Я пришел в назначенное время и оказался первым гостем. У Ларисы убрано — все мусорные кучи тщательным образом сметены в одну, и она аккуратно прикрыта бумажкой. Стол. стулья, все свободные места заняты — везде лежат коржи фирменного торта. Лариса даже не вышла. Нервная, с красными пятнами на щеках, она металась между коржами. Шла сборки торта. Коржи были нумерованы, их должно было быть тридцать два, а вот, судя по Ларисиным причитаниям, семнадцатого не было.
Это вы съели, признайтесь, — требовала она от Антона. который топтался в дверях, бестолково размахивая коротенькими ручками.
— Я не е-е-е-л, — блеял Антон и вдруг догадался: Он ведь сыро-ой…
— Вы можете и сырой… где же он?..
Наконец корж нашелся, Антон вздохнул спокойно, и мы прошли в комнату. С этими коржами всегда было так. Ларисa начинала печь их за несколько дней, и все равно торт опаздывал. Но зато это был исключительный торт. Он был как башня, как постамент для Анемподистова пса, и все, что было в доме и в окрестностях города, в полузаброшенных деревеньках за много километров от нас, — все загонялось в этот постамент. И мы, как мыши, тщетно пытались расшатать его, вгрызались в основание и, обессиленные, отпадали, и много дней потом нас ловили дома и на улице, звали, умоляли, тащили силой — «приди, съешь, помоги…»
А в комнате у них были книги: поэзия и альбомы живописи у Антона на его полочке, на Ларисиной — перепечатки астрологической, парапсихологической и йогической литературы, труды съездов по синим и красным пришельцам, книги о голодании, воздержании, беге трусцой и сыроедении. Никаких почти книг не продавали, а эта литература по-прежнему поступала нескончаемым потоком. Мы смотрели книги… У Ларисы собирались все, кроме Блясова и Коли. Бляс не любил умные разговоры, а Коля знал, что здесь не пьют ничего, кроме чая и кислого-прекислого сока из ягод барбариса, которые в этом году созрели в совершенно фантастических количествах.
Пришли Аугуст, Мария и Анна с Сержем. Серый все не выходил из дома. Крис приглашением пренебрег, в сладком он не разбирался и из всех собраний признавал только подвальные, у Бляса, со свининкой и песнями. Ждали теперь Крылова, а он все не шел. Наконец упал нож, который представлял нашего историка в несложном столовом наборе Ларисы — и сразу же явился чопорный старик в белоснежной рубашке с черной бабочкой. Он осветил комнату оскалом зубов и каждому пожал руку сухой трескучей лапкой.
Лариса все еще копалась на кухне. Разговор натощак вертелся вокруг политики — что было, что будет… Крылов утверждал, что мир так и будет катиться под гору, медленно — пока не выкачают все природные богатства, а потом гораздо быстрей. Я вспомнил, что он говорил летом, полный оптимизма — «человечество прокормит себя, земля отдохнет…», но решил не напоминать ему. В конце концов, многое зависит от настроения, да и в прогнозах на будущее он такой же дилетант, как и все мы, не считая Ларисы, его конек — прошлое, не слишком далекое, но лет эдак двести-триста он захватывал своими графиками…
— Только б не было войны… — вздохнула Мария. Наши неурядицы войной не считались, боялись атомной.
— Все-таки жизнь спокойней стала, — заметила Анна, — вот немного бы получше с продуктами…
— И котам надо дать покой, — выразил свое мнение Антон и оглянулся. Лариса все не шла.
— С котами, конечно, дикость, — согласился Крылов, — но пусть уж лучше коты…
— Не будет котов — из труб придут крысы, — сказал Аугуст.
Крылов пожал плечами, коты мешали ему сегодня, а будут крысы или нет — еще неизвестно.
— А где же Вася? — спросила Анна у Антона.
— Все утро на перилах сидел, а потом исчез.
— Что-то Бим медленно подвигается… — Аугуст со своим «рапо-отать на-а-та» так и не расстался.
— Немудрено… ведь Гертруда снова написал донос на Анемподиста… — Мария покачала головой. Гертруда писал доносы регулярно и изобрел что-то вроде бланков для этой цели. В печати доносчиков называли дозорными.
Наконец Ларисе понадобилась помощь. Вдвоем с Антоном они внесли гигантский торт и поставили его на стол.
— Все продукты натуральные, — объявила Лариса, — молоко и масло — от Степановой козы из Харина, яйца от куры бабки Веры из Грызлова, мука с Дракинского рынка… вот сахар кубинский — «тростник».
— Куба — да, янки — но, — сказал Аугуст. Он раздавал ложки.
Лариса вырезала огромные куски из основания вавилонского сооружения и сваливала их на тарелки, которые подставлял Антон. Куски тяжело шлепались, рука Антона каждый раз слегка отклонялась вниз, не выдерживая тяжести, — и тарелки плавно плыли на свои места. Торт обладал особым свойством — он моментально заполнял все щели и отверстия, к которым прикасалась его нежная масса, поэтому дышать сразу стало нечем, челюсти останавливались, бессильные пробиться через тортовые завалы, язык изнемог, как слабое дитя среди стада бизонов… Но прошли мгновения — и торт чудесным образом рассосался, исчез, вызвав недоумение языка, который только что изнемогал от напора… И тут же новая порция заполняла рот, снова происходило сладостное сражение, и непобедимый торт исчезал, торжествуя, падал и падал в бездонную яму желудка…
Все замолчали, торт требовал полного внимания. Даже Крылов не копался, не ковырял еду, как обычно делал, его зубы щелкали не хуже волчьих. Свои у него выпали давно, а эти ему вырезал якут-косторез из настоящего моржового клыка. Зубы были всем хороши, но имели один малоприятный недостаток — они впитывали запахи и сохраняли их много лет. Крылову иногда казалось, что он ест мясо дохлой лошади, которую зэки нашли и тут же растащили на куски… это было очень давно… В такие минуты он страдальчески морщился и говорил: «Опять эта лошадь…» В житейском смысле, конечно, ничего хорошего, но, с другой стороны, не исключено, что зубы эти подогревали в историке интерес к быстро забывающимся событиям прошлого, и стоит, наверное, многим историкам пожелать вот такие зубы… А вот Бляс и Аугуст посмеивались над Крыловым. Мария называла его «моржовый клык», а мужчины говорили — «клык моржовый…» — и перемигивались… «Наполеон» победил лошадь — Крылов на этот раз не вспомнил о ней и ел с большим увлечением. Наконец первый порыв ослаб, и стали понемногу обмениваться впечатлениями.
— Торт, Лариса, — чудо, — первой сказала Мария.
— Прэ-э-лесть… — проблеял Антон. Лариса покраснела:
— Вы, наверное, льстите мне, Антоний, коварный вы человек.
— Не-е-е… — довольно решительно возразил Антон.
— Тогда отрежьте себе как следует, вы, невозможный человек…
— Я возможный, хотя и не действительный…
— Действительный — это академик, — изрек Крылов.
— Я слышал, Сахаров еще жив, — сообщил Антон, победив второй кусок могучего торта.
— Сахаров — тоже Весы, — заявила Лариса. Она разливала чай.
— Как вы? — Антон всегда спрашивал это.
— Как вы и как я… потому мы с вами — лучшая пара. Антон кивнул, он давно знал ответ. Крылов уже еле клевал торт, задумчиво уставясь в стену.
— Вы ученый человек, объясните мне, — обратилась к нему Мария, — почему мы так живем?..
— Как так? — не понял историк.
— Ну… где молодые у нас… и что дальше будет?..
— Собственно, я специалист по прошлому… Лет двадцать, думаю, будет также, а дальше, по моей теории, резкий скачок.
— Куда же мы будем скакать? — несмело спросил Аугуст.
— Трудно сказать, случайность выше всякой нормы, это фазовый переход третьего рода.
Все почтительно помолчали.
— А что легче устанавливать, прошлое или будущее? — спросил Антон.
— И то и другое трудно. Причем далекое прошлое и будущее установить легче, чем близкое, — это закон Твена.
— А кто такой Твен?
— Видимо, историк… это давно было.
— Антоша, почитай поэму, — попросила Анна. Антон стал читать. Поэму давно знали наизусть, но слушали внимательно.
— Может, и в истории палиндромы есть? — кончив читать, спросил Антон у Крылова.
— Я думаю, есть куски, которые повторяются, а может, даже вставлены наоборот. Вообще-то наша жизнь — тоже палиндром: читай в оба конца, все равно смысла не видно.
— Цель непонятна, — робко согласился Антон.
— Почему же палиндром, если смысла нет? — спросила Лариса.
— Отсутствие смысла в оба конца — в каком-то роде одинаковый смысл… — Крылов казался себе остроумным.
— Так сказать, нулевой палиндром, — поддакнул Антон.
— А цели уж точно нет, — авторитетно заявил историк. Аугуст как будто проснулся:
— Почему нет смысл?
— В том, что происходит, нет заранее определенного смысла, поставленной цели, — вежливо объяснил Крылов, — некий закон реализует себя, наталкиваясь на случайности.
— Вот я здесь, и Мария, и Анна, и все мы — разве в этом нет смысла? — Аугуст не понимал.
— Аугуст, вы хотите сказать — все, что было с вами, с Марией, — для этого?.. Чтобы все было так, как оно есть?
— А разве нет?
Крылов изумленно развел руками. Разговор явно зашел в тупик. Женщины ушли на кухню, мужчины отяжелели от съеденного, теперь говорили о природе, о том, что все уничтожается, разграбляется… Лариса внесла огромный кувшин с барбарисовым соком, снова пили, ели и около двух совершенно выбились из сил, не причинив торту значительного ущерба. Лариса стала собирать посуду, Антон — мыть тарелки, и гости, преодолевая одышку, расползлись по квартирам.