Паоло и Зиттов (фрагментик еще)

… странная вещь произошла — он стал сомневаться в своих основах, что было не присуще его жизни на протяжении десятилетий. Началось с мелочей. Как-то на ярмарке он увидел картинку, небольшую…
Там в рядах стояли отверженные, бедняки, которым не удалось пробиться, маляры и штукатуры, как он их пренебрежительно называл — без выучки, даже без особого старания они малевали крошечные аляповатые видики и продавали, чтобы тут же эти копейки пропить. Молодая жена, он недавно женился, потянула его в ряды — «смотри, очень мило…» и прочая болтовня, которая его обычно забавляла. Она снова населила дом, который погибал, он был благодарен ей — милое существо, и только, только… Сюда он обычно ни ногой, не любил наблюдать возможные варианты своей жизни. В отличие от многих, раздувшихся от высокомерия, он слишком хорошо понимал значение случая, и что ему не только по заслугам воздалось, но и повезло. Повезло…
А тут потерял бдительность, размяк от погоды и настроения безмятежности, под действием тепла зуд в костях умолк, и он, не говоря ни слова, поплелся за ней.
Они прошли мимо десятков этих погибших, она дергала его за рукав — «смотри, смотри, чудный вид!», и он даже вынужден был купить ей одну ничтожную акварельку, а дома она настоящих работ не замечала. Ничего особенного, он сохранял спокойствие, привык покоряться нужным для поддержания жизни обстоятельствам, умел отделять их от истинных своих увлечений, хотя с годами, незаметно для себя, все больше сползал туда, где нужные, и уходил от истинных. Так уж устроено в жизни, все самое хорошее, ценное, глубокое, требует постоянного внимания, напряжения, и переживания, может, даже страдания, а он не хотел. Огромный талант держал его на поверхности, много лет держал, глубина под ним незаметно мелела, мелела, а он и не заглядывал, увлеченный тем, что гениально творил.
И взгляд его скользил, пока не наткнулся на небольшой портрет.
Он остановился.
Мальчик или юноша в красном берете на очень темном фоне… Смотрит из темноты, смотрит мимо, затаившись в себе, заполняя собой пространство и вытесняя его, зрителя, из своего мира.
Так не должно быть, он не привык, его картины доброжелательно были распахнуты перед каждым, кто к ним подходил.
А эта — не смотрит.
Чувствовалось мастерство, вещь крепкая, но без восторгов и крика, она сказала все, и замолчала. Останавливала каждого, кто смотрел, на своем пороге — дальше хода не было. Отдельный мир, в нем сдержанно намечены, угадывались глубины, печальная история одиночества и сопротивления, но все чуть-чуть, сухо и негромко.
История его, Паоло, детства и юношества, изложенная с потрясающей полнотой при крайней сдержанности средств.
Жена дергала его, а он стоял и смотрел… в своем богатом наряде, тяжелых дорогих башмаках…
Он казался себе зубом, который один торчит из голой десны, вот-вот выдернут и забудут…
— Сколько стоит эта вещь? — он постарался придать голосу безмятежность и спокойствие. Удалось, он умел скрыть себя, всю жизнь этому учился.
— Она не продается.
Он поднял глаза и увидел худого невысокого малого лет сорока, с заросшими смоляной щетиной щеками, насмешливым ртом и крепким длинным подбородком. Белый кривой шрам поднимался от уголка рта к глазу, и оттого казалось, что парень ухмыляется, но глаза смотрели дерзко и серьезно.
— Не продаю, принес показать.
И отвернулся.
— Слушай, я тоже художник. Ты где учился?
— Какая разница. В Испании, у Диего.
— А сам откуда?
— Издалека, с другой стороны моря.
Так и не продал. Потом, говорили, малый этот исчез, наверное, вернулся к себе.
Жить в чужой стране невозможно, если сердце живое, а в своей, по этой же причине, трудно.
Вернувшись домой, Паоло долго стоял перед своими картинами, они казались ему чрезмерно яркими в своей вызывающей радости, фальшивыми, крикливыми какими-то, а лица — театральными масками, выражающими поверхностные страсти, грубо и назойливо.
Ни в одном лице нет истинного чувства!..
Это миф, чего ты хочешь? — он говорил себе, — страна чудесной сказки, только намекающей нам на жизнь.
Да, так, и все же…
Он запутался, в картинах не было ответа.
Он стал понемногу, постепенно, все больше и больше думать о себе. О своей странной судьбе, которой вовсе, оказывается, не управлял, хотя держал в руках все нити, неутомимо строил, пробивался…
Я был честен!.. Делал то, что умел, не изменяя совести.
Ну, вроде бы…
Оказывается, вовсе не думал о себе, в безумной радости от неожиданной удачи, а как же — так внезапно и, можно сказать, на старости лет — талант!
Он отмечал свои вехи картинами, успехами… деньгами, восторженными откликами, письмами образованных и умных друзей, почитавших его гений…
А в юности, как было?.. Он воевал тогда, завоевывал пространство. И тогда не любил думать о себе, копаться — не умел это делать, да.
Он всегда был поглощен текущей жизнью, борьбой, поражениями, потом победами…
Теперь он просто думал, не глядя по сторонам, не вспоминая победы и заслуги — что произошло?
Каким образом?.. Почему так, а не иначе? Как я оказался здесь, именно здесь, таким вот, а не другим?..
Как все получилось?
В его вопросах не было отчаяния, тоски, раздражения, сожаления или разочарования, просто усталые вопросы в тишине.
О чем он подумал, когда увидел портрет, первая мысль какая?..
«Никогда не продаст!»
Он вспомнил, и ужаснулся. Вроде бы всегда считал, главное — сама живопись. Обманывал себя? Или изменился?..
Второй мыслью было — «мои лучше. А эта вещь темна, тосклива»…
— Но тоже хороша, — он вынужден был признать.
— И все-таки… не купят никогда!
Эти разговоры с собой были ему тягостны, трудно давались.
Он был талантлив, с большой внутренней силой, зажатой в темной нищей юности, наконец, вырвался на свободу, нашел свой талант, благодаря ему разбогател… Счастливо женился, неутомимо писал и писал свои сказки про счастливую прекрасную жизнь, да… Потом жена умирает, ничто не помогло. И он десять лет живет один, талант не подвел его, он пишет, странствует… Снова женится на молодой красивой девушке, зачем? Чтобы дом не был пуст, он умел менять жизнь, решительно и круто. Хозяин свой судьбы. И свершилось, дом снова живет. Все, что он предпринимал, получалось…
Если вкратце, все так.
Оказалось, вовсе не так? Живопись не живопись, а жизнь… как картина — закончена, и нечего добавить.
— Нет, нет, не спеши, совсем не так…
— Добрались до тебя, да?
— Похоже, добрались, и спорить-то не с кем. Говори — не говори… Он усмехнулся.
— Что-то изменилось. Не в болезни дело.
— Устал от собственной радости, громкости, постоянного крика, слегка утомился, да?..
— И не это главное.
— Наконец, увидел, что ни делай, жизнь все равно клонится в полный мрак и сырость, в тот самый подвал, из которого когда-то вылез. С чего начал, тем и кончу?..
— Вот это горячей…

Автор: DM

Дан Маркович родился 9 октября 1940 года в Таллине. По первой специальности — биохимик, энзимолог. С середины 70-х годов - художник, автор нескольких сот картин, множества рисунков. Около 20 персональных выставок живописи, графики и фотонатюрмортов. Активно работает в Интернете, создатель (в 1997 г.) литературно-художественного альманаха “Перископ” . Писать прозу начал в 80-е годы. Автор четырех сборников коротких рассказов, эссе, миниатюр (“Здравствуй, муха!”, 1991; “Мамзер”, 1994; “Махнуть хвостом!”, 2008; “Кукисы”, 2010), 11 повестей (“ЛЧК”, “Перебежчик”, “Ант”, “Паоло и Рем”, “Остров”, “Жасмин”, “Белый карлик”, “Предчувствие беды”, “Последний дом”, “Следы у моря”, “Немо”), романа “Vis vitalis”, автобиографического исследования “Монолог о пути”. Лауреат нескольких литературных конкурсов, номинант "Русского Букера 2007". Печатался в журналах "Новый мир", “Нева”, “Крещатик”, “Наша улица” и других. ...................................................................................... .......................................................................................................................................... Dan Markovich was born on the 9th of October 1940, in Tallinn. For many years his occupation was research in biochemistry, the enzyme studies. Since the middle of the 1970ies he turned to painting, and by now is the author of several hundreds of paintings, and a great number of drawings. He had about 20 solo exhibitions, displaying his paintings, drawings, and photo still-lifes. He is an active web-user, and in 1997 started his “Literature and Arts Almanac Periscope”. In the 1980ies he began to write. He has four books of short stories, essays and miniature sketches (“Hello, Fly!” 1991; “Mamzer” 1994; “By the Sweep of the Tail!” 2008; “The Cookies Book” 2010), he wrote eleven short novels (“LBC”, “The Turncoat”, “Ant”, “Paolo and Rem”, “White Dwarf”, “The Island”, “Jasmine”, “The Last Home”, “Footprints on the Seashore”, “Nemo”), one novel “Vis Vitalis”, and an autobiographical study “The Monologue”. He won several literary awards. Some of his works were published by literary magazines “Novy Mir”, “Neva”, “Kreshchatyk”, “Our Street”, and others.

Паоло и Зиттов (фрагментик еще): 8 комментариев

  1. Разумеется, сугубо личный выбор — связь есть, но Вы не хотите ее обнаруживать 🙂 Значит, она сама обнаружит Вас, когда придет время. Самые лучшие произведения искусства не закрывают глаза на смерть, и ни на что не закрывают. Жизнь по природе своей это сопротивление смерти, борьба с энтропией, и никуда от этого не денешься. В этом основная драма жизни, а без драмы искусства нет. Мое мнение.

  2. Нет, для меня источником творческой энергии всегда была только любовь и радость жизни. Смерть и несчастье — никогда!
    Я признаю, что жизнь всячески «срослась» с драмой смерти, но предпочитаю не обнаруживать их связь — есть у жизни и такое, куда смерти ни за что не добраться.:)
    О смерти — никак! Она есть, но она не достойна творчества. 🙂
    А жалость в реальной жизни … ну куда ж от неё? 🙁

  3. Насчет «умирают сразу» — не так, таких как раз мало, просто мы вовремя отворачиваемся от умирающих, проходим мимо, да и они стараются не попадаться нам на глаза 🙂
    Человек многое может себе позволить, только я мало знаю творческих людей, для которых смерть не была бы драмой. В сущности, эта драма — один из основных источников, питающих творчество. Я уж не говорю о такой штуке как мораль, она без смертности человека вообще неизвестно чем бы была 🙂
    Отношение к жизни, чем Вы серьезней и глубже относитесь к ней, неотделимо от отношения к смерти. А радость жизни от осознания смертности только сильней становится. Я вот хожу по лестнице каждый день, и за стеклом почти на каждом этаже вижу замерзших насекомых. Возможно, они не понимают свою драму, но я-то понимаю. Я уж не говорю о собаках и кошках, которых у нас сейчас пытаются не впускать в подвалы, чтобы они могли согреться. Это ревнители чистоты подвалов, они очень жизнерадостные люди, уверяю Вас 🙂
    Я думаю, у человека нет возможности быть жизнерадостным, если рядом с ним погибают живые существа, которые ничуть не хуже его.

  4. Может быть и эквилибристика.
    Но вы знаете, человек может себе её позволить.
    Отчего он не может позволить себе облегчить осознание своей смертности? Природа не позаботилась о его сознании нисколько даже — ей плевать на его страдания — и если есть у человека такая возможность — быть жизнерадостным, отчего обязательно это идиотизм? Возможно, это как раз один из вариантов высокой мудрости, Дан? И потом — таких кто умирает сразу довольно много тоже.

  5. Привычная словесная эквилибристика 🙂
    Мы с ней встречаемся каждый день, потому что рядом люди умирают, и они ничуть не хуже нас, а многие и лучше. Нужно быть особо жизнерадостным идиотом, чтобы этого не замечать, это первое. А второе — мы сами с ней встречаемся, потому что умираем не сразу, этот процесс обычно мимо нас не проходит, мы успеваем сообразить, что пришел наш черед. У нас нет такой кнопочки, как в Солярисе, чтобы нажал, вспышка, и пустота… Это было бы лучшим выходом, и я думаю, что так оно в скором времени и будет.

  6. Зачем всё время держать в голове смерть, Дан? Пока живы — её просто нет, а когда умрём — нас уже нет. Никак мы с ней не встретимся — то её нет, то — нас нет. :))
    И ведь далеко не все даже успевают сообразить что уже умерли. 🙂

  7. Очень приятно в это верить, согласен. В этом есть альтруистическая нить, и эгоистическая. Я рад, что звери будут жить, это первое. И некоторые люди тоже 🙂 А второе — я рад, что после моей смерти картинки и тексты будут хотя бы существовать некоторое время, а будут ли они привлекать внимание… как получится.
    Но я тоже понимаю, что когда подступит этот момент — ухода — вплотную, то вряд ли мне поможет утешение… дай бог, чтобы не слишком мерзко было, и не слишком сам себе противен.

  8. Очень мудро… но человек умирает, а жизнь… всё-таки, пока ещё не столкнулась с нашей планетой какая-нибудь Нибиру… остается счастливо щебетать — и это меня, к примеру, очень утешает.:)

Обсуждение закрыто.