Эс-кис обложки для книги (заброшенный)


……………
Повесть «Предчувствие беды» опубликовал Ю.А.Кувалдин в тогда еще бумажном журнале «Наша улица», в декабре 2007 года
В сети
http://nashaulitsa.narod.ru/Dan-Beda.htm
………
Раньше я оформлял свои повести и рассказы сам, рисовал картинки и обложки, независимо от того, собирались ли их печатать, тогда я чувствовал, что вещь полностью закончена. Несколько лет печатал сам на принтере, переплетал «под скрепку»; эти книжки в основном шли в Питер, распространять их мне помогал Андрей Комов, писатель, режиссер. Думаю, всего их было 2-3 сотни, не считал. Потом мне надоело, в основном из-за ножа, вернее, его отсутствия. Когда складываешь книжку, то для подравнивания страниц нужен вертикальный резак, а я резал вручную, острым ножиком, и это мне со временем надоело.

Пейзаж


ююююююююю
Как, из чего получено, не помню, обработка, конечно, налицо 🙂

Злой старикашка


юююююююююююююююююююю
Увлекался монотипией, потом разочаровался — при всем интересе к Случаю, не слишком ли много Случая? А дорисовывать стеснялся.
С осени, пожалуй, вернусь…

Опередил?..

Мой приятель всегда подозревал — с этим человеком связана какая-то тайна. Обычно он стремительно проходил мимо, в сером костюме, подтянутый, стройный, хотя немало лет, и почему-то насмешливо смотрит на меня. А приятель убежден был, что на него — «кто же он такой, каждый день встречаю…» Так и не успел выяснить, умер внезапной смертью, сердце разорвалось. Теперь проще говорят — инфаркт, но очень обширный, мышца в самом деле пополам. Мы пришли за ним в морг — белые цветы, серебристый шелк, мертвец, застенчиво высунувший нос из этого великолепия… И этот тип в углу, в белом коротком халате, рукава засучены, мускулистые руки сложены на груди, тяжелая челюсть… ковбой на расплывчатом российском фоне. Оказывается, вот он кто — патологоанатом. Есть такие врачи, они никого не лечат, и вообще, в клиниках их не видно, среди палат, горшков. вони… Это аристократы смерти. Но стоит только умереть, как тебя везут, к кому? — к нему, к патологоанатому. Там, в тишине, среди пустынных залов, где только костный хруст и скрип, царит этот человек. Врач предполагает — гадает диагноз, пробует лекарства применить, одно, другое, лечит, не лечит… а этот тип располагает, он все раскроет и даст ответ, что было, лечили или калечили — разрежет, посмотрит, спешки никакой, бояться ему нечего, если шире разрежет, возьмет суровые нитки и кое-как затянет, все равно не проснешься, не завопишь — братцы. что это… Он все тайное сделает явным, и потому его не любят и боятся все другие врачи. Красивый малый в ковбойской шляпе, куртка модная, костюм английской шерсти, ботинки… Вот он кто, оказывается. Если бы приятель знал… И что? Вот я знаю теперь и на каждом углу жду — появится он, глянет насмешливо и пройдет. Что он хочет сказать — ты скоро ко мне? Наглость какая! Впрочем, не придерешься, улыбочка тайная у него, приличная с виду, будто доброжелатель и любитель человечества, а на деле кто? Да он одним движением — р-раз, и от горла до промежности распахнет тебя настежь, раскроет, словно ты муляж. Для него все, кто еще ходит, будущие муляжи. Я его видеть не могу, таких изолировать надо, как палачей, что он среди нас мелькает, напоминает, тьфу-тьфу, и каждый раз, как пройдет, взгляд его след оставляет, липкий и мерзкий — ну, скоро к нам? А я не знаю, но не хочу. Хорошо, приятель так и не узнал, гулял себе, только удивится иногда — «что за странная фигура, щеголь, лет немало, а держится — не поверишь, что старик…» Это безобразие, что он среди нас ходит — приходите, мол, всегда рад видеть, выясним, что там у вас было, что они прозевали, эти лечащие дураки… Как встречу его, напрягусь весь, выпрямлю спину, и пружинным шагом, расправив влечи, прохожу, взглядом его меряю — «ну. как? не дождешься, я не твой.» А он сверкнет насмешливым глазом, и неспешно так, играючи прибавит шаг, плечи у него широкие, руки… Нет, такого не пережить, не пересидеть, а значит ввезут на колесиках в его светлые покои, разденут — и на цинковый стол… Нет, нет, я еще жив, говорю себе, не поддавайся! А он посмотрит, глазами блеснет — и мимо, в мясистой лапе сигарета. Может, никотин его согнет, а я не курю… Такого не согнет. Так что доберется он до меня. Что ему так хочется все выяснить, когда уже ничего выяснять не надо! Тому, кто перед ним, совершенно это ни к чему. Но отказаться нет прав, и сил, потому что труп. Если бы приятель знал… Я бы сказал ему — ну, какое тебе дело, пусть копается, тело тебе больше ни к чему. Он мне ответит — все равно противно, не хочу, чтобы тайное стало явным!.. Уже не ответит, но определенно так бы сказал, я его знаю. А он не знал ничего. Зато я теперь все выяснил, и буду потихоньку бороться — кто кого переживет.
Вот он опять появился из-за угла, идет, помахивает газетой. Его новости, видите ли, интересуют. Подбираю живот, грудь навыкат и стремительно прохожу. Он глазами зыркнул — и мимо, не успел оглядеть. Уже не тот, раньше никого не пропускал… Кажется, он тоже чего-то бояться начал, все смотрит по сторонам, может, выискивает, к кому его вкатят на колесиках…
Как-то возвращаюсь из отпуска, прошелся по нашим бродвеям раз, другой, неделя прошла, а его все нет. Хожу, жду его, скучно стало, тревожно, зима на носу, иней по утрам, но я держусь, прыгаю, бегаю, поглядываю по сторонам — куда же он делся, неужели меня опередил…

Доктор, муха!

Мне влетела муха в правое ухо, а вылетела из левого. Такие события надолго выбивают из колеи. Если б в нос влетела, а вылетела через рот, я бы понял, есть, говорят, такая щель. А вот через глаз она бы не пролезла, хотя дорога существует, мне сообщили знающие люди. Приятель говорит — сходи к врачу. На кой мне врач, вот если б не вылетела, а так — инцидент исчерпан. Хотя, конечно, странное дело. «Ничего странного, — говорит мой другой приятель, вернее, сосед, мы с ним тридцать лет квартирами меняемся и все решиться не можем, — есть, говорит, такая труба, из уха в глотку, там пересадка на другую сторону и можно понемногу выбраться, никакого чуда. И мухи злые нынче, ишь, разлетались…» Но эта особенная, представляете, страх какой, она словно новый Колумб, он по свежему воздуху ехал, а она в душной темноте, где и крыльев-то не применишь, только ползти… как тот старик-китаец, который пробирался к небожителям в рай по каменистому лазу, только китаец мог такое преодолеть, только он. Муха не китаец, но тоже особенная — чтобы во мне ползти, надо обладать большим мужеством… И в конце концов видит — свет! Вспорхнула и вылетела, смотрит — я позади. А мы двадцать лет решиться не можем… или тридцать? не помню уже… Стыдно. Верно, но я все равно не стыжусь, я не муха и не Колумб, чтобы туда — сюда… легкомысленная тварь, а если б не вылетела? Тогда уж точно к врачу. И что я ему скажу? Мне в ухо, видите ли, влетела муха?.. Нет, нельзя, подумает, что стихи сочиняю: ухо-муха… Надо по-другому: доктор, мне муха забралась в ушной проход… В этом что-то неприличное есть. Лучше уж крикнуть: доктор, муха! — и показать, как она летит, крылышками машет — и влетает, влетает… Тогда он меня к другому врачу — «вы на учете или не на учете еще?..» Не пойду, я их знаю, ничего не скажу, пусть себе влетает, вылетает, летит, куда хочет, у нас свобода для мух…
Все-таки мужественное создание, чем не новый Колумб! Да что Колумб… Китаец может, а муха — это удивительно . Как представлю — влетает… ужас!
— А может все-таки не вылетела, ты обязательно сходи, проверься, — говорит третий приятель, вернее, враг, ждет моей погибели, я зна-а-ю.
— Ну, уж нет, — говорю, — на кой мне врач, вот если бы влете-е-ла…

супервременное, вдруг злоба обуяла :-)

Говорят, какая-то новая литература родилась, не глянец и не всерьез, а миддл, вот такое дело.
Отвечу как художник, переживший 70-ые годы взрослым дядей — брысь!
Не может быть никаких уступок, никаких компромиссов, чем они умней и хитрей, тем поганей.
Оказывается, долго жить иногда интересно — смешные вещи видишь. Новым людям кажется, что новые уловки изобрели. Не-е, это старые все ходы. Про «невинность соблюсти и капитал приобрести» давно-о-о писали 🙂