знать не хочет. Вроде все об этом знают, но, как всегда, знать мало, надо на своей шкуре испытать.
Пройдет миллион лет, нас не станет, и следы сотрутся… А что, очень на то похоже, и с каждым годом все понятней становится. А ЕЕ пространство — темное, молчаливое, — останется. Выходишь вечером к берегу реки, и видишь… Нет, не видишь, а чувствуешь. Иногда жутко становится. Так наглядно и убедительно земля демонстрирует, что мы здесь лишние…. Нет, не демонстрирует ничего, просто молчит, о нас не знает. Говорят, мы что-то на ней портим. Наверняка. Но у нее времени много, все заживет, забудется.
Встряхнешься, и обратно к себе, где тепло и свет.
Но не забудешь, след остается. Да, страшновато с ней наедине оставаться…

(Повесть «Предчувствие беды»)
http://www.periscope.ru/pb000.htm

……………………………………….
Книга о художнике и о ценителе живописи, богатом собирателе картин. Про художника не расскажешь в двух словах, а ценитель не паразит, а преданный искусству человек, в силу жизненных обстоятельств не сумел преодолеть свою робость, начать рисовать. И вот их история. Она кончается гибелью художника, Мигеля, а его почитатель и коллекционер, Лео… Он, наконец, набирается мужества, и начинает рисовать сам. То, что так бывает в зрелом возрасте, я хорошо знаю.
Мне сказала одна умная женщина, ей понравилась книга — «наконец Ваш герой не маргинал!» Это правда, он врач-хирург, гений лицевой пластики, весьма обеспечен, а как же иначе собирать картины… И неправда, оба они, конечно, маргиналы, в положительном для меня смысле. Не бродяги, воры и убийцы, а люди, уважающие заповеди и нарушающие правила обыденной жизни.
Я вырос в годы, когда лучшие — умнейшие, честные были маргиналами. Не по своей воле. И по своей тоже. Потом был период смутных надежд, иллюзий, деклараций, суеты… И вот снова все определилось, кончается как началось — лучшие снова маргиналы. Это не радует. Но и не слишком огорчает. Общество, люди и власть, считают, что им не нужна культура. Вернее, нужна, но управляемая, и сиюминутно полезная. И история эта повторяется, до скуки знакома…

/////////

……………