Из писем Саши Кошкина в Лондон другу Кису Малову ( повесть «Жасмин»)

Жасмин то лучше, то хуже, иногда повязка темнеет, сукровица, что ли, неловко повернется, наверное, и дырочка в лапе открывается. Мне не справиться, тебя, Малов, не хватает, ведь как мы с ним? — один внимание отвлекает со стороны лица, морды, то есть, но мне все время хочется сказать — лицо… другой в это время сзади подкрадывается и колет, он и не замечал тогда, кожа толстая… Один я теперь, вот и пихаю антибиотики в еду, купил лучшей вырезки на последние. Знаешь, помогает!.. через неделю затягивается ранка, уже не такой злой, не ворчит и зубы не рекламирует белоснежные без всяких жвачек и паст… Рассказываю ему истории из книг, ведь я все помню, он положит голову на больные лапы, слушает, глаза полузакрыты, но не спит.
А в конце августа разразилась неожиданная встреча, представляешь, вломились ко мне две дамы в ажурных шляпках, правда, морды деревенские, мать и дочь, это моей двоюродной бабки дочь и внучка. Сама, оказывается, полгода как умерла, уехала тогда, как в воду канула, ты ей писал, писал и ничего, а теперь эти, пользуясь внезапностью и моим одиночеством, напали, требуют свою долю. Наследство получили и вдруг вспомнили, что она у меня прописана. Помнишь, Малов, пришлось ее прописать ради безопасности, чтобы эта дрянь горластая, управление сиротами, угомонилась. Старуха-то добрая была, много лет молчала, а эти рвут и мечут — давай делиться, и все дела. Вообще-то, говорят, в деревне вашей жизнь не для нас, так что можно дело решить деньгами. Чтобы я откупил у них квартиру. Я говорю, не знаю, вот Малов приедет, а они, что нам твой Малов, сам реши или совсем дурак?.. Пришлось им обещать, только денег нет, а они ничего, согласились подождать до лета, но, говорят, смотри, дальше терпеть не можем, обещают суд напустить.
Но уехали, и мне сразу легче стало, то есть, совсем легко, для меня будущее лето — в космосе звезда, далеко не заглядываю, ты знаешь. «Как-нибудь, как-нибудь… — ты меня всегда дразнишь, — хоть немного смотри вперед, ведь молодой…» А я не знаю, какой я, что у меня за возраст, и что будет следующим летом. Самый мой далекий горизонт — Жасмин, чтобы выздоровел, и ты — чтобы приехал.
Настроение немного исказилось, но не надолго, я их быстро забыл. Приедешь, разберемся, да?..

///////////////////////////////
Живем, каждое почти утро теплые дожди, а днем сухо и светло, и тихо, август печальный, чувствует конец тепла, но не борется, как я сам, хотя в октябре родился. Это ноябрь склочный, злой, а ранние месяцы, сентябрь, октябрь, красивые у нас, ты знаешь. Как у тебя погода, все туманы, что ли? Я помню, мама читала. А у нас листья еще бодрые, держатся, а когда падают, я стараюсь оставлять их, особенно на траве, они ведь полезны, а эти жэковцы дураки, Малов, заставляют собирать, что же земле останется, она вокруг дома и так голым-гола… И я жду, чтобы ранний снег — пусть спрячет их, и от меня отстанут с глупостями, мало, что ли, настоящей грязи?..
Ты знаешь, конечно, я часто к Наталье заглядываю, ждет решения, а что я могу, как подумаю о семейной жизни, волосы дыбом, мороз по коже… дело даже не в деньгах этих злобных, еда, семья и прочее, — боюсь детей диким страхом, Малов, никогда не говорил. Как могу воспитать ребенка человеком, не понимаю, вдруг и он в сером мешке засядет чахнуть, как я у матери десять лет… и время такое, ты говоришь, непобедимое влияние улицы и телека, кругом одни бандиты и наркоманы, как с этим быть, Малов, значит бороться, все время бороться, толкаться, жить в страхе?.. Подумаю, тошно станет. А потом еще… нехорошо, наверное, но мне так нравится одному — смотреть кругом, пошел, куда хочу, друг Жасмин со мной, сам поел — не поел, какая разница… Как-то вскочил среди ночи, привиделся мне большой желтый цветок с печальным лицом, «Саша, говорит, спаси меня… » Я встал и вниз, одеться не успел, но на лестнице тихо, пусто, прибежал, схватил лист оберточной, серый, шершавый, что надо, потом желтые цвета, торопясь, открыл, пальцы в баночки… Кисти так и не полюбил, Малов, зачем они, у меня их десять, вытер тряпкой и продолжай… Нарисовал цветок, как видел его, а он, конечно, получился другой, так всегда бывает, но тоже большой, печальный, стоит среди полей, небо темное, только светлая полоса на горизонте…
Как бы я так бегал, Малов, из семьи, это всех будить?..
//////////////////////////////////////////
Картинки другими стали, иногда цветы растут из земли, однажды реку нарисовал, в тумане, и цветок на берегу, словно чего-то ждет, со светлым лицом… потом черный кот на траве… еще дерево в поле, кричит ветками, над ним птицы, птицы… стаи улетают от нас. А мы бескрылы, я как-то сказал тебе это, ты отвечаешь:
— Саша, рисуй, лучше крыльев не придумаешь, а я старый дурак, мне крылья давно подрезали.
— А что ты все пишешь, — я спросил.
Ты отвечаешь — «современную историю».
Я тогда засмеялся, современную все знают, а ты рассердился, ни черта не знают, и знать не хотят. Мое поколение трижды били — давно, не так давно, и совсем недавно стукнули, плюнули в лицо… но нам так и надо, дуракам.
— Загадками говоришь, Малов… — я даже обиделся, а ты мне:
— Саша, забудь эти глупости, не падай в лужу, рисуй себе, пока можешь, рисуй…
— А ты бомбу делал, Малов?..
— Я тогда еще студентом был у одного физика, Петра Леонидовича, он отказался. Его выгнали, и нас разогнали, с последнего курса, потом доучивался через десять лет.
Коты твои в порядке, правда, Белявка совсем разбушевался, кошкам покоя, прохода не дает, глаза косые, морда разбойничья, Ольга-соседка ругает его за драки — «бес мудастый..», но любит, подкармливает, если остается у нее, делится… На самом деле он добрый кот, возьмешь на руки, прижмется, замурчит… растет еще, силу набирает, может самого Нашлепкина одолеет, если кормить хорошо, и я стараюсь. Шурка-трехцветка одна из всех его может приструнить. Он сначала решил ее нахальством одолеть, наскоком, нападает, а она визжит, бросится на спину, всеми лапами отбивается, для интима не сезон, сплошное у него зазнайство и понт. А потом, смотрю, крепко взялась за него, на каждом углу воспитание — оплеуха да оплеуха… И, знаешь, он ее зауважал, боится теперь, а вообще-то они дружные ребята. Аякс твой черный, длинноногий, самый старший, немного в стороне, его никто не смеет трогать, он тоже никого, мирный, но независимый кот, мог бы и самого Нашлепкина побить, но не хочет вмешиваться, живет один. Он первый к мискам подбегает, выстраивает толпу, не допускает давки и взаимных оплеух. Они после него только, а если опоздает, кучей лезут, толкаются у мисок, ссорятся… Так вот, Аякс — иногда поест, потом как бросится ко мне с открытой душой, лезет на грудь, прижимается головой к лицу, дружит, потом спрыгнет и уйдет спокойно, может любит, а может долги отдал?..
Считаю дни, напиши.

ЛЕТНЕЕ АССОРТИ 040714


«Перед прыжком» Обычно не люблю такие снимки, «репортажные» они в основном, и главное их достоинство, чтобы «поймать птицу на лету». Техника настолько усовершенствовалась, что позволяет это сделать почти каждому, имеющему достаточно терпения и желания. Одни любят зверюшек, другие ловят людей в острых или пикантных ситуациях, и это бывает по-человечески (и по звериному) интересно, но художественной стороне дела внимания не уделяется, за редким исключением, конечно. Но по-настоящему запоминаются и остаются такие из них, которые сочетают в себе остроту момента и целостность изображения, высокие художественные свойства. А что это такое — художественные… долгий разговор, и не мне его вести, недостаточно в этом отношении образованному человеку. Я только вот что скажу — картинка вплывает в глаз без всяких затруднений, именно ВПЛЫВАЕТ — вся, целиком, я бы так сказал. Еще однажды сказала одна женщина, у нее такой же взгляд на вещи, только высвечен с другой стороны, которая слишком сама собой разумеется (для меня) — Ей казалось, что кто-то ее берет за горло и держит, такое вот ощущение у нее было от попавшей в цель вещи. Мне это понятно другим языком, я бы сказал — миг замирания, остановка дыхания, но эти слова тоже не для меня, и тем более не для статистического зрителя… смайл…
А про эту картинку ничего такого сказать не могу, просто миг запечатлен, и потому я такие не люблю… Да, забыл, есть еще такая штука, как напряженность момента, когда еще нет движения, но все для него уже есть. Это… как короткие рассказы японцев или китайцев, старых, с обрывом, и именно на том месте, на котором уже все можно представить и домыслить… и так точно, что дальше незачем писать. Это не имеет обычно отношения к фактуре или «лицевой» выразительности, чаще бывает сказано абсолютно просто и спокойно.
……………………………………………

Такие штуки я называю зарисовками или «немортами», они могут быть вполне живыми, но проглядывает фрагментарность, это чаще всего материал для дальнейшей разработки.
…………………………………………….

Под ногами горит земля, тлеет торф, в воздухе гарь, туман, в Подмосковье довольно часто бывает.
Хорошо помню 1972-ой год, когда это бедствие совпало с моими в жизни переменами, я бежал из Москвы, из Пущино, и первый раз в жизни оказался в Крыму, и это меня выручило, не скажу — спасло, будет преувеличением, но выручило, знаю точно. И Крым с тех пор стал навсегда мой, и он до сих пор мой, и это никакого отношения к «госпринадлежности» этой земли не имеет. Я родился, жил-был всегда в своей стране, ее создавал вокруг себя как оболочку, последняя — это стены, на которых мои картины, это моя среда, моя страна, мир… И некоторые слова, например, про Паоло и Рема, сцены жизни, которые вообразил, и в которых жил. Мне не надо «нашего-вашего», у меня «моё-своё».
……………………………………………..

Султан никого не бьет — он только укоряет, но этого достаточно…
…………………………………………….

«Дворник в тумане», тоже из серии «Земля горит под ногами»
………………………………………………

Крым, 1970-ой год, из рисунков-набросков по воспоминаниям, тогда я еще не рисовал. И если бы кто-нибудь сказал мне, что это будет лет через пять со мной… возмутился бы… Что-то смутное тогда в воздухе летало, какая-то гнусь… но чтобы так вот лопнуло, как оно случилось… не-е… для этого нужно было дойти до точки, за которой область неопределенности «фазового перехода», смайл…
…………………………………………

«Их нравы», довольно невинная серия была в те годы, по сравнению с тем, что теперь творится …………………………………………..

Из серии «Красных домов», цвет опасный зверь, даже если лежит спокойно
………………………………………………

Художник и его друг Василий
………………………………………….

Хошь- не хошь, а генетика вылезает, и я похож на своего прапрадеда, военного кантониста армии императора Николая первого. Потом он получил разрешение жить за чертой оседлости, и с тех пор все мы жили в Эстонии, в Ревеле- Таллинне. Копия этого разрешения, 1903 года копия, у меня в столе лежит.
……………………………………………

Видеокадр, снятый из окна автобуса по пути на Серпухов.
………………………………………………….

«Ищу человека!» Фрагмент картинки маслом на бумаге. Если хорошо подготовить бумажку, то масло на ней долговечно и свежо выглядит, даже через пятьсот лет.
……………………………………………..

Вид с горы Волошина в Коктебеле, бегло и приблизительно, кажется, 80-ый год…