День: 17.12.2004

Я редко это делаю, и вот ввязался в разговор о творчестве. Тут же пожалел. Люди все умные, знают про сознание и подсознание, и даже сверхсознание какое-то… Оказывается писатель боится чего-то, страшно боится, и оттого начинает писать каким-то ломаным жеманным языком, называется он «стёб». В виде глагола слово произносить не знаю как, неприлично получается. 🙂
Писатель сложные вещи стесняется просто писать, вдруг вылезет банальность, осмеют ведь! И пишет их вроде бы смеясь, вроде бы осмеивая, а сам — втайне, шопотом, подмигивая нам украдкой, — передает свой глубокий поспудный смысл.
Говорят, от страха и самозащиты. Непонятно тогда, зачем же творчество, в жизни этого «стёба» вроде бы навалом… Графоманы ничего не боятся, и это хорошо, за это уважаю графоманов. А почему не боятся? Потому что увлечены, любят свое творчество, им наплевать на читателя-зрителя, пишут себе и пишут, им нужно, вот и пишут(рисуют тоже).
А вот когда начинается — » а я способен?», «а я гожусь?» «Ну, как я, по-вашему?..»
Тогда конец радости творчества, наступают муки.
Это к сожалению неизбежно, но можно перемолоть, если отчаянно работать, сбивать масло ножками, ножками… Потом не то, чтобы поверишь в себя, но устаешь бояться, ни нервов ни сил на это не хватает. И начинаешь понимать, что я — это я, и каждая собачка гавкает по-своему, и малая и большая, и гавкнуть не так уж много времени остается… 🙂

……………………………………….
Монотопия.

……………………………..

……………………………………………..
Недавно умер Михаил Рогинский, замечательный человек и художник, я с ним немного общался в начале своей живописи, где-то в 1977-1978гг, показывал свои работы, и, конечно, смотрел его картины, мне все было в них интересно. В начале, потом я понял, что М.Р. — это немного не мое. Объясню. В одном из первых писем из Парижа Рогинский писал — » у нас живопись была — «мой мир», а здесь — просто живопись». Разумеется и «мой мир» и «просто живопись» — такие крайние точки на шкале, скорей абстракции, но все-таки разные художники на этой «шкале» в разных местах. Кандинский — это больше «просто живопись», он интересовался ее элементами. Пикассо — заглядывал сюда, хотя он потеплей. Миша Рогинский с его «Чайником» и «Спичками» — ближе к «моему миру» что бы он ни декларировал в разные времена. Тут видимо важно, сколько страсти и сердца художник вкладывает даже в простые элементы живописи (Кандинский), в свои почти лабораторные опыты (Сезанн). Если много вложено, «сердце» пробивает любую схему. На другом полюсе — «мой мир»: навскидку… Рембрандт из стариков, и многие наши художники 70-х годов, замечательная московская школа.
Головой никто не пишет картины, а если стараются, то… все зависит от того, что вложено: если много таланта, страсти, то происходит не «расширение области ума»(как я недавно прочитал на Палубе ВеГона), а скорей расширение области сердца, чувства на то, что умом понятно до конца быть не может. Чувство позволяет это сделать, хотя странным путем, вокруг да около истин 🙂
Оттого и был сильным художником Михаил Рогинский, что в самые свои «чисто художнические опыты», когда вроде бы только глаз и глаз, и удивление предметом, вложил несметные чувства, и потому в его работах образовался тот фон, тот глубинный слой, который и называется «мой мир». Никуда не денешься, истина в искусстве дается только через «мой мир», вопреки «головным намерениям».
Мне, откровенно говоря, ближе, когда люди не зажимают свое сердце в кулак, а сразу и прямо говорят чувством. Если сразу и прямо, то есть шанс, что не будет банальность. Только шанс, а больше никто не даст. Это риск, да, но кто боится, тот «стёбает». Почти все великое, что сделано в искусстве — просто, идет от искреннего переживания, от непосредственного чувства.

……………………………….
Умер старый кот Ксерокс. Вечером мы долго сидели с ним в мастерской. Он обычно прыгает на колени, сидит, смотрит в лицо, так мы разговариваем. Прыгнуть он уже не мог, я помог ему слегка. Посидели. Потом я ушел домой. Вернулся утром, его нет, значит, ушел через форточку в подвал. Месяца два не уходил, все слабел. А тут взял и ушел. Я нашел его в подвале мертвым. Славно жил, и хорошо умер.

……………………………..
Недавно сидели, пили чай с конфетами «Му-му» и рассуждали, какое время в жизни было для нас лично (с Ириной, женой) самое счастливое, спокойное и интересное. Конечно, так называемый Застой. Хотя помню, как злились и ругали власть, преследующую диссидентов. Было. Но мы работали, денег хватало, ездили каждый год в Крым, в Коктебель, в Алупку, в сущности, на копейки ездили и не тужили. Да, за кордон меня не пускали. А зачем? 🙂 Вот Ирина теперь пол-Европы объездила, и ничего хорошего там, у нас лучше 🙂 Хотя, конечно, бедней и грязней, но мы свободней живем. Пока что. Но скоро будем как в Европе жить. Мы платили за квартиру пять рублей, а теперь полторы тысячи, одну пенсию. Нам бежать за Европой и США — значит взять все худшее, так и будет. Потому что глупо и впопыхах, а о своем народе никто не думает.
Вот такой сугубо мещанский разговор происходил.
«Му-му» тоже не те, не те…
А о свободе даже не вспомнили, где она, свобода? что это?