«… а что писатели нынче?..» (из повести «ЛЧК», «Цех фантастов-91», ред.К.Булычева)

— А что писатели нынче, о чем пишут?—спрашивал Антон.
А я не знал, какие-то случайные книги доходили до нас. Говорили, что много стало писателей узких профессий—деревенских, городских, заводских, военных… шахтеров и металлургов… они делились еще по регионам, по областям… Были среди них люди серьезные и честные, говорили о правде, что реальность надо отражать правдиво, без прикрас. Все это чудесно… но не для меня. Я верю, что Бог недаром наделил людей воображением и сделал их разными. Как мастер, он чувствовал ограниченность воплощенной мечты и хотел, чтобы благодаря нам не умерли те миры, которые не состоялись в грубом и единообразном материале. Ведь в душе каждого из нас так чудно сплелись люди, вещи, слова, мечты и сны наши, что все едино и равноправно. И мы своими скромными силами уводим мир от простой трехмерности и приближаем его к изначальной многомерности замысла, мы спасаем себя и других от принуждения так называемой “реальности”, в которую не вмещается и никогда не вместится живая душа. И я боюсь свирепой серьезности тех, кто учит “правде жизни”… Впрочем, были и хорошие книги — о природе, о животных, избегали, правда, упоминаний о черных пятнах на них…
— А как же Бим, ухо-то черное? — спросил Антон. Во-первых, Бим не кот и к полям отношения не имеет, а во-вторых, все трудности с утверждением проекта были как раз из-за этого уха. Статуя будет вся из светлого металла, но где-то в документах Анемподист допустил промах, и хотя давно уже все выяснено-перевыяснено, и вроде бы не было этого уха вовсе, а проект все буксовал…
Антон уходил, наступала тишина.
///////////////////////////////////////
Я иду и вижу, что миру еще не конец, и желтый еще светел, и коричневый цвет чист, и багровые ягоды не тронуты черными пятнами… Не-ет, мы еще поживем до зимы… Я иду туда, где наверняка встречу знакомую личность. Гордый, заносчивый, высокомерный, а вот какой интересный кот. Сидит себе один и сидит перед заброшенным домиком, на крылечке, или пробирается внутрь своими ходами, залезает на подоконник, смотрит через стекло… Удивительно и то, что домик этот в хорошем состоянии, может, Вася как-то действует?.. В самом деле, что ли, поле у него такое…
Сегодня он на крыше, на самом краю, смотрит на меня сверху, молчит. Можно к тебе?.. Тяну дверь, вхожу. И вижу натюрморт на столе. Серая бумага, стакан—фиолетовое с розовым, вилка, тарелка… желтое, коричневое, красноватое… Как не видел раньше! Написать, может, и сложно, но не главная сложность, главная—увидеть… или вообразить, это все равно… Что такое хорошая картина? Она сразу входит в глаз, целиком. Некоторые очень плохие картины тоже сразу кидаются в глаз, но их хватает только на первый бросок—они тут же выдыхаются, съеживаются и отступают. Ну, что хорошего в этих старых вещах?.. Зачем рисовать стакан, вилку… или яблоко, цветы—в жизни их вполне достаточно. Они дают нам повод сказать свое—немного о них, а больше о другом -о целом пространстве, в которое мы, преобразуя, включаем эти вещи, и которым владеем, не деля ни с кем. Свое пространство—вот что главное. А в литературе разве не так? Разве слова за первым, резким и точным, смыслом не имеют более глубокий, разве в одном ряду с другими не образуют подъемы и спады, так напоминающие наше живое дыхание и музыку?..
А Вася тем временем слез с крыши и устроился рядом со мной на подоконнике. Он так сидел, как, бывает, сидишь и сливаешься с тишиной в полном спокойствии души… могуг еще где-то тикать часы, или ветка постучится в окно—не мешает. Вот и Вася здесь сливался с тишиной, а у Ларисы он отбивался от ее напористой любви, которая поглотила в свое время Антона. Кот оказался крепче слабого человека, или Лариса ослабела к старости, не знаю… Все-таки Вася нашел равновесие, он не был мерзавцем, и время от времени позволял себя любить. Лариса страдала, но боюсь, что без страдающей стороны здесь не обойтись… Я вспомнил кота на картине, котенка еще—он всеми был любим, к этому привыкают, и что делать потом? Как Феликс вынес все это… здесь нужна особая душа—и особый, конечно, хвост, не так ли, Вася?.. У него тоже неплохой хвост — он может оставаться сам с собой, ему интересно это… качество, не облегчающее жизнь, а переводящее ее в другое русло. Вот и живопись позволяет остаться самому с собой, но совсем не облегчают жизнь эти переходы от света к тени, эти рядом положенные пятна, такие разные, но согласные в чем-то главном. Может быть, даже растравляют тоску… Я писал картины тогда, лихорадочно много писал, покоя не было, давило чувство—попался… в лапы к гуманистам, как сказал поэт… двери закрыли перед тобой, и всем, всем — и тем, кто хотел уехать и кто не хотел, возражал, спорил, тем тоже тяжесть на грудь легла…
И все-таки, черт возьми, пройдут века, все это чугунное, надменное, тупое—сгинет, забудется—и останутся два-три пятна на розовом платье… обрыв между светом и тенью… кем-то негромко сказанное слово—и вызовут неясную тоску у какой-нибудь одной души, стоящей перед своим порогом…
Поговорили мы с Васей, и я пошел домой. Кот снова забрался на крышу и смотрел мне вслед. Потом крыша скрылась за деревьями, и я больше не оборачивался.

УТРЕННЕЕ АССОРТИ 261114


Что еще будет…
………………………………………….

Искусствоведша из толстого журнала
…………………………………………….

Нашнаш, осенний вид
…………………………………………….

Эскизик, дорожка к Оке
…………………………………………

Мадам, уже падают листья…
…………………………………………..

Вся серость налицо
……………………………………………

Расскажи мне сказку…
………………………………………….

Голодное поле
…………………………………………

Англичанка и ее русская компаньонка с кошкой
……………………………………………

Полнолуние
………………………………………

Гадание на кофейной гуще
……………………………………………….

Очаровательный запах
……………………………………………

Художник на пленэре
…………………………………………………

А где же кофе?..
……………………………………….

На равных