Выставка в Серпухове в 2010-м году

Эти и подобные им фотки с выставок не люблю, они «репортажные», что ли. Если б можно было только показывать картинки… нет! и сам ты и прочие люди обязательно перед ними. И свет дурной, и вообще… Нет, я не против выпивки-закуски, даже наоборот… но мешать с картинками не люблю, каждому делу свое место и время. Но меня просили показать, что я все-таки иногда появляюсь не только среди котов и кошек
……………………………………………..

……………………………………………

……………………………………………

……………………………………………..

………………………………………….

…………………………………………

……………………………………………

……………………………………………

……………………………………………

…………………………………………..

……………………………………………….

Саша и Жасмин (2)

…………………………
А день, хотя в разгаре, для меня только начинается, самый длинный в жизни оказался. Таких дней у меня было всего — ну, три, четыре… Когда попался в серый мешок, мальчишечка… когда вылупился заново на свет и мама умерла, два события сразу… когда мы притащили Жасмина… когда ты уехал… и сегодня, самый тяжелый в жизни день.
Дорожка моя любимая заброшенная лежит, скользкая, грязная… Тяжело видеть это безобразие, в печальном настроении вхожу в подъезд.
И тут же слышу жалобный крик кота или котенка, а люди ходят и никто ничего!.. Похоже, высоко… Поднялся на лифте, вижу — между восьмым и девятым этажом, за сеткой, отгораживающей лифт, котенок стоит. Как он в шахту мог попасть, без человеческой руки невозможно это!.. Изнутри на сетке стальные уголки, может, заметил, сантиметров восемь шириной, и он на одном стоит, к сетке прижался и орет. Рядом с ним то и дело проплывает лифт, махина с грохотом и вонью стальной, чуть не задевает его, и ясно, он долго не продержится, упадет в шахту с большой высоты, а может лифт его зацепит, искалечит, раздавит… Меня в жар бросило, и я мог его раздавить!.. А люди не хотят слышать, понимать — спокойно садятся в лифт и едут себе, им, видишь ли, спешить надо!.. Я бегом вниз, на первом у меня весь инструмент, там ножницы по металлу. Дверь открыл, почему-то темно… Забыл, что в день аварии выкрутил пробки, чинил розетку, представляешь, Малов, я — забыл! Ты бы посмеялся — «Саша, становишься нормальным человеком…», а мне не до смеха, наощупь схватил с полки ножницы и наверх. Ехать лифтом духу не хватило, пешком бежал. Тяжело далось, ослабел, притащился весь в поту, в спине тяжелый камень ворочается, давит, перед глазами черные запятые бесятся.
Успел. Вижу, молчит, орать, наверное, устал. Начал резать окно в шахту, с восьмого этажа, а это двойная стальная сетка, ты знаешь, и высоко, так что с вытянутыми руками режу, проклинаю все на свете… Вырезал квадрат рядом с ним, но вытащить кусок сетки не просто, кружева стальные цепляются друг за друга… Пальцы уже в крови, а тут сзади тихий печальный голос — невысокий мужчина в шляпе укоряет за нарушение безопасности езды.
Понимаешь, Малов, впервые в жизни не выдержал, повернулся к нему и довольно нервно говорю:
— Какая безопасность, если жизнь ни хрена не стоит?..
Малов, ты говорил, злоба от страха, от непонимания, а от злобы снова страх и никакого понимания, вечная круговерть… И снова ты прав, я дурак, не понял его и обозлился, а он, оказывается, кота не видел, знаешь, из тех, кто выше головы не смотрит, все в землю или в себя, в себя…
Он поднял голову, увидел — обомлел, весь бледный, и говорит:
— Простите, простите… — повернулся, и вниз.
Оказался неплохой человек, зря я на него окрысился. Но не до него было, воюю отчаянно с сеткой, боюсь опоздать, а лифт все ходит туда-сюда… безумная махина рядом с живым тельцем, шерсть задевает… Котенок мужество совсем потерял, глаза закрыл и трясется.
Наконец, вытащил квадрат, полез рукой за котом, а он испугался — и от меня, на самом краю стоит, тихо попискивает, будто вчера родился… Все-таки изловчился, схватил его поперек тела, тащу через дырку, а он впился зубами в палец, чувствую, прокусил до кости, а потом сиганул через меня, шею расцарапал, и помчался на чердак.
Я больше не мог с ним возиться, искать, жив и ладно. Без сил добрался до квартиры, тошнит, серая тоска под ложечкой и в горле першит от горечи. Сорвал печать, отпер дверь, вошел, в кухне стул да стол, и пусто, ни телека, ничего. Но телек ерунда, мамины вещи унесли, вот что больно, старую ее шубу, я помню, ручонками цеплялся. Фотографии потоптали, валяются, я их подобрал, на некоторых она молодая еще, смеется… Еще не родила меня, а потом только боль да ранняя старость.
Сел… нет, вскочил… Страшное волнение меня одолевало, решил тут же сварить хвосты, пойти с ними искать Жасмина, чтоб сразу ему настроение поправить. Как буду его тащить, не думал, гнал от себя эти мысли, там видно будет, главное, найти. Отпер твою дверь, нашел кастрюлю, хвосты варить определил, сел на диванчик мой родной… у тебя хорошо, тихо, цветы, уют и покой, в другое время лег бы и заснул.
Нет, как же он там, в снегу, второй день валяется, ведь не ходит, надо срочно спасать. Да, забыл про письма, взял из ящика, сунул в карман, а теперь вытащил на стол, вижу — два иностранных, но не от тебя, с сургучами. Подождут, Малов, вот вернешься, почитаем, да?..
Вода только закипать начала, электричество не газ, и чувствую — не могу, терпения не хватит, потащу как есть, недоваренные. Схватил кастрюлю, вылил воду… Ну, что за беда, хвосты хоть и сырые, но отморозились, стали мягкие, мокрые… От злости на себя заплакал — почему я такой, бездумный, неумелый, куда их теперь положить, как нести?.. Ты прав, Малов, нормальный человек нашел бы пса, приволок домой, не спеша накормил бы, а я не мог ждать, сунул всю кастрюлю в сумку, на двери висела, а крышку найти не могу. Решил, что и лучше, быстрей охладится рыба…
Что за идея — кинулся с разбегу варить хвосты!.. Думаю, я был как во сне.
Вышел во двор, темно, звезды огромные мигают, я им позавидовал, Малов, свободе, неприкаянности вечной… И что это я всем должен, должен, вечно связан, постоянно спешу всем помогать… Никому не завидовал до сих пор, даже тебе, знаю, жить тебе нелегко, хотя гораздо умней меня, а может потому?.. помнишь, говорил — «от знания чего угодно жди, но не покоя».
И… уставившись в небо, полетел вниз.
Я же говорил тебе, пока меня не было, дорожка льдом обросла, здоровому не удержаться, а у меня нога за ногу заплетается. И падал я вперед, как никогда не падаю… как статуя, как телеграфный столб, и при этом думал о рыбе, как бы не растерять, в темноте попробуй, найди… и про почку, серьезный орган, как с ней договориться, если ударишь, обидишь… Наверное, мог бы извернуться, но побоялся спину гнуть, только бы, думаю, не носом, не лбом, голову мне тоже нельзя трясти, понимаешь… И со всего размаху врезался губами в лед, он показался горячим, шершавым, а насчет твердости и не говори — губы тут же вздулись, раскалились от жара, кожа мигом слезла, конечно, и так я лежал минуту или две. В окнах свет, но на земле темно, никто не видит меня, не ходит мимо, так что я не спешу встать, смешно, да?.. Нет, какие-то алкаши на другой стороне шли, засмеялись — «смотри, с землей целуется!..» — и прошли. А я радуюсь — чувствую, почка не дрогнула, и голова спаслась, губы помягче лба, амортизатор… Особенно за почку обрадовался, говорю ей — «извини, но должна понять, я стараюсь, и ты постарайся, приходи в себя поскорей».
Она молчит, ни за ни против.
Холодно, неуютно лежать стало, всё кругом молчит, мир занят своими делами, никто не спросит, не скажет:
— Саша, как ты?.. Держись.
Или хотя бы любое доброе слово, самое простое — никто!..
Подбородок, губы окаменели, не двигаются, ничего не чувствуют, словно маска на лице, и так, наверное, теперь останется.
Я заплакал:
— Возьми мою руку в свою, мама, как было, не могу больше, не могу!..
А из-за горизонта ты зовешь, очень тихим голосом, но я слышу:
— Саша, Саша, не забывай тех, кому нужен. Назад дороги нет, Саша.
Я знаю, ты меня не забыл, Малов, но очень уж далеко, голос еле пробивается.
И тут вдруг, совсем рядом:
— Дядя Саша, вам помочь?..
Я голову поднял — девочка стоит лет девяти, как ты говоришь, «от горшка три вершка», в руке школьный портфельчик, она мне помочь хочет, по имени назвала, а я ее не знаю, не помню…
Знаешь, мне теплей стало, я губы разжал, подвигал ими — трещинами пошли, наверное, но живые — и отвечаю ей:
— Спасибо, девочка, не надо, я сам. Просто упал, скользко. Завтра все вычищу, уберу, вот увидишь.
Понемногу встал, а она в подъезд ушла, еще обернулась, и наверх.
А я поднял сумку с кастрюлей, хвосты поправил, и пошел вокруг дома, кругами, кругами, постепенно удаляясь, осматривал каждый куст, дерево, сугроб, подвальные окна домов что поблизости от нашего…
Он не мог уйти далеко, вернее, отползти. Лежит где-то рядом, думаю.
Но вот нет его, и всё.

ЛЕТНЕЕ АССОРТИ 070714


Два глаза окна — чтобы на овраг смотреть за домом…
……………………………………….

Начинаем с крыши, кончаем подвалами… на крыши ни сил, ни времени уже…
……………………………………….

Смотреть на текущие дни… полглаза с лихвой хватит
……………………………………….

Что, Дан Семенович, на улице темно?..
…………………………………………..

С двумя пятнами еще можно справиться, кое-как… а с тремя… ну, никак, никак!..
……………………………………………

Изображения настолько многообразны, что не поддаются авторскому стремлению все объединить, оттого то, что делается — ПРОБЫ, только ПРОБЫ…
………………………………………………

Прогулка в полдень, сдача на милость цвету, смайл…
………………………………………………

Без чеснока и витамин не помогает…
………………………………………………

Лето-котлета… фрукт фрукты есть и не тужит…