Тот самый дуб…
В Таллинне, если идти со стороны улицы Лейнери,
в самом начале парка Кадриорг на углу растет не-
охватный дуб, в нем дупло, залитое цементом. К этому
дереву меня водил отец, когда мне было четыре. Мы
только-только вернулись из эвакуации, 1944 год, еще
шла война.
К этому дубу отца водил его отец, мой дед, а деда во-
дил его отец, это было в 70-х годах 19-го века.
Дерево помню с детства, оно до сих пор живет.
Трудно представить себе жизнь без этих признаков
постоянства. Как бы я мог утверждать, что мальчик,
который гулял в том парке, и я сегодняшний – один и
тот же человек?.. Какое чувство может объединить та-
кую разнородность? В нашей памяти остаются вот такие
столбики полосатые, их, может, сотня или две, не боль-
ше, – самые сильные впечатления жизни. И память еже-
дневно, ежечасно, а может и ежесекундно обегает их, и
даже во сне… а может особо значительно, что во сне…
И мы постоянно чувствуем единство судьбы с тем
человеком, который шел через время, шел, шел – и это,
оказывается, я…
………………………………………………….
Звали Райка…
Художница одна, звали Райка, толстуха средних лет,
писала на длинных холстах голых баб, лежащих, двухме-
тровых. Потом расписывала им кожу крохотными едва
различимыми цветочками.
Говорят, признак шизы, но я ничего особенного в
ней не замечал. Кроме огромного рта, ни на миг не за-
крывала, болтать она, да-а…
Посмотрела мои рисунки, говорит:
– Еврейская графика.
– Я не нарочно.
– Значит, генетика.
Чуть что, генетика, генетика…
…………………………………………………………….
Немалые голландцы…
Люблю голландцев за их рисуночки, простые, есте-
ственные… Умелые, но не выпячивающие мастерство.
Скудная природа. Довольно грязная жизнь, кабачки хле-
босольные, питие, расстегнутые штаны…
Люблю старые вещи братской любовью, оживляю,
сочувствую, а фрачность парадных обеденных столов не
терплю. Обожаю хлам, подтеки, лужи, брошенный сто-
ловый инвентарь с засохшими ошметками еды… и чтоб
после обеда обязательно оставалось…
Чтобы пришел через окно голодный кот и не спеша
вылизал тарелку.
………………………………..
Осыпь при луне…
Когда я начал рисовать, мой учитель, глядя на пор-
трет, спросил:
– Вот это здесь – зачем?..
Это была щека. Я ответил:
– Это еще и каменистая осыпь при луне.
Он кивнул – «зрительные ассоциации, вот главное…»
………………………………………………………..
Крылов – и Тринчер…
Был у меня друг Василий Александрович Крылов,
физик, он у Вавилова-физика еще до войны собрал пер-
вый в России ускоритель частиц. Потом стараниями
своих друзей был отправлен в лагерь, далеко
на север. Вышел еще не старым человеком, но стоявшие
высоко академики-предатели держали Васю подальше
от столиц, чтобы их некрасивые поступки не стали из-
вестны. Путь в большую науку был закрыт ему. Были и
такие, кто хотел помочь, но эти всегда слабей.
Через много лет, добравшись-таки до хорошего Инсти-
тута, В. А. решил доказать свою веру, в которой укрепился
на Колыме, спасаясь жеванием еловых иголок. Он верил,
что малые дозы ультрафиолетовых лучей, не рак вызыва-
ют, как большие, а наоборот – способствуют жизни. И его,
Василия, телесная и духовная крепость объясняется еловы-
ми иголками и малыми дозами облучения. Он начал иссле-
довать на себе, раздобыв небольшую ультрафиолетовую
лампу, разработал контроль, измерения доз. И то же самое
делал в Институте на водорослях. Водоросли не захотели
поддержать открытия. Вася честно вел статистику, и ему
всегда не хватало какой-нибудь единички для доказатель-
ства. Зато в опытах на себе он преуспел – жил, несмотря на
подорванные почки, до 91 года. Но как ученый понимал
– не доказательство: его сестра пережила три страшных
голода – российский, колхозный и послевоенный, а жила
95 лет, и вовсе не при малых, а при самых опасных дозах
ультрафиолетовых лучей на колхозной работе.
В. А. был честен, и вера его подточилась. Печалился че-
ловек, но циферки ставил честно.
Другой человек, не друг мне, его звали Тринчер, он тоже долго
жил в лагере, как немецкий коммунист. И он еще там решил,
что у биологии особые законы, им подчиняется все живое. Достижения генети-
ки и биохимии прошли мимо него, он верил в Живую Силу.
Он был новым виталистом. Но не был честным человеком –
брал формулу какого-нибудь Шредингера, и путем путаных
рассуждений да нечестных умозаключений вводил в нее ко-
эффициентик, нужный, как он говорил, для жизни…
Долго и нудно его разоблачали, а он, отступая, втыкал
свой коэффициент в другое место… Наконец, он всем на-
доел, благополучно умер, и был забыт со своими приду-
манными коэффициентами. Лженаука умирает со смер-
тью своего создателя, не раньше – ведь ни один серьезный
ученый не положит свою жизнь, чтобы побороть этого
летучего голландца, свои дела дороже. Вот, собственно и
все. Еще два слова о тех, кто считает земную жизнь коря-
вым коротким отростком бесконечного сияющего пути.
Часто они неплохо здесь устроены, истово живут, и столь-
ко сил кладут на жизненное устройство, что разговоры о
вечной жизни остаются в разговорах. И пахнут фальшью.
Но это уж совсем между прочим сказано.
……………………………………………………..
Десерт и получите…
Прекрасна жизнь или ужасна – к качеству искусства
отношения не имеет. Жизнь и такая, и другая, и третья
– всякая, важно, насколько вы в своем убеждены, и мо-
жете до читателя – друга, собеседника, спорщика, – свою
правду или неправду волнующе и страстно донести. А
если Вы свою истину как бабочку – повертим и так, и
сяк, посмотрим отсюда, оттуда… ах, красота!.. Полю-
бовались… и прикололи в альбом… Тогда на что надее-
тесь? Получится то, что хотели – десерт к реальности. А
потом говорят – «писатель больше не властитель дум…»
Но это еще цветочки. Эра возрождения и разума позади,
властвует госпожа Альбина, привораживающая к реаль-
ности по фотографии. При чем тут властитель дум, Вы
собеседника-спорщика и друга-врага теряете…
Но если глубины и драмы не хотите, то получите, о
чем мечтали – светский разговор о ненаписанной книге
или легкое подражание прошлому времени.