День: 20.03.2007

……….

РАЗГОВОР С ОТЦОМ
……………………………..
Он уже совсем угасал, редко приходил в сознание, и вдруг с утра бодрый, свежий, сидит среди подушек, ест кашу…
Вот она, память, одно предательство!.. Он полусидел, почти скелет, черный пустой рот, высохший язык… он давился кашей, после каждого глотка раненой птицей вытягивал шею, смотрел на что-то впереди себя, видное только ему. Лампа чадила, огонек жадно хватал и поглощал воздух, который торопливыми струями втягивался в пространство, ограниченное светлым стеклом, над входом трепетал и плавился, дрожал, мерцал… и только оставался незыблемым раскаленный круг стекла, край, заколдованный ход сквозь время.
– Так что же все-таки остается?..
Я не хотел причинить ему боль, но мне нужно было знать, и только он мог помочь мне, потому что многое понимал, и был похож на меня. В то время я пытался поверить в бога, в сверхъестественное существо, которое якобы произвело нас, и властвует, определяет всю нашу жизнь, говорят, оставив нам свободную волю, но какая же тут воля, где она свободная, ей места в жизни нет, рождаешься не по своему желанию, и умираешь – вопреки ему тоже… Вера же, возникающая от страха перед жизнью и смертью, меня только отталкивала и унижала. И я готов был согласиться с бессмысленностью существования, но все-таки вопрос теплился – что же останется, здесь, на земле, иное меня никогда не волновало. Там, где я – не единый, весь, с моими костями, мясом, страхом, грехами, угрызениями, болью, гордостью… там продолжения быть не может, урезанные эти радости, розовые, бестелесные, лживы и не интересны, равносильны смерти.
И я все чего-то добивался от отца, стараясь пробиться сквозь оболочку горечи и страха, все эти его «нигде, ничто не останется…»
Он долго не отвечал, потом поднял на меня глаза, и я увидел, как белки возвращаются из глубины, из темноты, куда опустились… заполняют глазницы, угловатые дыры в черепе, обтянутом желтоватой износившейся кожей… цвет взятый природой из старых голландских работ, где впаяны в грунт тяжелые свинцовые белила…
– Останутся – листья, вот!
Он выкрикнул, и мгновение подумав, или просто замерев, потому что вряд ли ему нужно было думать, высказал то, что давно знал:
– И трава. И еще стволы деревьев, хотя им гораздо трудней, они уязвимы.
…………………………
И теперь я вслед за ним повторяю, уверенно и решительно. И от меня останется, да – трава. И листья, и стволы деревьев. Я бы, подумав, добавил еще – небо, потому что знаю, каким оно было в два момента… нет, три, которых никто, кроме меня не видел, не заметил на земле, а они были… но не запомнил их настолько глубоко и остро, чтобы не думая выкрикнуть первым заветным словом. То, что говоришь, подумав, ложно или случайно, и не имеет значения. Трава бездумна, ни шума ни крика, она везде, преодолевая, не пренебрегая трещинами, шрамами земли, и пирамидами, бесшумно поглощает, побеждает, не сопротивляясь, всегда… И я, как он, уйду в траву, в листья, они живы вечно, хотя их жгут, разносит ветер, сбивает в грязь дождь – неистребимы они.
И я буду жить – в них, и, может, в стволах, если мне повезет. И немного в зверях, которые пробегают мимо вас, вы внушаете им страх, и потому я с ними. Всем на земле внушаете. Это некоторым, может, и лестно, но грязно.
(КОНЕЦ ФРАГМЕНТА)
…………………………………..
Наша связь с другими людьми… ((не то, что называют — «пониманием», огрызок связи),а истинная неразрывная связь, когда естественной бы казалась смерть жены после смерти мужа, и обязательно наоборот тоже… она невозможна из-за гипертрофированного самоосознания личности, и эта болезнь только углубляется.

Сорок лет
Сорок лет с тех пор прошло, но события этого, 1963 года, не забылись, они стали решающими для меня, одним из поворотных пунктов в жизни.
Я учился на последнем курсе мед. факультета Тартуского Университета (далее ТГУ). Почти пять лет из шести я работал на кафедре биохимии под руководством Эдуарда Эдуардовича Мартинсона, моего первого учителя в науке. У меня уже было направление в аспирантуру, на кафедру к Э.М.
Но весной 1963 года трагически погибает, кончает жизнь самоубийством Э.Мартинсон. Здесь я хочу немного рассказать о нем.
Ученик Павлова, крупный биохимик, много сделавший в областях химии секреторных процессов и головного мозга. Сложный человек, вспыльчивый, властный, несдержанный на слова. К студентам относился великолепно, а таких лекций я после него не слышал больше. Работал в Ленинграде, направлен после войны в ТГУ «поддерживать павловцев», был проректором ТГУ. Искренне преданный науке, и в то же время не чуждый борьбе за «истинную науку», которая тогда велась. Когда я учился у него, он был уже только зав. кафедрой биохимии. Его любили студенты, уважали многие, и многие боялись его языка и строгого отношения к науке. Тарту все-таки был провинцией, публикация в центральном журнале «Биохимия» — событием, и на этом фоне Мартинсон был на медицинском факультете фигурой особенной. Он нажил себе, будучи проректором, много врагов. Нужно представлять себе ситуацию. По Эстонии проехались катком две тоталитарные системы, некоторые сотрудники ТГУ в прошлом были офицерами, одни у немцев, другие у русских… Мартинсону мстили за его «насаждение Павлова», НО тут смешалось многое – и примитивный национализм, и оскорбленное нац. достоинство эстонцев, которое можно понять… и так далее, до мелкой зависти крупному ученому. Мстили ему злобно и умело, а он легко поддавался на провокации и был удобной мишенью. Дело кончилось отстранением его от кафедры и ужасным самоубийством.
Ректором тогда был Клемент, бывший парторг ленинградского Университета (далее ЛГУ), небольшой ученый-физик, политикан… Мой шеф Михаил Волькенштейн, работавший в ЛГУ в самые пасмурные годы, охарактеризовал впоследствии Клемента одним словом – «сволочь».
Но в Тарту Клемент вел политику осторожную, довольно умеренную, годы уже были не те… К тому же он был умелым организатором.
В те годы работал в Тарту известный филолог Ю.М.Лотман, сыгравший со своими учениками небольшую, но определенную роль во всей истории того года. Ю.Лотман был обаятелен, талантлив, горячо любим учениками, и в Тарту нашел прекрасную среду для работы, никто его не трогал, эстонцы сглаживали остроту послевоенных кампаний (космополиты и проч.) Например, генетику в те годы читал нам старик Пийпер, несмотря на наезды Лысенко и Презента и их разгромные речи, он тихо продолжал говорить про Менделя и Моргана, а на провокационные вопросы не отвечал, прикладывал ладошку к уху – «не слышу…»
Продолжу про Ю.Лотмана. В жизни он был конформистом по типу – «ничего не делайте, будет только хуже…» В этой истории он через своего ученика Чернова (филолог в Питере теперь) косвенным образом участвовал в «усмирении» некоторых студентов русского потока медфакультета, которые требовали РАССЛЕДОВАНИЯ обстоятельств гибели Мартинсона. Чернова подослали ко мне, как к активному «диссиденту» (тогда этого слова еще не было), а потом я увидел его в кабинете секретаря парткома ТГУ Полисинского, {{отъявленного подонка, человека «с лицом боксера и рваными носками» (по рассказу «1984-ый» Д.М.)}}, где меня допрашивали, угрожали и всячески уламывали. После всего этого я смотрю на Лотмана на экране с его замечательными лекциями с двойственным чувством.
Выход из ситуации нашел Клемент, и, надо отдать ему должное, мягкий выход. В сущности, ему было важно только замять дело с самоубийством Э.М. ((Сыграло свою роль время, то, что теперь называют «оттепель», а фактически – отключение репрессивной машины, и этого уже было достаточно, чтобы люди воспряли… )) Клемент не стал преследовать студентов, мне дал возможность сдать экзамены в аспирантуру, а потом убрал с глаз долой – направил в целевую аспирантуру к М.Волькенштейну в Лениград, в отличный Институт высокомолекулярных соединений, где среди людей, понимающих современную биологию были известные ученые Волькенштейн и Бреслер.
Я не раз писал о Мартинсоне, в моем романе “Vis vitalis” это учитель главного героя Мартин.
Сложная и трагическая фигура Эдуарда Эдуардовича Мартинсона повлияла на всю мою дальнейшую жизнь. В его лице я впервые увидел настоящего большого ученого, глубоко понимающего биохимические процессы в живых организмах, умеющего ставить глобальные задачи и в то же время знающего практические пути к осуществлению цели. Он прекрасно сам работал руками, ставил эксперименты. Он много говорил со мной, рассказывал о науке, и я уже не представлял себе жизни вне этого дела.
История его смерти поставила передо мной и многие другие вопросы. Я увидел, что дело не только в «культе личности», который вроде разоблачен, а гораздо глубже, и нужно очень многое, чтобы изменить ситуацию… А потом все закрутилось обратно, хотя не с такой неумолимой жестокостью, как раньше. {{О самом послевоенном времени у меня остались тени воспоминаний, но тревожащие тени – космополиты, дело врачей, преследование и смерть отца… Тревога и страх родителей вошли мне в кровь вместе с ненавистью.}}
Настоящим диссидентом я не стал, но был близок к этой среде, сочувствовал, читал и прозрачные листочки и фотокопии, которые давали мне на ночь, чтобы к утру вернул…
Сорок лет прошло. Многое изменилось. То, что мы читали по ночам, теперь перестали читать. Но вот что выяснилось для меня – самое важное передается не через книги, не через культуру в музейно-книжном ее виде, а только через ЖИВУЮ СВЯЗЬ ЛЮДЕЙ, через их лица, поступки, слова. И если эта связь нарушается… И книги вроде доступны, и кино показывают, с экрана все-все говорят, а что, все можно говорить… НО тихо и незаметно происходит самое непоправимое, теряется связь времен, культура становится музейной и постепенно забывается и чахнет…
Только люди. И с ними книги становятся другими – живыми, и наука уже не книжная – а живая, и рядом с тобой Мартинсон, Волькенштейн, Бреслер, а значит и те, которых они знали живыми — Павлов, Ландау, Тимофеев-Рессовский, а через них – Морган, Бор…
Вот и все, что я хотел сказать.

(Паоло и Рем) ОКОНЧАНИЕ ПОВЕСТИ
……………………………………..
Рем снова повернулся к холстам. Они смотрели на него печально и привычно. Он взял свои рисунки, положил рядом с “виноградом”, как он уже называл рисунок Паоло.
-Я, что ли, слабей?..
-Ничуть!
-Ну, он ловчей управляется с пространством…
-Так известно, он же этом первый.
-Но и здесь у меня не хуже, и здесь.
-Пожалуй, тут я поспешил…
Один из рисунков показался ему не так уж ладно скроенным.
— Всегда ты прешь на рожон, спешишь, вот и ошибаешься!
Это от нетерпения. На самом деле, я вижу не хуже! Разве что… все у него как-то веселей, даже темнота другая. Видит радость в жизни, хотя и старик… Не знаю, не знаю, пишу как в голову придет. Я другой свет вижу, он должен из темноты рождаться, из темноты!.. Эт-то не просто — тьфу, и возник… Рождение из тьмы, из хаоса — больно, всегда больно!..
Но все-таки, замечательный мужик оказался, признай — умирал, а думал о тебе, почему? А говорили – барыга…
Он сразу представил себе боль, страх, и мужество человека, сумевшего на самом краю, из темноты, протянуть другому руку. Пещера, впереди тьма, до самого неба тьма… тень, силуэт, лицо, факел… рука помощи…
Опять он видит то, чего не было.
Или было, но гораздо проще, не так больно и страшно.
А если вникнуть в глубину вещей, увидеть картину во всей полноте?..
Наверное, так и было.
Полный мыслями и сомнениями, он медленно поднялся, свернул работы, вышел на дорогу и двинулся в свою сторону. Солнце уже было в самой верхней доступной по календарю точке, но ведь север, и тень Рема, довольно длинная, не отставая, скользила за ним.
Он еще вернется к рисунку этому, и к мыслям о Паоло.
Жизнь многозначительная штука, но у хорошего человека и смерть много значит.
Рем шел, все убыстряя шаги, его путь лежал на запад, дорога перед ним спешила к крутому излому и упиралась в горизонт, облака снова разогнал свежий морской ветерок, стало светлей… Он уходил, уходил от нас, а может приближался, не знаю, но хотел он или не хотел того, а двигался к свету.

АНТ в «НЕВЕ» в февральском номере (2004 ГОДА!)
надеюсь, что моя самая тяжелая и мучительная книга будет опубликована приличным тиражом и в журнале, который я уважаю.
……………….

Мне кажется, ужас вовсе не в том, что начавшись в черной пустоте, она, жизнь, в пустоте и кончается. Красивые слова философа, в которых нет искренного чувства, только поза и любование собой, а я это не люблю, мои ноги чувствительны ко всякой фальши и тут же отзываются длинной нудной болью. Эти слова только подчеркивают грандиозность трагедии, в которой участвуем. Не то, не то, другое гораздо хуже — то, что протекает она, жизнь, в постоянной мелкой и пустой враждебности друг к другу и миру, который нас окружает — он против нас! Все, что мы носим в себе изначально, что хотим, к чему тяготеем, вынуждены отстаивать в мелких ежедневных схватках с силами о которых я уже говорил. Власть случайности безгранична. Разве вся моя жизнь не пошла именно этим, а не иным путем из-за событий, которые не зависели ни от меня, ни от моих родителей и близких, они сами стали жертвами обстоятельств, бороться с которыми не могли? И вся эта напасть не хитроумный план, не испытание на прочность, как хотят думать люди в вере, не проверка любви и привязанности, верности богу, людям, идее, нет, совсем не то! Только унизительное преодоление препятствий, которые враждебны существованию, вредны, угрожают… И не осмысленно против нас — уж лучше бы чувствовать за всем направляющую разумную, пусть враждебную силу! — нет, этот нападающий, наступающий хаос рожден судорогами природы, стремящейся сохраниться и выжить, отчаянными попытками людей, тех, кто рядом с нами и далеких, выплыть самим, закрепиться, спастись, устроить свой недолгий век сносно. Жизнь ужасна не потому, что кончается — с этим можно было бы жить без унижения, ведь человек со всей своей начинкой не приспособлен к долгой жизни, — а потому что протекает в бессильном барахтаньи, и никто не докажет мне, что за этими тараканьими бегами и крысиными схватками кроется глубокий смысл. И если все же есть кто за сценой, тайный кукловод, то это явный мерзавец, подонок, лгун и ничтожество при всех своих сверхестественных возможностях. Любить его? Да вы сошли с ума!
Но нет никого за сценой, и самой сцены нет, кругом промерзшее черное небо, и мы, как тараканы, вытряхнутые из помойного ведра, летим по огромному мусоропроводу вниз, вниз, вниз… Никакой сцены, никакого дирижера, только столкновение слепых сил, стремящихся размазать нас по мертвому пространству, с нашей крошечной волей, которая в ужасе не хочет умирать, и в этом упорном и обреченном сопротивлении все человеческое и заключено. Мне скажут, миллионы живут не замечая или смиряясь, захваченные в плен ежедневными заботами и делами, а ты против, кто ты такой?.. И будут правы в своей разумности и мудрости, способные принять то, что невозможно изменить, а за меня будут только мои ноги, страх и боль, постоянная боль.

Из «афоризмов», приписанных Аркадию (герою романа)
Он называл их «логоризмами»:
…………
Лучше умереть стоя, чем на коленях.
Не снимай шляпу на собственных похоронах.
У смерти временные трудности возникают, это и есть жизнь

Собираю, систематизирую…
……………
http://www.periscope.ru/prs98_3/graf/dan7.jpg
http://www.periscope.ru/gallery/at/9.gif
http://www.periscope.ru/gallery/at/8.gif
http://www.periscope.ru/gallery/at/7.gif
http://www.periscope.ru/gallery/at/5.gif
http://www.periscope.ru/gallery/at/4.gif
http://www.periscope.ru/gallery/at/3.gif
http://www.periscope.ru/gallery/at/27.gif
http://www.periscope.ru/gallery/at/26.gif
http://www.periscope.ru/gallery/at/25.gif
http://www.periscope.ru/gallery/at/24.gif
http://www.periscope.ru/gallery/at/23.gif
http://www.periscope.ru/gallery/at/20.gif
http://www.periscope.ru/gallery/at/19.gif
http://www.periscope.ru/gallery/at/18b.gif
http://www.periscope.ru/gallery/at/16.gif
http://www.periscope.ru/gallery/at/15.gif
http://www.periscope.ru/gallery/at/13.gif
http://www.periscope.ru/gallery/at/12.gif
http://www.periscope.ru/gallery/at/11.gif
http://www.periscope.ru/gallery/at/malb7.gif
http://www.periscope.ru/gallery/gmg/17n.gif
http://www.periscope.ru/gallery/gmg/16n.gif
http://www.periscope.ru/gallery/gmg/15n.gif
http://www.periscope.ru/gallery/gmg/12n.gif
http://www.periscope.ru/gallery/gmg/10n.gif
http://www.periscope.ru/gallery/gmg/9n.gif
http://www.periscope.ru/gallery/gmg/8n.gif
http://www.periscope.ru/gallery/gmg/7n.gif
http://www.periscope.ru/gallery/gmg/7n.gif
http://www.periscope.ru/gallery/gmg/6n.gif
http://www.periscope.ru/gallery/gmg/5n.gif
http://www.periscope.ru/gallery/gmg/4n.gif
http://www.periscope.ru/gallery/gmg/3na.gif
http://www.periscope.ru/gallery/gmg/14n.gif
http://www.periscope.ru/8ms.jpg
http://www.periscope.ru/10ms.jpg
http://www.periscope.ru/52gvvex.jpg
http://www.periscope.ru/53gexvyst.jpg
http://www.periscope.ru/dan8.jpg
http://www.periscope.ru/dan9.jpg
http://www.periscope.ru/ded8ex6.jpg
http://www.periscope.ru/dedv6.jpg
http://www.periscope.ru/ira0v0.jpg
http://www.periscope.ru/s51alb.jpg
http://www.periscope.ru/prs98_1/pr4/graf/mouse/22abig.gif
http://www.periscope.ru/prs98_1/pr4/graf/mouse/18big.gif
http://www.periscope.ru/prs98_1/pr4/graf/mouse/4big.gif
http://www.periscope.ru/prs98_1/pr4/graf/mouse/10big.gif
http://www.periscope.ru/prs98_1/pr4/graf/mouse/23big.gif
http://www.periscope.ru/prs98_1/pr4/graf/mouse/35big.gif
http://www.periscope.ru/prs98_1/pr4/graf/mouse/37big.gif
http://www.periscope.ru/prs98_1/pr4/graf/bors/bk2f_fff.jpg
http://www.periscope.ru/prs98_1/pr4/graf/bors/brsuk1fff.jpg
http://www.periscope.ru/okna/jude2.jpg
http://www.periscope.ru/okna/okno2.jpg
http://www.periscope.ru/home3_full.jpg

Ничего нового, думаю, нет. Просто собрал то, что постоянно перед глазами.
……………………..
http://www.periscope.ru/gallery/danpt1/4.jpg
http://www.periscope.ru/gallery/danpt1/7.jpg
http://www.periscope.ru/gallery/danpt1/14.jpg
http://www.periscope.ru/gallery/danpt1/18.jpg
http://www.periscope.ru/gallery/danpt2/im46m.jpg
http://www.periscope.ru/gallery/danpt2/im16b.jpg
http://www.periscope.ru/gallery/danpt2/im1b.jpg
http://www.periscope.ru/gallery/danpt2/im21b.jpg
http://www.periscope.ru/gallery/danpt2/im43b.jpg
http://www.periscope.ru/gallery/danpt2/im45b.jpg
http://www.periscope.ru/gallery/danpt2/im5b.jpg
http://www.periscope.ru/gallery/danpt2/ima19b.jpg
http://www.periscope.ru/gallery/danpt2/ima2b.jpg
http://www.periscope.ru/gallery/danpt2/ima8b.jpg
http://www.periscope.ru/gallery/bors2/put1_4.jpg
http://www.periscope.ru/okna/headweb.jpg
http://www.periscope.ru/gallery/bors2/im32b.jpg
http://www.periscope.ru/gallery/bors2/brsuk9ff.jpg
http://www.periscope.ru/gallery/bors2/brsuk4ff.jpg
http://www.periscope.ru/gallery/bors2/tree2.jpg
http://www.periscope.ru/gallery/bors2/38f.jpg
http://www.periscope.ru/gallery/danpt1/2.jpg
http://www.periscope.ru/gallery/danpt1/9.jpg
http://www.periscope.ru/gallery/danpt1/5.jpg
http://www.periscope.ru/gallery/danpt1/p12f.jpg
http://www.periscope.ru/gallery/danpt2/im12b.jpg
http://www.periscope.ru/2zzz.jpg
http://www.periscope.ru/3zzz.jpg
http://www.periscope.ru/17zzz.jpg
http://www.periscope.ru/gallery/mouse/bull.jpg
http://www.periscope.ru/10zzz.jpg
http://www.periscope.ru/f24.jpg

/////////////
Со многими картинками что-то важное связано. Какие-то события. Встречи с людьми, которых запомнил. Некоторые изображения — клад в этом отношении. Например, этот лист старой темперы. Два дерева. Тут же вспоминаю — ее смотрел Михаил Рогинский… Ну, и так далее. Люди и их слова. Что осталось от жизни — не так уж много. Когда начинаешь вспоминать. Что в первую очередь всплывает? У меня не события, а люди. Их слова. Иногда совершенно незначительные… вроде бы… Когда-то я увлекался теорией катастроф, и ее применением в социологии. Потом, когда писал книгу «Монолог о пути», мне пришла в голову мысль — эта теория приложима к индивидуальной жизни. Только в ней «работает» не статистика, а случайность. Те же критические точки переломов… В них — лица и слова…
Но даже интерес к людям — проходит. Остается? — слабое любопытство. Не так было. Оказывается, ты связан — с историей, культурой — не через книги и знания, а через слова и встречи. Когда я почувствовал историю науки, что она рядом? Краткая встреча, несколько слов с человеком, видевшим Моргана, основателя современной генетики… Несколько слов, которые при мне сказал кому-то Тимофеев-Рессовский… От истории остается в нас только дыхание. Как дуновение ветерка. Чуть заметное. Но это важно. Связи. Преемственность. Ее ощущение. Которое сейчас неисправимо теряется. С этим теряется и культура. Это тихая катастрофа, которая сейчас в России происходит.
Оказывается, книжные связи — ерунда по сравнению с кратковременными встречами и словами. Облик, живой образ, несколько слов, сказанных рядом важней, чем все остальное — чтобы почувствовать связь со временем. Что ты, как дерево, растешь из прошедшего времени. А врезаешься — в пустоту, в редкую атмосферу сегодняшнего дня. Когда-нибудь и он станет почвой, но не для меня. И хорошо. Хорошо. Всему свое время. Предложи еще раз прожить жизнь — отказался бы. Слишком тяжелая штука. Умирать неприятно, конечно, но жить… Только несколько человек, взглядов, слов — они утешают. И говорят — было… Было.