Автор: DM

…………………………
И на самом интересном или забавном месте неожиданно обратно возвращаюсь, в суровый осенний денек, на свою площадку между тремя домами… Не прозевай — раздача еды наметилась, подешевле «выбросят», как тогда говорили. И в самом деле — бросали из окошка на пустой прилавок куски колбасы или сыра, а люди, оттесняя друг друга, хватали и счастливые убегали к кассе… Единственное, чем действительность, поверхностный пласт, побеждает настоящую жизнь — грубой силой, можешь презирать сегодняшний день, не замечать до времени, но если есть захочется, делать нечего.
Но я упрям, при первой возможности сбегаю — от чужих баранов к своим.
Нормальный человек должен жить, где хочет, среди своих книг, картин, зверей, людей, деревьев… Есть вещи, всегда весомые, им время нипочем.
Но недолго душа сама собою поглощена. Слышу угрожающие голоса — «ты где, ты с кем…» — сначала настойчиво упрашивают, потом грозят, хватают за руки, тянут обратно…
Если одолевает страх среди бела дня перед наступающей на пятки реальностью, значит окончательно не скурвился. От этих, зовущих и тянущих, не оглядываясь, прочь беги! Изменить реальность не могу — и дезертирую из нее, как только позволяет случай. За это приходится расплачиваться: бесцеремонно суют обратно, а здесь одна мелкая канитель — трястись от страха, переживать возраст, слабость… — типичный старикашка…
К счастью, могу еще посмеяться над собой.

…………………………..
Вы спрашиваете, кто я?
Я же сказал — художник. Иногда пишу слова, если рисовать не получается, но так и не полюбил писанину — слишком трезвое занятие.
Верите словам? Для меня всё начинается с изображений. Слова потом возникают, а часто вообще не появляются. Со словами сложно, шансы сказать банальность велики. Беру любого современного писателя — вижу, серость по-хозяйски гуляет по страницам. А часто пошлость хлещет через край. Куда денешься, даже великие мыслители рождают пару новых мыслей за всю жизнь, остальное время и силы уходят на разработку… и саморекламу. Тем более, писатели… ведь все давно сказано. Спасение в том, что некоторые сочетания слов рождают в нас картины, сцены… и мы просыпаемся для развития, для переживания, сочувствия…
Но чаще перед глазами только черные значки, иероглифы унылых описаний.

…………………….
Мерзость зимних длиннот с годами начинает тяготить. Промерзлая страна, здесь жить невозможно! Повторяю это, втягивая голову в плечи девять месяцев в году, но с места не сдвинулся. Глубокое убеждение подвело — неважно, где жить, с кем жить, было бы внутри себя в порядке. Так-то оно так, но постоянное уклонение от общежития, уходы в прошлое даром не проходят, образуется со временем в памяти дыра… И с каждым разом все сложней, после воспоминаний, рассуждений о том о сём, возвращаться в текущий день, вспоминать умение выживать в нем. К тому же, в этой сногсшибательной реальности люди злы, приходится защищаться.
— Твое время вышло, — они говорят, а если не говорят, то думают, их обычная подлость. — О чем мечтаешь, где постоянно пропадаешь?
Или по-другому:
— Старик, старик… время, время, путь… — и важно качают головами. Делают вид, что уважают.
Но им-то осталось мно-о-го, а мне чуть-чуть. И хочется общим взглядом свою жизнь окинуть. Разумеется, будут пыжиться, доказывать нашу зависимость от дня текущего. Те, которые тянут меня обратно — «жить реальностью»…
Никто не может меня учить, я сам себе учитель.
Мудрость не нужна, если ее не выразить в трех словах.
Недаром дураков люблю — родственные души.
А еще лучше, не рассуждать — нарисовать!

……………………………….
Меня не раз спрашивали,
— Зачем художник пишет картины?
— Хороший вопрос… Всегда надеюсь, не про деньги спрашивают. Творческий труд неоценим, попытка выразить его в деньгах — зловредная привычка все на свете приравнивать к дерьму, помещать в бесконечный торговый ряд.
О живописи охотно расскажу вам…
Возьмем два куска холста, небольших. Широкой кистью пройдемся по одному белилами. Второй точно также покроем сажей. Смотрите, вот равновесие, белое или черное, все равно. Мы в жизни ищем равновесия, или покоя, живем обманом, ведь настоящее равновесие, когда смешаешься с землей. Что нужно художнику?.. Представь, ему тошно, страшно… или тревожно… или радостно, наконец… Он берет кисть, и наносит мазок, как ему нравится — по белому темным, по черному светлым, разным цветом — его дело. Он нарушает равновесие, безликое, однообразное… Теперь холст — он сам, ведь в нем тоже нет равновесия. Он ищет свое равновесие на холсте. Здесь другие законы, они справедливей, лучше, это не жизнь. В картине возможна гармония, которой в жизни нет. Мазок тянет за собой другой, третий, художник все больше втягивается… строит мир, каким его видеть хочет. Все заново объединить. В нем растет понимание, как все создать заново!.. Смотрит на пятна эти, все напряженней, внимательней всматривается, ищет следы нового равновесия, надеется, оно уладит его споры, неудачи, сомнения… на языке черного и белого, пятен и цвета…
Нет, он не думает, мыслями не назовешь — он начеку, и слушает свои крошечные «да» и «нет», почти бессознательные, о каждом мазке. В пылу может даже не подозревать, какой на щетине цвет, но тут же поправляет… или хватается за случайную удачу, поворачивает дело туда, где случай подсказал новый ход или просвет.
Он подстерегает случай.
Так он ищет и ставит пятна, ищет и ставит… И вдруг чувствует — каждое пятно всем другим отвечает, перекликается, спорит… нет безразличных на холсте, каждое отвечает всем, и все — стоят за каждое, понимаешь?..
И напряжение его спадает, пружина в нем слабеет…
И он понимает, что вовсе не с пятнами игра, он занимался самим собой, и, вот, написал картину, в которой, может, дерево, может — куст, камень, вода, цветок… или лицо… а щека — не просто щека, а… каменистая осыпь при луне!.. — он чувствует в ней шероховатость песка, твердость камня, находит лунные блики на поверхности… Он рассказал о себе особым языком, в котором дерево, куст, камень, вода, цветок… лицо — его знаки, слова!..
Содержание изображений?.. — бред бездарных критиков. А вот общение пятен — оно вязко, сложно, но неразрывно связано с Состоянием художника, и чем автор уязвимей, без опоры и надежды стоит, чем ему страшней жить — тем тоньше начинает чувствовать особый вес пятен, их отношения, борьбу, напряженный разговор…
Вот вам один ответ — мой. Кто-то даст другой, но вы ищите свой. Чужая мудрость только затравка или спусковой крючок.

…………………………………..

Паника в СССР
……………………………..

Из текущего
……………………….

Вид из окна 20-го дома

…………………….
Наумов, он сидел сзади, запустил в пространство портфель, набитый всякой всячиной, только не книгами, он и читать толком не умел, и это в шестом классе… Обычно носил в портфеле куски подсолнечного жмыха. Крошечная головка, сынок алкоголиков, вонючий, злобный, бледное напряженное личико, сгорбленные плечи… Он не хотел меня ударить, защищался, его били Веселов с дружками, троица долговязых идиотов в старых вытянутых до колен свитерах с оленями и лебедями на груди, тогда часто вязали с оленями и лебедями. Урок пения, старушка-певица сидит, обхватив голову руками, губы шевелятся, может старую песню потихоньку завела, страх отогнать, а может молится, чтобы звонок скорей, ей полгода до пенсии оставалось. В те годы живы еще были старушки в крошечных ажурных шляпках, вытерпевшие текущий век, нашествия разноцветных варваров, красных, белых, коричневых, многократно проутюживших их жизнь.
Портфель ударил ниже затылка, не больно, но неожиданно, голова мотнулась, я лбом врезался в парту и выронил из сжатых кулачков… в первый раз выпустил из рук один миг, один только момент… Тут же сознание вернулось, вижу — летит, кувыркаясь, портфель Наумова, падает, раскрывается, из него вываливаются угловатые желтые куски, и все кинулись ловить, хватать, распихивать по партам…
Первые годы после войны…

Я тогда учился в старой деревянной школе. Шли сюда через картофельное поле, которое во время немецкой оккупации раскопали в центре города, потом мимо ветхих заборов, через рынок, между длинными рядами, и долго не могли выпутаться из рядов и прилавков, всегда опаздывали. Каждый день новое — кто что принес. Некоторые ребята часто нас удивляли, вокруг них толпились остальные. Наумов, я говорил, всегда приносил жмых, подсолнечный, и продавал кусками, а от самых больших позволял бесплатно отгрызать, не выпуская из рук, своего рода реклама… и все прикладывались, отгрызали. «Ну, дай еще, дай…» — и он протягивает желтоватый кусок с черными крапинками семечных шелушек. Другой, его звали Клочков, приносил заклепки — желтые и красные, черные и синие, маленькие, тоненькие, и большие — с толстыми короткими ножками и широкими шляпками. Он, чудак, менял свои заклепки на фантики, на конфетные бумажки, свернутые плотным пакетиком, он был азартным игроком, и даже плакал, если проигрывал, а его заклепки мы разбивали камнями. Маленькие, взрывались сразу, а по другим надо было бить сильно и умело, и каждый раз с замиранием сердца — вот сейчас, сейчас… Был еще мальчик, который приносил переводные картинки, он говорил, немецкие, продавал их за еду, у кого было — давали ему хлеб с колбасой, которая называлась собачья радость, с копченым сыром, эстонским, и он всегда был сыт и доволен. Мальчик по фамилии Котельников часто приходил с новыми сумками, через плечо, с офицерскими планшетами, эти сумки он продавал старшеклассникам. Его звали Котел, и, действительно, голова у него была большая и тяжелая, лицо с нависающим лбом, а все на лице мелкое, и терялось — маленький сморщенный носик, голубые, вечно прищуренные глазки. Он смеялся и говорил по-особенному, и потом, когда я услышал голос Буратино по радио, то узнал нашего Котла. Однажды он зачем-то полез под парту и долго не вылезал. Сначала мы смеялись над ним, а он молчал, и стал загребать рукавом школьную грязь и бумажки. Пришлось спуститься к нему, и его лицо нас испугало — голубое, с розовой пеной вокруг рта и слепыми белками глаз… Так было еще несколько раз, а потом он исчез. Среди мелких событий разворачивалась большая борьба двух сил. Один мальчик, высокий и тонкий, по фамилии Васюков, боролся за справедливость. Он всегда за это боролся, и вокруг него толпились слабые и обиженные, он говорил с ними покровительственно и властно, собирал вместе, они ходили после школы на свалку, а потом он увлекся борьбой и стал испытывать приемы на своих подшефных. В чем была его справедливость, не знаю, но он не хотел, чтобы кого-нибудь бил другой мальчик, по фамилии Веселов. Васюков своих наказывал, но Веселов не должен был никого бить. Этот Веселов был второгодник, гораздо сильней всех, жил сам по себе, во время уроков лежал на задней парте или уходил курить в коридор — учиться не хотел. Справедливость ему не нужна была, он иногда бил тех, кто не давал ему списать, или не подсказал — и тут же забывал, снова лежал на парте и ни с кем не объединялся. Васюкова он не любил, но и не трогал, несколько задних парт было его, он не терпел на них людей из той компании, жестоко вышвыривал, и снова дремал там…
Старую школу разрушили и нас перевели в новое здание. Веселов первым исчез, понемногу рассеялись и остальные, пришли новые, и больше ничего не меняли, не продавали в коридорах — исчез жмых, пропали заклепки, фантики перестали радовать, и за хлеб с колбасой ничего не давали. На месте старой школы разбили сквер, а картофельное поле превратилось в парк, его назвали — Пионерский, а потом он без названия остался.

………………………

………………………..

…………………………….

……………………………….

………………………………..

…………………………………

………………………………….

………………………………..

…………………………………….

……………………………………

…………………………………

Не думал, что чтение повести продолжительностью в 4,5 часа («Последний дом») может быть положено на YouTube
Как-то получилось. Ну, пусть повисит…

……..
Итак, в очередной раз вернулся в нелюбимую реальность. И как часто со мной бывает, не в собственных стенах оказался, а именно в этом треугольнике земли, между тремя домами.
Здесь мое место, на лужайке, местами заросшей травой, местами вытоптанной до плоти, до мяса – слежавшейся серой с желтизной земли. И небольшими лохматыми кустами, над ними торчат четыре дерева, приземистые, с растерзанными нижними ветками, их мучают дети, «наши потомки», а дальше с двух сторон дорога, с третьей земля круто обрывается, нависает над оврагом.
Стою, прислонившись к дереву, тепло, я одет как надо, шарф вокруг горла и прикрывает грудь, ботинки в порядке, тупоносые, еще прочные, правда, без шнурков. Важная черта характера – ходить без шнурков… Теплая для наших мест осень, листья еще живы, но подводят итоги, солнце фланирует по небу, его лучи крадутся, осторожно ощупывая кожу, будто я необычное существо.
Справа дом, девятиэтажный, с одним подъездом, слева, на расстоянии полусотни метров – второй такой же, а третий – немного дальше, у одной из дорог. Я нахожусь на длинной стороне прямоугольного треугольника, на ее середине, забыл, как называется… но вот короткие стороны – катеты!.. они с двух сторон, а с третьей, за спиной, овраг. Мои три стороны света, мое пространство, треугольник земли.
О траве говорил уже, главный мой союзник, еще в одном месте песок, дружественная территория, детская площадка, но мешают дети, существа с пронзительными без повода выкриками. Рядом поваленное дерево, вот бы посидеть… но я не подхожу: оно затаилось, три обрубка, три аргумента грозными стволами нацелились на меня — не простит, никогда, ни за что, пусть я ни при чем, но из той же породы, они не различают нас…
А скамеек нигде нет. Для сегодняшней жизни важно, чтобы люди стояли. В стоящих бредовые идеи легче влезают.
Сколько меня не было, миг или часы?.. Сходу не скажу… никаких в памяти деталей и подробностей, напряжение во всем теле да неясные воспоминания.
Вот так всегда: побуду в своей настоящей жизни… и меня отшвыривают обратно, сюда, где все живут, и где я старик. Нет, не считаю, что живу здесь — влачу существование, постоянно в поисках покоя, тепла…
Принудить можно к миру, но не к любви.

Жить реальностью не хочется, но возвращаться в нее приходится, тело не переспоришь, законы физики не обогнешь. Ведь сколько ни ругай текущий день, приходится признать, что размещение человека в определенном куске пространства имеет особую силу и значение. Каждый владеет своим местом, оно не может быть занято другим лицом, или предметом, или деревом, или даже травой. А когда владелец места умирает, он прорастает – травой, деревьями… Признак смерти – прорастание?.. Не такой уж плохой признак. Для кого-то моя смерть – путевка в жизнь, это вдохновляет. Прорастание жизнью — свойство присущее даже таким текучим и непостоянным существам, как вода — когда умирает, она цветет, чего не скажешь о наших телах, у нас не такое приятное прорастание. Но поскольку вода быстро перемещается, о ней трудно судить. Легче и приятней говорить о деревьях, они имеют корни и растут из своего места. Они почти вечны, по сравнению с нами, поэтому дружба с деревьями имеет большое значение для меня. Их трудная вертикальность – загадка… и пример для жизни, ведь таким образом и мы живем и растем: пересекаем слои времен, преодолевая притяжение сегодняшнего дня.
……………………………

Мне было лет десять, я оставлял записки в стволах деревьев самому себе, будто предвидел бегство из реальности. А может, чувствовал, что встретить самого себя особенно нужно, когда понимаешь — больше никого не встретишь. Хотя бы себя встретить хочется, прежде чем упасть в траву, «стать листом – свободным, безродным, не помнящим начала, не боящимся конца…» Так я писал в юношеском дневнике, а в этих посланиях в стволах, конечно, короче, и не так красиво:
«Я был…»
Найти бы их сейчас…
Это важно, потому что прошлого в мире нет, и если не найдешь его в себе или другом живом теле, то непрерывность прервется — распадется на мгновения, часы, дни… Но если даже оставишь память о себе в живом теле, ведь дерево живое тело, и потом найдешь эти стволы, те несколько деревьев в пригороде, у моря, то что?.. Смогу только смотреть на них, носящих мою тайну. Но и это немало – смотреть. Убедиться в достоверности воспоминаний.

Я аккуратно вырезал куски коры перочинным ножом, это были невысокие прибалтийские сосны… сочилась прозрачная смола… отодвигал ее, резал дальше, проникал во влажную живую ткань… доходил до белой блестящей, скользкой сердцевины, и в ямку вкладывал бумажку со своими письменами, потом покрывал сверху кусочками отскобленной ткани, заново накладывал кору, перочинным ножом, рукояткой придавливал, придавливал, кора приклеивалась смолой… На следующий день проверял, и часто не мог даже найти того места на стволе, или находил крошечные капли смолы по границам прямоугольника. Способность деревьев забывать завораживала, также как умение травы, примятой, раздавленной, подниматься, выпрямиться, снова жить, шуметь о своем…
Деревья эти выросли, и живы. Тяжело расти, вопреки силе тяжести, тянуться постоянно ввысь… Ценю и уважаю.
И листья люблю, особенно багряные, осенние, красиво и мужественно погибающие… смотрю на них со смешанным чувством — восхищения, испуга, непонимания… Будь я мистиком, естественно, усмотрел бы в появлении багряного вестника осени немой знак. Будь поэтом… — невозможно даже представить… Художник я, мне главное – свет и цвет…. огненный, и яркость пятна, будто заключен в нем источник свечения, так бывает с предметами на закате. Зубчатый, лапчатый, на осенней темной земле или коричневом, занесенном пылью линолеуме… Одинокий лист особые чувства вызывает – он знак сопротивления, поддерживает во мне непокорность времени, погоде, случаю, выходкам людей, населяющих мой треугольник.
Чем привлекает нас одиночный предмет? Взгляни внимательней — и станет личностью, под стать нам, это вам не кучи, толпы и стада! Какой-нибудь червячок, переползающий дорогу, глянет на тебя печальным глазом — и мир изменится.

»
«Утреннего ассорти» больше не будет. Во-первых, оно все больше не утреннее, а дневное или даже вечернее, тут что-то надо менять… Кое о чем я догадался, было полезно… но теперь пора закрывать за собой дверь. Перерыв до 22 февраля. Что будет дальше, не могу сказать, нужно помолчать и может что-то другое придет в голову. Тексты будут продолжаться, по ходу дела я корректирую их, так что не бесполезное занятие. К тому же, для текстов полезно, иногда находятся читатели.
И еще разик.
……………………………………….

Цикл такой, про двух ёжиков, один лохматый, другой облысевший. Что-то ищут они в моих углах…
……………….

Одно время убирал цвет, часто он маскирует неточности…
………………………….

Лестница из подвала девятого дома, соседнего с нашим. Она же ведет в подвал, но… Тут долгий разговор о том, как мы читаем, и почему, а вот китайцы не так, и что здесь первично, а что вторично… Оставим на февраль.
…………………………..

Уголок, отгороженный от жизни за окном, один из таких углов. Я с уважением к ним отношусь, и рад за всех живых существ, которые находят тепло и покой в нашем мире. Чем больше он открыт, тем больше не нормален. Иллюзия, что собравшись в кучу, мы большего стоим и заслуживаем.
……………………………

В зеленых бумажках конфетки, они мне по цвету подошли, хотя на грани. Тихой сапой происходят и чудеса, и явные ошибки вкуса. Но о вкусе не говорю, это важно, но немного в сторону уведет.
……………………………….

Масяня с овощами под цвет ее глаз. Вспомнил Масяньку…
……………………………

А это она на батарее греется, все-таки, не совсем фотография…
…………………………….

Очень старая доска, на балконе, за стеклом.
………………………………

Это уже больше графика…
…………………………..

Хокусай и Мистраль. Она его знала еще котенком, и потом всегда опекала.
…………………………..

Картинка темперой — дорога на Пущино, хотя вряд ли кто узнает это место, смайл…
……………………………….

Пробы, пробы…
………………………………….

В начале я думал, что понадобится штатив. А потом понял, чем хуже фотка, тем мне легче с ней дело иметь…
………………………………….

Столько раз пытался ее переубедить, подушку эту, но отступился, оставил в покое. А показать… почему не показать, в цикле «ассорти» можно.
………………………………

Не конец света, а закат.
……………………..

В этой повести использована в значительной степени повесть «Остров». Отредактированные куски. Но нет в ней главного для повести «Остров» смыслового узла — нет преступления, и нет наказания, а есть старость, ностальгия… Такая вот проба была. «Робин» помещен в журнал Ю.А.Кувалдина «Наша улица». Для меня он самостоятельное произведение, ведь для меня важен не сюжет, а состояние. Но спорить ни с кем не буду, попробую сюда давать кусочками, и сам еще раз посмотрю.
……………………………………………………….

Лето 75-го, ВДНХ.
Выставка народного хозяйства, огромная показуха. В одном из павильонов картины независимых художников. Разрешили!..
Иду вдоль километровой очереди, все московские интеллигенты здесь, терпеливо ждут, у входа милиционеры, пропускают по одному. Я счастливей многих, у меня приглашение! Протягиваю милиционеру свою бумажку, он долго читает, потом спрашивает — от кого?
Узнав, светлеет лицом:
— А, Рогинский… знаем, хороший художник… — машет рукой — проходи!
На первом этаже — красные трамваи Рогинского… Женя Измайлов с изысканными фантазиями…

……………………………..
Холодно, ветрено, ноябрь, гололед, черные с грязно-желтым листья, вмёрзшие в ледяную корку.
Скольжу, пытаюсь удержаться на ногах…
Вернулся в коммунальную квартиру!
Я так называю текущий день, или реальность, а что она еще, если не коммуналка?
Смотрю на ноги, если в галошах, то никаких сомнений — прибыл.
Конечно, в галошах, явился не запылился, как они говорят.
Слышу смех за спиной, и голос незнакомый:
— Ишь, старик, а пристает…
Вместо девушки, которую помню… приземистая, крепко сколоченная бабенка с мутными глазками и корявым широким носом. Постаревшая она же?.. Рядом, на скамейке еще две старухи и старикашка с облезлым псом — ручной старенький лев, пышная шевелюра, воротник ослепительно желтый с белым, дальше тощая голая спина, в язвах и расчёсах. Сезонный говорят лишай, игра веществ, к зиме пройдет, а с весны до осени снова, пока дело не закончится небрежными похоронами. Стариков и собак хоронят одинаково.
— Надо же, еще липнет, коз-зел старый…
Наткнулся на нее в попытках удержаться на ногах. Как придешь в себя после приятных размышлений, нередко оказываешься в немыслимых позах, стоящим в луже, например. А сегодня до того момента бежал, скользил на молодых ногах, не думая о них, как и полагается юному возрасту.
И еще удачно приземлился — мягко, плавно скатываюсь на ночной ледок, он упорствует под каблуком, хотя и дает понять, что к середине дня смягчится. Скольжу, размахивая руками… и сразу нет настроения продолжать, предчувствую, какая меня захватит суета мелочей… Но никуда не денешься, вынужден буду копошиться, чтобы в самом простом смысле выжить.
Вокруг посмеялись, но без злорадства, с которым часто встречают:
— Ишь деловой… гляди, задумался!..

Мир замер на миг, и вернулся привычный отсчет времени, сопряженный с кручением-верчением небесных тел, пошлой демонстрацией силы… Что, кроме силы, здесь важно — ничто! Но меня их штучками не удивишь, не проберешь — дурная бесконечность, бутафория, дешевый спектакль! Общий для всех мир, он скучен, огромен, опасен…
Но бывает и заманчиво красив, надо признать. Так что, есть и достоинства во внезапных возвращениях: несмотря на старость, вижу и чувствую остро, свежо, не спеша вдыхаю прохладный ноябрьский воздух, легкий, прозрачный, в зрачки свободно льется негромкий осенний свет, желтые, красные, коричневые пятна утешают меня, просто и тихо говоря о скором освобождении…
Чего же еще желать, кроме простоты и тишины, осталось?..
После короткого замыкания восстановился усталый день, смотрю — вокруг печальное тепло, лето уходящее, дорожка… по ней только что прошелся дождь, причесал крупной гребенкой, с листьев скатываются ледяные капли… Какой в сущности чудный обустроен уголок, и сколько это стоило бесчувственным камням, мерзлой пустоте — выжать из себя, отдать последнее ради крохотного теплого мирка?.. Хотя бы в одном месте создали видимость уюта! И я бы вынес, привык бы, будь здесь подобрей, потеплей… вытерпел бы эту коммунальную вселенную… Но что вижу — как живут?! Совершено предательство против природы, все ее усилия насмарку, грызем друг друга, непримиримы к добру и теплым отношениям…
Потому возвращение — каждый раз драма и целая телега мелких огорчений. Тошно смотреть, с какой целеустремленностью уничтожается все живое — растения, звери… изгажена земля…
Надеюсь, наше безумство растворится во времени без остатка, а всё остальное — будет как до нас: холм над рекой, река, за ней лес… звери, птицы…
Не было здесь города, скажут через тысячу лет. Потом покопаются в земле — «и в самом деле, селение какое-то…»
Так что при первой возможности исчезну снова.

С задними планами и фоном нельзя шутить, они делаются легче и свободней, и оттого быстро выбиваются вперед, привлекают главное внимание, и тогда — беда… И с болью в сердце (души у меня нет) приходится их унимать, затемнять, а то и вообще стирать…
…………………….

Хочу забыть слово «контраст»… причуда такая…
……………………..

На «мартини» нельзя смотреть сверху вниз…
…………………………..

Памяти мусорных куч моего приятеля покойного БНГ
…………………………

Из серии «подвалов». 80-ые годы, пастели
……………………….

Трое в одном флаконе — фотография, графика, скульптура, на тему «отдохнешь и ты»
………………………….

Окно в подвал. Памяти всех погибших.
…………………………………

Вечерний пейзаж, приокский. Темно-серая грубая бумага, техническая, и плохая очень плохая акварель — школьные кубики, шесть штук, очень их любил. Ну, чуть-чуть цинковыми белилами, некоторые места…
……………………………….

Кучи всего в углу, в скромных тонах, с которыми пришлось немусорным образом повозиться
………………………………

С желанием концентрироваться не концентрируя(кадрируя),
……………………………..

Горячий стул, садиться не рекомендую
………………………………..

На бутылки часто смотрю снизу вверх
……………………………..

Вот здесь, если б я был Кандинским, остановился бы… Или чуть еще, но не более того, смайл
………………………………….

Одна из первых моих попыток сочетания живописи с фотографией. Путь коллажей и вставок всяких был не для меня, обеспокоенного всегда только цельностью. Все изображения на свете устроены одинаково, но как сохранить цельность, не доезжая до высот Кандинского, вот проблема…
…………………………………….

Глазастый на страже у подвала
……………………………………

Так и не решил до конца, сколько миллиметров от кувшинчика справа отрезать, главная головная боль… Затемнять, затемнять!!! Теперь пусть вот так повисит…
…………………………………..

Современный город — аптечная полка, смайл…
…………………………………

То ли меланхолия, то ли просто тоска…
……………………………………..

Банки на полке в кладовке, фундаментальная архитектура!
…………………………….

На пути к расплавлению, размягчению… протеканию структур и композиций…
………………………………

Просто хулиганская затея, но вообще-то… одинаково всем на свалку, неудачники все!
……………………………..

Сбились в кучку от страха перед голубым, но он их спасти стремится.

Теперь есть возможность скачать из Интернета мои две повести, книжку миниатюр и рассказы. Всё это прочитано мной самим, довольно давно, но было в формате avi совершенно «неподъемном». Теперь это в формате wmv ,тоже огромные куски, но все-таки о них можно говорить. Повести примерно 1-1,5 Гига . Думаю, что охотников скачать это (в то время как в doc это секунды), не найдется, или единицы, но я человек добросовестный, и должен дать своим текстам такой шанс. Читаю я не как артист, но «Последний дом» прочитал, мне кажется, неплохо, то есть искренне и естественно. Это всё.
……………………..
Повесть «Последний дом»
https://cloud.mail.ru/public/d4679f4ab96b/lasthome.wmv
…………………….
Повесть «Остров»
https://cloud.mail.ru/public/9958cef09a65/Ostrov_in1file.wmv
……………………………….
Сборник миниатюр «Кукисы»
https://cloud.mail.ru/public/99954d136a61/kukisy09.wmv
………………………………………….

Сборник рассказов «Махнуть хвостом»
https://cloud.mail.ru/public/98e5235f54ef/hvost09.wmv

Что-то сегодня нет ясности в подсознательных мотивах, смайл. Отвлекли благополучные упитанные хитрые лица, играющие в собственные игры, используя темноту и гнев людей…
И все-таки, продолжим.
………………………..

Он понимал больше, чем я думал о нем, уверенный, что лучше знаю, как ему лучше… Известная фраза, ее часто повторяют жены, не скажу, какой национальности — «я лучше знаю, как тебе лучше». А я мужик, и должен был понимать, что и он мужик, и хочет умереть так, как считает нужным. Это был для меня удар тогда, и я понял, что выбирая смерть, никого слушать и жалеть не надо, живые быстро о мертвых забывают. 5% несправедливости в этой фразе есть, но не больше.
…………………………..

Жаль, что цветы только в конце жизни, засыхая, начинают понимать, кто друзья их, а кто враги.
………………..

Смириться с тем, что мало ума куда легче, чем с бессилием и старостью
………………………

У них все также — чужой среди своих
………………………………

Девочка в красном платье, первый вариант. Для меня это «черный квадрат» — потом мог и «умелей, и красивше», а лучше не написал.
………………………….

Свет из-за угла разрушает стены. Может.
……………………………

К рассказу «Ночной разговор». Художник выбирает вечность картин, и платит забвением имени своего. Сознательно? Ни чертА! он выбирает краски, хитрый подарок черта, а значит и судьбу.
…………………………………..

Ночной пейзажик среди развалин
……………………………………

Шампанское и закусь к нему, какая нашлась под рукой
…………………………………..

Вид из окна старой квартиры, 20-ый дом еще, чудное место и время.
………………………………..

Зимнее поле, малоснежная погода
…………………………….

Курильщик. Он еще не знает, что закон нарушил, счастливый человек. Незнание облегчает жизнь
………………………….

Кот из-за угла
………………………………

Еврейские мотивы

Часто вспоминаю десятый дом, про который в повести «Перебежчик». Там у меня была мастерская, однокомнатная квартира на втором этаже, и туда ходили все коты и кошки. И постоянно всегда-кто-то жил, или приходил на зиму погреться на батарее, а потом уходил, приходил другой. Ели из больших тарелок, надо будет эти фотки найти… до десяти зверей сразу, а одну зиму приходили до 13 лиц. Когда я готовил основы, обычно оргалит и картон, а также картофельные мешки, это было обычно с сентября до декабря, не меньше 30-40 основ, мешковину сначала мыл мылом, отмывал от земли, потом проклеивал, потом грунтовал… Картон хороший искал, ценил импортные упаковки приборов, прессованный картон, да и оргалита тогда валялось много… На это у меня уходили месяцы. Готовые основы были тогда не так уж дОроги, но денег не было вообще, и к тому же я готовые презирал, потому что химик, и всю эту кухню знал досконально, любил, и лучше, конечно, делал, тонкости знал. Но долго, только к декабрю начинал писать. Мне нужно было иметь сразу несколько десятков основ, я писал быстро, и предпочитал тут же делать варианты, а не переделывать. Иногда набрасывал рисунок углем, но чаще начинал простой охрой. Котов в кухню выгонял есть и спать, а в комнате гвоздиками прибивал к полу картоны, всю комнату занимали. Чтобы не коробились. С холстами было сложней, но это не интересно.
Хорошее было время. Расставаться с этой квартирой было тяжело, но деваться некуда, из Института ушел, в 2 000 году вышел на пенсию, а поскольку образование и аспирантуру (всего 9 лет вместе) мне не засчитали, то стаж получился минимальный. Но я никогда не обижался, не ругался, не протестовал, — презирал, и просто преодолевал, так привык с детства. И все эти разговорчики о свободе и достоинстве, которые сейчас, мне непонятны — хочешь быть свободным — будь им, а достоинство собственное кто может подавить?! — недостаток денег, подлая власть? смех один! Меня всю жизнь даже в Венгрию не пускали, хотя было много общих работ в международных журналах, я, конечно плевался, но просто презирал, шел в лабораторию и обо всем забывал. Нельзя свое достоинство ставить в зависимость от подонков, от мерзавцев, даже если тебя загоняют в угол — отвернись и делай свое дело, я считаю. Если одно не дают, найди другое, тоже творческое. Для них самое раздражающее всегда, когда их в грош не ставят, не разговаривают с ними, а если отвечаешь — радуются.
…………………………………

Окно на лестнице, один из путей ко мне. Опытные умели карабкаться на второй этаж по вишне за окном, прямо на балкон.
……………………….

Чем грязней стекло, тем интересней окно, и разнообразней свет…
………………………….

Стол был, он теперь здесь со мной. Слева раскладушка, справа кресло… Эх, было время…
……………………………

Яблоки благополучно гнили, цветы засыхали, мои главные натурщики
……………………………….

Осенью коты грязными мокрыми лапами скользят по стеклу, этот рисунок, если всмотреться, очень интересен
………………………………

Он еще не знает, как по дереву приходить сразу на балкон, и ко мне. Потом научился.
………………………………….

Мне приносили разные бутылки, и сам часто находил.
……………………………..

Балконная дверь хилая, приходилось утеплять, в ход шли газеты, сам не читал и не покупал, а в коридорах полно было.
………………………………..

мой верный друг, и сейчас он со мной, теперь его Вася зовут, в память о великом коте, которого знал.
……………………………

Вид из комнаты на балкон, газетки эти литературные торчат в двери…
…………………………………

Голубую тумбочку мне оставил приятель Яша, он уехал, много лет жил в Димоне, недавно умер. Читал Бердяева о свободе постоянно. «Как вы там, в богом забытой России?» Это он. А я ему — » А как ты там в пустыне, по-прежнему читаешь о свободе?» А в кастрюле варил для котов рыбу.
……………………………………

Кусок девятого дома, дружественный нам, будет время, может о нем тоже напишу еще. Хотя там уже никого из старшего поколения, последние были Мотькины котята, которые за домом жили в овраге, их кормил. Лет пять с тех пор прошло… Не спрашивайте о них, это долгая история, и нелегкая…
……………………………..

Вася ждет меня, общается с фигурами женщины, кота, пса… Здесь всегда были живые существа.

Перед сном Аркадий с робостью подступил со своими вопросами к чужеземному прибору. Тот, скривив узкую щель рта, выплюнул желтоватый квадратик плотной бумаги. Ученый схватил его дрожащими руками, поднес к лампе… Ну, негодяй! Мало, видите ли, ему информации, ах, прохвост! Где я тебе возьму… И мстительно щелкнув тумблером, свел питание к минимуму, чтобы жизнь высокомерного отказника чуть теплилась, чтоб не задавался, не вредничал!
Волнения по поводу картошки, будоражащие мысли, неудача в борьбе за истину доконали Аркадия, и он решил этой ночью отдохнуть. Сел в свое любимое кресло, взял книгу, которую читал всю жизнь — «Портрет Дориана Грея», раскрыл на случайном месте. Но попалась отвратительная история — химик растворял убитого художника в кислоте. Тошнотворная химия! Но без нее ни черта…
Чем эта книга привлекала его, может, красотой и точностью языка? или остроумием афоризмов? Нет, художественная сторона его не задевала: он настолько остро впивался в смысл, что все остальное просто не могло быть замечено. Там же, где смысл казался ему туманным, он подозревал наркоманию — усыпление разума. С другими книгами было проще — он читал и откладывал, получив ясное представление о том, что в них хорошо, что плохо, и почему привлекательным кажется главный герой. Здесь же, как он ни старался, не мог понять, почему эта болтовня, пустая, поверхностная, завораживает его?.. Если же он не понимал, то бился до конца.
Аркадий прочитал страничку и заснул — сидя, скривив шею, и спал так до трех, потом, проклиная все на свете, согнутый, с застывшим телом и ледяными ногами, перебрался на топчан, стянул с себя часть одежды и замер под пледом.

……………………………………

Марк этой ночью видит сон. Подходит к дому, его встречает мать, обнимает… он чувствует ее легкость, сухость, одни кости от нее остались… Они начинают оживленно, как всегда, о политике, о Сталине… «Если б отец знал!..» Перешли на жизнь, и тут же спор: не добиваешься, постоянно в себе… Он чувствует вялость, пытается шутить, она подступает — «взгляни на жизнь, тебя сомнут и не оглянутся, как нас в свое время!..» Он не хочет слышать, так много интересного впереди — идеи, книги, как-нибудь проживу… Она машет рукой — вылитый отец, тоже «как-нибудь»! Негодный вышел сын, мало напора, силы… Он молчит, думает — я еще докажу…
Просыпается, кругом тихо, он в незнакомом доме — большая комната, паркетная пустыня, лунный свет. Почему-то кажется ему — за дверью стоят. Крадется в ледяную переднюю, ветер свищет в щелях, снег на полу. Наклоняется, и видит: в замочной скважине глаз! Так и есть — выследили. Он бесшумно к окну — и там стоят. Сквозит целеустремленность в лицах, утонувших в воротниках, неизбежность в острых колючих носах, бескровных узких губах… Пришли за евреями! Откуда узнали? Дурак, паспорт в кадрах показал? Натягивает брюки, хватает чемоданчик, с которым приехал… что еще? Лист забыл! Поднимает лист, прячет на груди, тот ломкий, колючий, но сразу понял, не сопротивляется. Теперь к балкону, и всеми силами — вверх! Характерное чувство под ложечкой показало ему, что полетит…
И вдруг на самом краю ужаснулся — как же Аркадий? А разве он… Не знаю. Но ведь Львович! У Пушкина дядя Львович. Спуститься? Глаз не пропустит. К тому же напрасно — старик проснется, как всегда насмешлив, скажет — «зачем мне это, я другой. Сам беги, а я не такой, я им свой». Не скажет, быть не может… Он почувствовал, что совсем один.
Сердце отчаянно прозвонило в колокол — и разбудило.

……………………………………

Аркадию под утро тоже кое-что приснилось. Едет он в особом вагоне, плацкартном, немецком, что появились недавно и удивляют удобствами — салфетки, у каждого свой свет… Но он знает, что кругом те самые… ну, осужденные, и едем по маршруту, только видимость соблюдаем. С удобствами, но туда же. На третьей, багажной полке шпана, веселится уголовный элемент. Рядом с Аркадием женщина, такая милая, он смотрит — похожа на ту, одну… Они о чем-то начинают разговор, как будто вспоминают друг друга по мелочам, жестам… Он боится, что за новым словом обнаружится ошибка, окажется не она, и внутренним движением подсказывает ей, что говорить. Нет, не подсказывает, а как бы заранее знает, что она должна сказать. Она улыбается, говорит все, что он хочет слышать… Он и доволен, и несчастлив — подозревает, что подстроено им самим — все ее слова!.. И все же радость пересиливает: каждый ответ так его волнует, что он забывает сомнения, и знать не хочет, откуда что берется, и кто в конце той нити…
— Арик!
Этого он не мог предвидеть — забыл, как она его называла, и только теперь вспомнил. У него больше нет сомнений — она! Он ее снова нашел, и теперь уж навсегда.
Ее зовут с третьей полки обычным их языком. Он вскакивает, готов бороться, он крепок был и мог бы продержаться против нескольких. Ну, минуту, что дальше?.. Выхода нет, сейчас посыплются сверху… мат, сверкание заточек…
Нет, сверху спустилась на веревочке колбаса, кусок московской, копченой, твердой, черт его знает, сколько лет не видел. И вот она… медленно отворачивается от него… замедленная съемка… рука протягивается к колбасе… Ее за руку хвать и моментально подняли, там оживление, возня, никакого протеста, негодующих воплей, даже возгласа…
Он хватает пиджачок и вон из вагона. Ему никто ничего — пожалуйста! Выходит в тамбур, колеса гремят, земля несется, черная, уходит из-под ног, убегает, улетает…
Он проснулся — сердцебиение, оттого так бежала, выскальзывала из-под ног земля. Привычным движением нашарил пузырек, покапал в остатки чая — по звуку, так было тихо, что все капли сосчитал, выпил залпом и теперь почувствовал, что мокрый весь. Вытянулся и лежал — не думал.

«Что вы хотели сказать сегодняшним вашим «ассорти», несколько раз меня спрашивали, я отмалчивался. А сегодня есть настроение пару слов сказать. На то оно и ассорти — мгновенно выбранные из случайной папки (вы думаете, я помню, что где у меня? зря думаете…) изображения, почему-то именно они меня остановили — сегодня, сейчас… Мне это всегда самому интересно, потом разглядываю, пытаюсь понять, ЧТО из объединяет. Ведь ясно, объединяет что-то… Но чаще я так и не понимаю, и начинаю говорить слова, слова — они ведь от непонимания, от тотального непонимания, а «локально» они что-то, конечно, говорят — о частностях и деталях. Это мало кто может словами сказать ВСЁ, и не на момент, а надолго, может, на всю оставшуюся жизнь. «Ворон» Эдгара ПО. Например. Я и не пытаюсь, не верю в слова, уж лучше их поток, или заумь, или какой-то из двух строчек стих?.. Не знаю…
Значит, с одной стороны эта «заумь» в виде «ассорти», с другой некоторые чувства (не мысли!), которые возникли у меня, глядя на этот хаос. А чувство есть, но… оно настолько банально, что неловко говорить. «Все повторяется, и всё проходит». Окружают нас обманы, они сейчас в Украине, они везде в мире, люди склонны верить обманам. И это перестает, с годами, быть интересным, и даже не раздражает — устаешь. Кругом обманы. Но всё бы это ничего, есть хуже вещи — не можем без само-обманов жить. Верим в творчество — и любовь, они должны разрушить стену повторяемости, город скуки. А больше нечего противопоставить обманам — только самообманы, эти два…
Проходит время, и начинаешь видеть повторы, круги и спирали в самых главных своих опорах… В нас есть внутренний запас главных впечатлений, чувств, и некоторых, подтвержденных собственным опытом, чужих мыслей; с годами новые возникают все реже, мы компенсируем это утончением чувств и перепевом мыслей. Одну и ту же формулу можно записать по-разному, известное дело… Но где-то надо остановиться. Ну, хотя бы переждать… Особенно зимой, смайл…
…………………………………………………….

……………………….

…………………….

…………………………

……………………………

………………………………

……………………………

……………………………..

…………………………….

……………………………..

……………………………

…………………………….

…………………………….

……………………………

……………………………..

……………………………….

………………………………..

………………………………

…………………………………..

……………………………………

………………………………..

…………………………….

………………………

…………………………….

….

////////////////////////////////////////
Знаете ли вы, наблюдали, быть может — чем хуже работают люди, тем глаже и чище у них полы, а самые бездельники ухитряются сохранять паркетный блеск даже в химических лабораториях, меняют рабочие столы на письменные, обкладываются картотеками, одна современней другой… а в углу у них малюсенький рабочий столик, на нем электроплитка — здесь заваривают кофе.
На четвертом этаже пола вовсе не было, а лежали каменные выщербленные плиты, известняк, как на приморском бульваре, и видно, что никто не болеет за чистоту… Коридор уперся в тупик, пошли бесконечные комнаты и переходы, в каждом углу что-то гудит и варится, мерцает и поблескивает, все работает, а не пылится без дела. И никто на тебя не смотрит, не зовет облегчить душу, не ждет подвоха — занят собой: кто тянет трубочкой мутную гадость из пробирки, кто тащит подмышкой кутенка, не иначе как узнать, что внутри, кто тут же, пристроившись в уголке, чертит мелом на двери — не мог, стервец, добраться до доски, не дотерпел — вокруг него толпа, один хлопает по плечу — молодец! другой тянет за рукав — отойдем… И качаются красивые стрелки импортных приборов, и мечутся разноцветные зайчики по узким зеркальным шкалам, и пронзительно надрывается в углу телефон, забытый всеми прибор связи и общения…
Марк шел и видел — здесь каждую секунду что-то происходит, возникают и рушатся империи, «это говно» — беззастенчиво говорит один, «старое говно» — уточняет другой, и оба довольны.
Проходы становились все уже, и, наконец, движения не стало: посреди дороги возвышалось огромное колесо, из- под которого торчали очень худые длинные ноги. Марк обратился к ногам, чтобы узнать, где скрывается тот, к кому его уже не раз посылали нетерпеливым взмахом руки — там, там… Голос из-под колеса пробубнил, что следует идти дальше, но при этом постараться не наступить на оголенные провода слева от правой ноги, и не задеть раскаленную спираль, что справа от левой руки. Марк только решился, как раздался оглушительный треск, полетели оранжевые искры, спираль потемнела, ноги дернулись и замерли. Марк уже высматривал, кого призвать на помощь, вытащить обугленный труп, как тот же голос выругался и заявил, что теперь беспокоиться нечего — шагай смело. Марк перешагнул, перепрыгнул, подполз, пробрался к узкой щели и заглянул в нее.
Там, стиснутый со всех сторон приборами, сидел за крошечным столиком человек лет сорока с красивым и энергичным лицом. Он быстро писал, откладывал написанный лист, и тут же строчил новый — без остановки, не исправляя, не переделывая, и не задумываясь ни на секунду. Из кончика пера струилась черная ниточка, извиваясь, ложилась на бумагу, и нигде не кончалась, не прерывалась… Эта картина завораживала, напоминая небольшое природное явление, не бурный, конечно, вулкан с огнем, камнями и злобной энергией, а то, как молчаливо, незаметно, без усилий извергает прозрачную субстанцию паук — она струится, тут же отвердевает, струится…
Марк стоял, очарованный стихийным проявлением процесса, который давно притягивал его. Ручка казалась продолжением руки, нить словно исходила из человека.
……………………………….
Тут он поднял глаза и улыбнулся Марку, весело и беззаботно. Он действовал свободно и легко, охотно прерывал свое извержение и, также без видимых усилий, продолжал с того слова, на котором остановился. Он явно умел отрываться от земли, это Марк понял сразу. Но не так, как его кумир, великий Мартин — тот грубо, тяжело, с видимым усилием поднимался, волоча за собой груду идей, вороха экспериментов, но уж если отрывался, то, как орел, уносил в когтях целую проблему, огромный вопрос, чтобы в своем одиноком гнезде расправиться один на один, расклевать вдрызг и снова расправить крылья… таким его видел верный ученик, простим ему некоторую высокопарность. В отличие от первого Учителя, этот гений, звали его Штейн, умел чрезвычайно ловко округлить и выделить вопрос, вылущить орешек из скорлупки, вытащить изюм из булки и, далеко не улетая, склевать своим острым клювиком, и снова, к другому созревшему плоду — расчетливо, точно зная, что уже можно, а что рано, что назрело, а что сыро… не преувеличивая силу своих небольших крыл, он действовал спокойно и весело, и жизнь в бытовом смысле совсем не презирал. Он относился к типу, который прибалты называют «лев жизни»… ну, не лев, а небольшой такой, красивый львишка, смелый в меру, циничный по необходимости, не лишенный совести и доброты — не забывая себя, он старался помочь другим.
……………………………….
Десять минут, оставшиеся до семинара, пролетели как во сне.
— Да, да, возьму, завтра приступайте. Парение? Весьма своевременно, сам думал, но на все не хватает. Химия? — это здорово! Хотя меня больше волнует физическая сторона… Впрочем, делайте, что хотите, главное, чтобы жизнь кипела! Нет, нет, ни денег, ни приборов, ни химии — ничего. Но есть главное — я и вы, остальное как-нибудь приложится! Мне интересно знать о жизни все, все, все… Но вот что главное — Жизненная Сила! Пора, пора от мутного философствования переходить к молекулам, расчетам. Да, да, три вопроса, это я поставил, что скрывать. Что, Где… Некоторые спрашивают — Зачем, но это не для меня. Мой вопрос — КАК? Что она такое? Что за материя такая, в которой рождается эта удивительная страсть? Где? Мне совершенно ясно, что в нас, в живых существах! Впрочем, есть и другое мнение. Ох, уж эти лже… КАК она действует, как заставляет нас барахтаться, карабкаться, упорствовать?..
Он поднял красивые брови, всплеснул руками:
— Как только она ухитряется сохраниться в еле теплящемся теле? Как на спине сигающего в ледяную пропасть мира удерживается теплая и нежная красавица? А парение? — лучший ее плод, творчество и разум?.. Сбросить покровы мистики и тайны! Ах, этот Шульц! Бедняга… Ну, ничего, скоро разделаем его под орех, зададим перцу, трезвону, дадим прикурить малахольному мистику! Очаровательная личность. Жаль только, мозги набекрень.
Он сверкнул очами -«дерзайте, как я!» — и сильной рукой распахнул спрятанную за креслом дверь. Перед Марком лег широкий пустынный коридор.
— Не бродите по закоулкам, вот дорога — налево буфет, направо лестница. Спускайтесь в зал, а я соберу заметки, и за вами.
И подмигнув, добавил: — Бодрей смотрите, бодрей! Наука баба веселая, и с ней соответственно надо поступать. Еще поговорим, когда уляжется пыль от этих потасовок.
……………………………….
Ошеломлен и очарован, Марк двигался в сторону, указанную новым учителем. Штейн представлялся ему мудрым, но дряхлым, а этот полный сил «лев жизни» поразил его. Он вспомнил слова Штейна — «у смерти временные трудности возникают, это и есть жизнь» — и еще раз удивился остроте и смелости мышления, хотя сама идея показалась спорной — так сложно и красиво умирать?.. А образ нежно-розовой девы на спине могучего черного быка?.. Чего только он не услышал за эти счастливые минуты!
Везет человеку! Между неразумными порывами молодости и мудрой дряхлостью случается довольно узкая щель, в которой норовит задержаться каждый неглупый и не совсем опустивший руки человек… Штейн был активен, но не нагл, дерзок, но до унижения седин не доходил, восставал против авторитетов, но и должное им отдать умел, поднимал голос за справедливость, но без крика и безумств, помогал слабым — если видел, что жизнь еще теплится, неугодных не давил, но обходил стороной, от сильных и страшных держался подальше… если не очень были нужны… Но умел и стерпеть, и промолчать, жизнь смерти предпочитал всегда и везде, и даже на миру, где вторая, утверждают, красна. Это был идеальный гармоничный человек какой-нибудь эпохи возрождения, небольшого ренессанса в уютной маленькой стране, он там бы процветал, окружен всеобщим уважением, может, министром стал бы… А здесь, в этом огромном хаосе? Его знали в узком кругу, в тридцать доктор, в сорок академик, в сорок два злостный космополит и неугодный власти человек… Потом страсти улеглись, он выжил, выплыл, сбит с толку, испуган, зато весь в своем деле. Потом слава — и снова запрет и гонения, он домашний гений, не выездной… Еще что-то… Он на рожон не лез и каждый раз потихоньку выныривал, потому что уходил глубоко на дно, хватался за свое дело, как за соломинку, берег свой интерес. Он жизнь любил за троих, в двух жизнях потерпел крах, но еще одна осталась, а тут вдруг стало легче, светлей, он воспрял…
С Глебом они друг другу цену знали, оба профессионалы: Штейн в теориях жизни, Глеб в жизненной практике, и потому сталкивались редко. Один ничего не просил, другой ничего не предлагал, терпимые отношения… если не считать глубокой, тайной неугасимой ненависти, которую испытывают приковавшие себя к телеге жизни, к тем, кто одной ногой не здесь.

С тоской вспоминаю старое кресло. И с благодарностью, оно мне помогло, и не только мне.
………………………

Кошки умеют пальцы веером
…………………………….

С чем связан отказ от интенсивного цвета, не могу сказать. Вряд ли причина в глазах, скорей, в голове, смайл…
……………………………….

Хотя, не всегда, не всегда. Обычные вещи иногда еще как окрашены… 🙂 Или так кажется?… В сущности, значения не имеет.
……………………………..

Когда рамы были деревянные.
…………………………..

Интерес к свету не имеет границ
………………………

Ночной разговор. С этим существом есть о чем поговорить. И поспорить тоже.
…………………………………

Когда нефть кончится…
…………………………..

Каждый день хожу по этой лестнице. Вниз бегом, 26х10=260 ступенек, это легко. Наверх сложней. Но все-таки, борьба с самим собой — самая интересная, и сложная, и полезная. Хотя никому, кроме тебя, не нужная. А некоторые говорят — вредная. Или «лучше иди бросать камни в притеснителей человечества». Не, мне лучше по лестнице, пусть с некоторыми угрызениями по поводу эгоизма… Но когда вижу озверевших с одной стороны, и в ответ озверевших с другой, и понимаю, ЗА ЧТО идет борьба… Нет, безумствуйте, кому охота… Видеть не могу больше эти лица, и с одной и с другой стороны. Грустно, в молодости у меня было больше иллюзий относительно человеческой сущности.
………………………………..

Но летом, когда тепло, краски все-таки радуют сердце
…………………………….

А когда-то всё было тепло, и даже горячо… и даже слишком, по сегодняшнему разумению. Но что было, то было, смайл.
…………………………….

В природе легко усматриваются механизмы, если приглядеться — круги, винты, спирали…
……………………………….

Чужой среди своих. Одним жарким летом, 10-го года кажется, я часами наблюдал за жизнью этих птиц. И Рыжик всегда был со мной, я на корточках пристроюсь, и он рядом, прислонится к ноге и лежит… Удивительно, как много общего в поведении у нас с ними!

Сегодня ночью пришло письмо, приглашение куда-то выставить свои работы. Я полюбопытствовал, и обнаружил, что туда легко и быстро можно вывесить большие картинки. В таких случаях я не сомневаюсь, и ничего не выбираю, время жаль, — беру папочку какую-нибудь и всю ее ссыпаю в открывшуюся щель. Бывают и повторы, да черт с ним! Это наверное неразумно, но мне уже все равно, кто это, что это, … если можно показать — и БЕСПЛАТНО — то отчего не сделать. Если быстро получается. А теперь — за АССОРТИ, время не ждет.
Да так вот эти адреса, вдруг кто любопытный найдется. Но френды мои это всё наверное видели…
http://vatikam.com/portfolios/534 живопись здесь
http://vatikam.com/portfolios/536 черно/б графика
http://vatikam.com/portfolios/535 цветная графика То есть цвет есть, Но не масло
Привет всем.

Сегодня мне только одни звери попадаются на глаза. Значит, будут звери. Привет всем!

Хокусай и Мистраль дружили. Я думаю, дружба между мужчиной и женщиной всегда гормонами окрашена. А дружба котов и кошек не всегда.
…………………..

Вася в последний год жизни. Жил легко, играючи, нас не любил, а любил волю. А умирал тяжело, и помочь ему было трудно, он сочувствия избегал, как жил, так и умер — один, сам с собой. А мы его любили, и уважали за его отношение к нам, он право имел, как все мы, любить или не любить.
………………………

Семья. Спорить не хочу, но мы не должны их есть, когда-нибудь так и будет.
………………………….

Хокусай любил на чистой газетке расположиться.
……………………………..

Моя охрана. Картинки, фигурки, вылепленные своими руками — защита художника от текущей жизни, это его среда. Вернадский говорил о биосфере, но есть и другие сферы, например, сфера творчества, она и объединяет творческих людей… и разъединяет тоже… это сложно…
……………………………

Если в картинке, любом изображении нет драмы, то нет и смысла, остается только орнамент, фактура — прикладное изделие, тоже красиво и даже полезно, но — другое.
………………………..

«Не ух-ходи!..»
………………………………

Вместе, и настороже всегда!
…………………………………..

Чужой среди своих.
………………………………….

ИХ нравы…
…………………….

Мои ежики, старый облысел, а молодой глупый еще
……………………………

Ворону бог забыл.
…………………………..

Лизочка любит листья, выбирает тщательно, по запаху, а если уж выберет, то обязательно сорвет и съест, не спрячешь от нее.
………………………………

Туся перед картиной. Туся умерла, а картинку отдали в музей
……………………………………

И Сонечка перед ней любила сидеть.
…………………………..

Друг наш подвальный. Всё тот же десятый дом, где Перебежчик кормил зверей
……………………………

Любовь и преданность всю жизнь

Осень. Ручей.
……………………….

Художник болен был
………………………….

Над рисунком поработали наши кошки…
………………………………

Портрет И.К. в синем
…………………………..

Метро «Юго-Западная» Темпера, 1977г
…………………………………

Один их вариантов (чернила, размывка) «Ветреный день на Оке
……………………………….

Уборка урожая
…………………………………

Наброски из «подвальной» серии пастелей (ч/б вариант)
…………………………………

Подвалы №11
…………………………………

Подвалы №17
………………………………….

Чифирь по утрам
……………………………..

Из магазина
……………………………….

А про что сегодня? — как всегда, не знаю точно, про что… Картинки, конечно. И, может быть, немного про СУБСТАНЦИЮ, которая ускользает, скользит между пальцами. Что может сказать о ней художник? А писатель, что, больше может, унавозит только почву бессильными словами. Если Наука об этой Вещи или Явлении не знает, есть ли вообще субстанция такая, или дырки между событиями… Но дырка тоже вещь, что о ней сказать?
Что такое длительность пустоты, как ее измеришь?
Пусть себе наука думает о длительности, для меня она просто измеряется — числом сердечных сокращений, вдохов и выдохов.
О ВРЕМЕНИ разговор. О чем еще рисовать, писать… всё о нем. События только узелки на ниточке, кто-то занят ими, многие так считают, и думают, что жизнь и есть совокупность событий, и рассказывают о них, и пишут, и рисуют… А кто-то заворожен скольжением самой нити, и с каждый годом все сильней… а она всё быстрей струится, не удержать… Но как рассказать о том, что невидимо без событий?.. Не знаю, но кажется — то, о чем невозможно рассказать, можно изобразить. Художник меньше зависит от текущей реальности, насыщающей время событиями — он сам создает события из ничтожных для постороннего взгляда примет реальности, или просто выдумывает их — и нить скользит непрерывно, и не нужно искать узелки…
Обман, иллюзия? Наверняка. Но мы живем иллюзиями, перебираем события, узелки на своей нитке, а что такое мы сами? Мир мог обойтись без нас, почти ничего не изменилось бы, это факт, о котором много умников талдычат, а на самом деле не верят. Ведь я такой чудесный-интересный… — и в пропасть, да?
Да. Но пока живем, поиграем еще немного с этой ниточкой между пальцами, а что?
(Как почти всякое мое «вступление», довольно банально, а лучше не получится. Поэтому попробуем изобразить…) Вокруг да около, конечно. Если точно не можешь, то пусть — «вокруг да около»
,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,………………………

……………………………

………………………….

………………………….

……………………………

…………………………..

………………………………

………………………….

…………………………………

…………………………………

………………………………

…………………………………

………………………………..

…………………………….

……………………………….

………………….

……………………………

……………………………..

…………………………..

…………………………………

……………………………..

……………………………………….

…………………………….

…………………………….

…………………………….

…………………………….

……………………………..

……………………………..

……………………………

……………………………

…………………………………..

…………………………..

Зверь на фоне пейзажа.
………………….

Зверь на окне
…………………

Кот и пес на окне, в 20-м доме, где они жили раньше.

Сегодня захотелось чуть поярче…
…………………

Земля, кусочек неба, фрагмент…
………………………

Не-е, все-таки не надо ярче, не надо острей, не надо резче… быстро надоедает. Вообще-то, какой же ты художник, если так быстро надоедает!.. Ну, не всегда…
…………………..

Иероглифы осени
…………………

Спуск в подвал десятого дома, где друзья Перебежчика жили.
……………………….

Соня любит лежать на Мунке, и вид соответствующий принимает…
………………………

Страсть к темным картинкам пересиливает…
………………………

Вечер как репетиция будущей катастрофы
………………………….

Зеленая женщина с красным креслом сжилась, не оторвешь…
………………………

Пирушка только начинается
…………………………

И у стен есть глаза, а уши мне не интересны.
……………………..

Если бы молодость знала… если бы старость умела…
………………………….

Триптих: МАСЯНЯ
………………………….

Глазастый у входа к темноту
………………………………

В общем-то фрагмент… Ну, под настроение пусть повисит…
…………………………….

Здесь нельзя жить, когда-нибудь это станет ясно.
……………………………..

Сны разума
………………………

Будни разума
……………………………..

Смешанная техника 🙂 Фотонатюрморт и репродукция картинки в одном флаконе.
……………………………….

Мой Рыжик
……………………………..

Новый вариант старого фотонатюрморта. Прежний более звучный по цвету, в этом занимался согласованием, в сторону сдержанности цвета
………………………………

Фрагмент картинки маслом, изрядно перекроенный.
………………………………..

Красная Шапочка спешит на свидание с Волком. Несмотря на погоду.
………………………………….

Вид из окна кухни.
……………………………………

Дни и ночи
///////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////
///////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////

«Старик и коты» — невозможно написать, одна икота!
А «старик и его коты» — можно, но невозможно — чертовски длинно!
Вот и крутись… Чтобы просто и легко звучало.
То, что легче произносится, свободней читается.
…………………………………………………
///////////////////////////////////////////////////////

Молодой полон сил и любопытства – «родина, говорят…»
А старый устал смертельно… и ничего хорошего не ждет.
Кроме душевного покоя, пожалуй…
///////////////////////////////////////////
//////////////////////////////////
В старости…
Вспомнить хочется, участником каких событий был.
Вижу циклы, периоды… — повторы, тучи пыли…
Ни любви, ни доброты больше не стало.
И все участие в прах обращается.
……………………………………
////////////////////////////////////////////
Мы вынуждены уважать реальность. Попробуй, не уважь – сама напомнит.
Тексты пересыщены ее содержанием.
Картинки так часто на нее похожи, не отличишь…
Зато музыка всегда докажет – для чувства реальность не важна.
Реальность не жизнь, а только материал для жизни.
Самый ходовой и дешевый материал.

В том смысле, что есть попытки решить одну задачу, возможно, в ущерб всему остальному. Enjoy если можете 🙂
…………….

……………………….

…………………………

…………………………..

……………………………

//////////////////////////

/////////////////////

Сгоревший угол. Но вот пришел паук, жизнь восстановится.
………………….

Картинка маслом. Сейчас мне слишком резкой показалась,дешевый цвет, крикливый. Вот и решил немного подправить, благо, фотошоп позволяет.
…………………..

Если из людей понаделать гвоздей, то кривыми окажутся. Почти все. А прямые… их мало, но они сильней… пойдут на кривых войной… Я не фантаст, исход не могу себе представить, смайл…
…………………………….

Доброго утра вам…
………………………………

Корни. Если бы захотел писать абстрактные картинки, то так бы начинал…
……………………………..

Болгария, вид из окна.
………………………………

Как стояло…
……………………………..

Люблю темные картинки.
………………………………..

Утро кота, в старом кресле.
………………………………..

Удачи уходящим от нас!
……………………………………
из старого времени…

Один бы я сюда не попал — надо было проявить настырность, и у нее хватило. Палатка, дощатый пол, две железные кровати, выглянешь — озеро поблескивает, другой берег далеко… Август, Прибалтика, ночи холодные, но у меня два одеяла, а под кроватью бутылка хорошего ликера — перетерплю. Лес сосновый и еловый, мох и ржавые иголки, впадины и канавки — следы окопов, заросшие, еле заметные, а по краям — маслята… Хорошо бы оказаться здесь лет пять тому назад, когда не было этой, а была другая… А кто виноват… Лежу, читаю детектив, время от времени протягиваю руку — бутылка на месте… делаю один-два глотка — тепло, хорошо… Она бесится — видите ли, собирать грибы надо!.. выяснила уже, где их можно варить. Целое ведро можно наварить!.. А, черт, пусть делает, что хочет. Беру верную бутылку — еще много, а завтра… что-нибудь придумаю… «Ни работать, ни отдыхать не умеешь…» Как трудно сказать — отстань, уйди… Запутался вконец… Инспектор тем временем напал на след. Обедать?… Потом, потом… Впрочем, нет, будет хуже потом, кончится детектив, опустеет бутылка… Столовая на берегу, лестница к озеру, разбитые ступени, желтые листья… старый помещичий дом… Надо что-то решать… А кормят здесь неплохо… Теперь в палатку, на кроватку, пару глотков и за дело — инспектор не дремлет… Слава Богу, нашла подругу, ушла в лес. Можно лечь на спину, подумать, никто не будет заглядывать в лицо. Но в голове пусто. И удрать некуда. А ведь здесь хорошо, вот если б не она… Сам виноват. Ликер прекрасный — «Старый Таллинн». Но осталось немного. Похоже, инспектор на правильном пути… Темнеет… А вдруг — уехала?! Бутылка пуста…
Нет, вот они идут. Грибов много… варить, варить… Впрок, на долгую зиму. Готовится. Как я сюда попал? Сам бы ни за что не додумался, да и настырности не хватило бы… Рядом, говорят, магазин! Значит, перетерплю, перетерплю…

Здравствуйте, А.! Отвечаю на Ваше письмо, отчет о выставке.
Несколько слов о тексте, как о репортаже. Многое в нем верно. Вы не пренебрегаете вступлением, которое имеет более общий характер, вводите читателя в курс дела, стараетесь заинтересовать. Недостатком этой части является некоторая вязкость текста, повторы, которые заставляют читателя топтаться на месте, а он должен за Вами лететь, буквально врываться в середину, в самую гущу обсуждения. “Берите сразу быка за рога!” — так мне говорил мой учитель. “Что вы хотите сказать? Вот и говорите!” Дальше Вы рассказываете о своих впечатлениях. И тут по форме тоже есть вязкость, интересные, острые наблюдения как бы немного тонут. Но в целом это интересная часть.
Потом следует концовка, которая написана интересно, доброжелательно, и лишена той вязкости, о которой я говорил.
Теперь, что касается существа дела. Есть интересные наблюдения. Главное общее замечание: Вы стараетесь догадаться, что же такого думал и хотел изобразить художник, и на это уходят большие силы. Поверьте, они направлены не в ту сторону. Связь между самим художником и его произведением весьма сложна, и далеко не всегда понятна самому автору. Вы хотите догадаться о том, что он сам до конца не знает. Это распространенный, даже среди искусствоведов, и на мой взгляд тупиковый путь. Постарайтесь подойти по-другому: «что я сама чувствую, глядя на эти картины, что они вызывают у меня — какое состояние, настроение, какие ассоциации возникают?». Совершенно не обязательно, чтобы что-то вообще возникало, искусство штука тонкая, у вас далеко не всегда будет ответ, резонанс именно на этого художника. Даже проза в один день “идет”, а в другой — никак, а изобразительное искусство гораздо капризней, чем слово.
В общем, у нас будет о чем поговорить.

……………………………..

Была уже, и не раз, так что вариант. Долго мучился с окном, то слишком белый и яркий свет, то слишком желтый, то красный… то еще какая-нибудь гадость лезет… Наверное, еще вернусь.
…………………

Нет у меня славных пусечек с бантиками, с потешными мордочками, и вокруг себя никогда не видел, только на гламурных фотографиях. Милые сердцу зверьки… Как получаются такие изображения, для меня тайна. А настоящие истории про зверей устал рассказывать, в повестях уже всё, что знал, написано. Понял, не будет мира и добра зверям, пока мы живы. Надеюсь, что они нас переживут. Отдельные истории про замечательных людей знаю, но слишком мало их, чтобы спасти живой мир. Надеюсь, что не успеют всех извести, начнут переселение на Марс, и там чудеса героизма и любви ко всему живому покажут, но Земле этого не видать.
……………………………

Друг мой Рыжик. Приходил, уходил, на улице сопровождал, далеко шел за мной… Когда я фотографировал голубей, он сидел тихо, рядом, прислонившись к ноге. Было несколько тяжелых лет, он болел. Но дома жить не хотел. А умирать пришел ко мне.
……………………………..

Мои друзья, они всегда со мной. Переживут меня, и это славно. Биологический страх смерти понятен, но стремление жить долго, и тем более — в вечность проситься, к кому, куда?.. дикость какая-то, чем мы лучше всех тех, кто вокруг нас безмолвно умирает? История мира, как ее видят буддисты, тоже сказка, но она гораздо симпатичней мне.

пойду, пожалуй, смотреть «След»…
…………………..

…………………

………………………

……………………………

///////////////////
Году в 90-м…
Я пытался публиковать свои тексты, но делал это… непрофессионально. Иногда ездил в Москву, приходил в редакции, спрашивал… Мне улыбались, хвалили, обещали, разводили руками.. Я уходил…
Была хорошая редакторша, в Новом мире, Наталья Михайловна :
— Что вы хотите, Слава П. ходил ко мне 14 лет, даже устроился в соседний журнал редактором… Не помогло… уволился, стал к нам как на работу приходить — профессионально. Зато теперь его все знают.
А мне за сорок было, заниматься этими хождениями стыдно, и времени мало. Начал издавать себя на принтере, крохотными тиражами, сам переплетал, делал обложки… Любимое занятие было — рисовать обложки. Некоторые сохранились…
……………………
……………………..
тоже из встреч
Меня студентом приютил один человек, я писал о нем в повести «Ант», он был настоящим филологом, то есть словами заворожен. Он мне говорил, что может написать все, что угодно, его легкости и свободе нет предела. И, действительно, я некоторые отрывки читал, он пушкинского племени был, по глубине и прозрачности, и легкости необычайной слог… Но выпив, а он часто тяжело напивался, говорил мне, что чем легче написать, тем меньше потребности этим заниматься, и в конце концов придет к тому, что вовсе замолчит… Но не успел, в снежную морозную ночь замерз, выпил сильно, ушел еще добавить, а возвращаясь не дошел метров десять до своего окна. Я поздно вернулся, ночью, вернее, уже утром, опыт был особенный и неудачный, и почти у двери наткнулся на твердое тело. А записи куда-то исчезли, да.

………………………
……………………….
Монолог Лео из повести «Предчувствие беды»
«»Нет, кое-какой интерес еще остался, к жизни, да… и главное, привязанность к искусству… без нее, наверное, не выжил бы… Спокойные домашние вечера, рассматривание изображений… это немало… Да и надежда еще есть — через глухоту и пустоту протянуть руку будущим разумным существам, не отравленным нынешней барахолкой. Как по-другому назовешь то, что процветает в мире — блошиный рынок, барахолка… А вот придут ли те, кто захочет оглянуться, соединить разорванные нити?..
Я не люблю выкрики, споры, высокомерие якобы «новых», болтовню о школах и направлениях, хлеб искусствоведов… Но если разобраться, имею свои пристрастия. Мое собрание сложилось постепенно и незаметно, строилось как бы изнутри меня, я искал все, что вызывало во мне сильный и моментальный ответ, собирал то, что тревожит, будоражит, и тут же входит в жизнь. Словно свою дорогую вещь находишь среди чужого хлама. Неважно, что послужило поводом для изображения — сюжет, детали отступают, с ними отходят на задний план красоты цвета, фактура, композиционные изыски…
Что же остается?
Мне важно, чтобы в картинах с особой силой было выражено внутреннее состояние художника. Не мимолетное впечатление импрессионизма, а чувство устойчивое и долговременное, его-то я и называю СОСТОЯНИЕМ. Остановленный момент внутреннего переживания. В сущности, сама жизнь мне кажется перетеканием в ряду внутренних состояний. Картинки позволяют пройтись по собственным следам, и я все чаще ухожу к себе, в тишине смотрю простые изображения, старые рисунки… Отталкиваясь от них, начинаю плыть по цепочкам своих воспоминаний.
Живопись Состояний моя страсть. Цепь перетекающих состояний — моя жизнь.

Много пишут и спорят о жизни, где хуже, где лучше. Это надоедает. С легкостью можно доказать, что жить становится все лучше, и точно также вижу — мир катится в пропасть. Не знаю. А то, что не могу понять в обозримый мной кусочек времени, то для меня не существует. Мой детство было мрачно, юность тяжела, но всегда были прекрасные моменты, связанные с ощущением жизни и возможностью творчества. Что я могу сказать, лучше или хуже, хорошо или плохо, и куда идет мир? Иногда по вечерам мне кажется, что утра не будет, слишком все мерзко и ужасно. Зато по утрам, иногда, чувствую, что могу продвинуться в своих натюрмортах, картинках, и даже что-то изобразить словами… — и жизнь кажется прекрасной. Мои звери, их были десятки, родных мне, а то и сотни, они страдали от голода и ужаса перед людьми, но и радовались своей короткой жизни, и я старался им помочь. Про людей не говорю, слишком большая тема, и тоже много разного можно сказать. Люди сходят с ума перед идолами, мифами, странными выдумками — и плачут от восторга перед такими же иллюзиями и мифами. Пока это есть, жизнь существует. Странная и дикая для меня любовь к монеткам и бумажкам — ну, вызывает смех и сожаление, что я могу еще сказать. Ну, купи, купи… Жизнь не купишь. Точно также многие смотрят на меня и крутят пальцем у виска…
Что в мире прекрасного? — сама жизнь, что она еще есть, еще возможна в мире, который движется в другую сторону, к холоду и темноте, с неимоверными вспышками , в которых все сгорает, и с полной запертостью черных дыр… Но все-таки — пока есть жизнь, а в ней лучшее — творчество и любовь. Остальное — мусор, мелочи и дрязги, плюньте. Смотрите, как быстро ржавеют монетки…
………………………….

Слышал про триптихи. А это я бы назвал плашками. Примерно так. И тут столько работы, что и не начинал еще.
……………………..

Меланхолия, забытая тема…
……………………………

Пожалуй не натюрморты, а бы сказал почти не организованные углы, остатки человеческого пребывания, а иногда и не было никого, или мимо прошел и пнул ногой. Вещи обладают способностью создавать свою среду… надо только слегка помочь им, тем, кто вам не нужен. Оказывается, до этого нужно додуматься, смайл…
……………………………….

Вовсе не всегда нужно «замыкать пространство», но нужно стараться «уравновешивать влияния среды», которая только намеком. И не бороться со СЛУЧАЕМ, это упрощает мир до скуки.
…………………………………….

На лестнице. Как Вы думаете, почему такие рамы в окнах, разбитые на мелкие прямоугольнички?Вопрос простой, ответ печальный.
Открою тайну — их бьют. Бегут с первого этажа на 14 и на каждом стекло вдребезги. Это спорт такой, а может другие цели, не знаю. И в ЖКХ лучшего не придумали, как для уменьшения потерь сделать такие вот рамы, с крохотными стекляшками, разве интересно их бить?! Замысел оказался удачным, стекла долго держались, а недавно — все равно побили. Ну, до этого были более осмысленные действия — сняли все пружины с дверей на балконы на всех этажах, унесли почти все двери… А мне говорят — путин, путин… Да идите вы…
…………………..

Из старых натюрмортов. Старенькие — это 2007-2008 гг
……………………..

Это Бася, Мотина дочь.
……………………………..

А это мой Шнурок, ждёт еду.
………………..

Просмотрел статью одного очень образованного человека, называется — «что делать». Там много верного и справедливого написано о современном состоянии, и человек этот знает, что нужно делать, чтобы хотя бы попробовать исправить положение. Начиная со сказок, с детского садика, много верного о толерантности, об уважении личности, в частности (!) ее собственности, и т.д. Но чувство такое, что всё это теория. Для меня, как в прошлом почти физико-химика, напрашиваются соответствующие сравнения, они ужасно неуклюжи, но примерно очерчивают… Наша жизнь во всех ее проявлениях, и в социуме тоже, это открытая система, далекая от равновесия. А то, о чем говорят очень умные люди эти — это теория равновесных состояний или почти таких. А правит миром — КИНЕТИКА процессов, в условиях страшного дефицита времени.Поэтому система может вовсе не иметь равновесного(спокойного) решения, а развиваться по известной теории катастроф, или вообще забрести в такую степь… А что нужно? — наверное искать благоприятную более-менее кинетику, с учетом скоростей наиболее опасных процессов. А что в конце? Мой непросвещенный ум видит только один благоприятный выход, может, через тысячу лет — общинный строй, не первобытный, конечно, а просвещенно-общинный, а как это случится, и случится ли… кто знает, и мне-то что гадать, когда десять лет для меня предельный срок…

http://www.photographer.ru/nonstop/author/about.htm?id=25465

Я не раз предупреждал любителей красоты — ЖЖ у меня не выставка, а мастерская, это пробы, попытки, ошибки, и редкие удачи, когда автор чувствует, что «попал в точку», и на будущее задел возможен. И это всё. Искусство не занимается «красотой», это внутреннее состояние зрителя… если ему повезет, найдет свой резонанс…
Поэтому я спокойно отношусь и всегда относился к числу посетителей — привык к тишине пустых залов, редким шагам… Но к каждому, кого что-то всерьез заинтересовало, отношусь с большим вниманием. Другое дело, изображения не рассказывают, их только показывают, и автор мало что может добавить, но сколько может, столько делает.
………………………………..

Шел себе, шел по лестнице, и наткнулся на произведение бомжей — на подоконнике, за мусоропроводом. Какую-то структуру они нащупали, надо будет вернуться…
…………………….

Из окна на лестнице десятого дома, где происходили основные события моих нескольких повестей, виден овраг, он интересен и утром, и днем, и вечером, и всегда разный. Какое счастье, что на земле есть трещины и щели, в которых могут жить разные звери, спасаясь от самого неугомонного из зверей.
…………………

Лиза, любительница сухих листьев, мы ей не мешаем, раз ищет, значит нужно ей.
………………………

Автопортрет, по воспоминаниям двадцатилетней давности. Со сходством у меня обстоит просто, делаю и смотрю, где-то остановлюсь — приемлемо показалось.
………………..

Вообще-то Борис был добрый кот, но в ярости страшен, все его боялись. Больше всего ненавидел наглость чужаков. Пока он жив был, у нас спокойно жизнь текла.
………………

Всегда интересно, сколько всего можно убрать, чтобы главное осталось. Но здесь легко и промахнуться, то в сторону сокрытия мелкой но основательной детали, то в сторону черного квадрата, то есть, болтовни о том, что искусство может много гитик, стоит только пару линий провести…
…………………

Когда свет проходит мимо большой массы, путь его искривляется, Эйнштейн доказал. Но мы мелкие и легкие, у нас свет запросто ломает массу, чтобы свой путь пройти
…………………..

Состояние вечера.
………………………………

Несколько секунд любования.
……………………………

Черный — Хокусай, и его старший друг Султан, любили спать в этом кресле, в кухне, у окна. Умер Хокусай, и Султан стал редко к нам приходить, жил у магазина «Стекляшка». Я ходил его кормить, а потом он совсем исчез.
…………………………..

Путь света.
………………………

Опередил.
Мой приятель всегда подозревал — с этим человеком какая-то тайна связана. Обычно он стремительно проходил мимо, в сером костюме, подтянутый, стройный, хотя немало лет… и почему-то насмешливо смотрит на меня. А приятель убежден был, что на него — «кто же он такой, каждый день встречаю…» Так и не успел выяснить, умер внезапной смертью, сердце разорвалось. Теперь проще говорят — инфаркт, но очень обширный, мышца в самом деле пополам. Мы пришли за ним в морг — белые цветы, серебристый шелк, мертвец, застенчиво высунувший нос из этого великолепия… И этот тип в углу, в белом коротком халате, рукава засучены, мускулистые руки сложены на груди, тяжелая челюсть… ковбой на расплывчатом российском фоне. Оказывается, вот он кто — патологоанатом. Есть такие врачи, они никого не лечат, и вообще, в клиниках их не видно, среди палат, горшков, вони… Это аристократы смерти. Но стоит только умереть, как тебя везут, к кому? — к нему, к патологоанатому. Там, в тишине, среди пустынных залов, где только костный хруст и скрип, царит этот человек. Врач предполагает — гадает диагноз, пробует лекарства применить, одно, другое, лечит, не лечит… а этот тип располагает, он все раскроет и даст ответ, что было, лечили или калечили — разрежет, посмотрит, спешки никакой, бояться ему нечего, если шире разрежет, возьмет суровые нитки и кое-как затянет, все равно не проснешься, не завопишь — братцы, что это… Он все тайное сделает явным, и потому его не любят и боятся все другие врачи. Красивый малый в ковбойской шляпе, куртка модная, костюм английской шерсти, ботинки… Вот он кто, оказывается. Если бы приятель знал… И что? Вот я знаю теперь и на каждом углу жду — появится он, глянет насмешливо и пройдет. Что он хочет сказать — ты скоро ко мне? Наглость какая! Впрочем, не придерешься, улыбочка тайная у него, приличная с виду, будто доброжелатель и любитель человечества, а на деле кто? Да он одним движением — р-раз, и от горла до промежности распахнет тебя настежь, раскроет, словно ты муляж. Для него все, кто еще ходит, будущие муляжи. Я его видеть не могу, таких изолировать надо, как палачей, что он среди нас мелькает, напоминает, тьфу-тьфу, и каждый раз, как пройдет, взгляд его след оставляет, липкий и мерзкий — ну, скоро к нам? А я не знаю, но не хочу. Хорошо, приятель так и не узнал, гулял себе, только удивится иногда — «что за странная фигура, щеголь, лет немало, а держится — не поверишь, что старик…» Это безобразие, что он среди нас ходит — приходите, мол, всегда рад видеть, выясним, что там у вас было, что они прозевали, эти лечащие дураки… Как встречу его, напрягусь весь, выпрямлю спину, и пружинным шагом, расправив плечи, прохожу, взглядом его меряю — «ну. как? не дождешься, я не твой.» А он сверкнет насмешливым глазом, и неспешно так, играючи прибавит шаг, плечи у него широкие, руки… Нет, такого не пережить, не пересидеть, а значит, ввезут на колесиках в его светлые покои, разденут — и на цинковый стол… Нет, нет, я еще жив, говорю себе, не поддавайся! А он посмотрит, глазами блеснет — и мимо, в мясистой лапе сигарета. Может, никотин его согнет, а я не курю… Такого не согнет. Так что доберется он до меня. Что ему так хочется все выяснить, когда уже ничего выяснять не надо! Тому, кто перед ним, совершенно это ни к чему. Но отказаться нет прав, и сил, потому что труп. Если бы приятель знал… Я бы сказал ему — ну, какое тебе дело, пусть копается, тело тебе больше ни к чему. Он мне ответит — все равно противно, не хочу, чтобы тайное стало явным!.. Уже не ответит, но определенно так бы сказал, я его знаю. А он не знал ничего. Зато я теперь все выяснил, и буду потихоньку бороться — кто кого переживет.
Вот он опять появился из-за угла, идет, помахивает газетой. Его новости, видите ли, интересуют. Подбираю живот, грудь навыкат и стремительно прохожу. Он глазами зыркнул — и мимо, не успел оглядеть. Уже не тот, раньше никого не пропускал… Кажется, он тоже чего-то бояться начал, все смотрит по сторонам, может, выискивает, к кому его вкатят на колесиках…
Как-то возвращаюсь из отпуска, прошелся по нашим бродвеям раз, другой, неделя прошла, а его все нет. Хожу, жду его, скучно стало, тревожно, зима на носу, иней по утрам, но я держусь, прыгаю, бегаю, поглядываю по сторонам — куда же он делся, неужели меня опередил…

А что немолодые люди, может быть, пьющие, как почти всегда бывает, решили, вот, подружиться. Немного неправильно сидят, если придираться, но сегодня настроение лирическое, пусть будет как есть… Вижу и другие варианты встреч, но там как-то нахрапом, слишком решительно, да и было не раз. Слишком часто повторяться стал. Могу не повторяться, но поиски раздражают… Летом надеюсь оформить пару новых серий… если получится.

………….
Вообще-то нарисовано мышкой, и черно-белое изображение, а сегодня захотелось что-то изменить, так бывает. Но не могу сказать, что продвинулся, ну, слегка замаскировал дрожащие лапки мышки… Знаете, убирать цвет гораздо интересней, да и результат бывает неплохой, тоньше, разнообразней иногда получается… А придумывать цвет там, где его нет… дело неуклюжее… Впрочем, об этом давно писали, я вовсе не оригинален, цвет такая штука, коварная и смешливая — появляется в разных углах сам собой, когда его вовсе не ждешь, да-а-а…

Есть у меня один текст, который я сам читаю. За него себе четверку с плюсом ставлю. Не люблю себя хвалить, но этим текстом и своим чтением его доволен. Лучше не мог. Кому любопытно, попробуйте скачать аудиотекст, это повесть «Последний дом». Но он очень большой предупреждаю. Он в «облаках» — по-другому не прочитать — скачать надо.
https://cloud.mail.ru/public/d4679f4ab96b/lasthome.wmv

Женщина в красном кресле
………………………………..

Женщина с черепом Гамлета (1988г)

Отчего вы такой отшельник скромный, спрашивали, и не раз. Хотите честный ответ? Зря хотите.
Я не скромный, я высокомерный и брезгливый человек. Но к тем, кто мне нравится, всем сердцем отношусь. Но очень мало кто мне нравится, тоже правда. Это первое я сказал. Второе — я не скромный, я знаю, на кого нужно снизу вверх смотреть, есть для меня такие люди. Примеры? Два вам достаточно будет _ Сезанн и Платонов, этих высот никогда не достигну. Можно и еще, но не нужно.
Но есть у меня один текст, и я его читаю. Тут я себе четверку с плюсом ставлю, хотя, наверное, мало кто это сможет понять и с этим согласиться. Кому любопытно, попробуйте скачать вот этот текст, он большой предупреждаю. По-другому не прочитать — скачать надо.
https://cloud.mail.ru/public/d4679f4ab96b/lasthome.wmv
Вот тут — крепкая четверка мне, а кто по-другому думает, пусть думает, мне то что…

Из подвальной серии. Наброски.
Три карты, три карты… Число три не случайное. Через три точки можно построить окружность… но одну. Три пятна на картинке тоже важны, но это банально, пожалуй…
……………..

Называл «Утро в Крыму». Сейчас никак не называю Вариант.
………………

В жизни не знаю ничего серьезней увлечений и страстей. Наука была моим ранним увлечением. Когда увлекаешься, истинное лицо не видишь, да и не нужно его видеть. Для кого-то увлечение — деньги, или власть, или жить комфортно, или уважение окружающих, или гормональные безумства… или наконец, знания, или чувство собственной полноценности. Для меня серьезней всего было само СОСТОЯНИЕ УВЛЕЧЕНИЯ, а для него почти ничего внешнего не требуется — только нейроны, нейроны, нейроны… Самым непосредственным отражением СОСТОЯНИЙ является искусство, вот здесь и застрял, завяз… и продолжаю… А все остальное — стирается, мельчает, теряет узнаваемость — проходит… Остается одно увлечение — сама жизнь. Физическое состояние плюс трепыхание постаревших нейронов, смайл… Последнее увлечение. Все те же нейроны, только их меньше, меньше, меньше…